Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 6, 2012
Резервы, ограничения и пределы развития разных сельских территорий отли-чаются очень сильно. В силу большей разреженности сельского населения по сравнению с городским закономерности организации освоенного сельского пространства куда более очевидны. Благодаря этому можно изучать их не в рам-ках экзогенной (фокусирующейся на общих для всех импульсах от государства, внешних инвестициях и т. п.), а в рамках эндогенной теории развития[1], диагно-стировав способность местных сообществ адаптироваться к общегосударствен-ным изменениям или, наоборот, адаптировать их под свои нужды.
Пространственные контрасты в сельской местности действительно очень ве-лики. В одних районах предприятия успешно вписались в рынок и наращивают производство, в других они на грани краха или уже исчезли. Крупные агрохолдинги с тысячами работников под управлением «продвинутых» менеджеров со-седствуют со сменившими только вывески колхозами и с мелкими семейными, почти натуральными хозяйствами.
Причин неоднородности сельской местности в России множество. Это, естественно, огромные размеры страны и, соответственно, разнообразие при-родных зон. Это и неравномерная заселенность, и разная скорость оттока насе-ления в города. Это и неодинаковая реакция производителей на кризис и рефор-мы 1990-х годов. Свою роль играет и то, что различные территории страны слабо связаны между собой. В результате в разных районах различаются и образ жизни местного населения, и даже, к примеру, значение личного подсобного хозяйства. При этом глобализация, центрами которой стали крупные города, усилила соци-альные контрасты не только между крупными городами и деревней, но и между различными типами сельских территорий. Среди всех многочисленных географи-ческих факторов можно выделить три основных[2]:
- природные условия, влияющие на характер освоения территории, условия жиз-ни населения и ресурсы для развития ключевых отраслей сельской экономики;
- экономико-географическое положение, прежде всего удаленность от горо-дов разного размера и транспортных магистралей, как воплощение центрально-периферийных различий демографического и экономического потенциалов;
- этнический состав населения, влияющий на культурно-исторические осо-бенности освоения территорий, а также поведение населения и региональных элит и т. п.
Три этих объективных фактора определяют сразу множество параметров: плотность, состав и миграции населения, его менталитет и традиции хозяйство-вания, транспортную и социальную инфраструктуру территории, экономическую специализацию и взаимоотношения с потребителями продукции, и даже эффек-тивность и результаты экономической деятельности, включая, например, про-дуктивность скота и земли. В совокупности именно от них зависят возможности и ограничения развития различных сельских территорий. Безусловно, свою роль играет также унаследованная от советских времен производственная структура и исторически возникшие уникальные традиции. Наконец, всегда остается ме-сто региональным и локальным институциональным факторам, порой связанным с личностью руководителя. Свою роль может сыграть даже случай.
Градиенты «север — юг» и «пригород — периферия» в сельском хозяйстве
Усиливающаяся экономическая роль южных районов особенно заметна на при-мере сельского хозяйства. Агроклиматические условия благоприятны для его ве-дения на 14 % территории России, и тем не менее нечерноземные районы, где на развитие сельского хозяйства действуют объективные природные и демографиче-ские ограничения, по-прежнему дают 30 % его валовой продукции (в советское время эта цифра достигала 40 %), восточные — еще 20 % (было 23 %)[3].
При всей усредненности информации по стране в целом даже на ее основе можно получить представление о пространственных процессах последних 20 лет. На этапе выхода из кризиса 1990-х годов при росте валовой продукции сельско-го хозяйства (определяемой по ежегодному индексу изменения в сопоставимых ценах) продолжалось сокращение посевных площадей и поголовья крупного ро-гатого скота (рис. 1). Уже этого достаточно, чтобы выдвинуть гипотезу, что пост-кризисный рост агропроизводства происходил лишь в отдельных ареалах, в то время как огромная территория по-прежнему пребывала в состоянии экономической де-прессии. Налицо пространственное сжатие сельского хозяйства. С учетом его землеемкости и в основном монофункциональности сельских территорий это приве-ло к социально-экономической поляризации и сжатию освоенного пространства в целом.
Рис. 1. Динамика агропроизводства, посевной площади и поголовья крупного рогатого скота (КРС) в РФ, % к 1990г.
С другой стороны, рост цен на нефть в 2000-х годах позволил немного по-высить зарплаты некоторым группам бюджетных работников и, главное, пен-сии сельским жителям[4], благодаря чему после резкого усиления социальной поляризации в 1990-е произошло определенное выравнивание уровня жизни в сельской местности. Однако наметившееся в последнее время сокращение бюджетных расходов и перенос их на региональный уровень должны приве-сти к новому витку расслоения.
