Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 6, 2005
| Постановление Правительства Российской Федерации от 30 сентября 2005 г. № 590 «О создании федерального государственного учреждения “Аппарат Общественной палаты Российской Федерации”» Опубликовано 4 октября 2005 г. «…На государственную финансовую поддержку некоммерческих организаций выделяется 500 млн рублей…» Поправка в закон о Федеральном бюджете, принятая ГД РФ 18 февраля 2006 года по инициативе фракции «Единая Россия» «Мы считаем, что государство должно финансировать институты гражданского общества», — заявил журналистам вице-спикер Госдумы, член фракции «Единая Россия» Вячеслав Володин». http://www.newsru.com/russia/18nov2005/polmilliarda.html «Сегодня масштабы и степень влияния коррупции на различные стороны жизнедеятельности государства и общества не только угрожают внутренней безопасности страны, но и наносят существенный ущерб авторитету России», — заявил Нургалиев в пятницу на расширенном заседании коллегии МВД. |
Гражданское общество как умозрение
При анализе нашего гражданского общества волей-неволей приходится решать разноуровневые задачи: применять понятийный аппарат стандартной теории к описанию далеких от «стандарта» отношений между людьми, институтами и организациями в российской социально-политической системе и одновременно фиксировать те феномены, которые или ускользают из описания в терминах этой теории, или описываются явно неадекватно.
Впервые термин «гражданское общество» был введен Гегелем в его работе «Философия права». Гегель предложил рассматривать общество как диалектическую совокупность отношений между семьей, гражданским обществом и государством[1].
Согласно великому философу, гражданское общество есть множество граждан государства (членов семей), взаимодействующих между собой вне семьи с целью удовлетворения своих общих — своекорыстных — интересов. Государство — по Гегелю — есть синтез семьи и гражданского общества, а само гражданское общество возникло из диалектических противоречий между семьей и государством. И если следовать классику, то ничего такого уж хорошего в гражданском обществе нет, ведь в нем манифестируются корыстные интересы частных лиц, которым тесно в семье и в государстве.
Оценки гражданского общества со времен классика немецкой философии полярно изменились. В традициях политического либерализма рассматривать государство как вселенское, но необходимое зло. Государство ограничивает свободу, плодит агрессию, бедность, социальные пороки, а гражданское общество выступает за свободу и против агрессии, оно заботится о бедных и обиженных судьбой. Гражданское общество противостоит государству: как добро противостоит злу, а свет — мраку[2].
Исходная неполнота и спекулятивность понятийного аппарата теории гражданского общества, которой руководствуются политики в своих усилиях по строительству гражданского общества, позволяет усомниться в адекватности ее основных различений, и следовательно, в ее общей адекватности.
Гражданское общество и его организации
В политических дискуссиях о проблемах гражданского общества в России доминирует один мотив: в России слишком громоздкое государство и слишком слабое гражданское общество. Без сильного гражданского общества не может быть реально сильного государства. Поэтому для процветания страны надо укреплять государство, делать его более компактным (строить вертикали власти), а наше гражданское общество надо развивать по примеру тех стран, где гражданствен ность сильнее. В качестве образца для подражания берутся европейско-американские гражданские общества, в которых есть сильные организации гражданского общества, решающие проблемы граждан силами самих граждан — без участия государства или с его минимальным участием.
Развитие гражданского общества в России, согласно доминирующему мнению, невозможно без импорта его образцов, осуществляемого сейчас иностранными организациями гражданского общества (в том числе оказывающими финансовую и организационную поддержку собственно российским организациям). Но в нашей стране, как считают политики и чиновники, нужно создавать отечественные образцы гражданских взаимодействий, в частности, как воплощений «национальной идеи» (которая много лет, оказывается, скрывалась от агрессивного государства в русском языке, в традициях, или, по версии некоторых идеологов, в «зонах»). Для этого в бюджете России в 2006 году выделяется 500 млн рублей.
Однако почти двадцатилетний опыт импорта и самопальной разработки гражданско-правовых отношений показал, что организации гражданского общества, созданные государством или сделанные по внешнему образцу, выживают только при постоянной внешней же финансовой и организационной подпитке, не врастают в наш быт.
