Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 3, 2012
Жители к питанию склонны, однако средств для оного не имеют.
М. Е. Салтыков-Щедрин. Письма к тетеньке
В силу стечения обстоятельств, говоря о Москве, я пытаюсь совместить несколько скверно согласуемых позиций, в чем прочитывается некая параноидальность. В самом деле, как участник группы, разрабатывающей стратегию развития Москвы, я вынужден считаться с умеренным казенным оптимизмом как неустранимым условием заказа. В то же время как в некотором роде специалист в области урбанистики я не могу не видеть, что объем магистральных ошибок, совершенных в советское и, в особенности, в постсоветское время, столь грандиозен, что радикально совладать с их последствиями решительно невозможно. Наконец, как немолодой москвич в четвертом поколении я сознаю тщету иллюзий по поводу того, что мы все — и жители и власти — сколько-нибудь всерьез знаем, с чем, собственно, имеем дело, произнося имя Москва.
Дело не в инвективах. В силу каприза истории избежать фундаментальных ошибок было практически невозможно — что в поздние советские времена, когда сложился строительный комплекс, способный делать только то, что умел, и так, как умел, что в лужковскую эпоху, когда новый догматизм вел к своеобразному пониманию рынка, с эффектами которого нам предстоит жить. Оба периода отмечены равным презрением к знаниям и сходной энергетикой предрассудков. По устремлениям новая московская власть хотела бы оторваться от бремени инерций, однако осмысление природы стратегического дается ей с трудом, и чем ниже этаж огромного бюрократического тела этой власти, тем сильнее противостояние любой серьезной перемене, поскольку будущее для власти — это всего лишь настоящее ее состояние с упованием на больший объем ресурсов. Понять, что стратегия — это прежде всего выбор отказов, действительно нелегко.
Начнем с эмпирики, которую издавна, хотя и несправедливо, принято считать убогой. После детства и юности в переулке между Остоженкой и Пречистенкой, после блужданий по съемным квартирам между Волоколамским шоссе, Уральской улицей и даже Бескудниковым, я имею возможность сорок лет наблюдать с высоты пятнадцатого этажа эволюцию солидного фрагмента московской карты, центром которого является станция метро «Юго-Западная». Именно сюда был нацелен вектор развития Москвы на череде генеральных планов советской эпохи, так что у случившегося только что приращения зоны юрисдикции Москвы солидная предыстория. В этом направлении, после строительства МГУ на Воробьевых горах, системно продвигался набор учебных и научных заведений, а в районе станции «Университет» заложили при Хрущеве новый административный центр столицы государства, которого больше нет. Теперь над основанием этого комплекса высится убогого вида жилой продукт компании «Интеко».
Некая логика в движении на юго-запад, несомненно, была, ведомственное и кооперативное жилье сопровождало возведение институтов, и было бы несправедливым бранить тех, кто мог бы формировать кампусы, но этого не делал. Идеи такой не было, и все учебные или научные заведения планировались так же, как советские заводы: каждое заведение само по себе, за собственным забором, а то, что территория использовалась с редкостным презрением к рациональности, естественно, поскольку для «чуждой» рациональности у нас места не было. В соответствии с железным законом убывания качества в закрытой системе по мере ее ветшания, уровень проектной культуры снижался с каждым десятилетием. У упорно не желавшего окончательно сгнить Запада заимствовали идею микрорайона, но это у них предполагалось локальное сообщество, а у нас оказалось достаточным определить набор обязательного, нарастив при этом емкость школ, детских садов и поликлиник, — отсюда укрупнение микрорайонов и крайне разреженная сеть дорог. У нас ведь не собирались повторять массовую автомобилизацию, и само строительство ВАЗа стало вынужденной мерой, так как иного способа разом перенаправить денежную массу, не обеспеченную широкой гаммой товаров, не нашли. В постсоветское время с бурным нарастанием количества автомашин мина сработала — «оказалось», что плотность дорожной сети в Москве в три раза меньше необходимой.