При том что макроэкономический кризис сельского хозяйства был всеобщим, конкретные тенденции в различных регионах России могли отличаться. Так, в большинстве регионов Нечерноземья шло постоянное сокращение сельскохозяйственного производства, поголовья крупного ро-гатого скота и посевных площадей, что свидетельствует об общем коллап-се сельского хозяйства. Однако объем производства все равно сокращался гораздо медленнее, чем размеры посевной и поголовье скота, что застав-ляет сделать вывод о наличии отдельных жизнеспособных очагов. В свою очередь на юге Европейской России производство в 2000 году при всех ко-лебаниях превысило уровень 1990 года, посевные площади в целом сократи-лись не так сильно, а посевы зерновых культур резко увеличились. При этом очень значительным, как и в более северных районах, было уменьшение поголовья КРС. Это тоже свидетельствует о пространственной поляризации, но другого типа. Она в большей степени связана со сменой специализации в ряде районов с животноводческо-растениеводческой на чисто растениеводческую и, соответственно, с экономической дифференциацией пред-приятий.
С уходом в прошлое советской практики поддержки сельскохозяйствен-ного сектора значение нечерноземных регионов в агропроизводстве снизи-лось. Свою роль в этом сыграла и сильная депопуляция этих мест. В то же время значение южных районов увеличилось. Именно с этими разнонаправ-ленными процессами на севере и юге страны связана социальная трансфор-мация села. Ее изучение позволяет выявить наиболее конкурентоспособные регионы, которые могут «вытянуть» российское сельское хозяйство в новых экономических условиях.
Центрально-периферийные различия в обширной стране со сравнитель-но разреженным населением служат ключевым параметром организации ее территории. Различия между пригородами и всеми остальными территориями внутри многих субъектов РФ, особенно нечерноземных, больше, чем между раз-ными регионами.
Во всех регионах страны плотность сельского населения снижается от регионального центра к периферии (рис. 2). В Нечерноземье градиент в среднем восьмикратный, а в некоторых регионах даже десятикратный. В европейской староосвоенной зоне сформировалась обширная внутренняя периферия — удаленные от больших городов окраины регионов, откуда бежит население не только деревень, но и малых городов. И за последние 20 лет ситуа-ция ухудшилась (рис. 2). В Черноземье градиенты между пригородами и вну-трирегиональной периферией меньше. К примеру, на равнинах Северного Кавказа плотность сельского населения за последние 20 лет даже возросла. И все-таки даже там максимальная прибавка наблюдается ближе к главным городам.
Рис. 2. Изменение плотности сельского населения внутри регионов Европейской России по мере удаления от центров, чел./кв. км
1 — районы, непосредственно примыкающие к региональному центру (пригороды)
2 — районы — соседи центра второго порядка и т. д. до окраинных (6-го и 7-го порядков) районов
Чем крупнее город, тем шире пригородная зона повышенной плотности насе-ления и экономической активности в сельской местности. Однако влияние города зависит не только от его размера, но и от общей социально-экономической плотно-сти окружающей территории. Так, в разреженном социально-экономическом про-странстве Нечерноземья уже вокруг городов с населением от 100 тыс. жителей и бо-лее как минимум один административный район демонстрирует лучшие показатели плотности сельского населения и эффективности сельского хозяйства. При этом зона влияния Москвы распространяется на всю Московскую область, а у Санкт-Петербурга она хоть и меньше, но тоже охватывает районы-соседи как первого, так и второго-третьего порядков. В свою очередь в южных регионах, где сельские райо-ны и так плотно заселены, дополнительный импульс может придать только город с населением уже в 250 и даже 500 тыс. (как правило, это столицы регионов).
Сильная поляризация обжитого пространства России произошла из-за относи-тельно редкой сети больших городов, стягивающих в пригороды сельское населе-ние и активизирующих местную сельскую экономику. Хотя в России около 1100 го-родов, в 2010—2011 годах число жителей превышало 100 тыс. жителей всего в 164 из них[5]. Даже в Европейской России (без Московской области) среднее расстояние между большими городами составляет
На самом деле тенденция эта не нова: еще в советское время выход валовой сельскохозяйственной продукции с единицы угодий, как и продуктивность скота или урожайность культур, также зависел от близости к большим городам. А в Ев-ропе подобные кольца падения интенсивности сельского хозяйства были зафик-сированы еще 200 лет тому назад[6] и продолжали наблюдаться там и в США до середины ХХ века. Однако примерно с 1960-х годов пригородно-периферийные различия на Западе стали размываться не только из-за прогресса транспортного сообщения и применения рефрижераторов, но и благодаря выравниванию при-были, доходов и субурбанизации, вытеснявшей агропроизводство из пригородов в районы с более благоприятными природными условиями.
