Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 6, 2017
Курмангалина Яна-Мария — поэт, родилась в Башкирии. Училась на факультете филологии и журналистики Ростовского государственного университета. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и получила киносценарное образование во ВГИКе им. С.А. Герасимова. Автор трех книг стихов, среди которых «Первое небо» (Томск, 2015). Публикуется в российских и зарубежных литературных журналах. Живет в Одинцове.
От автора
Признаюсь честно, я не переводчик, я поэт. Поэтому, когда я взялась переложить песни Боба Дилана, то действовала, исходя из трациции русского ритмического стиха. У Дилана весьма нетривиальное для русского слуха построение текста: когда читаешь его с листа, то видишь верлибр, но когда он поет – начинаешь нащупывать внутренние, так называемые «плавающие» рифмы. В своих интерпретациях я усилила не только ритмическую составляющую, но и сделала упор на рифму.
Что такое интерпретция в данном конкретном случае? В гуманитарном смысле — это достаточно вольное истолкование текстов. В моем же варианте, это попытка поймать, уловить в универсальной для песенной поэзии тональности, именно ту, которая отличает Дилана от остальных. Поэтому, мой подход можно назвать, скорее, исследовательским. Мне самой было интересно, что же из этого выйдет. Надеюсь, результаты этой работы придутся по душе поклонникам творчества нобелевского лауреата.
Из Боба Дилана
(поэтические интерпретации)
Баллада о Холлисе Брауне
(Ballad of Hollis Brown, 1964)
Холлис Браун, погрязший в обыденной нищете
Холлис Браун, не знавший судьбы в городской черте
В старом доме, за темной выстуженной стеной
Холлис Браун жил с пятью детьми и женой
Он искал работу, чтобы детей кормить
Он прошел сотни миль, и стал на тень походить
Потому что дети были так голодны
Где не то что улыбки — лица почти не видны
И глаза их безумны, в них застыла мольба
И такая борьба, что дрогнет сама судьба
Вот он ходит, вздыхая, гонимый своей мечтой
Вот он ходит, у неба спрашивает — за что
Крысы доели муку и лошадь давно умерла
Крысы съели всё, что осталось, такие вот, брат, дела
Так он ходит, вздыхает, карманы свои теребя
Никому нет дела, там где каждый сам за себя
Помолиться ли богу, чтобы друзей послал
Помолиться ли богу, только вот бог устал
И пустые карманы говорят тебе лишь о том
Что вокруг только дом, лишь плачущий этот дом
Твои дети молчать не могут — от их слёз болит голова
Твои дети молчать не могут, хоть живы уже едва
И жена кричит, что вынь ей, мол, да положь
И рыдает, как дождь, и тает она, как дождь
А трава перед домом вянет, колодец давно засох
И ветер качает калитку, и долог протяжный вздох
Он истратил последний доллар, вместо хлеба — патронов семь
Чтоб на каждую голову точно хватило всем
А вдали за полями от холода воет койот
Кажется, будто впервые не воет он, а поёт
Кажется, будто впервые решение по цене —
Он глядит на ружьё, висящее на стене
В его сердце застыла кровь, и ноги не могут идти
Он глядит на ружьё, и не может свернуть с пути
Он глядит на ружьё, и входит душа в пике
Он глядит на ружьё и сжимает его в руке
Раздадутся щелчки, семь вздохов испустит ствол
И никто уже больше не сядет за этот стол
И никто не попросит хлеба, не скажет — дай
Потому что семь вздохов — это дорога в рай
Ах, Дакота, Дакота, фермерская земля
Голодающий край, семь жизней взяла зазря
Не забудь о нас, потому что недолог век
Мы вернёмся опять — все семеро человек
Парящее в ветре
(Blowin’ in the Wind, 1963)
Сколько трудных дорог человек пройдёт
Чтобы сильнее стать
