Цветков Ю. Синдром Стендаля.
Опубликовано в журнале Prosōdia, номер 3, 2015
Об
этой книге надо бы написать коротко, просто, радостно и при этом – неожиданно.
Именно такой она и сама представляется мне. И если бы я мог написать упомянутым
образом, я начал бы вот с чего.
В
те незапамятные годы, когда
Поэт,
следующий тому же принципу, пишет примерно так:
Здесь рифмуется всё:
Земля и небо, воздух и хлеб,
Страсть и вода, огонь и забвенье.
Скучен, кто этого не замечает.
Действительно, может, не видит.
Мне
говорят: тяжело быть поэтом.
Я отвечаю: быть нельзя не поэтом.
(с.27)
Благодарная
убеждённость в том, что «быть нельзя не поэтом», высвечивание радости даже в
печальных моментах бытия, восторг перед всеми проявлениями жизни на грани
испуга и обморока (тот самый «синдром Стендаля», перенесённый с произведений
искусства на жизнь как таковую) – основа этой поэтической книги. Поэт (и
известный всей поэтической Москве, и не только Москве, «литературтрегер»)
Ещё
одна особенность книги Юрия Цветкова, которую сразу хотелось бы отметить – её
малый объём. Это несмотря на тот факт, что автором для
книги отобраны стихи, писанные на протяжении как минимум лет двадцати. Такая скрупулёзность и сконцентрированность
на самом характерном приводят к эффекту мгновенной вспышки при чтении.
Признаюсь, что очень люблю поэтические (подчеркну – именно поэтические) книги
небольшого объёма, которые можно прочесть целиком за полчаса даже при условии
возврата к наиболее запомнившимся текстам и перечитывания
наиболее удачных строк. Мне всегда казалось, что так подчёркивается коренное
отличие искусства поэзии от искусства прозы – спонтанность и
калейдоскопичность, точечные уколы, формирующие картину в голове читателя, в
отличие от большого прозаического текста, работающего «по площадям».
Попробуем
определить, из чего состоят эти точечные уколы и как они действуют.
Вот
первая часть книги – «Из прошлого столетия». Это стихи времён студенчества. Ни
о каком снисхождении к студенческим стихам тут не может идти речи, перед нами
сформировавшийся человек уже с журналистским дипломом Кишинёвского
университета, опытом журналистской работы, продолжающий обучение, Литинститут –
второе высшее. Заглянем в отзывы, приведённые на последней странице
обложки – среди них есть слова руководителя семинара, в котором был
Засохшая
трава, кустарник и тополь
Молят о пощаде, мне это видно из окон.
Их безгубые рты
Направлены вверх – влаги.
Душно, городские огни – вдали.
Я смотрю мутными глазами на них.
Проваливаюсь – сон.
(«Засуха-унисон», с.7)
Модернизм,
возможно, был воспринят и через молдавских советских авторов 50-60-х,
последователей довоенной румынской школы с её тесной связью с Парижем и
романской культурой стиха – и отсюда в книге короткие верлибры с отдельными
рифмованными строками, аллитерациями.
А
рядом – строки иного рода:
—
Заверните нам вдохновение.
Продавец ответил, как истинным гениям:
— Вам в профиль его или анфас?
Всё равно. Главное, чтобы не мимо нас.
А как раз.
— Одну минутку. Сейчас.
(с.8)
Это
уже явная перекличка с военным поколением ифлийцев и
с Николаем Глазковым, учителем Юры в поисках радости. И тут же появляется ещё
один цветковский приём, который он делит, пожалуй, с минималистами-лианозовцами, при этом сохраняя его
индивидуальную окраску. Это повторение в экспозиции и в коде стихотворного
текста одной и той же строки (иногда – с незначительными изменениями),
предполагающее разные интонации прочтения/произнесения:
Опять
ночь опять нет сна
Опять ты властвуешь одна
А за окном наутро ожидается весна
Так
мне сказали
А
на полу наискосок
Луч света мягко чётко лёг
И в эту зиму я забыть тебя не смог
А
мне сказали
(с.9)
Эти
первоначальные влияния/точечные вливания, органично включённые в текст, будут
появляться у Юрия Цветкова и дальше, в следующих частях книги, уже войдя в его
собственную авторскую манеру. Перекличка с модернистами – в стихах с эпиграфом
из Жерара де Нерваля и с посвящением Полю Валери, а
также в разделе «Короткие стихи»:
Даже
вот это умение, стоя на одной ноге,
Так ловко завязывать шнурки —
Куда денется после смерти?
(с.45)
Игровое
«ифлийство» – в таких стихотворениях, как известное,
время от времени читаемое Цветковым на литературных вечерах:
Было
к Маяковскому дело.
Пришёл к памятнику. Поймал взгляд.
Сказал:
Из собственного тела
Построю город-сад.
И убежал.
(с. 34)
Или
тут же, в стихотворении «Сезон дождей»:
…Мохнатые
большие собаки
Едва ли не квакают.
(с.35)
Минималистский
повтор – в отдельных миниатюрах, интонационно близких, я бы сказал, к Яну Сатуновскому, вроде:
Олигофрен
с восьмого этажа
Ходил по миру, улыбался.
Я наблюдал его и удивлялся:
Олигофрен с восьмого этажа.
(с.33)
Кульминация
книги – её последний раздел, «Счастливый Юра Цветков» (насколько мне известно,
именно так иронично ему советовали назвать книгу). Всё, что
показывает нам автор в предыдущих разделах, все миниатюры, ассонансы, юношеские
переложения Боба Дилана (показавшиеся лично мне
удивительными некоей нарочито внесённой в русский текст интонационной
неправильностью, как будто сам Дилан вдруг попытался
заговорить по-русски) – всё это сливается в одну удивительную и удивлённую
самой собой ноту стоического приятия неизбежного, которая исподволь заменяет
бурную радость молодости, радость от предвкушения жизни, иной – радостью
её полноты, зрелого плода, ощущения ненапрасности.
Предчувствие этой ноты – ещё в середине книги:
Ночное
молчание земли.
Как странно, что я остаюсь.
Качается лодка вдали,
И страшно, что я не боюсь.
Потухшее
солнце, храни
Тепло нашей жизни.
(с.38)
(«И
страшно, что я не боюсь» — какая, кстати, удивительная строка!).
При
всех радостях, которые могут доставить читателю иные части этой небольшой
книги, читать её я в первую очередь посоветовал бы именно ради этой, последней,
в которой всего семь стихотворений. Ведущих нас от сна, в котором за креслом
постаревшего поэта стоят его молодые и прекрасные дочери и ни капли не
постаревшая жена – сна о любви как залоге вечной жизни, через несколько текстов
о смысле жизни и смерти, к завершающей, тавтологичной на первый взгляд, рифме:
…Снег
заметает дорожки.
Хорошо бы, чтоб смерть позади.
Я пишу эти строчки,
Значит, всё впереди.
(с.57)
Есть
известная цитата из преподобного Силуана
Афонского: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся».
Современные поэты всё чаще либо держат свой ум во аде
и при этом отчаиваются, либо не отчаиваются, но и не держат ум во аде. По-моему,