Рис. 3. Урожайность зерновых культур в Нечерноземье по зонам удаленности от региональных столиц, ц/га
Рис. 4. Надой молока от одной коровы, кг в год, в Нечерноземье по зонам удаленности от региональных столиц
В России же различия между пригородами и периферией не только сохранились, но в постсоветский период даже увеличились, особенно в Нечерноземье (рис. 3 и 4) и за Уралом. В результате сельское пространство России, и так сравнительно слабо осво-енное и заселенное, давно уже сжалось до отдельных очагов. И переломить ситуацию в ближайшее время вряд ли удастся. Глобализация и информационная открытость ее только усугубляют, особенно сильно оттеняя несоответствие сельской социальной среды запросам молодежи, которую способны притягивать лишь пригородные райо-ны региональных столиц[7]. В Нечерноземье стягивание сельскохозяйственной дея-тельности к городам усиливается, несмотря на дороговизну пригородной земли, экс-пансию дачной и коттеджной застройки и технический прогресс, резко снизивший влияние физической удаленности на возможности доставки сырья.
Ключевым фактором стало не столько расстояние от места производства до конечного потребителя продукции, сколько само состояние хозяйств, на которые мо-гут опираться переработчики. А сильных хозяйств обычно больше в пригородах. По-чему? Основной причиной остается обозначенное выше постепенное стягивание к пригородам сельского населения, а также более качественная инфраструктура. Именно в пригороды традиционно идет большой поток инвестиций. Практико-вавшаяся при социализме борьба с сокращением посевных площадей и многолет-няя поддержка большими дотациями убыточных хозяйств, которые в рыночных условиях не смогли бы существовать, только усугубляли их иждивенчество, тем самым еще больше усиливая отставание от пригородных предприятий. Неудивительно, что резкое сокращение господдержки в 1990-х годах обострило и без того серьезные различия между территориями.
Конечно, не все так однозначно. В пригородах много заброшенных ферм, а на периферии нечерноземных регионов, наоборот, встречаются отдельные успешные предприятия. Но речь идет о типичных явлениях, и в 1990—2000-х годах в районах со сложными природными условиями близость к большим городам стала очень важным фактором выживания агропредприятий.
На юге, особенно на равнинном Северном Кавказе, города влияют на агропроизводство меньше, чем различающиеся от территории к территории природ-ные условия. А в переходной от лесов и лесостепей к степям зоне (на юге Не-черноземья, в центрально-черноземных районах, в Поволжье) свою роль играют оба фактора: южные степные черноземные окраины регионов по вкладу в агропроизводство часто конкурируют с пригородами.
Главные географические тенденции последнего десятилетия — это усиление концентрации сельскохозяйственной деятельности, повышение роли лидеров (предприятий и целых районов) на фоне усугубления положения отстающих. Все это усиливает экономическую поляризацию внегородского пространства. Форми-руется опорный каркас развития сельского хозяйства, состоящий из перспективных районов с наиболее дееспособными многопрофильными предприятиями и ареалов эффективного узкоспециализированного хозяйства (рис. 5). Появление этого карка-са, напоминающего архипелаг больших и малых островов, разбивает привычные представления о природной зональности сельскохозяйственного производства (поскольку природные условия — лишь один из определяющих факторов, причем в Нечерноземье и на востоке страны — отнюдь не самый главный).
Поляризация сельского пространства усиливается еще и в результате концен-трации собственности и формирования управляемых из городов крупных агрохолдингов, которые скупают сельскохозяйственные предприятия, по большей части также расположенные либо на юге страны, либо недалеко от больших городов.
И тем не менее из-за острой конкуренции за землю в пригородах и в силу этого вытеснения оттуда даже относительно успешного сельского хозяйства наблюда-ются не только центростремительные тенденции, но и вторичная диффузия капи-талов на периферию регионов. Некоторые крупные предприятия и агрохолдинги, оставляя головные предприятия в пригородах, пытаются создавать филиалы в бо-лее удаленных районах. Однако тормозят этот процесс не столько даже проблемы с доставкой продукции, сколько неудовлетворительное состояние предприятий, инфраструктуры и качество трудовых ресурсов на периферии.
