Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 3, 2005
Старость как социальную проблему следует считать феноменом XX века — до этого число пожилых людей было незначительно даже по самым оптимистичным оценкам. Средняя продолжительность жизни в первобытном обществе составляла 15–22 года, в Древнем мире — 20–30 лет. Незначительно увеличившись в Средние века и эпоху Возрождения (25–30 лет), в XVII–XVIII веках она в целом не превышала 40 лет. К концу XIX столетия средняя продолжительность жизни уже составляла 47–50 лет и постепенно росла в течение всего XX века[1]. И уже в 1990-е годы «старение населения» начинает восприниматься как угроза социуму. Но и в предыдущие эпохи отношение к старости[2] отнюдь не было однозначным. Изучение исторических форм восприятия старости, репертуара общественно значимых ролей, отводимых пожилым, представляется значимым для более полного понимания старости как социального явления.
Взаимопомощь в виде дележно-коммуналистических отношений при распределении пищи, совместной защиты от хищников, поддержки слабых сформировалась уже в стаде обезьян и была необходимым условием существования первобытного человеческого коллектива. Экстремальная среда детерминировала развитие человека как социального существа; исключение из коллектива даже у нынешних первобытных племен равнозначно смерти. Залогом существования каждого была оптимальная стратегия выживания группы в целом. Ключевым преимуществом древнейших человеческих коллективов перед аналогичными животными сообществами следует считать возможность формулировки и выбора моделей поведения, не продиктованных инстинктами; эффективность и разнообразие этих моделей зависят от жизненного опыта. Здесь следует особо подчеркнуть коммуникативную роль речи, возникновение и развитие которой тесно связано с коллективной трудовой деятельностью человека.
Палеолитическое изобилие крупных стадных млекопитающих (мамонт, большерогий олень, шерстистый носорог, лошадь) и возможность при относительно незначительных затратах труда организовывать на них достаточно эффективные загонные охоты во многом предопределили относительно оседлый образ жизни палеолитических коллективов с узкой охотничьей специализацией (один-два вида животных[3]) при второстепенной роли собирательства и рыболовства. Учитывая небольшие размеры палеолитических локальных групп (20–25 человек) и незначительную продолжительность жизни, старость[4], безусловно, была довольно редким явлением. Можно предположить, что до преклонных лет в палеолите доживали лишь наиболее психологически уравновешенные и приспособленные к сложной социальной организации индивиды. Имеющиеся палеолитические находки позволяют говорить об уважительном отношении к пожилым людям в первобытных коллективах. Например, полуслепой, больной артритом старик (стоянка Шанидар, Ирак) с высохшей рукой мог выжить только благодаря поддержке других членов группы[5].
Мезолитические племена (а также современные племена первобытной периферии) в силу изменившейся экологической обстановки вынуждены были вести преимущественно кочевую жизнь, как правило, довольствуясь относительно мелкой добычей; охота на немногочисленную крупную дичь с целью сохранения природных ресурсов региона порой находилась под долговременным запретом. Опасность перенаселения территории племени заставляла коллектив заботиться как об ограничении рождаемости, так и о поддержании высокой смертности (в частности, практиковался и геронтицид[6]).
Для первобытных коллективов следует отметить коммуникативную и даже социоантропогенетическую функцию стариков как лучших (в силу опыта) знатоков языка. Допустимо предположить значительную роль пожилых людей в воспитании подрастающего поколения, в то время как трудоспособная часть племени была занята решением хозяйственных проблем. Определенное участие старики принимали и непосредственно в хозяйственной жизни коллектива. Пожилые люди могли следить за очагом (огонь даже сегодня стараются поддерживать постоянно некоторые наиболее отсталые племена[7]); несомненно их участие в изготовлении орудий труда — довольно сложном и трудоемком процессе, требующем специальных навыков. Следует назвать и развитие рыболовства в конце верхнего палеолита, в частности, появление крючка и широкое применение различного рода ловушек, т. е. способов добычи пищи, не требующих большой физической силы и быстрой реакции (как охота) или масштабных поисков (как собирательство). При загонных охотах старики, прекрасно зная повадки потенциальной добычи, могли принимать участие или руководить гоном зверя. В мезолите вышеперечисленные функции пожилых людей из-за перехода к полукочевому образу жизни стали, видимо, утрачивать прежнее значение.
