Трансфуристы. Избранные тексты Ры Никоновой, Сергея Сигея, А. Ника, Б. Констриктора / Составление П. Казарновского; послесловие Б. Констриктора. М.: Гилея, 2016. – 281 с., илл.
Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 6, 2017
Неподцензурную
поэзию XX
века сложно назвать обделённой вниманием: каждый год выходят тома московских
концептуалистов и петербургских нонконформистов, проходят конференции и
выпускаются труды о тяжёлых для авангарда временах. В связи с этим выход
сборника «Трансфуристы» не выглядит чем-то
неожиданным, скорее возникает вопрос «почему так долго?». У простого читателя
не было возможности увидеть тексты этих авторов под одной обложкой, и теперь
лакуна исчезла.
Трансфуристы
– это группа поэтов и художников, сосредоточивших свои силы в самиздатском
журнале «Транспонанс», выходившем в крохотном южном
Ейске с 1979 по 1987 год. В журнале публиковались многие из современников и
предшественников трансфуристов, но основной ядром
группы всегда были супруги Ры Никонова (Анна Таршис) и Сергей Сигей (С.
Сигов), а также ленинградские поэты А. Ник (Николай Аксельрод)
и Борис Констриктор (Б. Аксельрод). Кроме них, в
сборнике опубликованы тексты близкого к «Транспонансу»
Бориса Кудрякова.
Одним из болезненных
вопросов авангарда всегда был вопрос наследования и традиции. Итальянский
футуризм, призывавший к уничтожению всего прошлого, был преломлён в русском кубофутуризме так, что пророка новой поэзии Филиппо Маринетти русские
авангардисты не приняли и разве что из страны не выгнали. Декларативное
сбрасывание классиков русской литературы с парохода современности прячет за
собой не только и не столько мечту о машинизированном будущем, но скорее
попытку расчистить путь в прошлое, чтобы взглянуть в долитературную
архаику славянских языков, и только через неё пройти литературный путь сначала.
Кручёных и Хлебников продолжают поэтическую традицию, но выстраивают такой
извилистый путь, что не слишком тренированный взгляд увидит только всяческий убещур.
Поэтам «Транспонанса» в зоркости не откажешь, а преемственности они
не скрывают, щедро рассыпая по своим текстам имена учителей и коллег по поэзии.
Как заметил Б. Констриктор в послесловии к сборнику, «спасение уже их
[футуристов] наследия стало для издания важнейшей задачей». Происходит это не
только в архивных публикациях журнала, но и в самих поэтических текстах, где
авангардисты от Тристана Тцары до Александра Туфанова
становятся полноценными персонажами, радостно воскрешаются в стране умирающего
соцреализма и пускаются в пляс с благодарными потомками.
Монастырский
живёт высоко
Но Кабаков – выше
Рубинштейн живёт
широко
Однако Сапгир –
шире
Низко живёт
Звездочётов
Но Жигаловы ниже
и дальше
Дальше всех
живут транс-поэты
Им и бежать
марафон (с. 82).
Творчество трансфуристов в первую очередь радостно. Это радость
узнавания единомышленника, радость преемничества, в
конце концов, радость самого произнесения, прочтения и переписывания слова. Трансфуристы принципиально открыты для всего закрытого, они
с удовольствием вступают в диалог с московскими концептуалистами, со
свидетелями старого авангарда Бахтеревым и Харджиевым, не забывают они и о мировой культуре, доходя до
её античных истоков:
змеи рулонных тянем –
лаокоонно обвили –
лёгкое тельце
поэзии царца.
я же, ахинеец дары подпальцащий,
рыбособак суету наблюдал,
в мозги заносяща.
палладу балладно прельщал –
царец в поэзью
сходящий,
из ныне рима дня –
в древнегреков прогулку –
ритмы фур – фур
гоня
(с. 135).
