Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 4, 2013
На избыточное регулирование как на причину кризиса российского образования, в том числе высшего, указывали не один раз[1]. Однако механизм возникновения этого регулирования, причины его появления и избыточности остаются, как правило, за кадром или объясняются общими недостатками политического режима[2]. Не отрицая важности политического контекста, мы будем исходить из того, что образование — это специфическая сфера со своими весьма специфическими и изменяющимися во времени целями. Попытаемся описать процессы, породившие гиперрегуляцию в системе высшего образования, и выявить ее последствия.
Сегодня практически невозможно найти сферу, в которой, с одной стороны, была бы задействована в той или иной форме большая часть населения, с другой — более непонятную для посторонних, чем сфера образования, в том числе высшего. Современные концепции кризиса образования, объясняющие эту сферу, сформированы на основе убеждения, что источником проблем являются коррупция и коммерциализация образования[3]. Мы попробуем показать, как основанная на этих убеждениях политика Министерства образования и науки объективно ведет к сокращению пространства, где преподавание в принципе возможно. Именно эту политику мы и обозначили термином «гиперрегулирование». Интересно, на наш взгляд, проследить эволюцию, которую вузы переживали в 90-е и нулевые годы ХХ века и которая предопределила процессы, протекающие сегодня.
В качестве эмпирического материала мы использовали неформализованные интервью с «мягким» опросником. Информанты были отобраны среди сотрудников и студентов типичного, находящегося в средней части национальных рейтингов, университета. Использовались также интервью на аналогичные темы, взятые в период с 2010 по 2012 год, они были еще раз проанализированы исходя из задач нового исследования. Нас интересовал временной промежуток с 2008 по 2013 год, так как за последние пять лет плотность регулирования в области высшего образования заметно увеличилась. Наиболее очевидно обозначенные процессы видны по валовому количеству имеющих отношение к сфере высшего образования документов, которые производит Министерство образования и науки. Если сравнить количество созданных документов (не дифференцированно по цели) в период с 1991-го по 2007-й с количеством, произведенным с 2007-го по 2013-й, станет видно, что оно увеличилось в четыре раза.
В работе также использовались результаты наблюдений, сделанных в ходе нескольких заседаний кафедр и ученого совета исследуемого учебного заведения. Кроме того, мы привлекли статистические данные по составу работников университета, предоставленные по нашей просьбе в учебной части и частично содержащиеся на официальном сайте (самодиагностика 2013 года), а также материалы книги об истории данного университета, выпущенной в 2008 году. Был проанализирован ряд статей в печатных и электронных изданиях, посвященных этой теме.
Высшее образование в нашей работе представляет собой организационное поле, на котором взаимодействуют акторы с различным ресурсным и властным потенциалом (преподаватели, администрация и министерство образования как проводник политики государства). В теоретическом плане мы опирались на работы Джефри Пфаффера и Уильяма Мура, посвященные влиянию источников наполнения бюджета на образовательную политику университета[4]. В деятельности учреждений высшего образования проглядываются также тактики избегания, описание которых было предложено Джеймсом Скоттом[5]. Эта концептуальная рамка позволяет взглянуть как на истоки гиперрегулирования, так и на его последствия для высшего образования в России.
Университет как организация: от кадрового обеспечения народного хозяйства к коммерческому предприятию
Итак, для описания «жизненного пути» среднестатистического университета взят типичный провинциальный государственный университет. Его позицию в российской образовательной системе отражает рис. 1.
Рис. 1. Позиция университета N в выборке 496 государственных вузов, которые в 2012 году вели прием по ЕГЭ[6]
В данном университете[7] обучается около 21 тысячи студентов по 32 направлениям бакалавриата и 26 направлениям магистратуры. Как и подавляющее большинство вузов региона, этот вуз достаточно молодой. Еще моложе его статус «классического университета». Был образован в середине прошлого столетия в качестве автодорожного института, а десятилетием позже преобразован в политехнический институт. В этом статусе вуз был жестко связан с хозяйственной структурой Дальнего Востока. Практически каждый из его факультетов осуществлял кадровое обеспечение одной из отраслей промышленности, существовавшей в крае и регионе. Складывалась жесткая структура «вуз — производство», определявшая критерии подготовки специалиста и его будущее трудоустройство. По воспоминаниям выпускников, приведенных в монографическом исследовании об истории университета, изданном в 2008 году, они уже на третьем курсе знали свое будущее место работы. Преподавательский корпус формировался в основном за счет выпускников крупнейших вузов и инженеров заводов-заказчиков.
