Рец. на: Марков В. Очерк истории русского имажинизма (1919–1927): сост., предисл. и пер. С. Швабрина при участии В.Ф. Маркова. М,: Екатеринбург: Кабинетный учёный, 2017.
Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 10, 2019
К русскому читателю наконец-то пришла книга Владимира Маркова – известного в России и за рубежом исследователя литературы русского модернизма. Ранее было доступно лишь англоязычное издание, знакомое филологическим кругам[1]. В 2005 году в журнале «Звезда» был напечатан отрывок одной из глав «Очерка…»[2]. Возможность оценить авторизованный перевод работы появилась в 2017 году.
В предисловии к настоящему изданию переводчик С. Швабрин задаёт вполне закономерный вопрос: оправданна ли публикация исследования, написанного более тридцати лет назад? В создании интриги нет надобности – последует утвердительный ответ. Возможно, издание «Очерка…» актуально именно сейчас, когда имажинизм, вышедший из тени, нуждается в систематическом и детальном изучении. В. Марков не претендует на всеохватный обзор течения (недаром это очерк) – он намечает основные вехи его развития. Ещё один довод в пользу актуальности работы – возможности, которые учёный открывает для современных исследователей. Многие аспекты, намеченные пунктиром, впоследствии могут стать полноценными темами научных трудов. О некоторых прямо заявлено в «Заключении»: «стоит исследовать влияние Лафорга и Сен-Поля Ру на Шершеневича»; «крайне важно изучить как саму теорию «верлибра образов», так и то, как эта теория преломлялась в практике отдельных имажинистов» (с. 264) и т.д.
Исследование любого крупного явления не терпит изолированности. В книге имажинизм преподносится именно как явление значительное, заслуживающее того, чтобы посвятить ему отдельный труд и найти его место в литературном процессе. Парадокс, но сам В. Марков до написания «Очерка…», мягко говоря, неоднозначно оценивал имажинизм: «В предисловии к «Приглушённым голосам» Марков именовал имажинистов «безвкусными», а также уведомлял читателя о решении «опустить» «весьма посредственные (хотя некогда и превознесённые критиками) имажинистские поэмы Есенина»» (с. 13). Панорамное изображение течения, берущего свое начало в футуризме и состоящего «в близком родстве с французской поэзией» (с. 262), охватывает также его связи с экспрессионизмом, поэзией «ничевоков» и отдельными заметными фигурами русского модернизма (К. Бальмонт, В. Хлебников, В. Маяковский и др.) Например, предлагаются к изучению личный «имажизм» Велимира Хлебникова, переклички между его поэзией и постулатами имажинизма: «В послереволюционный период целенаправленная работа с образом, метафоризация играют очень важную роль в поэзии Хлебникова (изучение их природы и места в творчестве поэта требует самого серьёзного внимания)» (с. 147).
В марковском сценарии имажинистской истории меняется расстановка сил: на смену культивируемому много лет монотеизму (равно «есениноцентризму») приходит политеизм. В. Шершеневич, А. Мариенгоф, И. Грузинов в рамках течения отнюдь не были статистами. Каждый из них в большей или меньшей степени внёс свой вклад в создание имажинистской теории. Однако акцент в книге ставится не столько на теоретических тезисах, сколько на поэтической практике членов «Ордена». Описание основных этапов развития течения сопровождается анализом стихотворений и поэм его представителей. При этом исследователем не отрицается «неоднородность» творческой одарённости поэтов-имажинистов. В частности, довольно резко критикуется неорганичное воплощение восточной тематики в стихах А. Кусикова: «как поэт Кусиков не так уж хорош, как некоторые западные критики хотели бы думать» (с. 158); «антуражем исламских мотивов служат набившие оскомину атрибуты салонного ориентализма – мечети, гаремы и проч.» (с. 159). В отношении поэзии И. Грузинова В. Марков говорит об эпигонстве и чрезмерной натуралистичности изображения: «Своим натурализмом, пристальным вниманием к «малоприятным» деталям обе поэмы [«Бычья казнь» и «Роды»] напоминают стихи Владимира Нарбута» (с. 151).