Прельстившись риторикой «свободной планировки», согласно которой высокие дома должны были выситься на лужайках, омываемые солнечным светом, этот продукт западных мечтателей стибрили и узаконили, вследствие чего зелени в послевоенных микрорайонах стало действительно много. Морочить себе голову глупыми мелочами вроде технологии вывоза мусора и пр. не стали, оценить экономику зеленого строительства не умели — в силу отсутствия экономики при наличии сметной документации. Уже в лужковское время сработала и эта ловушка — ну как было не использовать такие возможности! Соответственно санитарные нормативы освещенности понизили, и приснопамятная точечная застройка вступила в свои права, сопровождаясь бесполезными воплями уплотняемых. Заодно застроили чуть ли не все пустыри, по давним планам отведенные под что-то такое, на что никогда не находилось денег, а поскольку идея публичного блага отторгалась с негодованием, с каждой сотки московской земли решено было выжать максимум денежных знаков…
Вернемся к наблюдениям. Весь финал советской эпохи на «Юго-Западной» был ознаменован заполнением пустых пространств по относительно вменяемому плану, зато после паузы в начале 1990-х последовал квазиурбанистический взрыв. Сначала маленький здешний рынок распух рядами барахла, затем его стали поджимать, пристроив со стороны проспекта так называемый торговый комплекс, на верхнем этаже которого угнездилась шашлычная. Соответственно резко расширился пришлый с Северного Кавказа контингент. Это ведь только в статистической химере существуют некие мигранты вообще — в действительности это три качественно разных слоя. Первый, низовой, — торговцы на рынке; второй, промежуточный, — надсмотрщики в пропорции к продавцам (на глазок) один к десяти. Третий — приказчики, поскольку хозяева здесь не бывают. К числу надсмотрщиков следует прибавить доблестных представителей полиции, которые пасутся здесь постоянно. Вдоль проспекта, но на некоторой дистанции, так что под горячую руку Собянина он не попал, рынок продолжается уже в виде сплошного ряда павильончиков, где торгуют всем, включая краденые мобильные телефоны, и даже есть собственный мини-ломбард. Это даже не Стамбул, это скорее периферийная зона Шарм-эль-Шейха, что в Москве не менее нелепо, чем бутики, которые встроились в фасады вдоль Тверской и по преимуществу ничем не торгуют, будучи встроенными в некие хитрые схемы отмывания денег. Те, кто может покупать, делают это на выезде, те, кто одевается с вещевых рядов, сюда не заходят — тайна прибыльности этих заведений, в которых пасутся скучающе-презрительные продавщицы, заслуживает своего исследователя.
«Юго-Западная» обросла еще несколькими торговыми центрами, различающимися отделкой, но торгуют они одним и тем же. Есть целых две «Шоколадницы» при одном «Кофе-хаузе» и «Макдоналдс». При этом в радиусе трехсот метров можно обнаружить лишь один магазин так называемой шаговой доступности с яростно задранными ценами. О, этот магазин — отдельная баллада. Переходя из
рук в руки, это бывшее советское учреждение торговли долго паразитировало на едином с жилым домом тепловом узле, и попытки дома отсудить уведенные у него денежки были, разумеется, отбиты с уроном. В рамках проигранной кампании мне довелось как-то обнаружить на задах магазина, то есть в «его» части подвала жилого дома, десятка три вьетнамских тружениц, занятых изготовлением подушек. Наконец магазин вошел в систему отношений более высокого порядка, и теперь весь его персонал — из Дагестана. А вот районная поликлиника, куда ходят местные пенсионеры пожаловаться на болезни и развлечься беседами в очереди к кабинетам, теперь полностью укомплектована выходцами из Абхазии. Не без участия районной управы, начальство которой меняло (с повышением градуса) машины как перчатки, прежних дворников-татар смыло, как если б их тут никогда не было, и на их месте вполне беззаветно трудятся таджики… Если набрать на поисковике «этническая карта Москвы», выскочит занятная череда картинок с пояснениями. Беда лишь в том, что это карта 2003 года, составленная по материалам исследований 1999 года. Был грант — было исследование, нет гранта — нет исследования, так что все наблюдения, вроде поиска ответа на вопрос: куда делись китайцы с Черкизона, имеют сугубо частный характер.