В период крушения СССР и распада ВПК большая часть заводов закрылась. В результате радикально изменилась и сама структура подготовки. В 90-х годах XX века политехнический институт был преобразован в государственный технический университет. Вуз пытался вписаться в новую реальность. Открылся факультет электронной техники, а планово-экономический факультет был преобразован в экономический с отделениями «финансы и кредит» и «коммерция и маркетинг». Открылись гуманитарные специальности. Постепенно от идеи кадрового обеспечения народного хозяйства вуз перешел к подготовке по востребованным специальностям, которые начали занимать все большее место в структуре вуза. Так, к 1999 году по числу студентов гуманитарные и технические специальности сравнялись друг с другом, а в следующий период началось преобладание гуманитариев. Последнее и нашло отражение в новом переименовании, отбросившем слово «технический» (2005 год).
Благополучие вуза как организации начало напрямую зависеть от числа платных студентов. При этом государственное финансирование, хоть и не регулярное и не особенно большое, сохранялось. Правда, как указывает один из информантов, его получение больше зависело от лоббистских возможностей губернатора, нежели от федеральной власти. В целом по экспертным оценкам соотношение государственного и коммерческого финансирования было примерно три к семи. В осмыслении назначения высшего образования господствовало мнение, что важнейшей является его социальная функция[8]:
«Ну мы же понимали, что должны воспитывать культурных людей. То есть они к нам приходят совсем дикими, практически гопниками. А выпуститься они должны по крайней мере не опасными для общества».
Председатель городской думы, в прошлом проректор по воспитательной работе университета, мужчина, 59 лет
Если в предшествующий период острый недостаток в кадрах, особенно квалифицированных, делал профессора фигурой почти сакральной, то в новых условиях его значение падает. Квалификация преподавателей оказывается не самым значимым критерием при выборе вуза абитуриентом. Гораздо более значимой становится престижность самой сферы будущей деятельности и количество выпускников данного вуза, которые в ней уже преуспели.
Роль министерства (внешней бюрократии) до середины 2000-х была крайне мала. Хотя вузы должны были регулярно проходить аттестацию, а открытие новых специальностей было возможно только с санкции министерства, до начала XXI века критерии оценки были достаточно расплывчатыми. Последнее создавало возможность «договориться» с проверяющим лицом или организацией. Сам же ресурс, распределяемый министерством, был слишком незначительным для того, чтобы оно могло диктовать правила игры.
Однако постепенно ситуация меняется. Ужесточаются условия лицензирования и аккредитации вузов, уменьшается их финансовая самостоятельность[9]. Это стало возможным и вызвало лишь эпизодические протесты в связи с двумя обстоятельствами. Во-первых, в силу более или менее явного противостояния ведущих профессоров и администрации министерство в своем наступлении на вузы имело если не сильных, то влиятельных союзников[10]. Оно выступало в роли защитника вузовской элиты от «ректорского произвола»[11], а также защитника населения от некачественных услуг. Последнее встречало самую горячую поддержку общества. Во-вторых, сам ресурс, распределяемый министерством, стал больше. Если в 1990-е годы по экспертным оценкам этот ресурс составлял около 30 %, то в нулевые он приблизился к 60 % от доходов вуза.
Тем самым изменилась и расстановка сил в самом вузе. Все большее значение приобретала внешняя бюрократия, жестко контролировавшая все стороны деятельности вуза. По идее бенефициариями проводимых реформ должны стать ведущие педагоги и исследователи. Ведь именно они должны обеспечить «повышение качества образования», которое объявлено целью реформ[12]. Однако все происходило несколько иначе. Не менее значимой целью реформы объявлялось и повышение доступности высшего образования[13]. Изначально речь шла о снятии «искусственных ограничений», по большей части коррупционного толка, при доступе к образовательным ресурсам. Но в скором времени практика свелась к тому, чтобы обеспечить условия для получения «качественного образования» всем желающим. Качество же образования оценивалось на основе формальных показателей, транслируемых из министерства. Ведущие преподаватели и исследователи начали «выдавливаться» из вуза, а основную роль стала играть «преподавательская масса», в зависимости от которой оказались ректоры вузов, вынужденные отчитываться перед министерством. Впрочем, эта масса тоже не стала бенефициарием реформ, ведь требованиям качества ее труд соответствовал далеко не полностью. Бенефициариями здесь оказались представители университетской бюрократии, которые и производили отчетность для министерства, создавая, если угодно, необходимый образ «качества образования».