Конечно, на поле
культурных контекстов они никак не могут обойти эмблему русской поэзии –
Пушкина. Так как трансфуристы постоянно размышляют о
наследственности, то неудивительно, что ими постоянно разрабатывается тема
памятника. Тут и реминисценции в духе «Я яма ясли ямб и ягель» (с. 23), и
прямые цитаты «я памятник себе ←» (так в тексте! – с. 149), и простые
упоминания пушкинского стихотворения (с. 203). Но не менее интересен для трансфуристов и сам человек Пушкин, так прочно забытый и
забитый идеологией. Идея о хрестоматийном глянце солнца русской поэзии не даёт
покоя каждому поколению авангарда (стоит лишь вспомнить пушкинские стихи
коллеги трансфуристов Д. А. Пригова),
и Сергей Сигей потешается над этим, коверкая
стихотворение «Пред испанкой благородной», разбавляя его заумью и постепенно
лишая его не только сюжета, но и любого смысла:
предъ испанкой мармолотной
двое
рыцарей
острау
оба смело мастрихотно
въ очи прямо леоньяно
блещут оба миоценно
оба серцэм кальцеолы
оба мощной плиоцэной
оперлися в марцэолы
(с. 128).
При этом такое
заигрывание выглядит скорее как дружеский подкол, чем как аналитическое деконструирование
текста. Статус гения снят с поэта, живой Пушкин давно уже скинут с парохода
идеологии, а значит, можно вступить в диалог не с его образом, а с ним самим.
Такой интерпретации помогает и соседствующее на развороте стихотворное
посвящение В. Гнедову: эти поэты в глазах трансфуриста
равновелики, их можно поставить рядом, и не для сравнения, а для принятия обоих
в очаровательную игру поэзии.
Трансфуристы
создают большой поэтический карнавал, хоровод маргинальной литературы, бал для
каждого любителя слова как такового. Главной темой произведений трансфуристов становится сама по себе поэзия, которая
предстаёт как бурлящая субстанция, передаваемая из рук в руки и пьянящая одним
фактом своего существования. Именно субстанция, а не слово и даже не звук,
поскольку трансфуристов интересуют решительно все
измерения существования этой самой поэзии. К сожалению,
графическая сторона поэзии «Транспонанса» не так
широко представлена в чёрно-белом гилеевском
сборнике, но цветные вклейки показывают, что стихи могут быть и тончайшими
модуляциями, находящими своё отражение на бумаге в виде знаков препинания или
напоминающих их символов, а жалоба поэта может изливаться не только в плаче и
элегии, но и, например, в схеме (с. 69). Поэтов интересует не только выражение
этой субстанции, но и площадь, на которой она размещена, сама поверхность листа
бумаги. Например, изображается поделённый на четыре части квадрат, в одном из
секторов которого написано «четверть стихотворения» (с. 51): постоянный вопрос о
том, искусство ли это (задававшийся ещё первому квадрату, чёрному) ловко подменяется
вопросом о том, куда это искусство помещается и как оно там существует.
При этом не стоит
полностью соединять всех трансфуристов в некий единый
образ заумника-речетворца: чем больше вчитываешься в
их тексты, тем отчётливее видны индивидуальности. К примеру, заумь Сергея Сигея теряется, не читается. В случае, например,
Хлебникова, каждое заумное слово отделано, вплетено в текст и становится частью
общей мелодии. По зауми Сигея глаз скользит,
совершенно никак не отдаваясь в мозгу. Впрочем, это и есть авторская установка:
«сделать отверстия в листе бумаги» (с. 104). Сигей
– это взрыв зауми, сумасшедшая буря взвихрений. В это
же
хорошо что нет прошлого
хорошо что нет больше друзей
хорошо что не будет хорошего
хорошо что ты полуеврей
хорошо что нэма
настоящего
хорошо что в душе трын-трава
хорошо что субъекта дрожащего
не поманят такие
слова (с. 251).
Однако истинной «музой
зауми» выступает Ры Никонова, которая будто собирает
все трансфуристские приёмы и служит как резонатором,
так и вдохновителем всего «Транспонанса»: не зря в её
псевдониме (постоянно повторяемом всеми поэтами сборника!) зеркально отражается манящий любого авангардиста слог «дыр».
Поэзия трансфуристов ценна в первую очередь радостным неприятием
окружающего мира. Как и другие эскаписты, трансфуристы
прячутся в поэзию, но делают из этого не трагедию, но феерию. Превращая «мы
живём, чтоб сказку сделать былью» в улыбчивое «надо все пословицы исполнить»
(с. 240), «Транспонанс» заражает читателя восторгом
перед возможностью высказывания. Это не радость завершённых форм, но радость
формирования звука, буквы, слова. Будучи постмодернистами, трансфуристы
не стараются задавить философскими конструктами, но и не опускаются до дауншифтерского разгильдяйства:
это счастье осознания себя и своего тела в литературе, упоение собственным
талантом и гордость писанием вне литературной борьбы и гонораров.