Произведения Джима Моррисона.
Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 3, 2015
Произведения
Джима Моррисона
— М.: Издательство ИП Галин А.В., 2013. — 528 с.
Настоящая книга, изданная тиражом 200
экземпляров, представляет собой попытку осуществить первое полное издание
поэзии Джима Моррисона, лидера группы The Doors, на русском языке. Разумеется, Мориссон не был обделён издательским вниманием и ранее,
ведь интерес к его творчеству в России всегда был велик – в предисловии даётся
список из пяти русских изданий его лирики. Однако в центре их внимания
оказывалась в основном песенная лирика Моррисона, что
понятно, ведь его прославили именно песни. Одно из неоспоримых достоинств
настоящей книги – смещение фокуса. Здесь публикуются в основном стихи, поэмы и
фрагменты из записных книжек Моррисона, большая часть
материала впервые становится доступна русскоязычному читателю, у которого
появляется возможность наконец выяснить, а был ли Моррисон всё-таки поэтом? Или он остался лишь сочинителем
песен и секс-символом?
Издание это, кажется, было осуществлено
усилиями нескольких энтузиастов – об этом свидетельствуют и почти ничего не
говорящее название издательства, и отсутствие единой концепции в переводах и
комментариях. Переводы К. Быстровой, А. Скорых и Д. Эпштейна, вошедшие в книгу,
представляют собой подстрочники, и это сознательная установка составителей
книги. В комментариях А. Галин, «руководитель проекта», пишет следующее: «Мы
<…> постарались сделать как можно более адекватный подстрочный перевод,
но при этом попытались как можно глубже раскрыть поэтический
мир этого уникального поэта <…> теперь у каждого есть шанс
попробовать свои силы, например, сделать рифмованный перевод» (с. 468).
Подобная установка придаёт изданию статус некоего учебного пособия (что, в
общем-то, неплохо, хотя в переводческой среде традиционно принято дискредитировать
подобные опыты как отрывающие содержание от формы). Однако и
она не выдержана издателями до конца, поскольку в переводе то и дело появляются
поэтизмы, не заложенные в оригинале, например, «дама
печального образа».
В оправдание составителей книги нужно
сказать, что переводчик рок-поэзии неминуемо попадает
в сложную ситуацию. Рок-тексты, порой не самые сложные
по своему содержанию, зачастую канонизируются в сознании поклонников, и любой
перевод воспринимается как надпись на пластинке советской фирмы «Мелодия», где
песню «Разожги во мне огонь» исполняет группа «Двери». По сравнению с советской
практикой, когда рок-песни (за исключением названий)
не переводились, настоящее издание выглядит настоящим прорывом в деле
приближения зарубежной рок-поэзии к отечественному читательскому сознанию – как
своей полнотой, так и структурой (представлены как оригиналы текстов, так и их
подстрочные переводы). Вообще книга задумана, кажется, как пособие для читающих Моррисона по-английски.
На это намекает и построение билингвального издания,
в котором сноски даются к английскому, а не к русскому тексту. Это интересный
опыт, поскольку издававшийся ранее «русский Моррисон»
изобиловал литературными казусами вроде перевода «The End» замечательным поэтом Григорием Дашевским под названием «Каюк»:
Вот и каюк,
милый мой друг,
вот и каюк,
единственный друг, каюк
как больно говорить «иди»
но нам с тобой не по пути
смеху каюк и
нежной лжи
ночам
когда мы кончали жить
Вот и каюк…
(Иностранная литература, 1994, №3)
Такие переводы, при всей их смелости и
оригинальности, едва ли могут служить полноценной альтернативой оригиналу.
Всё-таки англоязычная рок-поэзия слишком тесно связана
с мелодикой языка, полна звукоподражаний, аллитераций, с трудом переносимых на
иноязычную почву. Такова, например, строка из припева песни The Doors «Yes, The River Knows»: «Free fall flow, river flow», как будто воссоздающая
струяще-шипящее свободное падение и течение водного
потока.
Теперь собственно о текстах Моррисона, вошедших в книгу. Они делятся на несколько
категорий. Во-первых, прозаические фрагменты. Иногда это просто бытовые
зарисовки, окрашенные в апокалиптические тона в духе экспрессионистов:
Город образует – порой физически, но
неизбежно психологически – круг. Это Игра. Кольцо смерти, в центре которого –
секс. Поезжай к окраинам городских пригородов. Там ты найдешь мир изощрённого
порока и скуки, детской проституции. Но именно в этом грязном кольце,
окружающем дневные деловые районы, и сосредоточена настоящая жизнь нашего
холма, только там протекает уличная жизнь толпы, ночная жизнь. Изнурённые типы
в дешёвых гостиницах, сомнительных меблированных комнатах, барах, ломбардах, стриптиз-клубах и публичных домах, в неизменных пассажах,
приходящих в упадок, на бесконечных улицах ночных кинотеатров (с.13).
Иногда это размышления
о прочитанном, об искусстве или истории. В этих текстах
наиболее рельефно проступает интеллектуаульность
поэзии лидера The
Doors.
Тексты Моррисона переполнены многочисленными
аллюзиями и реминисценциями. В числе источников его вдохновения составитель
книги А. Галин называет Блейка, Бодлера, Рембо, Йейтса, Ницше, поэтов-битников. Среди основных
интересовавших его тем нужно прежде всего отметить
алхимию. Моррисон нередко сопоставляет искусство с
алхимическим деланием («Кино, наследник алхимии, последняя эротическая наука»,
с. 37), но важнее всего для него, как представляется, связь между алхимией и
эротикой:
Алхимики выявляют связь между
сексуальной активностью человека и сотворением мира, ростом растений,
образованием минералов. Соединение дождя и земли они видят в эротическом свете,
как совокупление. И это относится ко всем естественным процессам в природе. Ибо
они могут представить любовные связи химических веществ и звёзд, роман камней
или плодородие огня (там же).