Сколько крыльями птица ещё взмахнёт
Чтобы затем устать
Да, и сколько пуль предстоит отлить
Прежде чем их запретить
А ответ очень прост, он внутри горит
Он в ветре, мой друг, парит
Сколько лет могут горы стремиться ввысь
Прежде чем рухнуть вниз
Сколько лет могут люди не видеть жизнь
Чтоб потом обратиться в высь
Да, и сколько раз отвернёшься ты
Не заметив своей мечты
А ответ очень прост, он внутри горит
Он в ветре, мой друг, парит
Сколько раз человеку поднять глаза
Чтоб объять свои небеса
Сколько раз ненадёжный изменит слух
Что к людскому стенанию глух
Да, и сколько нужно познать смертей
Чтобы мёртвых считать детей
А ответ очень прост, он внутри горит
Он в ветре, мой друг, парит
Перекати-поле
(Like a Rolling Stone, 1965 )
Ты носила самые модные тряпки
Ты бросала мелочь нищим под пятки
Ведь правда
Люди окликали тебя: эй, крошка
Осторожней, скользкая здесь дорожка
Ведь правда
Долго ты смеялась, но вот теперь
В мишуру тусовок закрылась дверь
Ты молчишь, и ты голодна, как зверь
И не веришь себе, не верь
Ты ходила в самую лучшую школу
Гордой одиночкой была весёлой
Часто напивалась, и вот привет
Над тобою ни крыши, ни света нет
И сейчас ты учишься, уступая
Но тебе приходится, привыкая
Вон к тому бродяге, в глазах его
Не искать хорошего ничего
Дай себе волю
Дай себе волю
Расскажи о доле
Перекати-поля
Равнодушным взглядом в объятьях флёра
Ты скользила мимо игры жонглёров
Приглашённых выступить, их игра
Там скучна, где только тебе – ура
На коне хромированном до скрипа
Разъезжала с самым крутым из ВИПов
Что в твоём оркестре был первой скрипкой
Ободравший тебя, как липку
Дай себе волю
Дай себе волю
Расскажи о доле
Перекати-поля
Ах, моя принцесса, принцесса в башне
Возвратись на миг в этот день вчерашний
Где тебе всё кажется понарошку
Заложи кольцо с бриллиантом, крошка
Потому что уходит благое время
Потому что мужское забавно племя
Потому что завтра тебе опять
Будет нечего потерять
Дай себе волю
Дай себе волю
Расскажи о доле
Перекати-поля
Скоро дождь
(A Hard Rain’s A-Gonna Fall, 1963 )
О, где ты был, мой синеглазый сын
Мой юный друг, где ты бывал один
Двенадцатый мной пройден перевал
Шести дорог я путы разорвал
Пробрался сквозь тоску семи лесов
У океанских волн месил песок
Сквозь тьму могил я шёл, унявши дрожь
Но скоро дождь, я знаю,
скоро дождь
О, что ты видел, мой прекрасный сын
Мой юный друг, что видел ты один
Младенца в окружении волков
Алмазную тропу средь облаков
Я видел кровь поверх бескровных лиц
Я видел молотки в руках убийц
И лестницы, что сброшены с мостов
И десять тысяч онемевших ртов
Дитя с мечом, чей взгляд сказал: не трожь
Но скоро дождь, я вижу,
скоро дождь
О, что ты слышал, мой усталый сын
Мой юный друг, что слышал ты один
Раскаты грома, чей тревожен глас
И рев волны, что захлестнёт всех нас
И монотонный барабанный бой
В толпе глухих, что связаны судьбой
Смеющихся над тем, кто просит есть
От мёртвого поэта слышал весть
Паяца плач среди весёлых рож
Но скоро дождь, я слышу,
скоро дождь
Кого ты встретил, мой печальный сын
Кого узнал, бродя во мгле один
Ребенка рядом с мёртвым жеребцом
И белого мужчину с чёрным псом
И женщину, горящую в огне
Девчонку, свет оставившую мне
Влюблённого, что был на тень похож
Озлобленного, спрятавшего нож
Но скоро дождь, я чую,
скоро дождь
Как будешь жить, мой синеглазый сын
Что будешь делать, друг мой, ты один
Вернусь, покуда ливень не залил
В дремучий лес, в объятия могил
Вернусь туда, в людской привычный ад
Вернусь туда, где в реки сыплют яд
Где тесный кров соседствует с тюрьмой
Куда палач приходит, как домой
Где души илом страха занесло
