Рец. на книгу Скворцов А.Э. Поэтическая генеалогия: Исследования, статьи, заметки, эссе и критика. М.: ОГИ, 2015.
Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 5, 2016
Книга Артёма Скворцова
«Поэтическая генеалогия» представляет собой сборник статей разных лет.
Хронологический разброс публикаций, собранных автором под одной обложкой
довольно значителен: с 1996 по 2014 годы литературовед, критик и эссеист написал
более трёх десятков текстов, которые представил на суд читателей. Подобного
рода издания предполагают воспроизведение под одной обложкой статей, ранее разбросанных
в журналах и сборниках, с целью продемонстрировать некую объединяющую идею.
В случае с «Поэтической
генеалогией» смысл подобного сборника заявлен в самом названии, который
является кратким описанием авторского метода анализа. Исследователь заявляет о единстве
подхода ещё в предисловии, говоря, что «в первую очередь автора интересует
проблематика “текст — подтекст — контекст”». Более точное описание этого метода
с подробными иллюстрациями механизмов его применения читатель найдёт в одной из
статей Скворцова, в которой сам литературовед прямо заявляет, что цель его
работы – «выявление и осмысление источников ряда произведений <…>, а
также способов индивидуально-авторской рецепции и трансформации литературной
традиции». Представление о методе, используемой автором при анализе
произведений, читатель получает сразу и целиком, а первая же статья сборника
предлагает соответствующий образ дерева русской поэзии, на ветвях которого
сидят птицы-Музы и которое разбрасывает свои ветви в истории русской
литературы.
Автор «Поэтической
генеалогии» выступает в таком случае в роли своеобразного Лейбница этого
отечественного древа литературы, ветви которого оказываются тесно переплетены и
запутаны в лучших традициях английского паркового искусства. Разглядеть
родственные связи, иногда забытые, иногда отдалённые, а иногда не вполне
очевидные (как в случае с Львом Толстым и героем булгаковского
романа «Мастер и Маргарита» Никанором Босым) – вот главная цель, которую ставит
перед собой исследователь. Порой автор настолько увлекается своей задачей –
указать на литературное родство художественных произведений, тем или авторов,
что в конце каждой статьи его дыхания хватает только на то, чтобы сказать, что
цель достигнута и родство доказано.
Кроме того, Артём
Скворцов даже в случае с малоизученными стихотворениями и авторами не мнит себя
первым, кто заговорил об интертекстуальных связях в
поэтических произведениях – даже при разговоре о поэзии Олега Чухонцева, которой посвящён отдельный внушительный раздел
«Поэтической генеалогии», исследователь прежде всего опирается на тезисы
предшественников, чтобы затем доводить их идеи до логического завершения,
полемизировать с ними. Благодаря этому исходный образ усложняется: древо
русской поэзии оказывается плотно увитым плющом литературоведения, где всё
предстаёт вновь связанным друг с другом.
В книге, как сказано в
описании на последней странице обложки, «Творчество русских поэтов
рассматривается автором с привлечением широкого литературного и культурного
контекста как единое целое, как ряды преемственностей и межтекстовых связей». Державин
и Барков, Шихматов и Пушкин, Ходасевич и Случевский, Мандельштам и Тарковский, Гораций
и Бродский – все они, по Скворцову, перекликаются друг с другом, вспоминают
друг о друге и вступают в литературные перебранки. Устанавливаемые связи между
авторами и их произведениями порой оказываются неожиданными, но всегда автору
удаётся, и не без изящества, доказать наличие перекличек – даже через несколько
веков.
Из-за упоминания
множества имён, стилей, эпох, произведений создаваемое в книге Артёма Скворцова
текстуальное целое скорее не напоминает собой генеалогическое древо, а навевает
воспоминания о калейдоскопе. Каждая последующая статья книги – это новый
поворот калейдоскопа, и каждый следующий такой поворот может показать новое
сочетание, иногда сходное с предыдущим, а иногда неожиданное и ни на что
предыдущее не похожее. И этот калейдоскоп можно вращать бесконечно, любуясь всё
новыми сочетаниями. О некоторых из них Артём Скворцов напоминает, ссылаясь на
предшественников-исследователей, на некоторые намекает, предлагая читателю
углубиться в самостоятельные штудии, например, Д. Самойлова
или И. Иртеньева. При заданном многообразии эпох и авторов прочные связи между статьями
сохраняются за счёт уже упомянутого единого принципа анализа, иллюстрируемого
всегда сходными приёмами. Это делает первые разделы книги цельными, местами
даже монолитными.