Между тем в 1990-е годы сложились достаточно устойчивые представления о том, зачем, за каким «качеством» студент идет в вуз и как это искомое получить. Более того, студент знал или предполагал, в каком именно вузе он приобретет ту или иную услугу. Для группы элитных вузов это были уникальные знания (технические вузы) и уникальный круг общения (гуманитарные). Региональные элитные вузы, в рамках которых воспроизводилась местная элита, присутствовали по всей стране, более или менее успешно решая поставленную задачу. Предполагалось что-то вроде санкции на замещение должностей определенного уровня. Это не значило, что данная должность ждет выпускника. Но без санкции ее замещение оказывалось совсем маловероятным. И, наконец, в остальной массе вузов воспроизводился особый антропологический тип — «человек с дипломом».
В этих вузах студенты не заинтересованы в усвоении всей министерской программы по своей специальности, так как не видят перспектив трудоустройства или же не связывают их с тем временем, которое они провели в стенах университета. А то, что студент не освоил программу в полном объеме, — это уже в некотором роде нарушение учебной программы. Соответственно преподавателю выгодно занизить требования и пойти студенту навстречу, чтобы не вступать, в конечном счете, в конфликт с начальством. Ведь деятельность преподавателя регулируется сложной системой нормативов, среди которых одним из важнейших является успеваемость.
Снижение показателей, связанное с принципиальной позицией педагога, ведет не только к психологически неприятным конфликтам, но зачастую и к материальным потерям. Существенной частью заработка выступают вузовские надбавки. Так, при базовой ставке ординарного профессора 8000 рублей средняя зарплата составляет около 40 тысяч. Из них около 10 тысяч рублей, как сообщили информанты, — «ректорские надбавки». Получение или неполучение этих денег связывается с нормативами и их выполнением. Нормативы же максимально просты: все принятые студенты, или по крайней мере их подавляющее большинство, должны выйти из стен университета дипломированными специалистами. Вполне понятно, что в этой ситуации быть принципиальным для преподавателя часто означает нанести себе существенный материальный ущерб.
Немаловажно и увеличение аудиторной нагрузки на каждого конкретного преподавателя, при том что многим из них по-прежнему приходится работать сразу на нескольких дисциплинах или даже в нескольких университетах. У преподавателя, который за принципиальность вынужден расплачиваться личным временем, его просто не оказывается. Такая ситуация хорошо описывается понятием, предложенным Кириллом Титаевым, — «академический сговор»[14]. Взаимодействие между среднестатистическим преподавателем и среднестатистическим студентом, таким образом, направлено на то, чтобы студент в результате получил диплом, а преподаватель имел хорошую отчетность. О передаче профессиональных навыков, ретрансляции культурных ценностей или генерации научных идей тут речи не идет.
Ставя студенту «неуд», отчисляя его, преподаватель наносит ущерб не только себе, но и организации в целом. Уменьшается финансирование вуза государством, если отчисляется «бюджетный» студент. Сокращаются внебюджетные поступления, если отчисляется «коммерческий» слушатель. Кроме всего прочего, сокращается нагрузка, в результате чего становится возможным увольнение коллеги. Такое недружественное поведение, естественно, вызывает соответствующие санкции как со стороны администрации, так и со стороны коллег.
Казалось бы, появление нового значимого источника финансирования и новой, практически исключенной из прошлого расклада силы — внешней бюрократии — должно вызвать и изменение практик. Однако здесь и возникает «во-вторых». Бюджетное финансирование составляет лишь часть дохода вуза. Значительная же его доля по-прежнему связана с оплатой обучения «коммерческими» студентами. Да и сама субсидия предлагается именно «за образовательную деятельность» и связана опять же с привлечением студентов, от которых исходит вполне конкретный запрос на «услуги образования», не связанный с получением профессиональных знаний и умений.