Сжатие сельскохозяйственных земель
В 2000-х годах, наряду с частичным выходом из кризиса и формированием отно-сительно успешных ареалов и очагов, где сохранились предприятии и куда приш-ли инвестиции, расширились также и зоны социально-экономической депрессии, откуда бежит трудоспособное население и уходит сельское хозяйство. Освоенное пространство России стало резко сжиматься.
Словосочетание «сжатие пространства» понимают по-разному[8]. С одной сто-роны, с развитием техники и средств транспорта пространство становится более проницаемым, однородным, объединенным. С другой — освоенные обжитые тер-ритории сокращаются. И хотя в данном случае речь идет о второй трактовке, пара-докс состоит в том, что расширение транспортных связей между крупными цен-трами и большая информационная проницаемость не только не останавливают физического сжатия землепользования, но порой даже усиливают его. Например, скоростной поезд «Сапсан» приблизил (во временном эквиваленте) Петербург к Москве, но из-за отмены множества электричек отдалил от столицы и Твери находящиеся вдоль трассы внутренние районы Тверской области, тем самым усу-губив их социально-экономические проблемы.
Прямым индикатором физического сжатия используемых территорий служат показатели изменения землепользования. Кризис 1990-х годов с очевидностью продемонстрировал, что многие агропредприятия, особенно в Нечерноземье, держа-ли гораздо больше земель, чем были в состоянии обработать. Расширение площадей, занятых под подсобные и фермерские хозяйства, не смогло и уже не сможет компен-сировать огромные потери угодий крупных предприятий.
Строго говоря, эти потери были заметны еще в первой половине ХХ века. Наряду с расширением пахотных земель на юге наблюдалось затяжное сокра-щение сельскохозяйственных угодий на северо-западных и северных окраинах Центрального района. Например, в 1950-х годах, в период освоения целины, в Нечерноземье сельскохозяйственные земли уменьшились на 10 %, а в некото-рых регионах до 15 % пашни было переведено в залежи[9]. И даже после 1965 года, в годы интенсификации сельского хозяйства, направленной прежде всего на не-черноземную зону, сельскохозяйственные земли в европейской части России уменьшались быстрее, чем за Уралом. Правда, касалось это больше естествен-ных кормовых угодий, посевные площади находились под строгим контролем партийных органов.
За последние 50 лет потери угодий всех категорий хозяйств, только по офици-альной статистике, составили 37 млн га, из них две трети — с начала 1990-х годов. На самом деле потери даже больше, ведь предприятия зачастую не используют закрепленные за ними земли. И хотя после раздела колхозных активов на земель-ные и имущественные доли, или паи, их земли в основном считаются частными, подавляющая их часть сдана в аренду предприятиям и используется (или не ис-пользуется) уже ими. В результате смены или смерти владельцев паев в 2011 году 22 млн га вообще не имели официального хозяина, постепенно переходя в муни-ципальную собственность. Все это вносит путаницу в земельную статистику, и без того не идеальную из-за сложностей и лагов учета землепользования. Реальная картина гораздо лучше видна по динамике посевных площадей (это ежегодные отчетные данные), которые только за 20 лет сократились со 119 до 75 млн га[10].
Основные потери угодий произошли в двух макрорегионах: в Нечернозе-мье (было заброшено более половины посевных площадей, использовавшихся в 1990 году) и в засушливых регионах Поволжья, Урала и Сибири (потери посев-ных площадей составили 30—40 %). В последних с начала 2000-х годов началось частичное вовлечение в оборот заброшенных земель, во многом стимулированное выгодностью выращивания зерна в степных районах. В Нечерноземье заброшен-ная посевная площадь в оборот так и не возвращалась, а на периферии регионов продолжала сокращаться.
Стоит еще раз отметить, что степень докризисной распашки в позднесоветское время здесь явно превышала местные природные и социальные возможно-сти. До 1990 года всюду по стране посевные площади расширялись, а сельское население сокращалось, и особенно фатальным было это расхождение имен-но в Нечерноземье (рис. 6). К концу 1980-х годов посевные площади здесь (от Северо-Запада до Урала) значительно превышали распашку на юге (Централь-ное Черноземье и Северный Кавказ) и почти соответствовали посевам в Повол-жье и на Южном Урале. В 1990-х годах ситуация резко изменилась (рис. 7). Ре-альное землепользование начало подстраиваться к имеющимся ресурсам, природным и социально-демографическим. В результате посевные площади сократились почти наполовину, а на периферии регионов потери достигли 80—90 %.