Но нельзя сказать, что их существование совсем уж никчемно. Наши граждане научились использовать отечественных и зарубежных благодетелей «конкретно», обращая разного рода помощь в свою пользу. Они прибедняются перед иноземными и отечественными организациями гражданского общества — точно так же, как прибедняются перед чиновниками, чтобы получить какое-то благо: грант, связи, юридическую помощь, — которым может наделить благодетель. И естественно, они хотят, чтобы халявы было побольше, а выбор побогаче.
За последние десятилетия государством зарегистрированы сотни тысяч разного рода общественных организаций. Часть из них выполняет функции, которые нормативно приписываются организациям гражданского общества. Это организации, может быть, и не всегда зарегистрированные, но вполне действенные и не публичные. И уж совсем не политизированные. Другие организации, как замечено Л. Петровой[3], даже возникнув самочинно, вскоре превращаются в аналоги подразделений государственного аппарата с их формальной иерархией, выполняющие прописанные государством функции. Если организация гражданского общества учреждается государством, ее превращение в госконтору происходит в момент организации, что усиливает сетования организаторов на слабость гражданского общества и стимулирует еще бoльшие государственные усилия по его развитию. Заклинания на тему необходимости и важности развития гражданского общества стали общим местом публичных выступлений политиков и чиновников.
Показательно, что российский бизнес практически незаметен в финансировании имитационных организаций гражданского общества, хотя в частном порядке предприниматели весьма охотно и обильно финансируют разного рода гражданские инициативы. Предприниматели научены опытом Ходорковского, следовавшего импортным стереотипам не только в организации своего бизнеса, но и в выстраивании отношений с организациями гражданского общества.
Тем не менее, нефункциональность построенных по внешнему образцу организаций гражданского общества вовсе не равносильна отсутствию собственно гражданского общества. Вполне вероятно, что наше гражданское общество так устроено, что отторгает чужеродные организационные формы.
Российский феномен — неорганизованное гражданское общество
Если следовать Гегелю, не может быть современного общества без семьи, гражданского общества и государства. Если есть государство и семья, то есть и гражданское общество. В России гражданское общество несомненно есть. Однако оно принципиально отличается от тех, к которым привыкли исследователи. Оно не организовано, хотя всепроникающе и богато возможностями для решения многих проблем, которые, если следовать логике отечественных теоретиков, порождает государство своим гражданам и их семьям.
Сильное и совсем не стремящееся организовываться гражданское общество — специфика России. Его существование (как повседневных отношений землячества, соседства, родства, этнической и конфессиональной принадлежности, и т. д. и т. п.) столь же несомненно для автохтонов, как существование специфической российской семьи и российского государства. Его феномены иногда демонстративны и грубы, чаще привычны и незаметны. Однако наши граждане, особенно причастные к импорту общественно-гражданских стереотипов и к бюджетным НГО, не хотят называть обыденные и общераспространенные отношения гражданским обществом, язык не поворачивается. Ведь гражданское общество — это что-то такое большое и светлое, чего «у нас» нет, но есть «у них».
Солидные люди прогрессистских воззрений предпочитают не замечать обычные проявления гражданственности, считая их неприличными, негражданскими — в привычном для них значении этого понятия. Государство, по их мнению, несет ответственность за такие массовые модели поведения, как «откос» от призыва в армию, «крышевание», уход от налогов, разного масштаба воровство («нецелевое использование») бюджетных денег и госимущества, готовность брать и давать взятки. Они внутренне не могут принять, что именно в «негативе» манифестируются наши отечественные общественно-гражданские отношения.
Я считаю, что «негатив», о государственной этиологии которого не устают рассуждать сторонники имитационного развития гражданского общества, есть результат взаимодействия неорганизованного (и не нуждающегося в организациях) гражданского общества и несуразно организованного государства. Чем активнее государство строит свои вертикали власти (и НГО, вписанные в эти вертикали), тем бoльшие ресурсы вкладывают члены гражданского общества (которые могут быть сами высокопоставленными чиновниками) в нейтрализацию устремлений государства.
