Археорецензия(Основные вопросы организации колхозного животноводства в Казахстане. Под ред. И. С. Нусинова. Алма-Ата, 1935)
Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 6, 2012
Основные вопросы организации колхозного животноводства в Казахстане. Под ред. И. С. Нусинова. — Алма-Ата, 1935.
В 1935 году в Алма-Ате была анонимно опубликована брошюра «Основные вопросы организации колхозного животноводства в Казахстане», в которой на основе реальных социально-экономических сведений о работе советского животноводства были вскрыты основные противоречия колхозного социализма. Автор брошюры установлен сравнительно недавно. Ее написал крупнейший отечественный экономист и социолог, основатель научного «крестьяноведения» Александр Васильевич Чаянов.
Долгое время считалось, что последние научные работы были написаны Чаяновым еще до ареста, в 1929—1930 годах. Благодаря реабилитации ученого во время перестройки был получен доступ к информации о последних годах его жизни и деятельности в тюрьме и ссылке. Именно тогда выяснилось, что в 1934—1936 годах у Чаянова была определенная возможность заниматься научно-исследовательской деятельностью в сельскохозяйственных институтах Алма-Аты, а в 1935 году была даже опубликована та самая брошюра. Правда, его имя среди авторов брошюры не значилось, ведь он уже был репрессирован, а вместо этого сообщалось, что брошюра создана бригадой исследователей Казахского научно-исследовательского института экономики сельского хозяйства и публикуется под редакцией зам. директора института И. С. Нусинова. Тем не менее и архивы института, и специальное расследование, проведенное казахскими органами внутренних дел в 1937 и 1956 годах, однозначно подтверждают, что подлинным автором был именно Чаянов.
История этой брошюры абсурдна и трагична одновременно. В 1935 году советское правительство приняло решение об организации Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, которая была призвана продемонстрировать замечательные достижения только что победившего в стране колхозного строя. Каждая область и республика Страны Советов должна была подготовить серию материалов о своих сельскохозяйственных успехах. Казахстан, естественно, не стал исключением, и в качестве аналитического материала было принято решение подготовить специальное исследование о казахском животноводстве на основе обширных эмпирических материалов, собранных учеными в 1934—1935 годах в Северном Казахстане. Чаянов как самый квалифицированный специалист среди ученых Алма-Аты был назначен ответственным за эту работу. Он обработал материал и написал аналитический текст к весне 1935 года. Летом брошюра вышла в свет, а осенью вокруг нее разразился скандал. Брошюру признали вредительской, трехтысячный тираж изъяли из магазинов и библиотек и почти полностью уничтожили.
Объективно писать о проблемах животноводства было тогда в СССР весьма опасно. Дело в том, что в ходе форсированной коллективизации крестьяне предпочитали вовсе уничтожить скот, нежели сдать его в колхоз. А уход за крестьянской скотиной, которая все же оказалась на колхозных фермах, был не в пример хуже, чем в единоличных хозяйствах. В результате по животноводству первая пятилетка оказалась катастрофически проваленной: к 1934 году производство соответствующей продукции сократилось по сравнению с 1929 годом почти на 50 %. В 1932—1933 годах страну вообще постиг чудовищный голод из-за тотального изъятия сельхозпродуктов на нужды индустриализации. Особенно сильно он свирепствовал в традиционно плодородных регионах СССР: на Украине, юге России, в Поволжье, на юге Сибири и в Северном Казахстане (где как раз в 1934—1935 годах проводилось исследование, проанализированное в чаяновской брошюре). В своих докладах того времени Сталин сердито бормотал о том, что животноводство — вообще отсталая отрасль, а тут еще и «кулацкая гадина» нанесла по нему особенно чувствительный удар.
После начала второй пятилетки, когда СССР покрылся сетью коллективных хозяйств, Сталин в докладе на XVII съезде ВКП(б) особо подчеркнул, что проблема животноводства «является теперь такой же первоочередной проблемой, какой была вчера уже разрешенная с успехом проблема зерновая». Руководство страны нетерпеливо ожидало стремительного роста колхозной животноводческой продукции. Не случайно и чаяновская брошюра начиналась со стандартного бравурного заявления, что «социалистическое животноводство Казахстана находится на крутом подъеме», но уже несколькими строчками ниже читателя предупредили о том, что «темой настоящей работы являются главным образом недочеты и ошибки (наряду с достижениями передовых колхозов)». Этот прием будет повторяться и дальше: в целом объективный и добротный анализ казахстанского животноводства, проведенный Чаяновым, нет-нет да и прервется ритуальными ссылками на директивы партии и лично товарища Сталина.