Пожилой человек был основным хранителем знаний и священных традиций первобытной локальной группы[8]. Это справедливо для всех бесписьменных обществ. Знания стариков, реализуемые более молодыми и сильными соплеменниками, были одним из важнейших факторов развития, гарантией оптимальной успешности первобытной локальной группы.
Такая роль, отводимая именно пожилым людям, была связана с определенной оторванностью стариков от хозяйственной жизни коллектива, по крайней мере, от тех ее областей, которые требовали значительной физической активно сти (вооруженные конфликты с иноплеменниками, охота), что также давало возможность обобщения богатого жизненного опыта с включением в него знаний, полученных от других, формулировки его в виде общих правил и наставлений, накопления знаний (например, появление сложных астрономических представлений и календаря, необходимых при сезонных охотах и собирательстве).
Пожилые люди в силу меньшей сосредоточенности на хозяйственных проблемах коллектива с угасанием физических возможностей при сохранении умственных способностей могли быть авторами каких-либо изобретений и усовершенствований. Предположу, что рост творческой активности кроманьонцев, кроме прочих факторов, мог быть связан также с увеличением средней продолжительности жизни.
По всей видимости, уважительное отношение к старику как к хранителю знаний и полноправному члену коллектива было характерно для ранних этапов развития человеческого общества. Лишь экстремальные условия существования эпохи мезолита (гибель мамонтовой фауны для всей ойкумены, неблагоприятные экологические условия отдельных территорий в дальнейшем) заставляют коллектив жертвовать нетрудоспособными членами. «Ренессанс» уважительного восприятия старости, позднее приведший к принципиальному изменению отношения к ней, происходит уже в обществах с производящим характером экономики и достаточным прибавочным продуктом, где в отношении коллектива к индивиду уровень трудоспособности последнего больше не играет определяющей роли.
Но и в культурах одного уровня отношение бывает различно. Следует отметить, что уважительное отношение к пожилым людям основывается в первую очередь на их роли в общественной жизни или авторитете, а не на возрасте как таковом. У австралийцев состарившиеся мужчины, неспособные охотиться, нередко получают лучшую часть добычи[9].
Различное отношение к пожилым людям в первобытных культурах может быть объяснено характером их экономики. По предложенной Дж. Вудберном классификации экономических отношений в первобытных обществах возможны системы двух категорий — немедленного и отсроченного возврата; в последней между вложенным трудом и результатом проходит более-менее длительное время, причем под «трудом» и «возвратом» здесь в категориях Дж. Вудберна справедливо понимать не только хозяйственную деятельность как таковую, но и, например, обычай регулярной помощи родственникам жены. Такие системы предполагают обязательное наличие определенной системы социальных отношений[10]. В подобных обществах роль и авторитет пожилых людей в жизни коллектива заметно выше; случаев геронтицида здесь практически нет, напротив, характерно наличие специального геронтократического института — совета старейшин.
Совет старейшин — состоящий из старших мужчин коллегиальный орган управления коллективом, основными функциями которого являются хранение и воспроизводство традиций и контроль над их выполнением; вообще же функции старейшин были достаточно разнообразны. Старейшиной мог стать только уважаемый, как правило, зажиточный человек, состоящий или состоявший в браке, имеющий детей. Зачатки власти старейшин, предположительно, появляются уже у неандертальцев[11]. Лишь у некоторых наиболее отсталых племен совет старейшин как сложившийся институт отсутствовал; впрочем, и в таких обществах обычно существовало деление на возрастные группы с соответствующими привилегиями[12]. Предполагалось, что старейшины могут вступать в контакт с умершими, что могло являться дополнительным механизмом социальной стабильности.
Авторитет старейшин, как правило, был очень высок — например, у чеченцев особые камни для сидения старейшин на деревенской площади нередко привозились издалека с помощью быков, сиденья для самых старших были обработаны вручную[13]. Власть вождя, не пользующегося поддержкой старейшин, обычно была неустойчива, возрастала вероятность его насильственного смещения и/или убийства; неслучайно при назначении вождя европейские колонизаторы стремились согласовать свое решение со старейшинами. Иногда старейшина исполнял функции военного лидера. Некоторые авторы склонны рассматривать совет старейшин как институт, препятствующий вождю узурпировать власть[14], с чем нельзя не согласиться.
