из старых «ОЗ»…
Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 3, 2014
Мы привыкли думать — намъ очень-прiятно это думать — будто мы принадлежимъ Европѣ не по одному только географическому положенiю нашего любезнаго отечества.
Въ нѣкоторыхъ отношенiяхъ наше образованное самолюбiе имѣетъ за себя довольно-много основателъныхъ данныхъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, въ Африкѣ еще нѣтъ желѣзныхъ дорогъ; въ Азiи, въ настоящей Азiи — не въ той, гдѣ на правахъ полнаго хозяина распоряжаются англичане — ихъ также нѣтъ пока; у насъ скоро будетъ покрыта ими значительная часть нашей отечественной почвы. Развѣ это не значить, что мы принадлежимъ Европѣ?
Въ Европѣ есть университеты; въ Азiи ихъ нѣтъ; у насъ они есть. Развѣ это не значить, что мы европейцы?
Но вотъ здѣсь уже и является нѣкоторое сомнѣнiе въ нашей полной тождественности съ европейцами.
Это еще ничего не значитъ, что въ Европѣ университеты существуютъ богъ-знаетъ съ-которыхъ-поръ; у насъ же изъ пяти собственно русскихъ университетовъ, на населенiе въ шестьдесятъ мильйоновъ, только одинъ, наиболѣе почтенный, недавно началъ считать себѣ второе столѣтiе. Это еще куда ни шло, что наши университеты такъ молоды, что у насъ ихъ такъ мало. Но вотъ что говорить о насъ не совсѣмъ благопрiятно. Въ Европѣ университеты устроены очень-давно, и какъ они устроились въ незапамятныя времена, такъ и живетъ, такъ и продолжается это устройство, и всѣ находятъ его годнымъ, удобнымъ, вполнѣ достигающимъ своей цѣли. Въ Европѣ одни только англичане почувствовали-было необходимость изъ своихъ средневѣковыхъ оксфордскихъ и кембриджскихъ монастырей сдѣлать что-нибудь ближе подходящее къ университету по идеямъ и понятiямъ XIX вѣка; да для этого надобно было тронуть старину, освященную правами, привилегiями, статутами, хартiями; надобно было нарушить волю различныхъ благотворителей, которыхъ прахъ уже давнымъ-давно истлѣлъ; надобно было тронуть такiя вещи, которыхъ англичане не любятъ трогать, даже въ самомъ крайнемъ случаѣ. Они подумали-подумали, да и оставили и Оксфордъ и Кембриджъ въ ихъ прежнемъ видѣ, такими же монастырями; только прибавили къ старымъ каѳедрамъ нѣсколько новыхъ, да утѣшили себя тѣмъ, что, кромѣ Оксфорда и Кембриджа, есть у нихъ еще и лондонский университетъ, есть University College, King’s College, которыя ужь на столько подходятъ къ настоящимъ нѣмецкимъ университетамъ, на сколько вообще англичане способны устроивать у себя что-нибудь по иностранному образцу; утѣшили себя наконецъ тѣмъ, что Германiя недалеко отъ Англiи, и что легко, поэтому, старымъ оксфордскимъ и кембриджскимъ студентамъ ѣздить доучиваться въ Берлинъ, iену, Гёттингенъ, Гиссенъ или Гейдельбергъ. У насъ другое дѣло. Мы не знаемъ досихъ-поръ, что такое наши университеты: учебныя ли только заведенiя или образовательныя, или и то и другое вмѣстѣ, или кромѣ этого и еще что-нибудь; мы не знаемъ, ни что они такое, ни для чего они собственно намъ нужны: между нами многiе и теперь еще — я убѣжденъ въ этомъ — готовы искренно сознаться, что университетъ, по ихъ мнѣнiю, нуженъ только какъ средство получить десятый классъ и нѣкоторыя особенныя привилегiи по службѣ. Что же, удивляться ли намъ, если послѣ столѣтняго существованiя русскаго университета, для насъ, во всей первобытной свѣжести своей, возникъ вопросъ: какое надобно дать устройство русскому университету? какой надобно