Где чёрный — цвет, где пустота — число
Я буду жить, идя сквозь плач и смех
Дышать, вещать, я буду петь для всех
Поймаю океанскую волну
Пойду по ней, пока не утону
И ты поймёшь, что песнь моя не ложь
Но скоро дождь, я слышу,
скоро дождь
Ураган*
(Hurricane, 1975)
Все бары ночью состоят из тайн
И вот в одном однажды замер смех
Под выстрел вздрогнув, Петти Валентайн
Вбежала: черт, они убили всех
Но есть такой боксёр, он средний вес
И в передрягу эту он не лез
Пришили парню ни за что закон
Ведь «Ураганом» назывался он
А был бы — чемпион
Три трупа видит Петти на полу
И некто Белло крикнул: вот фигня
Я кассы брал, но здесь — сидел в углу
Они ушли, не увидав меня
Звони скорее копам, — говорит
Кивает Петти, плачет и звонит
И копов ждёт, хотя уже невмочь
Летят огни, и некому помочь
Когда в Нью-Джерси — ночь
А в это время ехал вниз по стрит
Наш Рубин Картер на своем авто
Весь штат его афишами пестрит
И он не ведал ничего о том
Что приключилось в кабаке, когда
Вдруг белый коп открыл его седан
Защёлкнув руки, жизнь пустил под ноль
И эта больше не утихнет боль
Ведь чёрен ты, как смоль
Альфредо Белло и его дружок
Что ошивались в этом кабаке
Сказали: эй, за чёрными должок
Они в ту ночь слиняли налегке
Второй из них, я помню, был немал
Он на боксёрском ринге отжигал
Кивнули копы: знаем мы таких
Из жертв один оставшийся в живых
Расскажет всё про них
Вот Рубин Картер взят, кортеж летит
В больницу к жертве, чтобы опознать
Тот мутным взором на него глядит
И говорит: я не могу понять
И смотрит снова, он изранен весь
И говорит: такой знакомый фейс
И всё же это будто бы не он
Но копам что, у копов свой закон
А был бы — чемпион
Полгода гетто на ушах стоит
Отпущен Рубин под большой залог
На африканском ринге он царит
Но копы ждут, им только дай предлог
И давят копы: наступает час
Альфредо, Брэдли, — мы забудем вас
Пусть вы и воры, пусть и крут ваш нрав
Скажите — он ли, пред законом встав
Ты белый, значит — прав
Подумай, Брэдли, покумекай сам
Сказал нам Белло: это точно он
Оставь своё «не знаю» чудесам
Тот сукин сын почти что чемпион
А нам сейчас такое не с руки
Пусть нет улик, но это — висяки
Ты обществу услугу окажи
И всё про те убийства нам скажи
Повесим на него, и весь нажим
Ведь он не Корбетт Джим**
А Рубин ведь недаром «Ураган»
В одном ударе мощность пятерых
И каждый бой ему под силу дан
Но говорил о том он средь своих
Что это лишь его рабочий век
Что хочет он пожить, как человек
В таких местах, где над рекой дома
Где лошадь понесётся вдаль сама
Но нынче дом — тюрьма
И вот уже окончена игра
Суд без руля промчался и ветрил
Свидетелей разделав на «ура»
К пожизненным его приговорил
Для белых чёрный — исподволь бунтарь
Для чёрных — просто сын раба, как встарь
Никто из них его не оправдал
А белым чёрный — невелик скандал
Он под присягой — мал
Но защищался «Ураган», как мог
Убийство первой степени — беда
И Брэдли лгал, под дружеский кивок
Подельника с глазами, как вода
Газеты весть по миру разнесли
До самых дальних уголков земли
И журналисты были на коне
И ложь текла, и было стыдно мне
Вот в этой жить стране
Где воры спят, спокойные внутри
Свободные, как птица на крыле
А Рубин в клетке, метра три на три
Сидит, познавший ад свой на земле
Твою беду мы помним, «Ураган»
Мы гибнем каждый день от этих ран
О невиновном песню мы поём
Пусть слышит это чёрный твой район
Для нас ты — чемпион
* «Ураган» — прозвище боксёра Рубина Картера, в 1966 году несправедливо обвинённого в убийстве троих человек. Вышел на свободу в 1985 году, когда суд признал, что обвинения были основаны на расизме.