При определенных условиях (харизматичность, личные способности, общественно признанная ценность и объем знаний) пожилому человеку могла отводиться роль «стратега» эволюционной единицы, какой являлся первобытный коллектив. В известных нам по этнографическим материалам первобытных племенах вождем или неформальным лидером является старейший мужчина. При одряхлении пожилого лидера у некоторых племен практиковалось в разнообразных формах двоевластие[15]. Во многих раннеклассовых обществах дряхлость правителя была веским основанием для смещения или даже убийства[16]. В месопотамской традиции обряд убийства постаревшего вождя принял формы временного символического устранения царя от власти, ритуалы избавления царя от возраста известны из хеттской традиции[17].
В раннегосударственных образованиях первые формы власти также тесно связаны со старейшинами, в чьих руках обычно сосредоточены законодательные, административные, религиозные функции. В отсутствие традиции наследования власти правитель мог выбираться из представителей совета старейшин. Здесь члены совета старейшин выполняют посольские и другие политические функции.
В более развитых культурах советы старейшин, разумеется, уже не имели общегосударственного значения, выполняя функции местной администрации, связующего звена между общиной и государством. Высокий авторитет старейшин позволял исполнять им на местах судебные функции, являться хранителями «стандартов», свидетельствовать сделки (например, в Вавилонии типично было брать в свидетели людей старшего возраста; слово «s.ibu» в аккадском языке, кроме значения «старец, старейшина», имело также значение «свидетель»[18]).
В современных обществах совет старейшин может играть значительную роль в культурной и политической жизни там, где наблюдается стремление противопоставить модернизации, вызванной внешними влияниями, традиционные ценности[19] (например, современные исламские государства); порой он выступает как интегрирующий фактор в молодых государствах с трибалистической социальной структурой, что особенно характерно для стран Африки.
Падение роли и авторитета совета старейшин на общегосударственном уровне при относительной устойчивости на местах может быть объяснено разрастанием и объединением локальных сообществ, а значит, появлением все большего количества людей, не имеющих со старейшинами ни кровнородственных, ни соседских связей (авторитет же базируется в первую очередь на личностных отношениях); концентрацией ключевых религиозных и законодательных функций в руках государства и его представителей (жрецов, юристов, судей и т. д.); наконец, появлением новых способов хранения знаний (письменность), системы образования, научных представлений о мире и профессиональных носителей такого рода знания — ученых[20].
Одной из важнейших и древнейших функций пожилых людей была религиозная. Следует оговориться, что старики, разумеется, не обладали монополией в этой области коллективного знания, но ключевая роль опыта и авторитет возраста давали им известное преимущество. Шаман был одной из ключевых фигур первобытного коллектива, нередко более почитаемой и уважаемой, чем вождь. Возможно, само возникновение религиозных практик стало возможным в результате обобщения знаний стариков и придания им сакрального характера на основе их личного авторитета. У древних хеттов гадание было специальностью женщин-ворожей, которых независимо от возраста называли «старые женщины»[21]. И китайская, и в еще большей степени индийская культурные традиции поощряют отказ от внешней активности к концу жизни, переход к философскому осмыслению прожитого — например, даосизм во многом ориентирован именно на пожилых людей, оставляющих активную жизнь в обществе[22].
Следует отметить, что в древних обществах внутрисемейные функции пожилых людей были более значимыми, чем в позднейших индустриальных культурах; чрезвычайно важным было и обратное взаимодействие — в отсутствие государственной поддержки трудоспособные родственники (в традиционных культурах — община) были единственной гарантией обеспечения в старости[23]. Думается, это одна из причин существования характерного для традиционных обществ типа расширенной семьи, где базовая нуклеарная структура дополнена по вертикали, т. е. включает более двух поколений родственников, и по горизонтали, включая группу родственников в пределах двух поколений. Обычная для земледельческих доиндустриальных культур многодетность, кроме прочих факторов (высокая детская смертность, относительно безболезненная социализация, отсутствие затрат на обучение), может быть объяснена теми же причинами.
