Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 5, 2016
Шапошников Александр Николаевич, родился в 1979 году в Москве. Учился во ВГИКе, работает в
кинопроизводстве. Ранее не публиковался. Живёт в Москве.
***
Осень в Крыму начинается с тишины, со смерти ночных цикад,
с нужды надевать штаны, с могильного холодка над бокалом брюта,
с ропота тюрко-греко-татарского дремучего языка
мёртвых листьев, с простуды, с мобильного без валюты.
Уши закладывает от перепада высот, от твоей счастливой улыбки – закладывает глаза,
словно крови прибавилось, бьётся висок, и трепещет долина лона.
Бежим, моя девочка, не оглядывайся вперёд, не оглядывайся назад!
Великой китайской стеною Ай-Петри мы спрятаны от циклона.
Улыбка не помещается на лице, расплывается по подушке, словно в плохом кинце.
Нам останутся гигабайты глухих фотографий, сухофрукты воспоминаний:
вертикальная набережная, набожный розовый куст, след на гравии, и в конце
мы уверены будем лет через пять, что всё это было не с нами.
Греки, скифы, татары и тавры, кентавры и минотавры, моря священный груз,
морок рынка: тандыр, золотого инжира варенье, хурма, барбарис, зира, перец.
Заслужить бы язык, на котором сказать, на котором связать крымский вяжущий вкус,
от поэтов святых: Иоанн Златоуст, Соломон и Давид псалмопевец.
В город лета и кошек, где хочется плакать и якать, и гэкать и шокать, где чуть
оступившись, ты падаешь в Ялту ночную, античную яму, до детства раздетый,
оглашённый гордец, оглушённый медовым прибоем любовного шока, шепчу:
Айя-Ольга, Ай-Александр, ай да сукины дети!
***
То ли дождь просыпается, то ли бабочка бьётся
в стекло,
то ли две барабанные палочки бьёт друг о
друга он снова,
барабанщик незримый из дачного
бэнда лесного
в такт дыханью любимой, её колыбельной без
слов.
В это лето без снов, без прибоев и скал, в
это лето в глуши
дарит нам водокачка прохладную воду из
Леты,
нам щекочут запястья наручников нежных
браслеты,
свежий ветер сосновый сдувает пылинки с
души.
Путешествия в книги, берёзы и травы.
Садится роса
на упавшие фрукты с фингалами, шпаги сухой облепихи,
и несется сквозь ночь в неизвестность наш фирменный тихий.
Шумно дышат, мелькая за рамой оконной,
леса.
***
Огромный старец Симеон и маленький Исус
в его морщинистой руке, как дивный райский плод.
Ты улыбаешься и вдруг роняешь вздох из уст,
и кашляет за Волгой гром, трещит февральский лёд.
И сколько б ни было дано по милости Его
нам кратких встреч, но мы – вдвоём и на одном крючке,
там на иконе, что снята тобой на телефон,
ты приглядись: Он держит нас в закрытом кулачке.
ДОРОГА К ВОЛГЕ
Глаза накормлены листвой зелёной щедро,
И слух натруживают славные творцы:
Глаголют галки вслед: «Рцы Слово Твердо»,
А реченька речёт: «И нежно тоже рцы!».
Сады в цвету, как девочки с бантами,
Встречают по обочинам шоссе,
Как будто мы – гагарины, и с нами –
Как минимум, Леонов Алексей.
Леса берестяных вакантных грамот
Зовут к труду расслабленный язык.
Там за лесами, за долами, за горами –
Земля, Живот, и Веди, и Азы.
Там Волга, словно вол, идёт на юг сурово,
там в оптовых количествах озон,
там русский дух и русский сон здоровый,
свобода и бескрайний горизонт.
В пути язык вдруг слышит шум минуты,
и видит слух, и осязает глаз
Отечества возлюбленные путы,
отцовства побеждающую связь.
Аз есмь, аз вемь, могу легко прекрасно
огромность неба взглядом охватить:
над Угличем – дожди, над Ярославлем – ясно.
Исповедимы слово и пути.