Рис. 6. Динамика сельского населения и посевных площадей в советское время (1990г. в % к
Рис. 7. Динамика сельского населения и посевных площадей в постсоветское время (
Динамика сельскохозяйственных угодий, в том числе посевных площадей, до 1990 года неплохо коррелировала с динамикой сельского населения за предше-ствующие периоды: площадь обработанных земель сокращалась в тех районах, где в предыдущие десятилетия наблюдался максимальный отток сельского населе-ния. То есть главным фактором вывода угодий из оборота была депопуляция в преж-ние годы, вернее ее накопленные результаты. При этом власти все равно требовали расширения посевных площадей даже в малонаселенных регионах. В 1990-е годы посевные площади стали особенно резко сжиматься, а корреляция с плотностью сельского населения выросла, то есть распределение посевных площадей стало при-спосабливаться к реальной заселенности. Выросла и роль биоклиматического по-тенциала.
Но даже несмотря на сокращение размеров обрабатываемых земель, по их пло-щади на одного жителя Россия занимает четвертое место в мире —
Именно стремительность, с которой были заброшены миллионы гектаров, вызывает столь негативную реакцию в обществе. А с учетом прогнозируемого гло-бального потепления (хотя единства среди ученых на этот счет нет) некоторые по-литики опасаются, что заброшенные земли России, которая гипотетически могла бы стать крупным поставщиком сельскохозяйственной продукции на мировой рынок, захватят иностранцы. И некоторые основания для этих опасений дей-ствительно есть. Во-первых, России явно не хватает собственных трудовых и фи-нансовых ресурсов для того, чтобы самостоятельно и эффективно использовать все свои сельскохозяйственные земли. Во-вторых, интерес инвесторов к российскому сельскому хозяйству с начала 2000-х годов и до последнего финансового кризиса постоянно возрастал.
Стоит отметить, что сельскохозяйственный аутсорсинг вообще стал мировой тенденцией. Особенно активно скупка земель (land grabbing) иностранными ин-весторами идет сейчас в Африке, где «хозяйничают» Китай и страны Персидского залива. Однако по данным Продовольственной и сельскохозяйственной органи-зации ООН (ФАО), наибольшими размерами неиспользуемых земель обладают че-тыре страны мира (в порядке убывания): Украина, Казахстан, Россия и Аргентина[12]. Главное преимущество первых трех стран — цены на землю, которые в 10—15 раз ниже, чем в Аргентине, и в 60 раз ниже, чем, например, в Швеции[13]. Другим пре-имуществом, как ни странно, служит неразвитая институциональная среда: хотя она и пугает иностранных инвесторов, но при этом всегда оставляет возможность «договориться» с региональными и местными элитами. Формально в России скупка земель иностранными компаниями и гражданами запрещена, а на Украи-не даже действовал полный мораторий на их куплю-продажу, однако на практи-ке земли либо арендуются (а кому их отдать, реально решают местные власти по собственному произволу, формально проводя аукционы), либо (в России) приобретаются через отечественные фирмы. Кроме того, иностранные компании про-никают в российское сельское хозяйство, поглощая отечественные агрохолдинги. Основные препятствия на этом пути — неразвитая производственная и транс-портная инфраструктура, требующая повышенных вложений, а также слабый ка-дровый потенциал.
Вообще говоря, наибольший интерес у иностранных инвесторов вызывают плодородные черноземные регионы юга России и Украины. Вследствие этого возникает явный парадокс. Наибольшее количество заброшенных земель в Рос-сии — в Нечерноземье, а скупают или арендуют иностранцы, как правило, земли, расположенные южнее и часто вовсе не заброшенные. В Нечерноземье же до сих пор встречаются лишь отдельные примеры покупки земельных паев населения агрохолдингами, в том числе имеющими иностранных партнеров, да и те стре-мятся в пригороды и полупригороды. Таким образом, два процесса, которые обычно связывают между собой — забрасывание земель и их скупка (в том чис-ле компаниями, связанными с иностранным капиталом), — на самом деле, как правило, идут параллельно. Пересекаются они только в зерновых районах По-волжья, Сибири и Дальнего Востока, где к заброшенным землям есть интерес инвесторов.
В действительности главная тенденция последнего времени — не столь-ко скупка заброшенных сельскохозяйственных земель, сколько их зарастание лесом (рис. 8). Причем этот процесс может со временем стать отнюдь не бе-дой, а преимуществом России. Если учесть все земли, относящиеся к катего-рии лесных (включая редины, зарастающие вырубки), земли под древесно—кустарниковой растительностью и залежами, а также другие природные территории (болота, тундру, водные объекты, а также особо охраняемые при-родные территории), то в совокупности они представляют собой некий эколо-гический потенциал (каркас) территории, «легкие» страны и даже мира. Сум-марный размер муниципальных районов, где этот каркас превышает половину территории, составляет 80 % общей площади страны. Так что Россия, по всей видимости, должна позиционировать себя не столько как сельскохозяйственный (это верная стратегия для южных и пригородных районов страны), сколько как мировой экологический донор.