И все же именно объективность социального анализа, невероятная для советской науки 1930-х годов, особенно впечатляет в этой работе. Ее написал уж точно не апологет, но и не политический диссидент, а профессиональный аграрник, стремившийся насколько возможно беспристрастно и подробно проанализировать состояние североказахстанского колхозного животноводства. А ведь по природным условиям, размерам, экономическим показателям, организационным формам обследованные казахстанские колхозы были вполне типичны для громадной лесостепной зоны СССР, простиравшейся от саратовских и самарских степей до предгорий Алтая и Сибири. И не случайно Чаянов несколько раз называет свой анализ своеобразной «фотографией» всего советского колхозного животноводства. Рассмотрим эту «фотографию» подробнее.
Брошюра состоит из десяти коротких глав. В первой дана общая характеристика обследованных 27 колхозов Полуденской машинно-тракторной станции (МТС) Булаев-ского района Карагандинской области — территории Северного Казахстана, граничащего со всех сторон с Российской Федеративной Республикой. В этих колхозах, созданных с 1929 по 1934 год, большинство работников составляли казахи и русские, в двух трудились преимущественно немцы. Основные направления сельскохозяйственной деятельности — яровая пшеница и мясо-молочное животноводство.
Уже с первых страниц
становится ясно, что новый колхозный строй, созданный во имя всеобщего
равенства, на практике привел к возникновению ощутимой и весьма разнообразной
социально-экономической дифференциации. Так, восемь колхозов обрабатывали
площадь менее
Еще более существенным оказалось неравенство по масштабам животноводства. Крупными считались колхозы, в общественном секторе которых было свыше 200 голов крупного рогатого скота, мелкими — менее 20. В среднем на один колхоз приходилось примерно 50 голов. Для организации товарной фермы требовался определенный минимум скота, и в трех колхозах его оказалось так мало — от 6 до 12 голов, что там вообще не имело смысла организовывать специальную молочно-товарную ферму (МТФ).
Впечатляющей была и дифференциация по масштабам потерь скота на колхозных фермах. На 1 ноября 1934 года потери составили:
— по лучшим фермам 0,3 %;
— по средним фермам 11,6 %;
— по худшим фермам 51,4 %.
В среднем падеж всего стада достиг 27,6 %. При этом, отмечает Чаянов, в домашних хозяйствах колхозников падеж в среднем составлял всего 8,4 %, то есть более чем в три раза меньше, чем на колхозных фермах.
«Подобное положение, — пишет Чаянов, — объясняется скверным техническим оборудованием и полной организационной расхлябанностью указанных МТФ. Мы знаем, что колхозники переносят новорожденного телка в теплую хату, а многие МТФ до сих пор не озаботились созданием теплых родильных помещений… Новорожденные телята на этих фермах часами лежат на холоде и массами гибнут от пневмонии. Сырость подстилки, отсутствие чистого воздуха, неряшливость, халатность. губят телят и в дальнейшие месяцы их роста».
Еще одно свидетельство
неравенства обнаружилось в кормовой базе полуденских колхозов. Территория
Северного Казахстана благоприятна для пастбищного животноводства, и в среднем
потребность в сене по всем полуденским колхозам была удовлетворена. Но за
усредненными показателями скрывался тот факт, что у 14 колхозов зимой имелся
избыточный запас сена в 27,6 тыс. центнеров, а 13, наоборот, испытывали дефицит
в 11,6 тыс. центнеров. При этом в большинстве колхозов превалировали простые и
грубые корма. О необходимых для современного животноводства силосе,
концентратах, корнеплодах, а также о введении кормовых севооборотов полуденские
колхозы и не мечтали. В итоге удои на корову колебались между 900 и 1300
литрами в год. По мнению Чаянова, у колхозов имелись все необходимые ресурсы
для поднятия удоев по крайней мере до
Отдельная часть брошюры посвящена анализу обеспеченности молочно-товарных ферм постройками и инвентарем. Чаянов отмечает, что, хотя зимы в Северном Казахстане суровы, а температура порой падает ниже 30 градусов, постройки для скота в большинстве случаев утеплены слабо. Строят, как правило, из березовой жерди и земли, почти всегда без потолков. С 1930 года полуденские колхозы начали вводить в эксплуатацию типовые постройки для скота, рекомендованные Москвой, по проекту Колхозстроя. Проект оказался крайне неудачным. Он представлял собой одинарную стену из тонких жердей, обмазанных с одной стороны глиной, с цементным полом, без потолка. В зимних условиях Северного Казахстана температура в подобном загоне оставалась такой же, что и на открытом воздухе. Холодный цементный пол такого помещения и летом-то приводил к массовым простудным заболеваниям скота, в особенности телят, заканчивавшихся гибелью животных — в первую очередь от пневмонии. Про зиму же и говорить не приходится.
