Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 8, 2018
Александр Геннадиевич Гутов родился в Москве в 1963 году. Окончил филологический факультет МГПИ им. Ленина. С 1986 года преподаёт в школе литературу и русский язык. Выпустил поэтические книги «Долгая парковка» (М., 2006), «Крейсер» (М., 2009), «Человек в своей мастерской» (М., 2010). Заслуженный учитель РФ, победитель конкурса «Учитель года — 1992, 2001», лауреат премии мэрии Москвы в области образования, московского правительства и правительства РФ, победитель конкурса «Лучшие учителя РФ». Печатается в основных литературных в журналах — «Арион», «Дружба народов», «Сибирские огни», «Юность» и др.
НАВСТРЕЧУ СТОЛЕТИЮ ФЕВРАЛЯ
Февраль был мокрый, серый, злой;
ложился снег на чёрный слой
вчерашних маленьких фронтонов,
стрелявших, словно горсть патронов,
густыми искрами в ночи.
И щурились бородачи.
Февраль был серый, злой, шальной –
солдатик, пьяница, больной;
порой озорничал умело:
приметный след его улик –
тяжёлое в сугробе тело –
опознанный вчерашний шпик.
Февраль застрял, засел, завяз.
Фронт от Гумбинена до Ясс;
в шинелях хмурые мужчины
устали от войны и вшей;
чтоб кой-кого прогнать взашей,
они всегда найдут причины.
Февраль подвижный и сырой,
всяк шаг становится дырой,
всяк разговор таит конфликты;
вчерашняя крошится твердь,
вокруг такая круговерть.
Что могут думские реликты?
Фе – враль, обманщик, лиходей,
не знал про нары и кондей,
и, думалось, – восстанут братья,
«весь мир насилья» затрещит.
И года не прошло, как щит
и меч свели объятья.
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
По доскам пола стук подковок;
сбит головной убор до бровок,
молодцеват, подтянут, ловок,
В учебнике призывника
таков рисунок на страницах.
Страх проступал на наших лицах.
Холодный алый на петлицах
мотострелка.
Повсюду красный на погонах.
Нас пять часов везли в вагонах,
вчерашний день стал неуместней
костюма, галстука и книг.
Мы сутки провели на Пресне.
В июле ночь – строка из песни.
В метро на малых перегонах
так краток миг.
Пилотка с капелькою красной,
как будто генерал лампасный
идет, прищурившись немного,
пылинку скинул – жест скупой.
Невозмутимый и прекрасный,
он где-то в роли полубога,
и не хэбэ на нем, а тога.
И ал подбой.
ВОЙНА
сигаретой смятой брошенной щелчком
первый третий пятый вот они ничком
рейсов нет обратных в школьные кружки
в тёмно-красных пятнах их воротники
ярко дико странно цвет густым мазком
расцветает рана розовым цветком
у страны наследное
проходить сквозь шок
розовое бледное
это цвет кишок
тело смазав смальцем
что хотел господь
расползлась под пальцем
– плоть.
ЕСЕНИН
Глядит с усмешкой из зеркал,
неузнаваем на сетчатке,
он это тело истаскал
и скоро сбросит, как перчатки.
Там, где был лайковый отлив, –
потерты кожа и прошивка;
всяк славянин нетерпелив:
руби с плеча, раз жизнь – ошибка.
Лежит на койке – щеки – мел,
а волос схож с осенней прелью;
такое вытворить сумел,
и сам не знал, с какою целью.
Снега полмира занесли,
хозяин просто сбросил тело,
повесив ночью, без петли,
казнив без слова и без дела;
Лежит, распластан, как страна,
и с нею схожий – златоглавый,
на узкой койке, у окна,
самоубийцею – державой.
СПЯЩИЙ
К столетию революции
Перед ступенчатой горой –
порфировые флаги.
Он спит, как сказочный герой
в стеклянном саркофаге.
Какой торжественный вокзал,
но нет табло движенья.
В цвет мокрого асфальта зал,
как символ пораженья.
А где-то Марьюшка-краса,
глодает хлеб железный,
буравя тёмные леса
в надежде бесполезной.
Спит заколдованный жених,
забыв о всяком «изме»,
таинственный, один из них,
в своей стеклянной призме.
Разрезав площадь посреди,
не с ними и не с нами,
он спит. В розетке на груди
эмалевое знамя.
Вершитель, циник, гуманист –
неясно в перспективе;
загадочный, как машинист
в ночном локомотиве.