написать уставъ для него? У насъ нѣтъ старины, которую мы берегли бы, какъ святыню: мы въ одно мгновенiе разрушили наши старые университетскiе порядки и остановились въ недоумѣнiи передъ вопросомъ: что же дѣлать? какiе такiе новые порядки завести теперь? Удивляться тутъ рѣшительно нечему. Съ университетами нашими случилась та же исторiя, которая въ тысячѣ разнообразныхъ видовъ повторяется со всѣмъ, что мы считаемъ лучшимъ свидѣтельствомъ, лучшимъ доказательствомъ нашего европеизма. Какъ постороннiй наростъ, иногда какъ ненужная роскошь, иногда какъ тяжелое бремя, выростало на нашей отечественной почвѣ какое-нибудь иноземное заимствованiе; писался для него регламентъ, уставъ, буквально переведенный съ нѣмецкаго. Мы и думали, что мы въ-самомъ-дѣлѣ европейцы, ничѣмъ не хуже нѣмцевъ. Шло время; регламентъ дѣйствовалъ какъ-будто-бы и хорошо, иноземная машина работала какъ-будто-бы и ладно, но вдругъ — кракъ! ломается въ ней какое-нибудь колесо, какой-нибудь винтъ, мы спрашиваемъ себя въ недоумѣнiи: что теперь дѣлать? Проще всего было бы вставить новое колесо, починить испортившiйся винтъ; такъ, конечно, и сдѣлалъ бы тотъ, кто хорошо знакомъ съ законами той механики, по которой построенъ механизмъ, съ его дѣйствiемъ и употребленiемъ, если только отъ этого употребленiя происходила дѣйствительная, положительная польза. У насъ же случаются странныя вещи. Ломается винтикъ — и тотчасъ же оказывается, всѣ убѣждены, что весь механизмъ рѣшительно ни къ чему не годится, что отъ него нетолько не было никакой дѣйствительной пользы, а, напротивъ, проистекалъ весьма-положительный вредъ. «Прочь негодную машину! Долой ее! въ куски разломать ее! Надобно сдѣлать новую!» такъ кричимъ мы — мы всѣ, безъ разбора, снизу и до верху, кричимъ весьма-искренно, съ полнымъ убѣжденiемъ, что кричимъ дѣло. Что же это значитъ? Это значитъ, ни болѣе ни менѣе, что всѣ механизмы-то эти — чужiе, наросты какiе-то на нашей корѣ, что они не рождены нашей жизнью, ея дѣйствительными, насущными нуждами, не выработаны нами самими, а только приставлены, пришиты къ намъ постороннею рукою, что у насъ къ нимъ нѣтъ ни любви, ни привязанности, ни того теплаго, сердечнаго чувства, которое рождаетъ въ человѣкѣ убѣжденiе, что безъ этой вещи и обойтись ему нельзя, что намъ поэтому ни сколько небольно, нетяжело съ ними разстаться, и готовы мы каждую минуту стряхнуть съ своей коры эти наросты, эти доказательства нашего европеизма. Какiе же мы европейцы, когда вчера еще только серьёзно разсуждали, нужны ли намъ университеты, когда мы сегодня еще не знаемъ, какъ быть съ нашими университетами, какъ ихъ устроить, какiе порядки завести въ нихъ?
Какiе мы въ-сущности европейцы, когда все еще, подобно азiатамъ, легко можемъ обойтись и безъ университета?
Исторiя нашего университетскаго вопроса наводитъ въ нѣкоторой мѣрѣ сомнѣнiе на нашъ просвѣщенный европеизмъ; тутъ не зачѣмъ даже прибѣгать къ знаменитому «grattez le russe»: факты, весьма-положительные факты говорятъ, какъ-нельзя-болѣе ясно, что мы досихъ-поръ не знаемъ, зачѣмъ и для чего нужны намъ университеты, не знаемъ, какое употребленiе сдѣлать изъ существующихъ университетовъ, что, наконецъ, мы весьма-легко можемъ обойтись и вовсе безъ университета. Чего же больше? Кто же станетъ отвергать, что мы больше русскiе, настоящие русскiе, чѣмъ европейцы?
«Отечественныя записки», 1862, т. СХLIV, октябрь, отд. III, с. 169—171