Мой наблюдательный пункт позволил не только регулярно фотографировать изменения в панораме (одно без изменений — красивый поначалу огромный кристалл несостоявшегося офиса, теряющий остекление от месяца к месяцу), но и фиксировать в «монаде» двора, где фонари на диагональной дорожке не горят уж много лет, и без того известный демографический спад. Две полянки детских площадок постепенно зарастают, а на только что установленной игровой композиции из цветного пластика замечены в разное время 3 (три!) ребенка. И это на 380 квартир в двух домах! Несложные изыскания позволили определить: в одном только доме функционирует несколько мини-гостиниц (разумеется, без регистрации, поскольку зарегистрировать их в жилом доме нельзя) и постоянно сдаются в аренду около двадцати квартир. Среди старожилов — а дом когда-то формировался зажиточным людом из военных академий и университетской публики — есть несколько тех, кто категорически не желает платить. В теории их можно гнобить по суду, но бухгалтер проживает в этом же доме, председатель не хочет связываться — следовательно, за них платят другие… Одно из гениальных решений еще лужковской администрации — оплата одной консьержки на подъезд за счет городского бюджета, с тем что это одна дневная смена, тогда как основная нужда в слабосильных старушках — ночью, когда в дома прорываются бомжи. О перипетиях со сбором средств на оплату консьержей можно бы написать роман, тогда как отношения выдуманных властями ТСЖ с вполне активными управляющими компаниями — это уже детектив, в основе которого вполне реальные трупы председателей самосозданных ТСЖ.
Убогая эмпирика, но вся забава заключается в том, что она-то, вместе со страданиями автомобилистов и «безлошадных», составляет основную часть городской жизни, категорически затененную в сознании городской власти, собирающей отчеты так называемых муниципалитетов об их скромной деятельности. Попробуйте на досуге просмотреть пяток интернет-сайтов районных управ — немного вам удастся уяснить. Право же, становится понятнее скептицизм градоначальника, глубоко сомневающегося в том, что Москве нужна какая-то там стратегия, когда, словами незабвенного Собакевича, жулик на жулике сидит и жуликом погоняет. Надо надеяться на то, что новой администрации удалось хотя бы отчасти разобраться в таинственной зоне колониальных операций прежнего правительства Москвы на территории России и за ее пределами. Дело непростое — исчезла авиакомпания «Атлант», официально именовавшаяся собственностью правительства Москвы, но что и как обстоит с мраморными карьерами Алтая или с землями в Краснодарском крае, или с приобретениями в Чехии или Черногории, науке неизвестно. Впрочем, весь цирк заключается в том, что мегаполису без стратегии нельзя, потому что латание дыр и импровизации, вроде якобы немедленно необходимой замены километров действительно скверного асфальта непроверенной плиткой, прямым ходом ведут к коллапсу.
Давно известно, что мы пленники слов, но отнюдь не всегда уяснено, до какой степени. Одно из слов, играющих роль магических знаков без внятного содержания, — «город». Одновременно с укреплением национальных государственных систем в семнадцатом веке понятие «город» утратило реальный смысл даже в Западной Европе, тогда как в России, после подавления Новгорода, говорить о городе иначе, чем в казенном понимании места контроля над сельской округой, и вовсе глуповато.
Однако же слово довлеет над сознанием, и мы продолжаем называть городами бесформенные скопления застройки, по инерции именуемые Лондоном, Парижем или Москвой. Если воззвать к остаточному чувству справедливости, то придется признать очевидное: под словами «Париж», «Лондон» или «Москва» подразумевается исторический центр, но отнюдь не безмерное поле ро-хаусов на задах Ливерпульского вокзала, не Сен-Дени и не Южное Бутово. В реальности мы повсюду имеем дело с аморфными урбанизированными территориями, масштаб которых очевидным образом превосходит способность восприятия, доступную ординарным горожанам. Эта их реальная способность с величайшим напряжением позволяет считывать полумиллионное собрание людей как город, но далее простирается поле политических спекуляций на пустом месте.