Неорганизованное гражданское общество — оборотная сторона всеорганизующего государства. Причем зависимость гражданского общества от государства критическая, как и зависимость государства от гражданского общества. Никакая государственная инициатива не реализуется, если при этом не учтены частные, общественно-гражданские интересы чиновников. Тому свидетельством неудача десятков реформ в постсоветской России. И мало какой частный интерес может быть удовлетворен без участия государства: без пролоббированного закона, взятки чиновнику, «отката» силовикам или «распила» бюджета между бизнесами структур, в которые в той или иной форме входят министры, депутаты и генералы — как члены гражданского общества.
Отношения между государством и гражданским обществом примерно такие же, как отношения между изображениями на аверсе и реверсе монеты. Если смотреть с одной стороны монеты, например с той, на которой написано «государство», то гражданского общества не разглядишь, видна будет только коррупция. Если смотреть со стороны гражданского общества, то не видно государства, оно распадается на плохих и хороших чиновников, с помощью которых можно — или нельзя — «решать проблемы». Государство и гражданское общество находятся в разных социальных пространствах. И люди, преследуя свои цели, используют государство как средство для их достижения, быстро научаясь «наваривать» на государственных ограничениях на деятельность.
Но «физически» гражданское общество и государство реализованы в нашей стране в одном материале и не могут быть разделены — в рамках применяемой теории. Это признак того, что используемая политиками теория, несмотря на то что ее базовые объекты (государство и гражданское общество) вроде уже стали самой реальностью, не вполне адекватна.
Институты гражданского общества
Российское гражданское общество по эффективности в решении проблем своих членов, степени ситуативной связности между гражданами и типам решаемых задач гораздо мощнее (если так можно говорить), чем организованные гражданские общества.
Такая эффективность достигается за счет уникальной институализации. Существуют общераспространенные и устойчивые институты гражданского общества: домашнее или ресторанное застолье, баня с девочками и без, охота и рыбалка, самодеятельные клубы (такие как игра в футбол по субботам у чиновников мэрии Москвы), совместный отдых, дачные сообщества. В последнее десятилетие весьма значимым институтом гражданского общества стало конфессиональное общение. В ходе коммунальной революции формируется институт «жильцов одного дома». В российской провинции роль институтов гражданского общества иногда выполняют офисы политических партий, если через эти партии можно «решать проблемы». И сами политические партии являются скорее элементами нашего гражданского общества, нежели политическими организациями.
Совершая религиозные обряды, выпивая, развлекаясь, постреливая по птичкам, парясь и сплетничая о том, кто, сколько и за что берет, люди ищут, и, как правило, находят, «выходы» на чиновников, которые помогут им минимизировать налоги, выиграть тендер, получить землю под застройку, устроить родственника в «элитную» клинику, освободить сына от призыва в армию, пристроить дочь в приличный вуз, вернуть изъятые ГАИ документы на машину, закрыть уголовное дело на партнера или организовать наезд силовиков на конкурента. В каждом поселении — за исключением выморочных, где не представлено государство — есть свой приход, своя баня, свой ресторан, на худой конец клуб, в которых собираются люди, решая проблемы удовлетворения своих потребностей за счет материальных и административных ресурсов, номинально принадлежащих государству.
Институализированное, но неорганизованное — и не поддающееся организации — гражданское общество существует везде, где есть люди. В то же время гражданское общество нигде — так как нельзя в каждом конкретном случае указать на устойчивую организацию, в которой гражданские отношения реализуются. Оно бесформенно. На виду только по видимости нейтральные институты застолья, бани, ресторана и «элитного отдыха», покушаться на которые решался только Ю. В. Андропов — единственный, наверное, государственный деятель, понимавший смысл советских гражданских ритуалов и утверждавший, что мы не знаем страны, в которой живем. И если господин Володин, цитируемый в начале статьи, не оговорился и не путает организации гражданского общества с его институтами, то полмиллиарда бюджетных рублей будут потрачены целевым образом: на обустройство бань, клубов и ресторанное застолье.