Если чего-то основной,
литературоведческой части книги и не хватает для того, чтобы исследовательский «калейдоскоп»
заиграл всеми красками, так это своеобразного источника света – эмоционального
напряжения, открыто и пристрастно выраженных предпочтений. Да, автор подчас с
почти видимым удовольствием занимается перекидыванием мостиков от одного автора
к другому – через метр, рифмы, мотивы и образы. Но по-настоящему увлекательными
являются в этой книге эссе о современных авторах.
Здесь, пользуясь свободой,
предлагаемой жанром, Скворцов демонстрирует свои пристрастия без стеснения. Те
же методы анализа, указания на переклички с предшественниками и современниками
звучат иначе в контексте рассказа о значении поэта или его сборника в
литературном процессе – и в иерархии предпочтений исследователя. Всматриваясь в
перипетии эволюции поэзии Алексея Цветкова или в оттенки переживаний
«лирического субъекта» Льва Лосева, исследователь не остаётся холоден. Он как
будто всякий раз переживает – куда приведут современного поэта выбранные им поэтические
установки, сможет ли он взять поставленную высоту? И главное: поймёт ли поэта
читатель, увидит ли за словами многообразие смыслов и услышит ли собственный
голос поэта?
Лейтмотив при этом
остаётся прежним – каждое стихотворение и каждый сборник обретают для Скворцова
своё звучание только в контексте литературной традиции. В целом, повторимся, книгу
можно было бы назвать эффектной иллюстрацией одной идеи автора – если бы под той
же обложкой «Поэтической генеалогии» не оказалось ещё несколько работ
исследователя. Разделы «О поэтике русского рока», «Критика» и «Заметки составителя
антологии» явно выбиваются из основного ряда текстов учёного-филолога и до
определённой степени разрушают целостность книги, напоминая читателю, что она
всё-таки является сборником статей разных лет.
В разделе «Критика»
автор как будто напрочь забывает о том инструментарии, который позволяет ему в
других частях книги с таким изяществом вновь и вновь одним лёгким движением
представлять перед читателем сочетание текстов, подтекстов и контекстов. В
«Критике» переклички с другими авторами становятся неочевидны, аргументация – менее
понятной. Можно, например, согласиться с литературоведом, когда он утверждает,
что «село Чернава [из произведения А. Климова-Южина – А.М] имеет шанс попасть
на карту российской поэзии» и «может быть, <…> займёт своё место где-то между
поместьем Званка и Страной Муравией»,
но это согласие читателя мало связано с убедительностью аргументации автора
заметки. Вероятно, как и в случае с эссе, дело здесь в выбранной форме – критическая
статья не требует рассмотрения произведения с точки зрения поэтических
первоисточников и литературных связей. Поэтому в «Поэтической генеалогии» подобные
тексты кажутся необязательными, равно как и три статьи раздела «О поэтике
русского рока», в которых Артём Скворцов анализирует творчество Бориса Гребенщикова,
Майка Науменко и Александра Башлачёва. Статьи,
посвящённые русскому року, как будто написаны другим человеком. Две из них
исследователь писал почти двадцать лет назад, в конце 90-х. С тех пор стиль
Скворцова сильно изменился, изменились, возможно, и предпочтения, а статьи уж
точно стали ярче и яснее. Следить за подобными изменениями в письме
исследователя увлекательно, но, вероятно, не этого эффекта добивался автор.
Из-за этих шероховатостей
в стилистике отдельных статей, в соотношении разделов книга Артёма Скворцова
кажется не вполне ровной. И всё же «Поэтическая генеалогия» обладает ещё одним важным
достоинством, которое делает её по-настоящему значимой. Эта книга очень хорошо
объясняет, как работает правило хорошей поэзии, для написания которой нужно
сначала «запомнить сорок тысяч строк классиков, двадцать тысяч строк современников,
десять тысяч забыть, а потом начать творить своё». Сам исследователь упоминает
об этом «восточном завете» в эссе «Труды и дни Максима Амелина»,
и мысль о значимости традиции и преемственности в русской культуре естественным
образом перетекает в мысль о необходимости знать и понимать поэзию прошлых лет
и веков. И в этом смысле она – нравоучительна.