Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 4, 2016
Дмитрий
Станиславович Рябоконь — поэт,
родился в 1963 году в городе Берёзовский Свердловской области. Закончил истфак УрГУ. Работал учителем истории в школах, редактировал
журналы, был оператором паровых котлов. С 1986 по 1990 – участник поэтической
группы «Интернационал». Стихи публиковались в журналах «Урал»,
«Литературный Екатеринбург», «Байкал», «EDITA» (Германия), «Артикль» (Израиль),
в антологиях «Современная уральская поэзия» (Челябинск, 1996), «Екатеринбург»
(«Черный Квадрат», 2003). Автор двух книг стихотворений – «Стихи» (Екатеринбург,
1999) и «Русская Песня» (Екатеринбург-Москва, 2014). Живёт в Екатеринбурге.
АНГЕЛ
Он сидит в курятнике устало,
Грустно смотрит на уснувших кур,
Ждет, чтобы скорей заря настала,
И его тошнит от этих дур.
Крылья в стирке, нимб на подзарядке,
И тоскует Ангел во плоти
О Небесных, белоснежных грядках
Облаков, об Ангельском пути…
МОЯ ШОТЛАНДИЯ
Не хочу работать. Тем паче – работать по-большевистски,
А хочу просто с кем-нибудь ботать, и пить побольше виски,
Другими словами,– выдержанного шотландского скотча,-
Вот что, братцы, на самом деле, мне действительно хочется.
И чтобы был антураж – плед в крупную шотландскую клетку,
И, конечно же, – килт, кольт (и, конечно,– в зубах сигаретка),
И, конечно же, – милые, протяжные звуки волынки,
И – созерцанье шотландской кровавой луны по старинке.
И, конечно же, – фолд,– вислоухая шотландская кошка,
И, конечно же ,– мяукающие котята в лукошке,
А потом я продам котят от шотландской дымчатой киски,
И срочно куплю ей вискас, а себе – шотландского виски.
ХЭЛЛОУИН
Какие вокруг образины,
И ведьмы, и мумии тут
Ведут себя, как обезьяны,
Обычай, нам чуждый, блюдут.
И светятся тыквы повсюду,
Но это опасно! Да! Да!
Опасней, чем грипп и простуда,
Чем тысяча змей, господа!
Зачем вам притягивать нечисть,
Вам надо тянуться к добру,
Зачем же вам души калечить,
Играя в дурную игру?!
И я, накачавшийся водки,
Взаправдашний русский медведь,
Реву: скоро на сковородке
Вам жариться! В пекле гореть!
Г. Иванову
Тыща девятьсот двадцатый год,
И бурчит от голода живот…
Из еды – один морковный чай,
И нельзя влюбляться невзначай.
Из еды – один со спиртом морс,
И трещит на улице мороз,
И нельзя влюбляться – это монстр,
Нет, нельзя влюбляться – это морж.
Это – смерть в узилище ЧК
Ждет тебя, большого шутника,
Ждет тебя, большого остряка,-
Так держись подальше от греха…
ПОКРОВ ТРОЕРУЧИЦЫ
Я мечтаю, чтобы покрывало
Нашу землю снегом покрывало,
Чтобы белый снег скорее лег
На лихие рытвины дорог.
Чтобы Богородица держала
Нашу необъятную Державу,
Тесно запеленутую в плат,
И бессилен был врагов булат.
А сейчас на Небо посмотри,-
У Марии рук не две, а три,
И в восторге кротком изреки,-
У Хранительницы – три руки.
В БОЛЬНИЦЕ
Длинные, длинные белые больничные коридоры,
Словно белый магнетический свет в конце черного тоннеля,
Внезапно переходят в Вечность, где, конечно, будем скоро
Все мы. Мели, Емеля.
Капельницы, рентген, обезболивающие уколы,
Но перед этим – наркоз. И многочисленные перевязки,
И ваяют в гипсовой скульпторы старой надежной школы
Руки и ноги. А с поэтов снимают посмертные маски.