Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 3, 2005
В феврале 1838 года Дмитрий Гаврилович Бибиков (1792–1870), в 1837–1852 годах генерал-губернатор киевский, подольский и волынский, получил послание за подписью шефа жандармов и главноначальствующего Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии графа Александра Христофоровича Бенкендорфа[1]:
Секретно
Милостивый государь,
Дмитрий Гаврилович!Доходит беспрерывно до моего сведения, что в Киевской, Подольской и особливо в Волынской губерниях молодые люди, упитанные духом вражды и недоброжелательства к правительству и принимая все мысли и даже моды Западной Европы, отпустили себе бороды (Jeune France[2]) и испанские бородки. Хотя подобное себяуродование не заключает в себе вреда положительного, не менее того небесполезно было бы отклонить молодых людей от такого безобразия, не употребляя однако же для достижения сей цели мер строгих и каких-либо предписаний. А потому не изволите ли Ваше Превосходительство найти возможным приказать всем будучникам [так! — В. М.] и другим нижним полицейским чинам отпустить такие бороды и, для вернейшего успеха, отпустить их в некотором карикатурном виде? Но в случае Высочайшего проезда Государя Императора чрез губернии, Вам вверенные, полицейские служители должны немедленно обриться, дабы все видели, что такое уродование лица противно Его Величеству и что было допущено единственно в насмешку безрассудным подражателям чужеземных странностей.
Передавая Вашему Превосходительству мое на сей счет мнение, я сообщаю оное Вам, милостивый государь, только в роде идеи, предоставляя, впрочем, Вашему собственному рассуждению, может ли мысль сия с удобством быть приведена в действие и достигнет ли подобное распоряжение желаемой цели.
22 февраля 1838 года Бибиков отвечал шефу жандармов:
На секретное отношение Вашего Сиятельства от 12 сего февраля имею честь уведомить, что со времени прибытия моего, наблюдая по всем частям за точным исполнением Высочайших повелений, я удостоверился, что Высочайшее воспрещение носить бороды (jeune France) и испанские бородки строго исполняется и в нарушении оного из живущих в Киеве никто не замечен. Что же касается до прочих мест управляемых мною губерний, то я требую относительно наблюдения за исполнением Высочайшей воли надлежащих сведений и по получении оных не оставлю уведомить Вас, Милостивый Государь, о тех мерах, какие признаны будут мною за нужное согласно Вашему мнению.
28 марта, обозрев вверенные ему губернии более подробно, Бибиков уточнял:
В дополнение к отзыву 22 февраля № 217 имею честь уведомить Ваше Сиятельство, что в Подольской губернии одни только приезжие иностранцы встречаются иногда с бородами a la jeune France, а тамошние жители их не носят; прежде сего там заметна была страсть к усам, но теперь по сделанным с прошедшего года от гражданского губернатора, вследствие последовавшего о том Высочайшего повеления, внушения и усов никто не носит. В Волынской же губернии некоторые из дворян носили подобные бороды, но после первого намека, сделанного житомирским военным и волынским гражданским губернатором губернскому предводителю дворянства о непристойности такой моды, дворяне в городе Житомире тотчас выбрили у себя усы и бороды, и сему примеру последуют, вероятно, и жители уезда[3].