Эта ситуация универсальна, однако в случае Москвы она дополнительно отягощена ее статусом субъекта Федерации, что создает и вовсе параноидальное расщепление сознания. Москва — губерния, и ее «мэр» — не мэр вовсе, а губернатор, что, среди прочего, позволяет пополнять бюджет Москвы за счет налога на прибыль (если прибыль показывают) и главное — в полном объеме, без изъятий, за счет налога на доходы физических лиц. Поскольку Москва являет собой крупнейшее в стране сосредоточение чиновничества, а все постсоветские годы власть заботилась о доходах чиновников в первую очередь, «городской» бюджет в минимальной степени зависим от деятельности во всех прочих видах. Впрочем, для тех, кто не знает: крупнейший налогоплательщик Москвы — это нефтеперегонный завод в Капотне. О научной публике или о профессуре можно забыть, но «белые» доходы, что в торговле, что в промышленности, не могут восприниматься всерьез, так что чиновники и банковские служащие среднего звена и выше — вот реальная основа благополучия столицы.
При этом на территории, условно именуемой Москвой, сосредоточена также весомая часть общероссийской бедноты, хотя ввиду отсутствия сколько-нибудь достоверной статистики сам черт не разберет, к примеру, сколько здесь владельцев квартир, получающих ренту с недвижимости в формате «серой» арендной платы. Юрисдикция Москвы распространена теперь на внушительную площадь, изъятую из юрисдикции Московской области, однако внутри «старой» границы Москвы огромные территории исключены из ее юрисдикции, будучи отнесены к исключительным правам Федерации. В свое время, под давлением отправленного в отставку градоначальника, в законе об основах местного самоуправления появилась статья об особой форме муниципальной организации в «городах федерального значения», в силу чего каждый десятый гражданин Российской Федерации, будучи зарегистрированным москвичом, оказался лишен права избирать муниципальную власть и хотя бы теоретически влиять на нее. Ну не считать же в самом деле властью трогательные в своей беспомощности муниципальные собрания, над которыми так называемые районные управы высятся, как утесы, хотя сами эти управы являются не более чем низовыми бюрократическими конструкциями, подчиненными другим бюрократическим конструкциям, именуемым префектурами.
Заняться всерьез стратегией развития мегаполиса — значит, во-первых, признать сущее сущим, а во-вторых, назвать реальные проблемы и искать их решения, а не подражать неподражаемому Министерству экономического развития с его нежной привязанностью к так называемым сценариям. Под сценариями без особых затей подразумеваются различия цифровых показателей, взятых, честно говоря, с потолка, поскольку прогнозировать эволюцию глобальной экономики все более затруднительно. Наконец, еще раз повторим: стратегия — это отказ от инерционных схем.
Начнем с отказов. Первый — отказ от унаследованных представлений, будто власть напрямую в состоянии влиять на экономику, науку и культуру во всех ее модальностях — от той, что почитается высшей, до поп-вариантов, в рамках которых Москва в некотором смысле оказалась успешно захваченной выходцами с Брайтон-бич. Второй — отказ от шапкозакидательства, что российской традиции дается с немалым трудом, однако сделать шажок в этом направлении все же необходимо. По совокупности рейтинговых оценок, Москва в сфере экономики имеет треть показателей, характерных для первой десятки городов, но по множеству показателей российская столица занимает позицию ниже 31-го места. В сфере экономики это ВВП на одного жителя, площадь офисов на одного жителя, а также совокупность рисков. Привлекательность потребительского рынка по соотношению цены и качества (33-е место). То же место — по показателям безопасности и спокойствия, по предложению торговых и бытовых услуг, то же место — по загрязнению среды сульфатами и нитратами (по выбросам углекислого газа несколько лучше — 26-е место), по наличию комфортного озеленения в центральной части города. То же 33-е место Москва занимает по критерию удобства передвижения, а в целом достаточно указать на 30-е место по удовлетворенности жизнью.