Внутрисемейная иерархия в древних обществах отличалась гораздо большей жесткостью, чем в современных культурах. Для многих первобытных племен характерна убывающая с возрастом динамика занятости членов семьи[24]. В Древнем Риме власть «отца» (pater) над семейством была полной и пожизненной. Отец мог убить, продать в рабство или лишить наследства любого из подвластных членов семейства. Фактически все имущество младших членов принадлежало отцу. Лишь трехкратная продажа в рабство выводила сына из-под власти отца. Ни преклонный возраст, ни высокая должность подвластных ему членов семьи, ни женитьба, ни даже безумие не лишали «отца семейства» его власти. Традиционно считается, что на ранних этапах истории тотальная власть отца в Древнем Риме препятствовала дроблению земельного надела, позволяя вести его обработку сообща, что обеспечивало наиболее эффективную обработку земли[25]. В менее военизированных обществах отцовская власть была не столь абсолютной.
Традиция усыновления отпущенного на свободу раба или бедняка для помощи в старости, отработки за усыновившего трудовой повинности, продолжения династии и ведения заупокойного культа была широко распространена во многих доиндустриальных обществах. Известны случаи усыновления богатыми людьми, бездетными в силу естественных либо культурных причин (например, обет жреческого безбрачия). Невыполнение усыновленным своих обязанностей считалось тяжким религиозным проступком.
Термином «отец» в древних обществах могли обратиться к начальнику или учителю. Непочтительное отношение к родителям во многих культурах считалось преступлением и наказывалось по закону. В Вавилонии содержание матери порой выдавалось мукой, а не зерном — показательный момент, т. к. растирание зерна на зернотерке требовало приложения значительных усилий[26]. В Древнем Китае убийство матери понималось как преступление, «оскорбляющее великие основы государства»[27].
С другой стороны, старость представлялась нежелательной, ее внешние признаки отталкивающими — неслучайно появление рецептов от поседения волос и морщин еще в Древнем Египте и Месопотамии[28]. За редким исключением (Цицерон, Сенека) большинство античных писателей описывает старость в довольно мрачных тонах. В средневековых трактатах понятие возрастов жизни занимает значительное место; здесь позднему возрасту приличествуют занятия наукой, обращение к богу; как особый период выделяется сенильность — т. е. дряхлость, старческий распад[29].
С момента своего появления государство стремится поддержать нетрудоспособных членов общества прямыми или косвенными методами. Для государств со значительной ролью бюрократического аппарата характерно наличие в их социальной политике геронтологических компонентов в виде льгот для пожилых либо освобождения их от налогов[30] и/или прочих повинностей. Например, в инкской империи люди, достигшие 50-летнего возраста, работали значительно меньше других, а по достижении 60 лет освобождались от всякой трудовой повинности. Поля для нетрудоспособных обрабатывались сразу после храмовых полей и до «личных»[31]. В Древнем Шумере крупные расходы по лечению бедняков пытались брать на себя храм и государство[32]. Еще в доконфуцианском Китае властные структуры в своей налоговой политике старались не обидеть вдов и сирот; после Конфуция понятие справедливости в суждении о налогах становится центральным, что находило свое проявление, например, в освобождении от общественных работ или запрете на садоводство для прочих возрастных категорий[33]. Ранг китайского чиновника не понижался даже после оставления службы по старости. В трудах по социальной геронтологии уже давно нашел отражение тот факт, что специальные дома для престарелых были впервые организованы на Древнем Востоке[34].
При этом характерно стремление государства поддерживать функционирование традиционных моделей поддержки нетрудоспособных — законодательно закреплялась обязанность детей или усыновленных заботиться о состарившихся родителях, пресекалось неуважение к пожилым людям[35].
Объектом особого внимания древних государств были состарившиеся солдаты. В Древнем Египте и Римской империи ветераны обеспечивались государством земельными наделами, нередко значительными, им выдавались единовременное или регулярное денежное пособие, им даровалось право беспошлинной торговли, прочие льготы и привилегии, размер которых зависел от звания перед выходом в отставку и срока службы. Ветераны и их потомки могли рассчитывать на получение римского гражданства[36]. Наделение ветеранов землей в колониях для создания надежной основы римского господства на местах — один из цент ральных элементов римской колонизации. Следует отметить высокий авторитет и состоятельность ветеранов. Впрочем, практически везде общественные нормы предписывали относиться к пожилым людям с уважением независимо от их социального статуса.