В результате внешнее воздействие, идущее вразрез с устоявшимися и частично институционализированными практиками[15], воспринимается как насилие. А если прежняя ситуация регулировалась именно администрацией вуза и — частично — неформальными договоренностями между всеми группами университетского сообщества, то новая все больше начинает регулироваться внешними нормативами. Число этих нормативов за последние пять лет (отчетные параметры, аккредитационные показатели) увеличилось в 16 раз[16]. Имеет значение и полное лишение вуза свободы в расходовании средств. Так, сегодня часть средств вуза замораживается на его счете и возвращается ему в одном-единственном случае: если все требования министерства по «реформированию образования» были вузом выполнены.
Поскольку внешнее регулирование воспринимается как насилие, формируются тактики избеганияактивных действий учредителя, с тем чтобы сохранить возможность реализации прежней системы практик, не вступая в конфликт с государственным органом.
«Тактика избегания» в государственном университете
Предметом нашего анализа являются структурные изменения, происходящие в более или менее типичном государственном университете в период с 2007 по 2013 год, на которые приходится самая высокая активность реформаторских усилий профильного министерства.
Прежде всего обращает на себя внимание усложнение административной структуры вуза. Традиционные подразделения увеличиваются в размерах, преобразуются управления, появляются новые отделы. Так, бухгалтерия нашего вуза (финансово-экономическое управление) на сегодня состоит из пяти отделов, в которых занято в общей сложности 114 человек, включая четырехзаместителей главного бухгалтера. В 1999 году число работников бухгалтерии составляло 37 человек при одном заместителе. В хозяйственной части появилось два новых отдела, связанных с организацией госзакупок. В рамках аппарата проректора по науке были организованы научно-исследовательское управление (до 2008 года — НИЧ, единственное подразделение в аппарате проректора), отдел промышленной интеллектуальной собственности, управление информатизации, отдел аспирантуры, отдел НИРС. Более всего увеличились в размерах и усложнились службы проректора по учебной работе.
К традиционным диспетчерскому и методическому отделам прибавились: учебно-методическое управление, включающее в себя пять отделов, управление формирования контингента студентов, университетский центр занятости, отдел электронного документооборота, инспекторская группа. Численность работников увеличилась в 32 раза. Появились аппарат проректора по учебно-воспитательной работе и социальным вопросам и дирекция студенческого городка. Добавилось два новых проректора: проректор по стратегическому развитию и международному сотрудничеству и проректор по экономической работе. Примерно в три раза увеличились отдел кадров (кадровое управление), юридическая служба. Появились новые структуры и административные должности: секретарь университета (кроме существовавшей должности «секретарь ученого совета университета»), делопроизводитель и документовед диссертационных советов.
В целом динамика изменений достаточно явно представлена в таблице изменения численности профессорско-преподавательского состава (ППС) и УАП (управленческо-административного состава).
Таблица 1
Изменение численности ППС и УАП за период 2008 по 2012 год
Категория | Годы | 2009 | 2010 | 2011 | 2012 |
ППС | 1054 | 969 | 876 | 827 | |
УАП | 876 | 914 | 973 | 984 | |
Сокращение штатов ППС — одна из острейших проблем, постоянно проявляющаяся в интервью. Поиском возможностей сохранить ставки сегодня озабочены все заведующие кафедрами и деканы.
Как видно из таблицы, за рассматриваемый период число представителей внутренней бюрократии превзошло число преподавателей. При этом министерские нормативы здесь не играют определяющей роли. При наличии только на дневном отделении более 10 тысяч студентов (21 тысяча — общее количество) норматив 1 : 10 выполняется с избытком. В чем же причина такой динамики? Ответ на этот вопрос дает интервью с одним из проректоров вуза:
«Видите ли, на вуз сегодня сыпется невероятное количество бумаг: запросы, уточнения, инструкции, нормативы. Если бы переложить эту работу на преподавателей или на нормальных чиновников университета, то учебный процесс просто бы остановился. Нам всем пришлось бы писать и писать бумажки. А проверяющих? В университете сегодня каждую минуту сидит хоть какая-то проверка: КРУ, налоговая, МЧС. Хоть кто-нибудь да есть. Вот поэтому и создаются службы. Например, возьмем 94-й ФЗ. Его приняли. Нам надо делать закупки. Первый год каждый сам оформлял нужные тендеры. Потом КРУ нам такие штрафы нарисовало, кое-как отбились. Отбились и создали в вузе отдел по закупкам. Так и с каждым».
