Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 10, 2019
Идрис Фокс — поэт, врач. Родился в 1967 году в Чечено-Ингушской АССР. В начале 90-х недолго обучался в Литературном институте им. Горького, параллельно приобрёл медицинское образование. Стихи и переводы с английского публиковались в издании «Лиtterraтура» и журнале «Иностранная литература». Живёт в Канаде.
* * *
Ничего не осталось. Нотариус выписал справку.
Вот подёнщики сносят руины прекрасной эпохи.
Кроме сумрачных башен, прикрученных намертво к небу,
Что вполне объяснимо, поскольку наследье чужое.
Пусть их, дальше стоят. Век за веком. Небрежно старея,
Параллели физических карт на себе замыкая
И хворая беспамятством. Этот недуг неизбежен,
Как эрозия почвы и ржа на стальных перекрытьях.
Голосами вчерашних провидцев скрежещет фонограф
В сладкой гнили упадка обильно плодятся кликуши:
«Мина! Шекель! Полмины!» (привычнее: текел и фарес)
Валтасары меняются. Меры весов остаются.
Отплывает «Титаник» и рвутся в полет дирижабли:
В океане и в воздухе проще признать очевидность —
Богомазы, пииты, актеры всегда голодают,
Повитухи, солдаты, могильщики вечно при деле.
На подмостках всё те же безумные датские принцы
Но в иных облаченьях и с модным манерным акцентом
Где ж тот ангел, который когда-то хранил Копенгаген
От засилья слащавых глупцов и холеных кинедов?
Словно улей, гудит Канцелярия Главных Загадок:
Даже здесь налицо вопиющая разность подходов —
Гуманисты изысканы: дьявола ищут в деталях,
Некроманты практичны: общаются с ним напрямую.
Те и эти нужны сатане, как рояль скомороху
Или как соловью обученье основам бельканто.
Он недавно на уголь потратил последние деньги,
Он — такой же банкрот, у него ничего не осталось.
* * *
Там в апреле на скалах расцвел самшит,
Галион у причала упал на борт,
Раньше солнце ласкало, теперь страшит,
Прежде совесть молчала, теперь гнетёт.
Вестник замертво падает, пробежав
На пределе износа хрящей и жил,
Словно Богу наскучил наш кроткий нрав,
Словно выждал и вырос, и окружил
Враг. Невидим. Несметен. Не хватит стрел,
Но с избытком вторых голосов — хорам…
Сотню лет возводился — вчера сгорел
Вместе с небом вечерним вычурный храм.
Пёс приблудный лакал облака из луж:
Что-то будет? Какой обретёт размах?
Тектонический сдвиг в миллиардах душ
Начинается с лёгкой смуты в умах.
Жизнь — волшебный, но всё-таки горький дым,
Смерть — пустая лексема, пока живу.
Дьявол ходит в Прадо по выходным
Поучиться у Брейгеля мастерству.
* * *
Бургомистр покидает ратушу. Время — без четверти час.
С целлулоидным пуделем, с отболевшим почти переломом плеча. С
Утонувшим Колумбом, наколотым выше запястья,
Недоплывшим до Кубы. Так было бы лучше для всех.
Поздновато для просто ухода (Здесь — вопросительный знак
Неспроста непроставленный. Плотоядная должность условно нежна к
Теребящим сосцы многогрудого чудища власти
Тычась алчными мордами в желтый сверкающий мех)
Фейерверк расползается в небе искрами тысяч огнив.
Антикварный статс-факельщик двухсотлетним шестом зажигает огни в
Фонарях, по старинке заряженных вспыльчивым газом,
Буржуазные окуни смотрят на них из реки.
Бургомистр подбирает камешек, целится в чьё-то окно
За июлем открытое. Сколько ж их, так доверчиво дышащих? Но
Не в мозгах кротких ланей обычно заводится разум,
Ну а те, в чьих завёлся, звереют ему вопреки.
«Да, Европа похожа на скунса. Скунсам не место в раю.
Есть пределы терпимости. Я — пропущенный кадр в полицейском превью,
Я — бесшумная жертва тому, кто шагает за плугом,
Человечий суглинок взыскующим лемехом взрыв».
Бургомистр вынимает рацию, ловит волну номер шесть,
По призванью бездомного у кота на загривке топорщится шерсть —
Осознал. Безобидно царапнул булыжник с испуга
Две секунды… Одна… Не осталось… Вдох… Выдох… И — взрыв.
* * *
Осы приходят в августе, ближе к осени,
Осаждают кофейни, как иммигранты из Африки,
Досаждают заезжим торговцам редкими фруктами,
Насаждают свои привычки людским сообществам
С небывалым успехом, что видно по ряду признаков:
Страховые агенты теперь не просто назойливы, —
Неминуемы, что ли? И в каждом — жужжат взрыватели,
Каждый носит в себе ядро страхового случая.
Ближе к осени чаще кипят вулканы и звёзды падают,
И в Неваде от несваренья земля колышется,
Эпидемии — гуще и жертвы их многочисленней,
Округляется в ноль ареал обитания ангелов —
Так случается год за годом. Закономерности
Хороши неподсудным союзом причины и следствия,
Но шаманы навахо смеются. Шаманы уверены:
Катаклизмы каким-то образом связаны с осами
Никаких утверждений, тем паче живых свидетелей,
Лишь туманные слухи в сакральной изустной традиции:
Где-то на Юкатане жиёт их праматерь, которая
Спит причудливым сном, присосавшись к источнику вечности.
Сон глубокий рождает касту божеств-создателей,
Им же славу в вышних и в человецех благоволение,
Фаза быстрого сна производит несметные полчища
Чёрно-желтых бастардов, которым она ужасается,
Изгоняет их прочь без наследства и права имени
Долгосрочную память о них зачищая тщательно
И, как водится, те, кто лишён материнской нежности
Усыхают умом, но зато обрастают жалами.
Жало требует жертву. На то оно и оружие,
Чтобы быть применённым. Вонзиться, взорваться, выстрелить…
У навахо бытует поверье: чем больше в мире отверженных,
Тем паршивее жить в таком мире. Страшней. Безвыходней.
Это — формула крови, а значит, племя не делится
На теряющих корни и тех, кто живёт в резервации.
…В сентябре на болотах цапли кричат пронзительней…
…На излете индейского лета осы кончаются…