Обширность российской периферии как главная проблема России
При огромном и сильно поляризованном сельском пространстве главной пробле-мой России остаются ее обширные и слабо обустроенные периферийные райо-ны[14]. Как правило, показателем периферийности служит физическая удаленность от некого центра — столицы государства, региона, большого или любого города в принципе. Но, как было показано выше, для периферии характерно и сильное от-ставание, которое обусловлено контрастами в направлениях и степени социально-экономического развития разных частей страны. И контрасты эти, несмотря на предпринимавшиеся попытки выравнивания, возникли еще в советское время. По замечанию А. И. Трейвиша, при советском догоняющем развитии мобилиза-ционного типа это заставляло страну «сжиматься в кулак», главным образом по оси центр — периферия[15].
Российская периферия может рассматриваться полимасштабно:
- в мелком масштабе — как периферия внешняя, то есть слабо освоенные регионы, удаленные от столицы государства;
- в среднем масштабе — как периферия внутренняя, то есть районы, удаленные от региональных центров;
- в крупном масштабе — как периферия локальная, к которой относятся сельские территории, удаленные от городов.
Анализ положения муниципальных районов России по удаленности от основ-ных сгустков городов и рассмотрение их транспортной освоенности, заселенно-сти и социально-экономического развития, включая состояние сельского хозяй-ства, показывает, что к внешней периферии можно отнести около 70 % территории страны, к внутренней — еще около 15 %[16].
Редкая заселенность и поляризация пространства предопределяют невозмож-ность контроля над всей территорией внешней периферии и сложности управления ею. Развитие внешней периферии в значительной степени обусловлено удаленно-стью от главных центров, сложностью природных условий и слабой взаимосвязан-ностью территории России, причем не только физической посредством дорожно-го сообщения, но и экономической, отсутствие которой подстегивает население окраин к отъезду «на материк». Большая часть внешней периферии расположена в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, в значительной степени представляя собой среднегорье и высокогорье, что еще больше затрудняет доступ не только к стационарным поселениям, но и к вахтовым поселкам, а также ограничивает использование квалифицированных кадров и развитие коммерческого туризма. И то и другое требует определенного уровня комфорта и наличия среды обита-ния европейского уровня, то есть глокализации — включения отдельных очагов рос-сийской периферии в глобальные процессы. Этого не происходит, а ожидать былого человеческого энтузиазма в освоении внешней периферии в новых условиях не приходится.
Реализация озвученных было в 2000 году на волне высоких цен на нефть деклараций об очередном витке затратного расширения освоенной террито-рии приостановлена мировым финансовым кризисом и падением нефтяных и газовых доходов бюджета. Таким образом, и в дальнейшем ее развитие будет иметь мелкоочаговый характер на фоне экстенсивного хозяйства коренных народностей. Это, впрочем, не означает, что отдельным более плотно засе-ленным очагам, в том числе традиционного этнического хозяйства, не будет уделено повышенного внимания, а их изолированность не будет постепенно уменьшаться.
Внутренняя периферия существенно меньше по площади и часто находится в 1—3-часовой доступности от больших городов, ближе к границам субъектов РФ. Однако само по себе это не уменьшает проблем этих территорий, которые, особенно в Нечерноземье и на востоке страны, все меньше используются и по-степенно выпадают из-под контроля региональных властей. Именно в этих рай-онах заметна зависимость сегодняшнего развития от накопленных в советское время местных проблем — «региональная генетика», как назвал ее А. Н. Пилясов[17]. Вряд ли следует ожидать в ближайшие годы возвращения в депопулировавшие периферийные районы постоянного населения и землеемкого сельского хозяйства. Сохранение части поселений и очагов деятельности в них возможно лишь благодаря внешним импульсам: дачникам и горожанам, перебирающимся в сельскую местность на постоянное жительство, а также поддержке, которую столичный, региональный и иностранный бизнес мог бы оказать некоторым предприятиям, играющим в небольших городах роль локальных точек эконо-мической активности. Однако разрушение местной инфраструктуры по мере угасания постоянной жизни отнюдь не способствует этим процессам. Будущее внутренней периферии неопределенно и во многом зависит от политики феде-ральных и региональных властей.