Уже перечисленное сопоставление явственно указывает выбор основных направлений для постановки стратегических целей. Однако не меньшее значение имеет второй эшелон рейтингов, по которым Москва занимает диапазон 21—30-е места, среди которых — степень обеспеченности продвинутыми кадрами и уровень заработной платы; места среди 200 лучших университетов мира, расходы на науку и технические разработки, привлечение исследователей извне России. В этом же диапазоне — количество международных конференций, общее количество гостиниц, масштаб культурного обмена, средняя стоимость съемного жилья. Здесь же уровень экологической эффективности (от 26 до 28-го места) и плотность остановок общественного транспорта (23-е место).
Имея в виду неизбежную претензию на состязание с мировыми городами первой десятки, необходимо признать, что по совокупности показателей Москва близка к Пекину и Шанхаю в сфере культуры, находясь в одной с ними группе по качеству жизни и несколько уступая обоим по размаху НИОКР и уровню транспортной доступности, а в том, что относится к освоению IT-технологий, входит в одну группу с Сиднеем и Буэнос-Айресом. Для начала не так уж плохо, но что из этого следует?
Вернемся к «Юго-Западной». В полукилометровом радиусе от этой станции метро друг о дружку колотятся более десяти тысяч студентов и тысячи полторы человек профессуры, но кто назовет это место студенческим? В Москве полно учреждений культуры, но площадок незарегулированной культурной деятельности всего несколько: «Винзавод», отчасти «Гараж» и «Стрелка» — вот, пожалуй, и все. Ничего, что хоть сколько-нибудь походило бы на лондонский Сохо или нью-йоркскую Гринвич-вилледж, мы обнаружить не сумеем. Вот тут мы и обнаруживаем не только проблему, но и возможности. Никакими силами московская власть не в состоянии вернуть жизненные силы учреждению под именем «Российская академия наук», но вот отдать всю территорию фабрики «Эйнем» (опять же «Красный Октябрь») артистическому народу под свободное, незапрограммированное освоение, сформировать зону Liberal Arts от Волхонки до Яузских ворот — это власть Москвы сделать может, если сумеет отладить отношения с федеральной бюрократией, которая ничего отдавать не любит.
В наследство от незабвенного команданте московского метрополитена Гаева остался план протянуть красную линию метро до Солнцева. В результате столпотворение автобусов у «Юго-Западной» переместится на несколько километров в сторону Калуги, и из микрорайона Тропарево можно будет выехать на автомобиле, не простаивая четверть часа перед сплошной стеной из автобусов и вылезших из них пешеходов, бредущих к метро. Зато сесть в вагон на той же «Юго-Западной» будет затруднительно. Подлинная драма в том, что, пока товарный транзит через всю европейскую часть страны не удастся отвести от МКАД (а это сотни километров обводов через соседние области и многие миллиарды рублей под распил), существенно ослабить транспортную катастрофу Москвы невозможно. Власти делают что могут, иногда быстрее, чем думают, вследствие чего полосы для автобусов ввели раньше, чем закупили более современные машины в достаточном количестве, чтобы эта полоса была постоянно в работе. В планах властей — наращивание километража все того же злосчастного метрополитена и умножение числа его станций. Однако это даже не полумеры. Магистральная проблема состоит в том, чтобы проложить второй метрополитен без привязки к старинной радиально-кольцевой схеме путей, создать экпресс-линии из области в область через Москву, но мимо ее центрального ядра… Количество нулей необходимых для этого затрат превосходит мои математические способности, однако иного пути нет. И как вообразить признание того факта, что устранить транспортный коллапс возможно лишь через двадцать лет? И какая же власть рискнет объявить, что иного пути, кроме введения дифференцированной платы за парковку, для начала в пределах хотя бы Садового кольца, не предвидится?