Еще хуже обстояло дело с оборудованием ферм. Почти ни на одной из них не оказалось в достаточном количестве бидонов, а молокомер оставался предметом роскоши. На некоторых фермах его вообще не было. Не было и посуды для пойки телят, а также термометров. Фермы нуждались в бочках, кадках, котлах. Ни на одной не оказалось весов. По мнению Чаянова, дело было не в материальных затратах, а в безынициативности и безответственности колхозных животноводов.
Переходя к анализу организации труда и управления фермами, Чаянов подчеркивал, что эта проблема для колхозов наитруднейшая. По его мнению, в полуденских колхозах организационные формы пока только нащупываются, а в целом они по-прежнему пребывают в состоянии организационного хаоса. Так, бригадир животноводческой бригады в колхозе занимается сразу и коровами, и овцами, и свиньями. И на практике он уделяет внимание только той животноводческой отрасли, к которой имеет склонность и в которой лучше разбирается, а все остальные фактически игнорируются.
Но главная организационная проблема большинства колхозов — текучесть животноводческих кадров. Во многих колхозах бригадиры животноводческих бригад меняются по нескольку раз в год. Их посылают на краткосрочные курсы, но этого явно недостаточно, и остро ощущается нехватка у них зоотехнических знаний. Часто организация труда в бригадах не представляет собой единого процесса, а разорвана на отдельные функциональные фрагменты — в результате за животное в целом никто не отвечает.
Формально перед колхозными фермами стоит задача организовать рациональную занятость каждого работника, но в действительности все эти вопросы решаются «на глазок». Есть, конечно, официально рекомендованные нормативы из инструкций Наркомзема СССР (на одну колхозную доярку должно приходиться 10—12 коров, а на скотника — 40—50 коров), но к реальности полуденских ферм они имеют весьма опосредованное отношение. Полуденская женщина-доярка перегружена, так как на нее приходится в среднем 15 коров, а рабочий день составляет около 9—10 часов, в то время как нагрузка полуденского мужчины-скотника (в его задачу входит раздача кормов и чистка навоза на ферме), наоборот, ниже общегосударственного норматива — в среднем 38 коров.
Производство молока сильно
колеблется от колхоза к колхозу. Максимум достигнут в колхозе им. Макса Гельца
и составляет
По расчетам Чаянова, средний удой полуденских коров при соблюдении элементарных норм содержания и кормления скота и с учетом природных условий мог бы достигать 1500—1700 кг, но в колхозной реальности оставался примерно в два раза ниже.
По сравнению с молочным направлением овцеводство и свиноводство оставались второстепенными направлениями животноводства в полуденских колхозах. Но и здесь наблюдались схожие недостатки, связанные с низким стимулированием труда колхозников и слабой организацией труда на фермах. В вопросах оплаты труда животноводов преобладает поденщина. Премирование и поощрения почти не применяются. Вообще на все 27 колхозов за 1934 год в животноводстве была выдана всего одна премия в размере 15 рублей (примерно 2 американских доллара[1]). При этом оплата труда полуденских животноводов — ниже норм, рекомендованных Наркомземом СССР.
Тем не менее, отмечает Чаянов, все фермы формально выполнили, а некоторые даже перевыполнили план по всем направлениям животноводства, в том числе по поставкам молока государству, которому шло от 60 % всего надоя. Вопрос о том, как при такой слабой организации и низкой производительности труда план оказался выполненным, Чаянов оставил без комментариев.
Исследуя вопрос, насколько доходным является животноводство для полуденских колхозов, Чаянов отмечает: «Животноводство в общем балансе трудовых затрат колхозов занимает сравнительно небольшое место. А вот в структуре колхозных доходов доля животноводства значительно выше…». Именно поэтому, считал Чаянов, полуденским колхозам стоит в качестве оптимального варианта развития искать баланс между коллективными доходами от животноводства и производством животноводческой продукции в личных подворьях колхозников. Таким образом было бы выполнено указание Сталина сделать всех колхозников зажиточными уже во второй пятилетке.
Анализ, проведенный Чаяновым, продемонстрировал многие базисные противоречия, свойственные не только животноводству полуденских колхозов, но и колхозной системе в целом: специфическую социально-экономическую дифференциацию, скрытую за массовым усреднением и уравниловкой, низкую трудовую мотивацию и бестолковую организацию труда — все эти проблемы будут преследовать советский колхозный строй вплоть до самого конца его существования. На так называемой чаяновской «фотографии» полуденских колхозов запечатлены все характерные гримасы победоносной убогости сталинского колхозного строя. И неудивительно, что накануне выставки советских аграрных достижений власть пришла в негодование от такого «фотоснимка». Брошюру изъяли и уничтожили, а через пару лет убили и самого «фотографа».