Южные сельские районы как главная надежда России
Чтобы не заканчивать статью на минорной ноте, в заключение остановлюсь на развитии такого перспективного сельскохозяйственного региона, как юг Европейской России, хотя и здесь существует множество нерешенных проблем.
Несмотря на то что кризис сельского хозяйства 1990-х годов затронул и юж-ные регионы, крупные сельскохозяйственные предприятия здесь в массе своей выжили. Более того, именно в Краснодарском крае и на Ставрополье сохранились лучшие из них, с высокой продуктивностью земель и скота. Главное для края — зерно. Краснодарский край держит в России устойчивое первенство по объемам производства зерна, Ставропольский занимает второе место (рис. 9).
Рис. 9. Регионы с наибольшим валовым сбором зерна в среднем за 2006—2009 гг., тыс. тонн в год. Эти десять регионов дают 54 % сбора зерновых
Рис. 10. Посевная площадь зерновых культур в Ставропольском крае с 1990 по 2010г.
Приведу пример сельского Ставрополья как региона, типичного для юга России. Ярким свидетельством рыночных отношений в сельском хозяйстве слу-жат здесь и большой интерес инвесторов к прибыльному зерновому хозяйству, и активное участие фермеров в агропроизводстве, и расширение посевов зерна (рис. 10). Много здесь и частного скота, особенно в засушливых районах. Однако даже в пределах одного этого региона процессы, идущие в сельском хозяйстве, сильно различаются. Во многом это обусловлено тем, что здесь соседствуют са-мые разные типы ведения сельского хозяйства: от прикубанских районов, где чер-ноземные поля почти полностью распаханы, до прикаспийских полупустынных равнин, занятых пастбищами, и предгорных возвышенностей.
Например, на западе Ставрополья сохранились крупные колхозы, многие из ко-торых не стали менять ни организационную форму, ни название. Распахано 80—85 % территории, и растениеводство вполне рентабельно. В кубанских казачьих станицах проживают от 2 до 10—15 тыс. жителей (в Нечерноземье до этих цифр недотягивают и некоторые города). И даже хутора разрослись до поселков с населением от 100 до 1500 человек, хотя формально и сохранили старое наименование.
Например, в Новоалександровском районе вполне успешные предприя-тия обрабатывают от 3 до 10 тыс. га земли. Они обновили технику, вносят удо-брения и подняли урожайность зерновых культур почти до западного уров-ня — 50—60 ц/га. Всего сельскохозяйственные предприятия или организации занимают около 100 тыс. га пашни. Еще 44 тыс. га используют фермерские хо-зяйства, и 21 тыс. — прочие предприниматели. Это говорит о том, что, несмотря на устойчивость бывших социалистических предприятий, рыночные преобразо-вания идут вполне успешно. Правда, из 1000 фермеров, в основном местных, вы-шедших из колхозов в 1990-х со своими земельными и имущественными паями, реально работают и отчитываются около ста наиболее крупных, остальные сда-ли им свои земли в аренду. При этом есть фермерские хозяйства, вполне сопо-ставимые с сельскохозяйственными организациями, распахивающие 1—2 тыс. га и имеющие 50—80 работников. Неиспользуемой пашни у сельскохозяйственных организаций и фермеров почти нет (
Северо-запад и север Ставрополья — совсем иной мир. Здесь на границе с Калмыкией из-за засушливости и бедности почв — другая структура землеполь-зования, в том числе повышенная доля пастбищ. Поэтому на предприятиях лучше сохранилось поголовье крупного рогатого скота (хотя многие хозяйства переходят от молочного к мясному животноводству, более подходящему для засушливого климата этих мест), а вот число овец уменьшилось в 3—4 раза. Фермеров здесь гораздо меньше, причем русские, как правило, животноводством не занимают-ся — только выходцы из республик Северного Кавказа. Твердая пшеница при экстенсификации и переходе на трехпольную и даже двухпольную систему (с очень большой долей паров) и уменьшении удобрений приносит основную прибыль и позволяет выживать предприятиям.
В центральных, как и в западных районах Ставропольского края очень вели-ка доля распаханной территории: от 65 до 84 %. Но благодаря более засушливо-му климату и меньшей экономической стабильности предприятий приход сюда внешних инвесторов оказался проще. Одни выбирали мирный путь прямого ин-вестирования и покупки предприятия по обоюдному согласию, другие — агрес-сивный захват через скупку долгов и искусственное банкротство. Через процеду-ру банкротства в 1990-х годах прошло здесь большинство предприятий, которые несколько раз меняли собственников и названия. Таким образом, именно в этой части Ставрополья шел активный передел собственности. Связано это с выгодно-стью производства зерна. Ведь банкротят в России отнюдь не тех, кто совсем плох, а, наоборот, тех, чьи активы (в данном случае земля) кому-то нужны. Характерно в этом отношении, что, например, в периферийных районах Нечерноземья мно-гие предприятия накопили огромные долги, пашня заброшена и зарастает лесом, но формально банкротами они не являются, так как пока никому не нужны.