Перед властью субъекта Федерации Москва стоит задача, дьявольски сложная в политическом отношении. Приращение территории являет собой скорее обходной маневр, чем решение. Если уж быть последовательными, то надлежало бы начать с признания существования города-региона с населением порядка 17 млн человек, занимающего пространство в радиусе порядка 70 км от Манежной площади. Сказавши А, надлежало бы произнести и Б, то есть признать, что существование Московской области за минусом Большой Москвы противоестественно, а вслед за этим демонтировать область, раздав сегменты «бублика» соседним регионам. Обойти тьму формальных препятствий было бы проще всего, учредив Федеральный округ Москва, тем самым изъяв Большую Москву из обычного административно-территориального деления страны. В принципе ничего невозможного в такой операции нет, но в реальности никто в ближайшее время на нее не пойдет, и тратить место на объяснение нет нужды.
Напротив, теоретически нет препятствий тому, чтобы московская власть развязала себе руки и сняла с себя ответственность за то, чем руководить реально не может, пойдя на радикальную реформу управления. Не ради перестановки клерков как таковой, а затем именно, чтобы отделить возможное от невозможного, а линейное управление — от рамочного регулирования. В самом деле, не во власти администрации Москвы изменить, к примеру, парадоксальную ситуацию, в которой жалованье профессора с докторской степенью в три раза уступает жалованью армейского лейтенанта. Дело, разумеется, не в деньгах только, но и преуменьшать значение всеобщего эквивалента нет оснований. Не во власти этой администрации осуществить перетряску высшей школы, с чем не может совладать и федеральное министерство, и освободить ее от человеческого балласта, накопленного за два десятилетия негативного отбора и понятной жалостливости ректоратов по отношению к людям, которых психологически невозможно выкинуть на жалкое пенсионное существование.
Не во власти этой администрации принудить крупный бизнес к выдвижению реального спроса на инновации, да и где для этих инноваций незанятые ниши в условиях глобального порядка, при котором будь ты трижды российский Эдисон, затраты денег и квалификаций на продвижение продукта непомерно велики, и при попытке работать на свой маленький российский рынок они окупиться не могут.
Ничего нового не сказано, но если признать сущее сущим, то для начала надо расстаться с поползновениями управлять производством и мифическими в нем инновациями, хотя можно оказывать содействие вполне реальной, честно догоняющей модернизации во всем городском хозяйстве. Реализм — жестокая штука, и если ему следовать, то, скажем, на высшую школу Москвы можно оказать только две формы влияния: содействовать формированию университетской среды и выдвигать ей городские заказы на модернизацию городского хозяйства, да и городской среды в целом. Вот на среднюю школу Москва (в теории) может оказать серьезное влияние, сделав шаг от дурацких споров вокруг ЕГЭ к обсуждению переформатирования технологии передачи способности кое-что знать и многое соображать. И на систему работы со здоровьем, а не только с болезнями влияние оказать в принципе возможно, хотя в обоих этих случаях на пути встанут не только федеральные правила игры, но и профессиональные легионы. И на систему ЖКХ влиять можно, хотя бы взяв пример с Петербурга или Перми, где-таки впустили к себе иностранные управляющие компании…
Вот уж на что точно можно оказать влияние, так это на строительный комплекс и на планировочную деятельность, до сих пор целиком от него зависевшую, вследствие чего был упущен отличный шанс увеличить число и частотность улиц в микрорайонах между Третьим кольцом и МКАД. Этот шанс был, когда провозгласили неглупую идею сноса знаменитых пятиэтажек, чем вроде бы намечался переход к вменяемой жилищной политике от жилищной политики столь циничной, что ее можно сравнить с политикой отцов Чикаго или Манчестера середины XIX века, столь энергично описанной у Фридриха Энгельса. Не все ведь даже успели осознать, что именно стало реальностью к середине 1990-х, и только господа Лужков и Ресин, грамотно обменявший часть информации о московских делах на место в парламенте, знают, кто именно был автором гениальной идеи.