В эпоху Возрождения эвтаназия и суицид в пожилом возрасте начинают оправдываться в отличие от средневековой Европы[37]. В Новое время в европейских урбанизированных культурах с разрушением общины система коллективной поддержки нетрудоспособных приходит в упадок, усиливается дискриминация по половозрастным признакам, а нуклеарные семьи уже не в силах обеспечить своим старшим членам достойную старость. Общественная поддержка пожилых в начале Нового времени была незначительна при все увеличивающемся разрыве между поколениями в мировоззренческих позициях. Положение представителей третьего возраста в урбанистических индустриальных культурах изначально было маргинальным — в предшествующих им обществах с жесткой сословной иерархией, определявшей судьбу человека, ценность ранних возрастов была существенно ниже; в этом смысле рост уровня социальной мобильности негативно сказался на престиже пожилых[38].
Постепенно главную роль в поддержке нетрудоспособных начинает играть государство. Первый закон об ответственности государства за немощных и неимущих стариков был введен в Англии в 1601 году (The poorlaw relief act). Общественная поддержка пожилых в начале эпохи была сведена к минимуму — в спрессованном пространстве города физическая близость сосуществует с духовной отдаленностью при все увеличивающемся разрыве между поколениями в ценностях, идеалах, образе мыслей. В результате уже к XVI–XVII векам старик стал восприниматься как развалина, исчерпавший себя человек; в целом до XVIII века пожилые оставались чем-то смешным, лишь в XIX веке возникает образ респектабельного старца с богатейшим опытом жизни[39].
В конце XVII и в XVIII веке намечается тенденция отделения домов для престарелых от больниц, появляются первые теории, ратующие за необходимость назначения пенсий по старости. Со второй половины XIX века геронтология начинает оформляться в самостоятельную науку, появляются первые серьезные статистические исследования по старости. С этого же времени начинает осуществляться действительная социальная забота о нетрудоспособных. Одна из наиболее последовательных программ социального страхования XIX столетия была воплощена в Германии Отто фон Бисмарком в 1880-е годы. В целом же выплату пенсий и страхование от безработицы в XIX веке могли позволить себе лишь наиболее эффективные компании (например, железнодорожные). Несмотря на существование различных благотворительных организаций и небольших пособий, старость для рабочего XIX века была «настоящей катастрофой, прихода которой стоически ожидали»[40].
Со временем помощь престарелым стала считаться не благотворительностью, а общественным долгом, но полная «реабилитация» старости происходит уже во второй половине XX века, и сегодня она понимается как «ценный для общества период жизни»[41]. Изменилось само содержание слова «старость». Если раньше критерием старости служила нетрудоспособность, то теперь — переход через законодательно оформленный формализованный возрастной порог, после которого человек имеет право на пенсионное обеспечение[42].
Проблема третьего возраста нашла свое отражение в киноиндустрии[43], для пожилых людей выходят специализированные журналы и телепередачи. В научной литературе последних лет появляется все больше исследований по всему спектру социальных проблем старости — от творческого потенциала пожилых людей[44] до темы секса в позднем возрасте[45].
Для современной западной культуры характерно «исчезновение» старости — теперь это «человек в солидном возрасте», «очень хорошо сохранившийся»[46]. В США не употребляется даже само слово «пожилой», его заменил термин «третий возраст». Здесь пожилые люди хорошо выглядят, ухожены, водят автомобили, много путешествуют, посещают специальные клубы для лиц «золотого возраста»[47].
[1] Данные по Западной Европе. См.: Россет Э. Продолжительность человеческой жизни / Пер. с польского. М.: Прогресс, 1981. С. 184–207, 211.
[2] Следует оговориться, что для традиционных обществ возраст — это в первую очередь не биологическая, а статусная характеристика. Продвижение по статусно-возрастной лестнице здесь не предопределено числом прожитых лет, а осуществляется, например, через обряды инициации и другие схожие социальные процедуры.
[3] В зависимости от конкретных экологических условий выбранный в качестве приоритетного объекта охоты вид животных составлял, видимо, около 90–98% от всего объема добычи. Исходя из этого значимость богатого охотничьего опыта представляется весьма существенной.
[4] В данном случае мы не фиксируем четкие возрастные границы старости, в известной степени ассоциируя ее с неполной трудоспособностью.
[5] Придо Т. Кроманьонский человек / Пер. с англ. М.: Мир, 1979. С. 136.
[6] См., например: Хан М. О племенах земного шара. СПб.: Типография доктора М. Хана, 1863. Ч. 2. С. 68.