При попытках внешней, исходящей от государства организации суть гражданских отношений исчезает, жизнь уходит, остается нефункциональная форма: захиревший приход, холодная баня, пустой ресторан, запущенный клуб. Институты гражданского общества при этом перемещаются в другие места, в другие бани и рестораны или в подвалы и котельные.
При внешней бесструктурности наше гражданское общество стратифицировано неявной, но жесткой иерархией его институтов: во многие клубы-бани не пускают с улицы, туда можно попасть только по знакомству-рекомендации. Туда приглашают, и туда стремятся люди, желающие «решить проблему». Сообщество людей одного прихода, одного ресторана, бани-бассейна-спортивного клуба, наконец, одной квартиры или дачи, хозяин которой публично активен, достаточно закрыто, чтобы создать для тех, кто туда не попадает, ощущение ущербности и желания попасть. Или наоборот, ощущение выделенности — превосходства у допущенных.
При этом сам факт существования института с ограниченным доступом служит основанием для гипотез о том, что именно там, в этом ресторане, этой бане или клубе собирается какая-то мафия, которая и управляет государством. Совокупность мифов о мафиях и их локализациях составляет содержание слухов и сплетен — общественного мнения нашего гражданского общества.
Гражданское общество и коррупция
Существует универсальное объяснение хронических неудач в реформировании чего бы то ни было в нашей стране: коррупция. Коррупция — это совокупность инструментов, выработанных за время существования российского реформаторства, позволяющая гражданам по крайней мере со времен Петра Великого нейтрализовывать реформаторские новации государства. Именно коррупция позволяет людям жить в условиях, когда государство пытается разными способами загнать их в рамки, определяемые из самых благих, но абстрактных (в гегелевском понимании абстракции) предположений и намерений.
Наша коррупция — это система действий членов гражданского общества, позволяющая им добиваться своих целей вопреки государственным нормам, правилам и законам и использующая чиновников — работников государственного аппарата для удовлетворения своих потребностей. И симметрично, использование государственными людьми служебных возможностей для удовлетворения потребностей: своих, своих родственников, своих знакомых, знакомых знакомых, рекомендованных знакомыми и пр. Ведь государственные люди такие же члены гражданского общества, как и простые граждане, и в полной мере используют его возможности для достижения своих целей.
Государство пытается нейтрализовать коррупцию. Для этого оно создает разного рода организации, которые должны с ней бороться. В том числе и организации гражданского общества. Однако эти организации, если через них можно «решать проблемы», очень быстро превращаются в конторы, которые плодят коррупцию. А если проблемы в них решать нельзя, то и значение этих организаций нулевое. Борясь с коррупцией, государство по сути борется с гражданским обществом. И наоборот, избирательно поддерживая организации гражданского общества, государство плодит коррупцию.
Формы проявления гражданственности меняются по мере изменения государства. Каждому историческому этапу развития государства соответствует свой тип гражданственности. И своя форма коррупции. В феноменах коррупции — с моей точки зрения — проявляется устройство нашего гражданского общества.
Борьба с коррупцией как борьба с гражданским обществом
Каждое новое поколение российских реформаторов ставит своей целью процветание государства, его всестороннее развитие и усиление присутствия в мире. Мечта большинства реформаторов — воссоздание Третьего Рима, новой «либеральной империи», — чтобы иностранцы относились с уважением, а лучше бы боялись. И незадача — каждый раз достижению великой цели мешают, в основном, собственные граждане, которые, даже будучи построены в колонны, находят способы обратить ресурсы, предназначенные для больших государственных дел, в маленькие, но свои собственные, частные блага.
Строительства государства у нас в стране чаще всего сопровождаются борьбой с гражданским обществом. Репрессии бывают разные, иногда масштабные, как в 20–40-е годы ХХ века, чаще какая-то кампания: борьба с несунами, расхитителями госимущества, взяточниками, за возврат НДС при экспортно-импортных операциях, с «оборотнями в погонах» и без погон, и т. п. Государство формирует в ходе оперативно-следственных мероприятий группы из людей, связанных по жизни чаще всего ситуативно и сходных в том, что они занимаются чем-то, в данный политический момент неугодным государству. Дела по таким «группам» имеют свойство разваливаться в суде. Естественно, если суд не «басманный».
