Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 8, 2018
Герман Евгеньевич Власов — поэт, переводчик. Родился в 1966 году в Москве. Окончил филфак МГУ. Автор нескольких поэтических книг, среди которых «Музыка по проводам» (М., Центр современной литературы, 2009), «Девочка с обручем» (М., Воймега, 2016). Лауреат международного литературного Волошинского конкурса (2009). Живёт в Москве.
***
Из-под земли на солнце вынырнув,
дрожал на стыках, над рекою
метровагон, неровно вымытый
полудня нервною рукою.
Там сохла Яуза коричнева
и первым сыпало и мелким;
там что-то тёмное и личное
глаза выхватывали мельком.
Со дна тянулись гренадерские
кокарды, парики и шляпы.
Лицо усатое и дерзкое
держало флаг в огромных лапах.
Лицо летело по-над Яузой,
в бесшумном гневе рот разинув,
пока вагон стоял, где я уже
ждал наступающую зиму.
Сходилось небо в рукопашную —
на подкрепление надеясь,
мне что-то выкрикнул всегдашнее
потешный будущий гвардеец.
Там шло кино немое, чертово —
кололи, наступали, били.
И наши родичи с Лефортово,
они нам что-то говорили.
Здесь царская была окраина,
готовилось большое дело.
И первыми снежинки таяли,
и этим согревали тело.
***
Город чумазый, дно золотое,
пыль. Енисея стремленье такое,
что окрыляет мурашками спину —
редкая птица до середины.
Вольница, каторга, тракт пересыльный —
пахнет весною осеннею пылью;
омулем пахнет, дорогой, грибами.
Ворон, чернея, висит над Столбами.
Вот над воротами облако-глыба
белого мрамора, ниже – Царь-рыба.
Вот поворот, будто девичья шея:
Мана, впадающая в Енисея
пенное русло. Заборы Овсянки.
Джима потомок, потомок Каштанки.
Люди, их лбы, подбородки и кудри.
Шехтеля мимо машины и будни.
И, отражённый водой инфернальной,
мост неразменный, мост Коммунальный.
***
Весна стучалась и кипела,
и звери вылезли из нор.
Три красных птицы прилетело,
пока вели мы разговор.
Какие? С серо-красной грудкой,
как бы огонь из горних уст, —
три вестницы светло и чутко
украсили собою куст.
Ещё с земли морозом дуло,
но опериться думал сад.
Три красные – одна вспорхнула,
а двое канули в закат.
Пророчили назавтра ветер,
ненастья – изморозь с дождем.
Мы, может быть, в грядущем лете,
нигде их больше не найдём.
Их отсветы на острых лицах
и осторожные слова,
сырого леса ученица,
начнёт придумывать сова.
Начнут ежи ночами топать,
на берегу большой реки
черемухи тревожный шёпот
озвучат поздние звонки.
***
Сон, вымысел. По замыслу Морфея,
на цыпочки вставая, в полный рост.
Вот облако, вот над картошкой шея,
вот табака (табак нестрашен!) хвост.
Вот пёс цепегремящий, и казанка,
вот пахнущие дымом рыбаки.
Вот колея (тут лужа), дальше свалка,
вот пижма пожелтела у реки.
Про свет стальной, стучание мотора,
газеты клок, забытые трусы,
вот дачник, не простившийся с Матёрой,
оглаживает бороду, усы.
Молчит и тянет, мысль припоминая,
то небо замечая, то траву.
И ты, косынку белую сминая,
мне говоришь: Не надо. Зареву.
Сей лёгкий сон, оберегаем шторой,
ловушка снов, моллюсками звеня,
уже летит к истоку, за которым
сегодня нет и не было меня.