Понятно, разумеется, что при высокой инфляции ни об ипотеке, ни о посильных длинных банковских кредитах всерьез говорить было нельзя, но сверхприбыль Москвы, обеспеченная ее столичным статусом, давала возможность обойти это препятствие. При нормальной логике вещей существенная часть этой сверхприбыли могла быть направлена не на популистские прибавки к пенсиям и жалованью сословия бюджетников (их тут же, а то и с опережением съедал рост тарифов и цен), а на грамотную подготовку участков за счет бюджета и на льготы по банковским кредитам. Примерно так мыслил, к примеру, наивный губернатор Белгородской области. Реальная политика, однако, есть искусство упрощения, и упрощение было осуществлено блистательно: все расходы, включая произвольно вздутую стоимость земли и ее аренды, переложили на конечного покупателя, вследствие чего стоимость жилья возросла непомерно для среднего москвича. У девелоперов возник двойной соблазн — во-первых, ориентироваться на богатых, а во-вторых — пуститься в гонку инвестиционного строительства. Стала реальностью ситуация, когда без малейшего риска банки и крупные риелторские компании могли перепродавать друг другу фьючерсы на будущие квадратные метры, взвинчивая цены до небес.
При всем этом гениальность заключалась и в том, что сохраненный в советском своем естестве пул московских домостроительных комбинатов приобрел возможность не только практически в полноте сберечь убогую номенклатуру жилых домов «для бедных», какие в цивилизованном мире не строят уже полвека, но еще и продавать убогого качества полуфабрикат. Это скверно собранные коробки, в ячейки которых покупатель должен вложить бешеные деньги, чтобы превратить их в сносные квартиры. Ну а жилье «для богатых»? Наивность нуворишей, в прежней своей малогабаритной жизни не знавших, что такое комфорт, помножилась на дикость воображения девелоперов, которые в большинстве руководствовались исключительно собственными представлениями о том, что такое «элитное» жилье. Знаю, о чем говорю, поскольку в квартирах класса люкс бывал в Лондоне, Париже и Нью-Йорке неоднократно, и в Москве пытался, среди прочих, безуспешно обучать штаб «Миракс-груп» азам понимания уровней качества жилья.
В районе «Юго-Западной» весь этот вихрь обмана и самообмана, включая «долевое» строительство до и после принятия слабенького закона о нем, я мог наблюдать воочию. Годами сохраняют девственную черноту ночные окна в «элитных» домах — доля «инвестиционных» квартир остается высокой, и нет, наверное, ни одного из крупных губернских деятелей от власти, от бизнеса и от гибрида бизнеса и власти, который не приобрел бы за эти годы квартиру или квартиры в Москве. А уж если добавить к этому недавний трюк с формированием по приказу властей лже-ТСЖ и переименованием ДЕЗов в управляющие компании, то поле для деятельности открывается широкое, а то ведь нескольких председателей реальных товариществ искалечили, а кое-кого просто убили…
В принципе весь этот бедлам можно заставить работать иначе.
Легко себе представить, как этот нехитрый тезис может быть воспринят массивом московской бюрократии, однако же попробуем заглянуть в него поглубже. Включение в черту Москвы вполне дееспособных муниципалитетов Троицка и Щербинки позволяет наконец сломать застарелое табу и задаться вопросом о муниципальном строении субъекта Федерации Москва. Никто в здравом уме не усомнится в необходимости реально централизованных систем жизнеобеспечения, включая все магистральные инженерные сети и дорожные магистрали, однако там, где от магистрали есть отвод внутрь жилых микрорайонов, в принципе должно начинаться вполне самостоятельное муниципальное хозяйство. Весь мировой опыт показывает, что централизованные системы и муниципии вполне нормально сосуществуют, и наличие что 125, что 150 муниципалитетов в пределах одной юрисдикции города или, скорее, города-региона, если речь о мегаполисе, не несет в себе сколько-нибудь существенных угроз. Никто в здравом уме не будет повторять тех благоглупостей, что гремели по Москве в перестроечные годы — достаточно вспомнить претензию Краснопресненского района на суверенитет над воздушным пространством в его границах. Разумеется, необходим укрупненный бюджет, в построении которого не может не происходить известного перераспределения средств между «богатыми» и «бедными» муниципальными районами. Далее, однако, резонно предположить, что утвержденный представительным собранием Москвы бюджет разбивается на общую часть и на бюджеты районов, за соблюдение которых вполне в состоянии отвечать полновесные муниципальные собрания и формируемые ими администрации…
Риски, разумеется, есть, авантюриста или параноика избрать могут, но ведь и средств общегородского контроля предостаточно, и технологии восстановления здравого смысла не вчера отработаны. Важно одно: без этого невозможно преодолеть фантастическое по масштабам отчуждение жителей от как бы своего города, без чего все разговоры о модернизации стоят недорого. Можно себе представить выражение ужаса и негодования на лицах городских чиновников, столь привыкших за годы лужковского правления к тому, что Москва сберегла в неприкосновенности советскую систему управления — такую комфортную для управленцев. Убрать посредничество, навсегда расстаться с противоестественной практикой «приема граждан» — при современной информационной технике у чиновника есть все возможности играть натуральную для него роль привратника при законодательной норме. Правда, при этом нормы должны быть и понятными, и однозначными, и принимать их необходимо по строгой демократической процедуре, а для этого горожане должны взять на себя ответственность.