Сталинские репрессии, к примеру, были направлены на ликвидацию сословий имперской России, противодействовавших строительству социализма. В публичном поле эти репрессии были представлены как тщательно отрепетированные процессы над разного рода антипартийными блоками. Эти процессы завершали ликвидацию инфраструктуры имперского гражданского общества, еще существовавшей тогда в СССР.
После сталинской децимации «с чистого листа» была создана полностью огосударствленная система общественных организаций советского общества с его институтами партийной социализации и множеством «общественных организаций»: комсомольских, пионерских, профсоюзных, профессиональных. А собственно гражданское общество было атомизировано. Поиск групп с общими гражданскими интересами (а чаще организация таких групп агентурными методами) и демонстративная их ликвидация были одной из задач органов государственной безопасности СССР.
Трансформации советского режима, обычно сопряженные с персональными изменениями на вершине партийной иерархии, сопровождались репрессиями, направленными на ликвидацию «антипартийных» групп, классов, сословий. В постсоветской России мало что изменилось. Гонения на членов «семьи» и «олигархов» сопровождали последнее изменение власти в России. Причем принадлежность к этим группам определялась из соображений политической целесообразности. А разговоры о том, что «питерских будут гнать», — лейтмотив бытовых бесед на тему «Что же будет в стране после выборов 2008 года».
Государство не может интерпретировать гражданскую активность людей как адекватную своим задачам. Оно ввело в корпус права такие понятия, как теневая экономика и организованная преступность, и преследует своих граждан за действия, которые самими гражданами рассматриваются как вполне естественные, привычные и необходимые для жизни или для выживания. Ведь если верить обитателям российских «зон», большая их часть сидит «ни за что».
Граждане, в свою очередь, интерпретируют активность государства как репрессии, направленные на то, чтобы ограничить их в достижении своих целей, загнать их общественно-гражданскую активность в предписанные государством рамки.
Постоянная государственная забота о благе народа не позволяет людям жить так, как они хотят, как привыкли жить при предыдущих правителях, научившись методом проб и ошибок нейтрализовать благие намерения очередного поколения реформаторов. В результате граждане не очень довольны властью-государством, а государство недовольно людьми, которые занимаются «черт знает чем», коррумпируя чиновников, а не выполняют очередную программу переустройства всего и вся.
Можно сказать, что государство и гражданское общество пересекаются в области, описываемой Уголовным кодексом, так как практически любую гражданскую активность можно при желании следователей интерпретировать как нарушение законов и превратить в эпизод уголовного дела. Навыками конструирования уголовных дел из произвольных фрагментов нашего российского бытия оперативники и следователи силовых структур овладевают в профессионально младенческом возрасте. Ведь в самом обычном и повседневном взаимодействии гражданина и нашего государства можно изыскать состав преступления: по указанию начальства или просто для улучшения отчетности. «Эпоха компромата» конца ХХ века, когда конструирование уголовных дел на основе газетных публикаций и телевизионных репортажей стало элементом публичной политики, продемонстрировала высочайшую согласованность нашего государства и нашего гражданского общества в области изобретения мафий, оргпреступных группировок, заговоров и прочих мифических сущностей.
Государство борется с коррупцией — гражданским обществом, вводя дополнительные ограничения на деятельность и связи чиновников, повышая им должностные оклады, давая льготы. Однако никакое повышение окладов не может нейтрализовать «чисто человеческие» просьбы порадеть родственнику, сокурснику, сослуживцу, односельчанину или единоверцу, особенно если эти просьбы сопровождаются «барашком в бумажке». Уголовное преследование взяточников и посредников, борьба с так называемой «организованной преступностью в сфере экономики» и пр. ведет, как показывает плохо освоенный политиками и законодателями опыт, только к увеличению тюремного населения, а также размеров взяток, «откатов» и «распилов»[4].
