из старых «ОЗ»…
Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 2, 2014
Если мы сравнимъ неподвижность нравственныхъ истинъ съ постояннымъ развитiемъ истинъ научныхъ, различiе будетъ поразительно. Всѣ великiя системы нравственности, имѣвшiя огромное влiянiе, въ-сущности, тождественны; всѣ великiя системы умственныя существенно различаются. Относительно нашего нравственнаго образа дѣйствiй нѣтъ ни одного начала, извѣстнаго теперь образованнымъ европейцамъ, которое не было бы извѣстно и древнимъ; что же касается умственнаго развитiя, то новые народы не только сдѣлали матерiальныя прибавленiя въ каждой области знанiй, которыми занимались древнiе, но еще произвели коренной переворотъ въ самомъ методѣ изслѣдованiй; они собрали въ одинъ пунктъ всѣ тѣ средства наведенiя, значенiе которыхъ предчувствовалъ одинъ Аристотель, и то смутно; они создали науки, о которыхъ смѣлѣйшiе мыслители древности не имѣли никакого понятiя.
Все это давно извѣстно каждому образованному человѣку; слѣдствiе, отсюда выходящее, тоже очевидно. Если цивилизацiя есть результатъ умственнаго и нравственнаго дѣятеля, если этотъ результатъ постоянно измѣняется, то, конечно, тотъ изъ факторовъ, который неизмѣнился, не могъ имѣть большаго влiянiя на результатъ; ибо при неизмѣняемости внѣшнихъ обстоятельствъ, неизмѣняемый факторъ можетъ только дать неизмѣняемое произведенiе. Остается умственное развитiе. То, что существенный факторъ есть именно умственное развитiе, доказывается двумя путями: вопервыхъ, такъ-какъ нравственное начало не можетъ стоять на первомъ планѣ, то на первый планъ должно выступить умственное; вовторыхъ, въ умственномъ началѣ есть дѣятельность и даръ приспособляться, чего, какъ я постараюсь показать, достаточно для объясненiя постояннаго развитiя, совершающагося въ Европѣ вътеченiе столькихъ вѣковъ.
Таковы главныя доказательства, подтверждающiя мое мнѣнiе; сверхътого, есть еще много другихъ побочныхъ обстоятельствъ, заслуживающихъ того, чтобъ ихъ принять въ соображенiе. Первое между ними то, что начало умственное не только болѣе способно къ развитiю, но и самые результаты его прочнѣе. Прiобрѣтенiя, сдѣланныя въ умственной сферѣ, сохраняются въ каждой образованной странѣ, облекаются въ понятныя формулы; одежда техническаго и научнаго языка сберегаетъ ихъ отъ порчи; они легко передаются отъ поколѣнiя къ поколѣнiю и такимъ-образомъ получая понятную, можно даже сказать, осязательную форму, они часто имѣютъ влiянiе на отдаленное потомство, дѣлаются наслѣдiемъ человѣчества, вѣчнымъ памятникомъ того генiя, которому они обязаны своимъ рожденiемъ. Но добрыя дѣла, произведенныя нашими нравственными качествами, не такъ удобны для передачи; они имѣютъ болѣе частный характеръ; такъ-какъ побужденiя, ихъ условливающiя, суть результаты самовоспитанiя и самопожертвованiя, то добрыя дѣла суть принадлежность личности; такимъ образомъ на этомъ поприщѣ каждый начинаетъ съизнова, нисколько не пользуется опытами прежнихъ временъ, и результаты этихъ опытовъ не могутъ быть собираемы въ пользу будущихъ моралистовъ. Отсюда слѣдуетъ, что хотя нравственное превосходство достолюбезнѣе, а для многихъ и привлекательнѣе умственнаго, но если смотрѣть на результаты, то нельзя не согласиться, что оно менѣе дѣятельно, менѣе постоянно и, что мнѣ осталось доказать, оно порождаетъ менѣе существенныхъ благъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, когда мы разсмотримъ дѣйствiе самой дѣятельной филантропiи, самой широкой и безкорыстной доброты, мы должны будемъ сознаться, что влiянiе ихъ, говоря сравнительно, недолговѣчно: что они входятъ въ соприкосновенiе съ немногими и приносятъ пользу весьма-тѣсному кругу лицъ; что они рѣдко переживаютъ то поколѣнiе, которое видѣло ихъ начало; и даже, когда принимая болѣе-широкiе размѣры, нравственное чувство основываетъ большiя общественныя благотворительныя заведенiя, то такiя заведенiя сначала допускаютъ злоупотребленiя, а потомъ упадаютъ; такимъ образомъ, спустя нѣкоторое время, они или совсѣмъ уничтожаются, или отклоняются отъ своей цѣли, какъ бы въ доказательство тщеты усилiй увѣковѣчить память самой чистой и самой энергической благотворительности. Такiе выводы весьма-тяжелы и тѣмъ оскорбительнѣе, чѣмъ неопровержимѣе; ибо чѣмъ глубже мы проникаемъ въ вопросъ, тѣмъ яснѣе видимъ превосходство умственнаго развитiя надъ нравственнымъ чувствомъ. Не было примѣра, чтобы невѣжда, какъ бы ни были сильны его добрыя намѣренiя и какъ бы ни была велика власть его, не сдѣлалъ болѣе зла, чѣмъ добра. Хотя бы намѣренiя его были ревностны, власть обширна, зло можетъ быть огромно. Но если уменьшить искренность этого человѣка, испортить его побужденiе какою-либо чуждою примѣсью, то и зло, производимое его дѣйствiями, уменьшится. Если онъ столько же себялюбивъ, сколько и невѣжественъ, то вы можете, воспользовавшись этимъ порокомъ, возбудить его опасенiя и тѣмъ уменьшить зло. Но если же онъ ничего не опасается, если онъ чуждъ себялюбiя, если онъ имѣетъ въ виду только благо другихъ, если онъ съ энтузiазмомъ и съ безкорыстнымъ усердiемъ стремится къ этой цѣли въ широкихъ размѣрахъ, то вы ничѣмъ его не сдержите, вы не найдете никакого средства предотвратить то зло, которое въ невѣжественную эпоху можетъ сдѣлать невѣжда.
«Отечественныя записки», 1860, № 5 май, Отд. I, с. 216—218