Инвесторы, как и фермеры, привносят в деятельность предприятий гораздо большую коммерческую составляющую, чем руководители старой формации, при-держивающиеся традиционной колхозной системы ценностей. Новые собствен-ники сразу же избавляются от убыточного животноводства, уничтожая в первую очередь поголовье крупного рогатого скота, а затем и овец, и переориентируются на зерновые, подсолнечник, рапс, иногда сою. Предпринимаются, в основном крупными агрохолдингами, скупившими несколько предприятий, даже попыт-ки восстановления или создания с нуля птицеводства и свиноводства. В центре Ставрополья занятость населения также сократилась, многие уехали в города. Это связано с тем, что активная деятельность крупных агрохолдингов, в том числе и московских, имеет двоякий характер: с одной стороны, она способствует увели-чению сельскохозяйственного производства, с другой — менее социально ориен-тирована. А в случае коррупционного сращивания бизнеса с местными властями ситуация становится непредсказуемой и порой криминогенной.
Специфические типы частных товарных животноводческих и овощеводче-ских хозяйств, в которых занято в основном нерусское население, расположены в засушливых и предгорных районах. Крупные предприятия здесь, как правило, распались на мелкие хозяйства, инвесторов мало, разве что из соседних респу-блик. Население выживает, как может.
Усиливающаяся в целом полиэтничность Ставрополья сопровождается яв-ной дифференциацией сельского пространства по национальному признаку. Так, в северо-восточных и восточных степных и полупустынных животноводческих районах доля кавказских народностей увеличивается, и в отдельных селах, в том числе крупных, уже перевалила за половину. Это произошло, в частности, потому, что, ориентируясь в последние два десятилетия на растениеводство, русские про-изводители сами зачастую забрасывали удаленные и неплодородные земли. С дру-гой стороны, в центральном и западном Ставрополье казаки стараются не пускать мигрантов. В сочетании все это усиливает этническое напряжение на юге.
* * *
Кризис сельского хозяйства на внешней и внутренней нечерноземной периферии и относительное благополучие и трансформация предприятий на юге страны ведут к высвобождению работников и увеличению доли реально безработного населения в сельской местности. И хотя официально регистрируется в службах занятости лишь малая его часть, в реальности происходящее стимулирует процессы урбанизации и/ или расширение отходничества, распространенного в России в начале ХХ века.
Природные условия, степень удаленности от больших городов и этнокультур-ные различия вместе создают сложную территориальную мозаику, которая на пер-вый взгляд может показаться абсолютно хаотичной. Однако это не так. В таблице обозначены некоторые закономерности пространственной организации сельской местности в разных макрорегионах страны.
Таблица 1.
Степень влияния разных факторов на пространственную организациюсельской местности
| Нечерноземье | Юг Европейской России и Западной Сибири | Остальные районы Сибири и Дальний Восток |
| Демографические контрасты сильнее природных. Важнейшим является позиционный принцип (удаленность от большого города) | Природные различия важнее демографических. Действие позиционного принципа ограниченно и проявляется в засушливых районах | Демографические контрасты прихо-дят в соответствие с природными. Важнейшим является позиционный принцип (удаленность от большого города) |
| Сельское хозяйство в советское время превысило свои природные и демографические ограничения и сейчас сокращается | Основная сельскохозяйственная зона страны. Агропотенциал развития Юга недоиспользуется | С происходящим оттоком населения деградирует агропроизводство |
| Этнокультурные различия связаны только с мигрантами | Варианты развития сельской местности и специализации сельского хозяйства тесно связаны с этническим составом постоянного населения и мигрантами | Варианты развития сельской местности и специализации сельского хозяйства связаны с этническим составом постоянного населения |
| Лесное хозяйство все больше тяготеет к освоенным зонам и центрам переработки древесины |
| Наиболее интенсивные лесозаготовки тяготеют к районам экспорта древесины |
| Дачное освоение сельской местности горожанами распространяется не только на пригороды, но и на расстояния до 500—700 км от Москвы и С.-Петербурга | Имеет место не только дачное (в пригородах и живописных местах), но и постоянное заселение сельской местности горожанами из других регионов и стран | Дачное освоение сельской местности распространяется на пригороды |