Такие отношения между гражданским обществом и государством делают крайне проблематичным существование собственных организаций гражданского общества. Когда государство ослаблено после провала очередной перестройки или ускорения, возникает множество разного рода имитационных организаций, в основном на импортные деньги. Когда государство укрепляется, оно предпринимает усилия по ограничению деятельности таких организаций, а в пределе — для их ликвидации. Ведь деятельность этих организаций — в том случае, если их возникновение не инспирировано государством — расценивается чиновниками как потенциально противоправная и антигосударственная.
Члену нашего гражданского общества гораздо эффективнее и безопаснее действовать в одиночку, используя связи и знакомства, чем оказаться в составе «организованной преступной группировки», созданной по воле следователя или его начальников. Попробуй потом суду докажи, что это была организация гражданского общества, а не банда. Общеизвестно, что индивидуально с чиновниками, ментами и прокурорскими почти всегда «можно договориться», если ты нормальный член нашего гражданского общества. Так что организациям этого общества просто нет места в нашем сегодняшнем мироустройстве, особенно на этапе укрепления государства.
Изучение коррупции как изучение гражданского общества
Существующие методы изучения коррупции исходят из ее понимания как функции «плохого государственного устройства» и основаны по большей части на опросах чиновников и населения. Обычно описание коррупции сводится к выяснению того, кто, где, сколько и в каких формах берет. Однако такое знание мало дает для понимания места коррупции в жизни страны и ее значения для социальной динамики.
Описание гражданского общества — это описание способов преодоления государственных ограничений — запретов, не позволяющих получить то, чего людям надо, привычным образом. Ведь обходные пути, блат, институт знакомств и связей, кумовство, корпоративность, землячества описаны в основном публицистически или криминологически, но не социологически[5]. Не описаны инсти туты гражданского общества: рестораны и бани, клубы и приходы, гаражные сообщества и товарищества собственников жилья, а также многое другое, существование чего и представить, живя в Москве, невозможно.
Особый интерес, с моей точки зрения, представляет изучение экономики и финансовой системы отечественного гражданского общества. Не так давно общественно-гражданской альтернативой рублю была «бутылка». В постсоветском гражданском обществе альтернативой рублю стала «у. е». Отношения между рублем и «у. е.» (в чем люди хранят сбережения — рублях или долларах, какие сделки осуществляют в рублях и в «у. е», и т. п.) можно рассматривать как индикатор степени проникновения общественно-гражданских отношений в государство. Об уровне коррупции, например, можно судить хотя бы по тому, как часто чиновники в своих публичных выступлениях и официальных текстах используют для оценки состояния отечественной экономики «у. е.».
Есть, с моей точки зрения, параллелизм между импортом реформистских идей и импортом исследовательских методов, концепций и интерпретационных схем. Заимствование очередной реформаторской идеи — чаще всего по инициативе какой-нибудь богатой международной организации вроде МВФ и Мирового банка, поддержанной правительственными реформаторами — и попытка ее реализовать заканчивается обычно «распилом» соответствующего бюджета. Параллельно с идеей заимствуются и теории, в рамках которых оценивается ход реформирования, и формируется пул соответствующих экспертов. Реформаторская идея вместе с статусными реформаторами и бюджетными деньгами рано или поздно уходит в небытие, а импортная теория остается — вместе с экспертами-специалистами по ней, не имеющими в нашей стране предмета[6]. Большая часть политологического и социологического знания состоит из таких заимствованных фрагментов теорий, отрубленных, но еще шевелящихся хвостов неудачных экспериментов по построению социализма и капитализма.
Сформировано уже четвертое, наверное, поколение российских социологов и политологов, специалистов по предметам несостоявшихся реформ. Их научные труды нужны, вероятно, только для демонстрации того, что «у нас» все не так, как «у них», все плохо. И наши бедные беднее их бедных, и наши богатые просто бандиты и «новые русские», и политические партии у нас не тем концом делаются, и экономика совсем даже не экономика, а недоразумение. И вообще, к востоку от Брянска настоящей жизни — такой, как в местах, откуда импортированы теории, нет. Импорт исследовательских онтологий стандартов и техник исследования, воспроизводство на отечественном материале интерпретационных схем, разработанных какими-нибудь «экспертами мирового банка», плодит социологический шум, такой как результаты политически акцентуированных исследований коррупции.