Прозаические фрагменты Моррисона зачастую являются самыми сильными текстами в
книге, своей афористической лёгкостью («Наркотики – это пари с собственным
разумом», с. 133), концентрацией мысли и образности на ограниченном
пространстве текста они напоминают фрагменты Новалиса:
Спросите любого человека, ради какого
чувства можно пожертвовать остальными. Большинство скажут – ради зрения,
отдавая миллионы глаз тела за два в черепе. Но и будучи слепыми, мы можем жить,
и, возможно, достичь мудрости. Без осязания мы просто бесчувственные брёвна (с.
449)
Второй тип текстов – большие поэмы,
написанные, как правило, верлибром. Образность этих поэм имеет свои корни в
романтической традиции – «короли», «властители» и другие атрибуты романтической
мифологии присутствуют здесь в изобилии. Вот начало поэмы «An American Prayer», известной по одноимённому
альбому The Doors,
на котором музыканты группы записали музыкальное сопровождение на стихи Моррисона уже после его смерти:
Американская
молитва
Знаешь ли ты, как под этими звёздами
зарождается тепло?
Знаешь ли ты, что мы существуем?
Не забыл ли ты ключи
от Королевства?
Родился ли ты,
и жив ли ты?
Давай воскресим богов и все древние
мифы,
Возобновим ритуалы глухих старинных
лесов
[Разве ты забыл уроки
древней войны][1]
Нам нужны великие совокупления золотой
эры
Наши предки верещат на верхушках
деревьев в лесу
Наша мать погребена в море
Знаешь ли ты, что нас ведут
на убой бесстрастные адмиралы,
и что жирные ленивые генералы неспешно
глумятся над молодёжью?
Знаешь ли ты, что нами управляет
телевидение
Луна – тварь в пятнах засохшей крови
Банды партизан набирают силу
в соседних виноградниках,
собираясь пойти войной на невинных
пастушков,
которые
умирают так запросто
О, великий творец всего сущего,
Даруй нам ещё один час, дабы
продемонстрировать наше искусство
и совершенствовать жизни наши
…
(с. 253)
От романтизма и наследующего ему
нигилизма у Моррисона – помимо названия группы,
взятого, как известно, у Блейка, и постоянные обращения к умершим богам,
напоминающие пассажи Нерваля, Ницше, Бенна, вроде приведённого во 2-й строфе. В данном отрывке
представлены практически все основные мотивы Моррисона
– романтическое противостояние системе «адмиралов и генералов», инвокации языческой древности, одически-молитвенные
обращения к Богу, сочетаемые с вездесущей эротикой и главной моррисоновской темой – искусством.
Третью категорию моррисоновских
текстов представляют верлибрические миниатюры.
Конец
сна
Конец сна
наступит, когда он
обретёт смысл
всё лживо,
Будда простит меня
Будда простит
(с. 429)
Моррисона
одновременно интересуют как сны, так и смыслы, как визуальный, так и словесный
аспекты искусства. С одной стороны, он много размышляет о снах, фильмах и их
зрителях, «тихих вампирах» (с. 27). С другой стороны, в его поэзии идёт
непрестанная рефлексия над словами и их смыслами, всё подвергающая сомнению:
Мексиканское хаки, зелёное лоно.
Не доверяй сладким словам, таким как
«зелёное» и «лоно» (с. 411).
Последняя, самая немногочисленная группа
представленных в книге текстов – это стихи к песням. К сожалению, тут сложно
что-либо процитировать из приведённых в книге русских версий, поскольку обаяние
их ритма и их звукопись в переводе абсолютно теряются. Вот, например, отрывок
из знаменитой песни «Soul kitchen» из дебютного альбома The Doors:
The cars crawl
past all stuffed with eyes.
Street lights share their hollow glow,
Your brain seems bruised with numb surprise
Уже этих строчек хватает, чтобы понять,
что Моррисон – поэт, и поэт значительный. Аллитерации
уносят эти строки в дали чистой поэзии, и прозаический перевод, ещё и не всегда
точный, конечно, не в силах поспеть за ними:
Мимо ползут машины, напичканные глазами,
Уличные фонари льют свой пустой свет,
Твой мозг, похоже, контужен немым изумлением
Так что, быть может,
самое интересное, что даёт эта книга – возможность заглянуть в «кухню души» Моррисона, увидеть, как из порой разрозненных образов,
размышлений о происходящем и прочитанном, рождаются его лирические шедевры.
Многие песни Моррисона возникали именно из стихов и
поэм: так, например, песня «Not
To
Touch
The
Earth»
– фрагмент поэмы «Celebration
of
the
Lizard»,
так что перед нами фактически издание черновиков, невероятно интересное именно
с точки зрения генезиса его текстов.
Отдельно стоит отметить комментарии к
книге. При всех их недостатках — а надо сказать, в книге бросаются в глаза как досадные опечатки, ошибки, так и общая неровность
её тона: он то тяготеет к научности, то вдруг впадает в разговорность,
приличествующую скорее кухонной болтовне фанатов, чем книжному изданию, — они
действительно пытаются воссоздать контекст поэзии Моррисона.
Суммируя важные сведения из мемуарных и иных свидетельств о Моррисоне,
они проливают свет на природу его поэтического дара. Он предстает человеком,
жадным до впечатлений, «тихим вампиром», которому любое впечатление может
послужить пищей, то есть материалом для нового стихотворения.