Мужчина, проректор, 61 год
Иными словами, создание специализированной бюрократической структуры в составе университета является ответом на любое внешнее воздействие. Именно в качестве защитников вуза и воспринимают себя работники этих структур:
«Министерство постоянно высылает инструкции, требует отчетов о том, как и кто из студентов трудоустроился, сколько из них работают по специальности, а сколько остались безработными. Требуют работу. А какая у нас работа? Особенно по техническим специальностям. Заводы же стоят. Да и экономисты с гуманитариями где только не работают. Вот я и пытаюсь как бы объединить все, что реально делается, собрать это, представить как целостную работу. Кстати, получается. Мы на хороших позициях там».
Женщина, доцент, директор университетского центра занятости
Кажется, что средство избегания найдено. Именно оно позволяет четко и эффективно реагировать на внешнее регулирование, смягчать его последствия, сохраняя в неприкосновенности «образовательное ядро» университета. Однако есть ряд моментов, которые делают средство борьбы с болезнью более опасным, чем сама болезнь.
Проблем здесь несколько. Одна из них состоит в том, что эти должности не предусматриваются министерством. Иными словами, изыскивать средства на реализацию тактик избегания организация должна из внутренних источников, за счет экономии. Экономить же оказывается проще всего именно на педагогах. При этом вполне понятно, что номинальное увеличение нагрузки имеет предел. Кроме того, оно может вызвать резкое недовольство ППС, что чревато потерей имиджа и падением числа абитуриентов. Решение этой задачи осуществлялось в несколько этапов. Первый этап — сокращение всех видов «негорловой» нагрузки.
«У нас за последние годы все контрольные работы, все расчетно-графические, все срезали. На консультации оставили знаете сколько? На заочника — 15 минут, на дневника — 10 минут в семестр. На диплом — 3 часа. Можно руководить дипломом за три часа? Вот так-то. Осталась только горловая нагрузка и экзамены».
Доцент университета, мужчина, 43 года
Как сообщают информанты, этот процесс наиболее активно шел в 2007—2009 годах. Он привел к сокращению до 200 ставок ППС. Вполне понятно, что сокращение форм консультирования привело к дальнейшему снижению качества обучения. Последнее особенно явно фиксировалось в 2007—2010 годах в форме провалов «внешнего тестирования»[17], что в свою очередь вызвало новый взлет министерской активности и появление новых подразделений в вузах. Однако возможности для сокращения внеаудиторной нагрузки оказались исчерпанными достаточно быстро. Дальнейшее сокращение (перераспределение средств между администрацией и ППС) осуществлялось за счет «оптимизации потоков», то есть объединения студенческих групп при проведении лекционных занятий. На основе экспертных оценок (точные данные получить не удалось) была выстроена следующая таблица роста численности среднего потока по университету.
Таблица 2
Рост средней численности студенческого потока на лекционных занятиях
Численность | Год | 2009 | 2010 | 2011 | 2012 |
Человек | 75—85 | 80—90 | 100 | 130—150 | |
Были отменены разделение на подгруппы при проведении занятий по иностранному языку (кроме китайского и японского), что тоже не благоприятствовало усвоению содержания курсов. Несмотря на то что все студенты в интервью относили иностранный язык к числу «нужных предметов», они же отмечали, что изучать язык в вузе (кроме восточных языков у регионоведов и переводчиков) почти невозможно.
В результате такой политики оказалось возможным изыскивать средства на создание новых административных структур. Однако ценой здесь стало 30-процентное сокращение ППС при 6-процентном сокращении набора за эти годы. Понятно, что подобные условия не предполагают внедрения сложных форм педагогического творчества. Точнее, эти формы неизбежно возникают как имитация педагогической активности.
«За последние лет десять ко мне на лекцию не пришел ни один проверяющий. Диспетчеры только изредка заглядывают. Проверяют, чтоб раньше студентов не отпустил. Зато бумажки смотрят постоянно. Вот и посуди, что мне важнее: хорошо лекцию провести или бумажки оформить? Потому и к лекциям люди готовиться перестают. Некогда. Все бумаги пишут».
Доцент университета, мужчина, 53 года
Сходным образом ситуацию описывают в интервью и студенты. Но ведь смысл создания новых структур внутренней бюрократии и состоял в защите структуры учебного процесса (уже на тот момент малосодержательного). Конечно, сокращение числа преподавателей, возрастание нагрузки ведет к изменениям в самом педагогическом ядре университета. Но в нашем случае, а судя по отзывам, и в других вузах речь идет именно о возрастании «бумажной работы», ложащейся на плечи преподавателя.
