Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 7, 2017
О баттле
рэперов под именами Oxxxymiron и Гнойный не написал
ещё только разве что журнал Prosodia. Напомним, что за
первую неделю видео поэтического гладиаторского боя посмотрело 17 миллионов человек
— и не совсем ясно: это произошло потому, что на этот раз событие из жизни
субкультуры попало в новости всех информационных каналов страны, или оно туда
попало из-за количества просмотров. Так или иначе, но из-за резонанса эта «бойня»,
стоящая вроде бы в ряду себе подобных, стала первой, которую за неделю обсудило
всё фейсбучное поэтическое сообщество. Несмотря на
то, что большинство в разной степени признанных мастеров слова посчитали своей
обязанностью поставить на место посмевших без их разрешения говорить в рифму,
на деле эта реакция была формой признания
и страха перед мощной и не совсем ещё понятой силой. В процессе обсуждения
были достаточно профессионально проанализированы стихотворная техника
участников, сюжетика, условности жанра, проведен подробный
анализ лейтмотивов и даже проблем. Если это не признание в праве быть
разобранным, то что это? И в связи с этой ситуацией
хотелось бы сказать, по большому счёту, только одно — не надо останавливаться
на первых впечатлениях. Материал даёт пищу для более глубоких размышлений.
Тут нелишне напомнить,
что не существует такого события в современной российской поэзии, которое
претендовало бы на аудиторию в 17 миллионов человек. Профессиональные
поэты, присоединившиеся к аудитории баттла, видели
перед собой, может быть, не самого высокого уровня стихослагателей, но людей,
которые точно нашли формат,
позволивший достучаться до огромной аудитории — аудитории, которая у поэзии
была и о которой она помнит и не может забыть. Ведь перед нами не сайт стихи.ру, где все публикуются, но
никто не читает; тут другая история: в центре два парня, у одного из которых,
кстати, есть страница на «стихире», и вокруг — следящая за ними фантастическая
аудитория, для которой то, что ребята произносят, наверное, всё же будет ассоциироваться
с поэзией, только — какой-то другой.
Конечно, мы сейчас
касаемся сюжета, который повторяется регулярно. Отношения немассовой
профессиональной поэзии с непрофессиональной, но
массовой можно назвать напряжёнными, уж точно – не всегда дружественными.
Особенно они обостряются в периоды, когда немассовая поэзия замыкается в кругу условной
тысячи человек. Думается, если мы
преуменьшили ядро современной русской поэзии, то ненамного. И именно тогда,
когда поэзия замыкается — а порой так и принципиально отгораживается от всего,
что считает непоэзией, — именно в этот момент
появляется риск того, что поэзия следующего поколения выйдет не из
литературного института, а вылезет откуда-то с чёрного хода — из широкой сферы так называемых культурных
практик. Так было с «практикой» Высоцкого, который под конец жизни уже даже
не пытался опубликовать свои стихи, хотя ему пытались помочь такие звёзды, как
Ахмадулина — однако и она не могла преодолеть высокого забора между
«профессионалами» и всеми остальными. В результате вопрос о том, поэт ли Высоцкий,
— вопрос, для нас решённый (см. статью «Высоцкий —
поэт с чёрного хода», Prosodia, 2015, №3), — до сих
пор обсуждается.
Подобные примеры имели
место и потом. Михаил Щербаков — прекрасный поэт, который, к несчастью для его поэтической
репутации, поёт свои стихи как бард. Его текстов не увидеть в литературных
журналах, хотя они достойны там быть. У нас есть также
рок-поэзия, которая воспринимается скорее как историческое культурное явление.
Даже тех её представителей, тексты которых изданы книгами — Гребенщиков,
Макаревич, Цой, — никогда не будет в поэтическом пантеоне, потому что высокая
поэзия держит оборону и не терпит служения не исключительно поэзии, тайком
считает за позор любовь публики. В этот ряд и становится сегодня и русский рэп,
и не только он, учитывая, сколь многое в современной культурной жизни сегодня
может быть описано словом «практики».