Подводя баланс в рамках анализа возможного и действительного, нельзя не прийти к простейшему выводу: единственная по-настоящему внятная стратегия Москвы заключается в том, чтобы для начала прибраться и, что называется, вымыть пол. Поднять качество услуг и на порядок повысить качество среды обитания в социальном и предметном смыслах этого словосочетания. Точка. Если этого удастся достичь, то остальное можно нарастить, вернее, можно дать остальному нарасти, будь то активность отечественного бизнеса, привлекательность для бизнеса мирового, наконец — отношение к Москве. Вещь это нематериальная, но очень чувствительная. Если восемь из десяти внешних туристов утверждают, что их нога никогда более не ступит на московскую землю, то за этим тянется череда предсказуемых последствий.
Увеличение зоны московской юрисдикции создает шанс без принуждения и спешки создать стимулы для переселения существенной части московских обитателей за нынешние административные пределы урбанистического образования. Там можно создать качественно новые кварталы арендного жилья — коммерческого, льготного, социального, повысив при этом уровень всех публичных услуг. Там можно создать эффективные бизнес-парки, что вместе с новым жильем открыло бы возможность для некоторого сокращения плотности населения в старой городской черте — это ведь плотность Гонконга! Это не означает пренебрежения к сущему. Разумеется, можно и нужно вычистить участки бывших промышленных предприятий и бывших научных институтов, использовать их не столько для строительства жилья, сколько для расширения набора публичных услуг, включая острую потребность в небольших, часто расположенных парках и скверах, в небольших недорогих гостиницах и хостелах. При этом главное — понять, что при отсутствии теплого моря нарастить поток внешнего туризма возможно только «на плечах» развития системы внутреннего туризма. Перед Россией острейшим образом стоит задача, которую отлично понимали еще отцы американской республики — Building the Nation — создание Нации.
Совсем не случайно скучный Вашингтон является крупнейшим туристическим центром США. Давно работает машина поддержания потока, в котором каждый американец, независимо от цвета кожи и уровня образованности, должен своими глазами увидеть Конституцию США в здании архивов, поглазеть на интерьеры Белого дома, пройти на галереи здания конгресса, подняться на вершину обелиска Вашингтона и постоять у мемориалов Линкольна и Джефферсона. Вот уж что необходимо России, так это принятие государственной программы, в которой визит в Москву стал бы непременным элементом школьного воспитания. Без прямой поддержки федеральной власти эта задача невыполнима, но без активнейшего лоббирования этого сюжета Москвой тоже сделать ничего нельзя. Этому сюжету легче всего найти массовую поддержку, и его продвижение могло бы стать основанием реальной системы развития национального туризма, которая в дальнейшем может послужить формированию географического «всеобуча», шаг за шагом расширяя список мест, в которых нельзя не побывать российскому гражданину.
Пишешь наибанальнейшие вещи, очевидные для обывателей западных мегаполисов, и при этом понимаешь, что… скорее всего — не в этой жизни… По причинам, обсуждать которые скучно. Однако же выполнять подряд надо честно.