Так, один из информантов (преподаватель) отмечает, что с целью «оптимизации начисления заработной платы» ему, как и всем работникам вуза, было предложено заполнить таблицу из 46 пунктов, отражающую его деятельность за прошедший квартал. Это при том что данные об учебной и научной деятельности регулярно сдаются и заносятся в электронную форму, находящуюся в общем доступе. Дело в том, что для создания отчетной документации внутренняя бюрократия нуждается в информации, которую по логике вещей должна бы и собирать. Однако формой этого сбора, как отмечают информанты, выступает направление запроса «вниз», на кафедру. Нормативы, транслируемые из министерства, транслируются далее, превращаясь в форму оценки педагогического труда, воплощающуюся в величину зарплаты преподавателя.
Совсем недавно вуз успешно прошел очередную министерскую аккредитацию. С этой темой связано самое показательное интервью с заведующим одной из выпускающих кафедр:
«Представь. В Москву едет проректор. Привозит нормативы. Нас собирают. Говорят — оформить все УМКД и ООП (название документов, регулирующих преподавание курса и специальность в целом) по такому-то типу. Я собираю кафедру. Сидим неделю. <…>С 9 утра до 7—8 вечера. Это же не только бумажку сделать. Это десяток виз собрать. Утвердить все программы и отметиться у Щ. (фамилия работника). Потом съездил другой проректор. Привез другие формы. Снова-здорово. Думаешь все? (Смеется). Потом съездил ректор и привез третьи нормативы и стандарты их оформления. И каждую неделю совет. Всех песочат. <…> Почему не выполнено? А не выполнено потому, что три проверяющие структуры. И если ты сдал одной, то не факт, что примет другая. Самое смешное, что когда приехали эксперты, проверяли вообще не то, к чему готовились».
Заведующий кафедрой, женщина, профессор, 46 лет
В этом же интервью отмечалось, что в период подготовки к аттестации и аккредитации вуза заведующему приходилось не только сквозь пальцы смотреть на то, что преподаватели отменяют занятия, но и самому снимать пары. Причем, как отмечает информант, это было не исключением, а общей практикой. Внутренняя бюрократия из средства защиты превратилась в агрессивную среду, причем находящуюся внутри организации, в среду, инициирующую создание все новых структур, уже для защиты от самой себя. Так, секретарь университета, в обязанности которого входит подготовка (проверка) документов, представляемых в диссертационные советы на звание доцента или профессора, создает при себе штатную единицу делопроизводителя, осуществляющего предварительный просмотр документов перед предварительным просмотром документов перед отправкой в министерство.
Перспективы
К настоящему времени прорастание внутренней бюрократии дошло до уровня кафедр и факультетов. При каждом декане (и это не исключение, а правило) создается штат заместителей (по науке и информатизации, по воспитательной работе, по учебной работе и по инновационному развитию). Это штатные преподаватели, которым снижают нагрузку и доплачивают за исполнение своих обязанностей. Но снижение нагрузки в данном варианте осуществляется за счет ее перераспределения, то есть за счет возрастания нагрузки на оставшуюся часть педагогов.
Даже на кафедрах возникает необходимость в выделении специального человека. Поскольку такая штатная единица не предусмотрена в структуре вуза, ее выделение осуществляется путем личных договоренностей. О таких договоренностях упоминается в двух интервью. Процитируем одно из них:
«Когда у нас ввели этот… менеджмент качества, я совсем загрустил. Не понимаю ни что от меня хотят, ни зачем это нужно. Думаю, плохо дело. А у меня на кафедре дама работает. Раньше помощником у проректора сидела. Бумажную работу знает. Вот я ей и предложил, что снизим ей нагрузку на сотню часов. А она за это будет этим самым менеджментом качества заниматься. Бумаги писать. Папки проверять. Вот так и живем».