Обмен репликами между Петербургом и Киевом лишний раз напоминает о том, что традиция своего рода полицейской семиотики вовсе не прервалась в Российской империи после смерти Павла Первого, который, как известно, борьбу с революционной угрозой начал с запрещения жилетов и фраков, поскольку был убежден, что «именно жилеты совершили французскую революцию»[4]. Более того, трактовки одних и тех же деталей внешности могли отличаться большим разнообразием. Чуть позже, в конце 1840-х — начале 1850-х годов, преследованию подвергались русские бороды: власти обязывали славянофилов обриться, славянофилы же видели в подобных приказах посягательство на собственную народность, ибо отстаивать свои бороды было прерогативой русского народа еще со времен Петра Первого, весьма энергично на эти бороды посягавшего[5]. Итак, если одни бороды были неугодны как чересчур русские, то другие вызывали гнев как чересчур французские, ибо чересчур революционные. В этом отношении российские власти следовали за Францией, где, взглянув на человека, сразу можно было определить его радикальную политическую позицию («по усам видно, что он за Революцию»[6]), где превращение молодого человека из замшелого ретрограда в смелого новатора предполагало среди первоочередных мер отращивание эспаньолки — короткой остроконечной бородки, которая, даже не будучи очень густой, «по крайней мере, свидетельствовала о намерении отрастить бороду»[7], а бритый подбородок указывал на принадлежность его владельца к числу законопослушных мещан. Конечно, французы соотносили густоту и форму растительности на лице с политическими взглядами человека не напрямую, а опосредованно: кто отрастил бороду на средневековый или ренессансный манер, тот принадлежит к лагерю романтиков, а романтики — новаторы и революционеры не только в литературе, но и в жизни[8]. В России такими тонкостями пренебрегали и связывали бороду с политическими взглядами напрямую: у кого борода, тот республиканец и бунтовщик. Тем не менее, осуждая французские бороды, русские власти перенимали французскую же систему оценок, с той, разумеется, разницей, что во Франции классики и «филистеры» могли ужасаться, глядя на «прогрессивных» бородачей, но сверху бороды никто не запрещал (впрочем, и во Франции такая «свобода» наступила только после 1830 года; при Империи и в эпоху Реставрации усы, например, были исключительным атрибутом военных).
Это следование французским критериям при декларируемой нелюбви к Франции весьма любопытно, но еще любопытнее «игровая» педагогика, к которой желает прибегнуть автор публикуемого письма: не запрещать «бородатость» официально, а довести ее до абсурда и тем отбить у населения охоту следовать французским стандартам. Иначе говоря, для «бытовых правонарушений» здесь отыскиваются бытовые же (а не административные) формы профилактики.
Кстати, если судить, например, по воспоминаниям жандармского штаб-офицера Э. И. Стогова, подобные нетривиальные и не вполне официальные ходы (которые недоброжелатели квалифицировали даже как «шутовство») были в практике Третьего отделения не редкостью[9].
Впрочем, замысел, изложенный в бумаге за подписью шефа жандармов, оказался чересчур новаторским: Бибиков, поспешивший отрапортовать, что в Киеве бород уже не носят, а в Житомире вот-вот сбреют, не оценил по достоинству остроумный петербургский план, о чем, возможно, свидетельствует разочарованная помета на полях бибиковского доклада: «Это, кажется, не на нашу бумагу ответ».
[1] Под бумагой стоит подпись Бенкендорфа, но русский язык, которым она писана, и замысловатость полицейского остроумия, в полной мере в ней проявившегося, заставляет приписать истинное ее авторство начальнику штаба корпуса жандармов, впоследствии (с 1839 года) управляющему Третьим отделением Леонтию Васильевичу Дубельту.
[2] Les Jeunes-France, т. e. «младофранцузы», — вошедшее в обиход во Франции в начале 1830-х годов выражение, обозначавшее ультраромантика, отличающегося экстравагантной внешностью; см.: Martin-Fugier A. Les Romantiques, 1820–1848. Paris, 1998. P. 151–157.
[3] ГАРФ. Ф. 109. Третье отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии. Эксп. 1. Оп. 13 (1838). № 66. Л. 1–3 об.
[4] См.: Лотман Ю. М. Пушкин. СПб., 1995. С. 572.
[5] См.: Мазур Н. Н. Дело о бороде. Из архива Хомякова: письмо о запрещении носить бороду и русское платье // Новое литературное обозрение. 1994. № 6. С. 127–138.
[6] Бальзак О. де. Прославленный Годиссар (1834) // Бальзак О. де. Гобсек. Отец Горио. Прославленный Годиссар. М., 2002. С. 311.
[7] Готье Т. Даниэль Жовар, или Обращение классика // Готье Т. Два актера на одну роль. М., 1991. С. 38 (сборник Готье, куда вошел цитируемый рассказ, как раз и называется «Les Jeunes-France»; посвящен он исследованию и пародированию именно тех «младофранцузов», чьи бороды с гневом упоминает Бенкендорф в своем послании).
[8] См.: Caron J.-C. Generations romantiques. Les etudiants de Paris et le Quartier Latin (1814–1851). Paris, 1991. P. 172–174.
[9] Стогов Э. И. Записки жандармского штаб-офицера эпохи Николая ╡. М., 2003. С. 130 и след.