Конечно, у
охранительной позиции есть своя миссия — в ситуации, когда снаружи уже мало кто
помнит, что такое поэзия, не дать выдать за неё то, что, по мнению хранителей
тайн ремесла, ею не является. И нельзя не признать, что преемственность, умение
вступать в осознанные, ответственные отношения с великой традицией для
постсоветского периода русской поэзии были проблемой. Но есть и другая сторона
вопроса — когда аудитория перестает понимать, что охраняют охранители, появляется возможность наполнять слово
«поэзия» тем, чем будет удобно. И для того, чтобы от таких
псевдоинтеллектуальных революций предохраняться, поэзия должна обладать умением
впитывать и перерабатывать новый культурный опыт. Наверное, понятно, что это не
вопрос долженствования, а вопрос самосохранения.
Если мы ещё допускаем существование реальности, то надо признать, что поэзия не
видит какого-то принципиально иного
мира, чем бардовская песня, русский рок и рэп. Это значит, хочет она или нет,
но в умении видеть и понимать она всё
же соревнуется с теми, кого считает недостойными себя. Вовремя увидеть, что они
хоть что-то делают лучше — это и есть
вопрос самосохранения.
Пушкин — прекрасный
пример гения, который умел что-то находить и использовать даже у второстепенных
авторов, превращая это кем-то найденное нечто в поэтическую драгоценность. Вот
и у помянутых рэперов многое можно взять.
Сама ситуация баттла примитивна, это соревнование в унижении, но так
называемые панчи, которыми обмениваются
рэп-гладиаторы, основаны на борьбе коллективных
принципов, борьбе их трактовок. Борьба и её драматургия, принципы, которые
кого-то объединяют, готовность биться за них — пусть это примитивная, но
бешеная энергия, которая сегодня ушла из культуры почти отовсюду, и из поэзии —
точно. Но она никогда не уходит из жизни, а значит, кто первый увидел эту
драматургию, тот и прав.
В оценке уровня текстов
с поэтами не поспоришь: в целом на баттлах он низок. Но
загляните в студийные альбомы. Например, альбом Oxxxymiron`а «Го′ргород»
(2015) к искусству гораздо ближе. Он весь пронизан сквозными мотивами и
воспринимается как единое лиро-эпическое полотно. Композиции — во многом с
помощью интонации — дают почувствовать сверхполиритмический
потенциал сдерживаемого рифмой свободного стиха, которым
по сути и является рэп — но тот рэп, который не стараются упростить до
предсказуемых схем. Читать эти тексты с листа совершенно бесполезно —
невероятно трудно представить, как это должно звучать, пока не слышишь их
исполнения.
Далее — почти забытая плотнейшая работа со звуком устного произносимого слова.
Как тут не вспомнить Высоцкого, которого хвалили поначалу только за рифмы:
Горный воздух,
спорт и здоровье,
курорт, игорный
дом, двор торговый, фудкорты…
Добро пожаловать
в Горгород!
Эталон комфортного
отдыха, гольф, аквадром и кёрлинг…
Добро пожаловать
в Горгород!
Звучит, надо сказать,
это совершенно зловеще — оттеняя собственно невинные и даже дружелюбные
значения слов. А композиция «Где нас нет» заставляет вспомнить эксперименты Марии
Степановой с многоголосицей внутри текста — и выглядит на их фоне очень
достойно. Мирон Фёдоров умеет прорабатывать драматургию, казалось бы, плоских
сюжетов, нагнетать эмоциональный накал, заставлять вспомнить злость человека,
задающего планку прежде всего для самого себя: «Кем ты
стал? / Где ты гнев потерял? / Ты был лев для телят, / теперь это не для тебя! /
Кем ты стал / тут на деньги деляг?..»
Вопрос
про гнев — правильный. Русской поэзии его бы
стоило иногда себе задавать. С трудом верится, что Мирона когда-либо опубликует
солидный литературный журнал. Только и то, что нас там публикуют, не должно нас
обманывать.