Предисловие и переводы Ивана Старикова
Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 8, 2018
От переводчика
Имя Робера
Сабатье (1923 – 2012) во Франции известно в первую
очередь как прозаика-романиста, но также поэта, автора мемуаров, детективов и
афоризмов, критика и создателя монументальной «Истории французской поэзии» из
девяти томов. Примечательно появление последней – ещё в молодости Сабатье попытался найти её в книжном магазине, и, узнав,
что такой не существует, решил написать сам. Ранний прозаический опыт
удостоился благожелательного отзыва от Альбера Камю, а самый известный цикл Сабатье – серия романов, де-факто автобиографических,
повествующих доступным языком о детстве и юности в предвоенной Франции, которые
имели огромный успех у соотечественников и даже экранизировались («Шведские спички»).
Тиражи поэтических книг были, как оно обычно происходит, не такими большими,
зато сам автор считал поэзию едва ли ни главным делом своей жизни.
Уже за первый сборник
1951 года «Солнечные праздники» он получает сразу две премии – Антонена Арто (учреждённую
впервые) и Гийома Аполлинера, а в дальнейшем – и
Большую поэтическую премию Французской академии по совокупности заслуг,
избирается в Гонкуровскую академию и Академию Малларме.
В своих стихах Сабатье использует уже менее
традиционалистский подход, чем в прозе. Большое влияние на авторскую манеру
письма оказали сюрреалисты (особенно Андре Бретон),
часть которых он знал лично. Изначальная открытость миру постепенно сменяется
мотивами тревожности и обращениями к своей памяти. Поэт писал на протяжении более
полувека, как правило, белым стихом, в ранних текстах нередко применял обычную
рифму (что для западноевропейских авторов послевоенной генерации уже
нехарактерно), чувство напряжённого ритма цепляет читательское внимание и
усиливает изначально заложенный посыл.
Сабатье,
как, в общем-то, и любую заметную поэтическую фигуру, нельзя назвать чисто
национальным явлением, он оказался интересен и за пределами мира франкофонии, в частности, в США, где его переведённые стихи
вошли в антологию европейской поэзии[1]. На русский
несколько стихотворений появились однажды в уже далёком 1989 году в переводе Элисбара Ананиашвили[2], будучи взятыми из
одного сборника «Птица из завтра».
Всего же их у поэта девять, не считая переизданий и компиляций. В настоящей
подборке я постарался собрать стихи из разных книг, что, надеюсь, позволит дать
общее представление о творчестве этого автора.
Иван
Стариков
родился в 1983 году в Ленинграде. Поэт, переводчик, критик. Стихи печатались в
журналах «Арион», «Кольцо А», на портале «Полутона», переводы поэзии в
журналах «Воздух», TextOnly. Член Союза писателей Москвы.
Живёт в Гейдельберге.
Из
сборника «Сладостные яды» (1965)
Очки
Я
книгой был. И все меня листали,
Чтоб
знаки отыскать и отпечатки,
В
то время как мечтал я об архивах,
Или
о чёрном пламени огня.
Руками
мокрыми свои закладки
Оставили,
в пометках моё тело,
И
меж зубов моих цветы засохли.
Их
прокусить всю зиму я желал.
Вы
вправе разорвать меня, ведь я же
Не
Библия, не яркая поэма,
А
плоть, и книга только украшенье,
Где
прячусь я. И не найдёт никто
Ту
тайну, что храню я меж страниц:
Читай
меня глазами мертвецов.
Красный
конь
Максу Эрнсту
В
огне травы, брат, пляшет конь мой
Его
ласкаю медными руками.
Его
пожар уже проник в меня,
И
солнце жжёт, и мышцы напрягаю,
Пока
огонь мой крик на части рвёт.
Золы
и пепла конь, чумы и бедствий.
И
пересечь кругов огня придётся
Столь
много, что копыта искры бьют,
Предотвратив
ненужность поцелуев.
Чтобы
твой взгляд сжигал как есть дотла,
Мы
создадим суровости страну.
Огонь
вот здесь пойдёт от розы к розе,
И
лишь гвоздикой белой погасить.
Немного
пены и в твоих ноздрях
Всё
море. Соль из слёз без вкуса нам.
Конь
огненный, к истокам поднимайся,
И
твой металл достигнет наших тел.
Мы
прыгнем в воду сладостей твоих.