** Ирландский боксёр-тяжеловес Джеймс Корбетт, по прозвищу «Джентльмен Джим».
Человек в длинном чёрном пальто
(Мan in the long black coat, 1989)
В шуме волн морских говор здешних мест
Рвётся платье с верёвки в небесный склон
И трещат сверчки, африканский лес
В урагане лезет из кожи вон
Не поставив ни точки, ни запятой
Ты ушла с человеком в чёрном пальто
Говорят, его видели там и тут
На задворках города, где танцпол
Говорят, все дороги туда ведут
А он взял и с танцпола тебя увёл
Он цитировал Библию, как никто
Были пыльными полы его пальто
Его речь, как проповедь, как раскат
Что пронёсся по тихой твоей судьбе
Он сказал, что в каждом живёт разврат
И что это нужно держать в себе
Отдала ты сердце, как тот платок
Человеку в длинном чёрном пальто
Говорят, ошибается наяву
Тот, кто в жизни не сделал навстречу шаг
Только люди держатся на плаву
Знаешь, друг мой, держатся просто так
Не поставив ни точки, ни запятой
Ты ушла с человеком в чёрном пальто
Над водою дымный стоит июнь
Уплывает в море древесный труп
Ты услышишь, что голос его не юн
Ты поймёшь, что это Сизифов труд
И хотя он, кажется, не святой
Ты ушла с этим парнем в чёрном пальто
Северный кантри-блюз
(North Country Blues, 1964)
Заходи, мой друг, и послушай песню
Про пустые горные рудники
Буду я в свободной печали честен
Мне тебя обманывать не с руки
…Мои дети выросли там, где плачет
Норд в окне, и плотно дома стоят
Я росла на юге, чуть-чуть иначе
И меня воспитывал старший брат
Где руду, что с красной ложилась пылью
Вагонетки тянут, как в море фрахт
Там и брат мой стал для меня лишь былью
Как отец, погибший в одной из шахт
Мне зима тогда показалась веком
Бросив школу, в юной своей красе
Вышла я за доброго человека
Был мой Джон шахтёром, таким, как все
Жили мы, как прежде за всё в ответе
Было вдосталь радости и еды
И текли года, и рождались дети
Не скудела темная кровь руды
Но настала жизни иная веха
В том краю, где каждый судьбою бит
От начальства к нам господин приехал
И сказал, что будет забой прикрыт
Говорил он: много таких историй
Север дорог, юг это клад земли
Говорил, что наша руда не стоит
Тех затрат, которые понесли
И ворота шахты закрылись вскоре
И трудяга-север вдруг спал с лица
Начал пить мой Джон от тоски и горя
И притихли дети, боясь отца
Не мелел хмельной у него источник
Я ходила молча, была как шёлк
Но беда стряслась, и однажды ночью
Он домой из города не пришёл
…Подниму детей, будет мир их светел
А на юг потянется воз тюков
Я останусь здесь, где лютует ветер
На забытом кладбище горняков
Время перемен
(The Times They Are A-Changin’, 1964)
Собирайтесь, народы, в единый круг
Поднимаются волны — проснулась вода
Им никто не враг, и никто не друг
Они смоют мир без следа
Поплывут обломки привычных стен
В этом времени перемен
Эй, писатель и критик, чей взгляд остёр
Ты нам скажешь: от лозунгов я оглох
Но под небом тёмную длань простёр
Штормовой ураган эпох
И первейшим из первых не встать с колен
В этом времени перемен
Эй, сенатор, молчание — знак вины
Конгрессмен, в проходе не стой и не мнись
Обездоленный выйдет под гул волны
И уже не посмотрит вниз
Где земля даёт свой безумный крен
В этом времени перемен
Собирайтесь, матери и отцы
Поколенья, на жизнь наводящие лоск
Ваши дети, терновые сняв венцы
Поднимаются в полный рост
Канут в Лету идолы с авансцен
В этом времени перемен
Где проклятья сбываются — виден фарс
Тех, кто всё ещё держится на коне
Но подходит время, оно всех нас
Перемелет в одной войне
И первейшим из первых не встать с колен
В этом времени перемен