Золотарёв С. Книга жалоб и предложений. М.: Воймега, 2015. – 92 с.
Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 4, 2016
Вторая книга Сергея
Золотарёва, лауреата премии журнала «Новый мир»-2015 за цикл «Гамлет в Крыму», носит
довольно энигматичное название «Книга жалоб и предложений». Загадка здесь в
том, что совершенно никаких бытовых ламентаций и пропозиций в книге не
содержится, напротив, перед нами – восхищённое воспевание быта. Сергей
Золотарёв – певец маленьких вещей, поэт детали и мастер метонимии.
Лирический герой
Золотарёва – это наблюдатель, созерцатель, обладающий при этом уверенностью в
значимости своего взгляда на мир и в его способности преобразовать,
«подтолкнуть» этот мир:
А я всё сижу, наблюдая, и слежкой
толкаю подводного мира тележку,
гружённую
волнами собранных данных (с. 51).
Многие стихотворения посвящены обычным
природным явлениям: листо‑, снегопаду (эти два
события становятся темой не одного стихотворения), и т.д. Простые картины
природы у Золотарёва превращаются, благодаря его усложнённому метонимическому
языку, в весьма плотные словесные конструкции. Иногда Золотарёв не
останавливается и перед гиперболой — так, коты у него спят не просто в тепле, а
в мартеновских печах, вообще-то для живых существ не предназначенных.
Помимо перифрастических
наименований обыденных явлений, Золотарёв зачастую использует бытовую, но
редкую для стихов лексику. На страницах его сборника то и дело мелькают такие
слова, как «градирни», «метчики», «топляки», «очин».
При этом подобная лексика всегда на своих местах, и даже при незнании слова
значение его, как правило, можно восстановить по контексту.
Природа, главный герой
поэзии Золотарёва, всегда предстаёт в виде живого, страдающего существа. Иногда
оно страдает по вине человека:
В реке вода не заживает долго.
Порезы от гребных винтов и килей
останутся — с наложенными швами
случайной ряби (с. 52).
Иногда – само по себе:
Реке не больно — больно
руслу.
Покуда
пресная вода
проходит пазухою узкой
и исчезает без следа.
Воде не больно — больно
ивам,
пережимающим
поток
в противодействии
тоскливом (с. 56).
Очеловечивание,
вживание в природу для лирического героя Золотарёва обязательно. Порой
природные явления не просто обретают черты людей, но и становятся зеркалом человеческого
социума:
Сезонные рабочие — жуки
не борются с порывами, но дружно
расходуют воздушные тюки
на собственные нужды (с. 67).
Постоянное употребление
«слишком человеческих» канцелярских оборотов, вроде «расходовать на нужды»,
далее в том же тексте – «подвергать экспертизе», придаёт дополнительные
ироничные нотки голосу лирического героя, и больший вес природным «делам».
Излюбленный приём
Золотарёва – остранение. Например, любви через
дипломатические отношения:
Почему в твоём маленьком сердце
моего нет посольства?
<…>
А в моём государстве
день и ночь у посольства республики с маленьким
сердцем
раскрываются дверцы, гудят иноверцы,
подают на двойное гражданство (с. 12).
Чаще всего природа
находит параллели у Золотарёва в военно-политической сфере. Так, листва
неожиданно оказывается сумасшедшим преступником, находящимся в международном
розыске:
Пропав
из поля зренья Интерпола,
который
год безумная листва
роняет достающие до пола
смирительной рубашки рукава (с. 70).
А зёрна, засыпанные снегом
– линиями фортификационных сооружений времён Второй
мировой:
Высыпал на лестнице пшено.
А потом вдруг снегом всё замешкало.
Лапки птиц — вдоль
линий Мажино
быстрыми мелькают
перебежками (с. 85).
Многие стихотворения
Золотарёва содержат два плана – дольний и горний. В одном из случаев они
наглядно разведены по строфам. Вот описание мира земного:
Ты видишь то, что выхвачено фарами
из темноты, пустой осенней тарою
стоящее
в забытой Богом местности
в полнейшей неизвестности (с. 6).
Но за ним скрывается
мир иной, куда более реальный и оказывающий куда
большее сопротивление облечению его в слова:
Тогда как содержанье настоящего
давно забито в крашеные ящики,
хранящие
надёжной упаковкою
молчание неловкое (там же).
В другом стихотворении
государственная контора многозначительно рифмуется с философской,
онтологической категорией:
Получая справку в БТИ
о своём земном
существованье,
думаешь, как о небытии,
как о мрачных опытах Гальвани
над
лягушкой (сокращенье слов
наблюдая в воздухе
посмертном), —
о тоске раздельных
санузлов
по своим пяти
квадратным метрам (с. 13).
Очевидно, что
стихотворение развивается у Золотарёва по логике соответствий, ассоциаций. Эти ассоциации,
пусть и весьма свободные, всё же позволяют проследить логические связи. При
медленном чтении поэзия Золотарёва вполне доступна для читателя. А. Алёхин,
говоря о поэзии Золотарёва, назвал её «суггестивной». Если мы обратимся к
«Поэтическому словарю» Квятковского, то найдём там такое определение этого вида
поэзии: она «стоит на грани тончайших импрессионистических и даже алогичных
построений, с внушающей силой воздействующих на эмоциональную сферу читателя».
Импрессионизм в поэзии Золотарёва налицо, а вот алогичных построений не так
много. Практически за всеми его сравнениями и образами логика просматривается,
и апеллирует он в основном не к эмоциональной сфере (может быть, за исключением
стихотворения о «маленьком сердце»), а к созерцательным способностям читателя,
способности оценить те соответствия, которые углядел в
мире автор.
Из-за простоты
содержания формальная сложность этой поэзии не воспринимается как нечто
нарочитое, не вызывает неприятия, но, напротив, скорее симпатию. Парадоксальным
образом соединяя изощрённость с наивностью, поэту
удаётся быть в одно и то же время и не слишком простым, и не чересчур
герметичным.