Заведующий кафедрой, мужчина, 47 лет
Понятно, что такое «необходимое» снижение нагрузки ведет к ее возрастанию у остальных. Последнее приводит уже не просто к тому, что учебный процесс начинает скорее имитироваться, нежели осуществляться, но и к тому, что снижается качество самой имитации. Обессмысливание высшего образования становится очевидным уже и студентам[18]. Речь идет даже не о том, что образование не дает специальных знаний, профессиональной подготовки, не о том, что усиливается социальная составляющая (воспроизводство статусов, свидетельство о социальной полноценности), а о полной утрате смысла существования организации. Пока свидетельства этого косвенные и эпизодические, но они уже есть[19]. К старшим курсам резко увеличивается отсев. И это при том, что вузы делают все для «сохранения контингента студентов». Появляется все больше студентов, которые пошли в вуз потому, что «не хотели огорчать родителей». Иными словами, люди уже не видят смысла в дипломе — даже в качестве свидетельства о «социальной полноценности». Студенты постепенно теряют хоть какую-то заинтересованность в учебе. Вместе с ней исчезает и сам смысл существования вуза даже в качестве «отстойника», назначение которого — выдержать подрастающее поколение в самом буйном возрасте, занять его. Бумажный вал, несущийся по вузам, отнимает и такую возможность.
[1] См., например: Кликунов Н. Д., Окороков В. М. Рынок и доступность высшего образования // Университетское управление. 2005. № 1. С. 49.
[2] Урнов М. Ю. Россия в XXI веке: вызовы и возможные ответы (взгляд либерала) [электронный ресурс]. URL: http://rudocs.exdat.com/docs/index-375451.html (дата обращения: 20.02.2012).
[3] Латова Н. В., Латов Ю. В. Обман в учебном процессе // Общественные науки и современность. 2007. № 1. С. 31—46.
[4] Pfeffer, Jeffrey, and William Moore. Power in University Budgeting: A Replication and Extension // Administrative Science Quarterly. 1980. No. 25(4). P. 387—406. См. также статью Михаила Соколова в этом номере ОЗ.
[5] Scott, James. Seeing like a State: How certain schemes to improve the human condition have failed // Yale University. Yale Agrarian Series. 1998. Pps. 2.3: 5.
[6] Нормализованные для разных специальностей данные о среднем балле поступивших по результатам ЕГЭ взяты из мониторинга ВШЭ; данные о средней цене года обучения (за 2010 год) предоставлены Тамарой Ковалевой и Михаилом Соколовым.
[7] Речь идет об исследовании, проведенном во вполне конкретном вузе. Но поскольку наша работа ни в коем случае не является доносом в Министерство образования и науки, мы сочли необходимым анонимизировать его. Типичность положения дел в данном вузе была обоснована с помощью ряда экспертных интервью, взятых у представителей других университетов России, в том числе вполне «столичных».
[8] Кордонский С. Г. Социальные функции образования // Отечественные записки. 2012. № 4(49). С. 64—75.
[9] Все доходы вуза поступают сегодня в Федеральное казначейство, а расходы жестко нормируются по статьям, утверждаемым в министерстве.
[10] См. статью Михаила Соколова в этом номере ОЗ.
[11] Плешакова С. В. Ректорские разборки. URL:http://www.mk.ru/incident/crime/article/2013/02/07/809397-rektorskie-raz… (дата обращения 09.06.2013).
[12] Захаров Ю. А., Москинов В. А. Основные пути повышения качества образования //Университетское управление. 2005. № 1. С. 100—103.
[13] Линьков А. Я., Сиваков В. Л. Роль программ образовательного кредитования в обеспечении доступности высшего образования в России // Известия РГПУ им. А. И. Герцена. 2009. № 104. С. 25—36.
[14] Титаев К. Д. Академический сговор // Отечественные записки. 2012. № 2(47). С. 184—194.
[15] Леонтьева Э. А. Стандарты и реальность: можно ли в российских вузах учиться по правилам //Вопросы образования. 2010. № 1. С. 208—224.
[16] Приказ Министерства образования и науки РФ от 02.09.2011 г., № 2253.
[17] Провал образовательной реформы очевиден. Беседа главного редактора портала «Фонд имени Питирима Сорокина» Михаила Тюренкова с первым проректором Международной академии бизнеса и управления доктором социологических наук Екатериной Добреньковой. URL:http://www.sorokinfond.ru/index.php?id=476 (дата обращения 16.05.2013).
[18] Это подтверждается несколькими неформализованными интервью со студентами различных (как точных, технических, так и гуманитарных направлений) специальностей.
[19] URL: http://lenya.livejournal.com/401067.html (дата последнего посещения 12.06.13).