Более полно раскрыты личности В. Шершеневича и А. Мариенгофа, которые вместе (sic!) с С. Есениным стоят в авангарде «Ордена». Особенно ценным здесь представляется прослеживание В. Марковым межимажинистских связей не в контексте эпигонства, а в плане взаимораскрытия. Благодаря такой оптике исследователь развенчивает «сальерианский» миф о Мариенгофе, предстающем самостоятельной поэтической личностью: «Мариенгоф (пусть с этим утверждением согласятся далеко не все) был самым оригинальным поэтом «Ордена». <…> Мариенгоф был наделён совершенно иной созидательной энергией, столь явственно воплотившейся в его рифмовке, строфическом репертуаре, в том, как Мариенгоф обращается со словом» (с. 87). Легенду о друге-завистнике В. Марков оставляет в прошлом (и это в 1980 году, когда Мариенгоф¸ по сути, ещё не был «открыт»!), подчёркивая необходимость совершенно иного направления мысли: «Мариенгоф и Есенин просто не могли не оказать друг на друга взаимного влияния. Некоторые из образов Есенина выглядят так, как если бы они выросли на основе образов Мариенгофа» (с. 105).
Стремлением создать объёмный образ имажинизма объясняется тот факт, что Марков расширяет временные рамки течения, не ограничивая его 1924 годом – годом фактического распада основного состава «Ордена». Автор прослеживает поэтическую судьбу имажинистов, которые «бывшими» не бывают. Мариенгоф выпускает книгу стихов «Новый Мариенгоф», название которой не вполне соответствует действительности: часть произведений уже была напечатана ранее. Подводит итоги своего имажинистского периода и Шершеневич; в его сборнике «Итак итог» намечается движение к традиционному стиху: «Теперь в его поэмах царил традиционный ямб, а стихотворения уже не претендовали на статус «каталогов образов». Но, как и подобает настоящему капитану, Шершеневич покинул идущий ко дну корабль последним, храня верность отдельным положениям имажинистского учения» (с. 237).
Расширяются и культурные границы имажинизма. В одиннадцатой главе ещё раз подчёркивается масштабность течения; в качестве доказательств приводятся примеры его влияния на отдельных представителей литературной среды начала ХХ века. Среди них упоминаются поэты «второго и третьего эшелона русской литературы» (с. 254): лидер «ничевоков» Рюрик Рок, его жена Сусанна Мар-Аксенова, экспрессионист Ипполит Соколов, «фуисты» Борис Перелешин и Александр Ракитников и т.д.
Безусловно, изюминкой книги стало её «Приложение». После внушительной библиографии, которая даёт представление о масштабах проделанной работы и представляет особую ценность не только для специалистов, но и в целом для заинтересовавшихся, помещено эссе «Легенда о Есенине» (1955). Наверное, стоит заранее предупредить читателя: когнитивный диссонанс неизбежен.
Интонации основной части «Очерка…» и его «Приложения» сильно разнятся. Если в первой Есенин предстаёт истинным имажинистом, в творчестве которого ценны как подражательные, так и оригинальные стихи, то в «Приложении» встречаем совершенно иные умозаключения: «Какую бы заслугу ни приписать Есенину, в русской поэзии найдётся поэт, делавший это так же хорошо, а то и лучше» (с. 328); «самому Есенину имажинистское платье редко шло, имажинистскими приемами он портил неплохие поэмы…» (с. 324). Более того, тезисы эссе и «Очерка…» диаметрально противоположны, и касается это не только личности Есенина, но и собственно имажинистского течения. Последнее именуется «захудалым литературным теченьицем, которых тогда было вдоволь» (с. 324). Да и Мариенгоф с Шершеневичем, реабилитированные Марковым, четвертью века назад были для него «внутренне опустошёнными» людьми, «окончательно развратившими Есенина духовно и нравственно» (с. 324). Казалось бы, зачем под одной обложкой с последовательным и значительным трудом печатать эссе, которое можно считать ошибкой и порывом?
Думается, без этого эссе книга В. Маркова воспринималась бы совсем иначе – как монолитный труд, сразу и навсегда сформированный. Попытка оглянуться и сравнить свои «до» и «после» превращает «Очерк…» из конечного результата в процесс: подобно тому, как находился в непрерывной динамике имажинизм, движется и мысль Маркова. Имажинистский процесс идёт параллельно процессу исследовательскому, с его осмыслением и переосмыслением явлений и личностей.
[1] Markov V. Russian Imagism. 1919 – 1924. Giessen, 1980.
[2] Марков В. «Гостиница для путешествующих в прекрасном»: из кн. «Очерк истории русского имажинизма» // Звезда. 2005, № 2. С. 211-218.