Мне кажется, что без ревизии базовых различений модных у нас социологических и политических теорий, без внятного и бесстрастного описания реалий нашей обычной жизни в терминах, адекватных этой жизни, мы не сможем выйти из нынешней, мягко говоря тоскливой, ситуации. Невозможно сформулировать мало-мальски операционализируемую задачу по исследованию нашей социальной системы, если нерефлексивно относиться к базовым различениям заимствованных теорий и интерпретации нашей жизни в терминах этих теорий. Особенно если эти теории принимаются политиками как основание для очередной реформаторской эпопеи по типу «сделаем как за границей».
* * *
Больше всего проблем возникает у граждан нашей страны, когда государство начинает заботиться о благе народа в целом и безуспешно пытается обеспечить народ тем, что государство в данный момент считает ему нужным. Потребности граждан или больше, чем положено им государством, или другие, принципиально неудовлетворимые сложившейся системой государственного патернализма. Граждане государства, конечно, берут медицинскую, образовательную или собесовскую «халяву», привыкают к ней и воспринимают ее раздачу как обязанность государства. Они хотят, чтобы разного рода льгот, бесплатного образования и медицины было больше и чтобы качество ее было лучше.
С другой стороны, общеизвестно, что наша медицина не лечит, школы и вузы дают диплом, а не образование и что на пенсию не проживешь. И не безосновательно кажется, что по-другому в предвидимом будущем уже и не будет. Поэтому члены нашего гражданского общества заботятся о себе сами и методом проб и ошибок формируют стратегии поведения, позволяющие перенаправить компоненты государственного патернализма (полученные ими как гражданами государства) на приобретение того, что они считают действительно нужным. Люди предпочитают доплачивать за обучение, лечение и копят «у. е.» на старость, используя предоставляемые государством блага как само собой разумеющийся ресурс, гарантированный властью[7]. И если государство нарушает негласный социальный договор, по которому оно гарантирует некий минимум потребления, то реакция людей становится непредсказуемой. Государство для гражданского общества не более чем субстрат, источник необходимых питательных веществ, на котором оно произрастает.
Мы, члены нашего российского гражданского общества и граждане государства, если следовать теории, коррупционеры по факту жизни в России, даже если не несем скрепок с работы, не берем взяток и не откупаемся от гаишников. Потому что в рамках нашего гражданского общества мы «решаем проблемы», созданные неуемным стремлением политиков и чиновников возродить империю, построить социализм, капитализм, социальное государство, гражданское общество, местное самоуправление и сделать в России так, как в США, Германии, Чили, Китае или Португалии.
И так было ведь во все времена, если судить по нашей специфической российской сатире и по анекдотам. Так было при Фонвизине и Салтыкове-Щедрине, Зощенко и Райкине, при Жванецком и Задорнове, выражавших кто текстом, кто мимикой и жестом парадоксальность связей между российским государством и гражданским обществом. Не случайно, что сейчас в народе особой популярностью пользуются сюжеты об особенностях институтов нашего гражданского общества, нашей национальной охоты и рыбалки.
Смотреть эти сюжеты смешно. Отстраненность и ирония при включении в нашу многозначную реальность необходимы хотя бы для того, чтобы не стать записным правозащитником или диссидентом. Но потом, после просмотра и смеха сквозь слезы, надо ведь идти «решать проблемы». В натуре. И, казалось бы, далекие от жизни рассуждения о государстве и гражданском обществе обретают очень конкретную форму неразрешимых — в этой теории и в основанной на ней практике — противоречий между предпринимателем и пожарным инспектором, между чиновником и пенсионером, между преподавателем и студентом, между врачом и больным.
