Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 9, 2018
Андрей Николаевич Дмитриев – поэт, журналист. Родился в 1976 году в г. Бор. Окончил юридический факультет Нижегородского коммерческого института. Обозреватель областной газеты «Земля нижегородская». Публиковал стихи и прозу в сетевых изданиях и «толстых» литературных журналах. Автор четырёх сборников стихов, в том числе «Африкаснег» (Владивосток, 2016) и «Глубина тиснения» (Нижний Новгород, 2018). Живёт в Нижнем Новгороде.
* * *
На теле – кафтан,
на голове – копна,
спереди – нос, позади – корма
у скрипучего корабля.
С берега – колокола
да пушки. Курицы –
куд-куда –
по улице.
Разбита скула
вблизи кабака –
тяжёл кулак
у Микулы,
ему без драки – тоска…
А вона – Макар –
в колпаке дурака –
кричит, что всем нам хана –
и тянется вновь рука
костлявая к облакам
в луже, а вверх посмотреть – никак,
шея, видать, коротка…
Стар этот лубок,
но шерсти его клубок
до сих пор катится быстрей ног
по тропе от оврага в острог.
Спи, голубок –
пускай будет сон глубок,
пусть влетает в форточку бог,
а в трубу вылетает дымок.
Пусть тебе снится
не ракета с эсминца,
не червлёные кровью лица,
а воробей – вольная птица –
или синица –
весточка с той стороны страницы,
где приведён не лубок, не таблицы,
как доказательство божьей искры,
но то, что следовать ей стремится…
* * *
Меняются падежи,
хотя неизменно – стоим у межи:
поле ржи.
Подержи
посох.
А, ведь, кажется, в поле – просо
или просто –
поле овса, но
нет у нас лошадей,
чтобы катать детей
в пёстрой тележке,
а, значит, нет и надежды,
что эти посевы впрок.
Поле магнитное, ток –
но движение буйных частиц –
в мышцах огненных кобылиц
в нём не искрится
в битве при Аустерлице
или у кубанской станицы –
остаёмся обутыми в бересту
на своём пешеходном посту…
Ни сбруи,
ни стремян, ни седла.
Лишь небесные струи
гонят тучи – за ними надвинется мгла.
Станет поле –
чёрным безбрежным морем,
где мы – будто у ялика на приколе –
в лунном замрём коридоре.
Перейти эти площади –
что, казалось бы, проще.
Выйти к тихой реке
с покатыми берегами
и узнать вдалеке
силуэты коней – оригами,
но куда ни ступи –
вокруг силовое поле,
где – то лён, то люпин
отменяют презумпцию воли,
заполняя собой даже ниши для счастья и боли,
говоря, мол, ничего боле.
Отвязать бы нам ялик, что ли…
* * *
Экскаватор – чих-пых –
и замер –
будто у некой черты
между землёй и разрытыми небесами.
Машинист – Козин Олег –
удручённый поломкой
механический человек –
прыг из кабины, громко
хлопнув дверью железной.
Его гусеничный монстр
кажется бесполезным –
так как мышцы и мозг
этого динозавра –
стали жертвой каких-то недугов,
да, ведь надо успеть до завтра
сделать в тверди не лунку,
а вместительный котлован.
— Говорил же прорабу,
что барахлит, а тот – болван –
реинкарнация баобаба –
заладил: не ищи, мол, Олег,
отговорок – теперь вот я
опять виноват, — поминает старших коллег
бранью Козин, но колдует, кряхтя,
над остывшим мотором.
Солнце уже высоко –
так же конкистадоры
на мокрый морской песок
несли куски каравеллы,
гадая, увидят ли впредь
берег Испании или в панцирях проржавелых
здесь их оставит смерть…
Замерший экскаватор –
символизировал то,
что даже под парусом с картой
ты порою – никто,
пусть и внешне могучий –
вползший на полном ходу
на солнцем залитые кручи,
ведь, огонь-то потух…
Козин – гремит ключами,
стучит молотком – как Гефест.
Сейчас подъедет начальник –
сын божества – Геркулес –
и в этом надломленном мифе,
где чудище – грузный блеф,
станет верёвкой намыленной
извлечённый не корень, но нерв…
* * *
Я бы заткнулся,
но тонкие узы
между взбалмошной музой
и одним из детей кукурузы –
оказались тесны.
Укус – кровь из десны,
но яблоко не сдаётся,
сгенерировав силу солнца
и чёрной земли,
по которой ходили мы
неприкаянные, смурные –
читая друг друга урывками…
Я бы мог замолчать,
послушав врача
и тех, кто сейчас
представляет собой жюри,
где без яблочной кожуры
видишь книжного червячка –
особенно в умных речах,
как водится, при свечах
или при мониторах,
что сияют из коридоров,
ведущих в комнату «для своих»…
Я бы притих –
набрал в рот воды,
просчитал бы в уме ходы,
чтобы впредь не отдать ферзя
ради пешки, дерзя
самим принципам шахмат,
но лестница эта – шаткая,
необходимо хвататься
за воздух всеми своими пальцами…
Так что простите
метафоры и эпитеты,
словесные обороты,
тропы вдоль кромки болота,
восторженный бред
о том, чего, вероятно, нет
в вашем списке
критериев риска,
весеннюю муть,
зимний завьюженный путь,
летнюю прелость трав,
осеннюю ночь у костра,
в котором тлеют страницы –
у меня тут за пазухой птица –
ей просто не спится…