Из
сборника «Миллионнолетние замки» (1969)
Зоологии
Рыба
плавает глубоко в груди,
Под
сводами черепа летит птица.
Их
слова изящны, так что пора
Критике
тех, стало быть, подчиниться,
Что
из зоологий шли напрямик.
Что
эта рукопись скажет койоту?
Нравится
ли ящерице роман?
Только
ты носишь музыку эту?
Может,
и жаба, а может, тукан?
Была
бы не только фауна плотью!
Вот
звери, обещанные для смерти.
Вряд
ли генета смогла бы здесь жить.
Заперты
в тюрьмы прочные из меди,
Громче
песня со дна моей души.
Я
их любил от всех своих надкрылий.
Губы
– дрожащей воды тишина.
Зебры
снизу довольное ржание,
Зебра
машет хвостом с морского дна.
Снегирь
– поющее подражание
Рубину.
Птица-тёрн, будь зелена.
Рыбы,
орлы, запятые – не скрыться,
Грозный
зверь Дубльвэ – все они вновь.
Весь
хоровод в моей фразе кружится
Крик
поднялся: маяк – это любовь,
Я
защищён самой нежной частицей.
Только
заяц, чтобы ветер пожрать и
Чтоб
возражать – для этого есть жако.
Я
подчинюсь вашей жалобе, братья.
Боль
станет прологом к песне легко,
Будьте
во мне, шедшие из чистилищ.
Буквы
живые, масть вашу забуду,
Отпечатайтесь
на коже моей.
Книга,
стань двойником столь подходящим
Зверя,
который всех клеток сильней.
Тигр
золотой бродит между моими
Фразами,
божья коровка в строке.
Всякая
книга – джунгли вольной речи.
Из
сборника «Икар и другие стихотворения» (1976)
Летящие
листья
Прощай,
страница, и ты, книга, тоже,
Вы
оторвались от меня как лист,
И
я нагой, как осени клише.
Я
посвящаю вам ковчег из речи
Чтоб
плыть по памяти, моей, чтоб плыть,
Друзья
мои, таятся волки в ней.
Лети
поверх над городом мой листик,
За
реку, и разрушь барьер границ,
Любовь,
о география моя!
А
если ты бежишь вслед за волнами,
Сон
соберёт изображения мои
И
солнце их просушит на лугу.
Поэт
здесь сам на дерево похожий,
Свой
лист даёт разборчивой земле,
Чтоб
поднялась из гумуса трава.
И
новые слова, другая книга,
Иные
сочетания, поэт,
Его
ковёр, который самолёт.
Из
сборника «Птица из завтра» (1981)
Сахель
Человек
в сотню кило
Между
землёй и солнцем
Идёт
мимо руин.
Он
на небо глядит,
Когда
чашу лазури
Даёт
ребёнок ему.
Он
ребёнка берёт
В
свидетели засухи этой,
Проливая
пот золотой.
Человек
в сотню кило
Лишь
о нефти мечтает,
Чтобы
по венам пустить.
О,
надутый живот
Ребёнка
из Сахеля,
Скорее
взорвись бомбой
В
лицо этому дню.
Землю
вспыхнуть заставь,
Которая
смотрит на небо
И
не видит тебя.
Человек
в сотню кило,
В
навозе этого мира
Безразличие
имя ему.
Из
сборника «Письмо» (1993)
Каждое
утро
Каждое
утро я стремлюсь пришить
Одну
из своих мыслей к другой,
Каждый
вечер моё полотно рвётся.
Никогда
столько раковин в море,
Не
было и столько мыслимых звёзд.
Всеобщее
создаёт гармонию
Несоразмерных
начал, я не знаю
Как
мне теперь догнать свою речь.
Все
мои почему растворяются,
Часы
в беспорядке, они не знают
Как
нарезанное время собрать.
Ты
мечтаешь
Ты
мечтаешь быть чуть-чуть как другие.
Перевести
тебя – сто языков
надо.
И даже природы не хватит,
с
речью бессчётного сердца её.
Лёгкое
космоса дуновения,
хрупкое
из многих в цепи звено,
убоишься
ли ты одним остаться,
когда
убивает секунда век?
Из
стиха бесконечного ты вышел,
читаешь
его, как держат скалу –
заложить
на тысячу лет основу
загадки,
что двигает поиск твой.