Как видно из предыдущего, описание российского общества, исходящее из представлений о слабом гражданском обществе, приводит к парадоксам: вроде бы государство есть, хотя и громоздкое, но в общем-то его и нет. Вроде бы гражданского общества нет, но, с другой стороны, оно есть. И еще какое. Коррупция плоха, но ведь только она связывает наше вроде бы государство с нашим вроде бы гражданским обществом в нечто такое, в чем нам приходится жить. Значит, не верна исходная теория, которой руководствуются политики и чиновники.
[*] Статья печатается в авторской редакции.
[1] «Гражданское общество есть дифференциация, которая выступает между семьей и государством, хотя развитие гражданского общества наступает позднее, чем развитие государства; ибо в качестве дифференциации оно предполагает государство, которое оно, чтобы пребывать, должно иметь перед собой как нечто самостоятельное. Гражданское общество создано, впрочем, лишь в современном мире, который всем определениям идеи предоставляет их право» (Гегель Г. Философия права. М., 1990. С. 228).
[2] «Государство, стремящееся подмять гражданское общество, уничтожает, прежде всего, основы личной независимости подданных — гражданские свободы, рынок и частную собственность, закрепощает граждан вплоть до запрета им свободно выбирать места жительства и работы. Подавляются каналы обратной связи, всякое инакомыслие, и с особой яростью — пресса и правозащитное движение. Подкупаются деньгами и синекурами депутаты, судьи теряют независимость и низводятся до уровня обыкновенных государственных служащих. Адвокатура превращается в подконтрольный государству (как правило, Министерству юстиции) орган; адвокаты, наряду с прочими чиновниками, присягают на верность государству. Разводятся ручные “правозащитники”. В крайнем своем выражении “победа” государства означает полную ликвидацию легального гражданского общества, прозябание его в теневых формах (черный рынок, например). Гражданское общество самодостаточно; оно совокупность отношений людей как участников рынка товаров и услуг, собственников, партнеров, конкурентов, соседей, членов общественных объединений и движений, церквей, землячеств, кланов. Институты гражданского общества властью не обладают, однако оно стихийно порождает правовую систему, которая впоследствии получает наименование “естественного права”. Для гражданского общества характерна, по выражению Т. Гоббса, bellum omnium contra omnes. Конфликты разрешаются в рамках гражданского общества и его организованных элементов приватным образом, например, частными (третейскими) судьями. Поединки, воровские сходки и суды чести — также суть экзотические формы саморегуляции гражданского общества» (Пашин C. Государство и гражданское общество, или Игра в орлянку // Индекс/Досье на цензуру. 16/2001).
[3] Петрова Л. Ненаучные заметки о некоммерческих организациях // Пчела [СПб]. 2005. № 44.
[4] Если верить оценкам демографов, цена социалистического и капиталистического реформаторства весьма велика — сотни миллионов потерянных и несостоявшихся жизней (Демографическая модернизация России, 1900–2000 / Под ред. А. Г. Вишневского. М.: Новое издательство, 2006). Кроме того, диктуемые институциональной организацией гражданского общества формы поведения (перманентная алкоголизация, легализованное блядство и пр.) весьма негативно сказались на семье и социализации детей.
[5] М. Соколовым введено, а А. Приваловым активно используется понятие взяткоемкости как суммарной характеристики барьеров, которые надо будет преодолеть после вступления закона в действие для достижения какой-то экономической цели. Это понятие вполне операционализируемо и может быть использовано для исследования реформ законотворчества, а также способов, которые вырабатываются в обыденном поведении членов гражданского общества для нейтрализации реформистских устремлений [http://www.globalrus.ru/all_actions/moscow/134429/, http://www.bankr.ru/doc/462/].
[6] Вместе с идеей создания в России местного самоуправления, например, были заимствованы и теории местного самоуправления, которые не имеют никакого отношения к той реальности, которая сейчас возникает в ходе муниципальной революции.
[7] Объем социальных гарантий, предоставленный государством, весьма велик. Только для компенсации потерь при монетизации льгот бюджет израсходовал сотни миллиардов рублей, так что весь объем располагаемых льгот даже трудно себе представить [http://www.dcenter.ru/1/files/46/50/172.pdf].