[7] См., например: Линдблад Я. Человек — ты, я и первозданный. М.: Прогресс, 1991. С. 23.
[8] См., например, о старике — знатоке женских песен: Dreyfus S. Les Kayapo du nord. Etat de Para-Bresil. Paris, 1963. P. 129.
[9] Кабо В. Р. Первобытная доземледельческая община. М.: Наука, 1986. С. 79.
[10] Идеи Дж. Вудберна излагаются по книге: Артемова О. Ю. Первобытный эгалитаризм и ранние формы социальной дифференциации // Ранние формы социальной стратификации. М.: Наука, 1993. С. 60–62.
[11] Файнберг Л. А. Возникновение и развитие родового строя // Первобытное общество. Основные проблемы развития. М.: Наука, 1974. С. 50.
[12] См., например: Josephy A. The Indian heritage of America. N. Y., 1978. P. 267.
[13] Чиковани Г. Д. Из истории общественного быта вейнахов // Кавказский этнографический сборник. Вып. IV. Очерки этнографии горной Чечни. Тбилиси: Мецниереба, 1986. С. 119, 121.
[14] См., например: Мамакаев М. А. Чеченский тайп в период его разложения. Грозный: Чечено-Ингушское книжное изд-во, 1973. С. 32–33.
[15] Mauss M. The Gift: the form and reason for exchange in archaic societies. London, 1993. P. 6. Аналогичные формы организации власти наблюдаются даже у обезьян. См.: Крушинский Л. В. Элементарная рассудочная деятельность у животных и ее роль в эволюции // Философия и теория эволюции. М.: Наука, 1974. С. 190.
[16] См., например: Шинни М. Древние африканские государства. М.: Наука, 1982. С. 87.
[17] Для объяснения подобных традиций представляется уместным сослаться на теоретические разработки В. Ю. Михайлина, согласно которым вождь военизированной группы являлся носителем ее коллективного «фарна» (счастья, воинской удачи), а потому не имел права быть «неуспешным» или отклоняться от традиционных для его статуса моделей поведения. Исходя из этого, например, убийство вождя здесь может быть понято как попытка легитимным образом эффективно перераспределить «фарн».
[18] Липин Л. А. Аккадский (вавилоно-ассирийский) язык. Вып. II: Словарь. Л.: Изд-во ЛГУ, 1957. С. 195.
[19] Подробнее см.: Андреев И. Л. Тамтам сзывает посвященных (тайные ритуальные общества Африки как продукт эволюции гендерных отношений) // Вопросы философии. 2000. № 6. С. 48–59.
[20] В качестве иллюстрации ценности устной традиции в отсутствие письменности приведем слова, приписываемые малийцу Х. Хампате Ба: «В Африке, если умирает старик, это все равно, что сгорает библиотека». См.: Ажеж К. Человек говорящий: Вклад лингвистики в гуманитарные науки / Пер. с фр. М.: Едиториал УРСС, 2003. С. 82.
[21] Герни О. Р. Хетты / Пер. с англ. М.: Наука, 1987. С. 141, 144–147.
[22] Уотс А. В. Путь Дзэн / Пер. с англ. Киев: София, 1993. С. 34, 80–81.
[23] Характерно, что осетины, оплакивая покойника, иногда обращаются к нему с проклятьем за то, что он оставил несчастных стариков без потомства, а значит, и без помощи. См.: Хетагуров К. Быт горных осетин. Сталинир: Госиздат Ю.О.А.О., 1939. С. 32.
[24] Проведенный нами анализ недельного цикла занятости семьи коренных жителей острова Рароиа (Океания) показывает, что время, затраченное на работу 30-летними, примерно в полтора раза ниже, чем молодежью (10–19 лет). При этом самый низкий процент занятого работой времени у старшего мужчины (38 лет, 21,42%), а самый высокий — у 14-летней девушки (57,14%). Гендерные различия в уровне занятости менее существенны, чем возрастные (у мужчин — 40,47%, у женщин — 52,38%). Посчитано по: Даниельссон Б. Счастливый остров / Пер. со шведского. М.: Изд-во иностр. лит., 1962. С. 130–131.
[25] Подробнее: Культура Древнего Рима. М.: Наука, 1985. Т. II. С. 21–38; Куланж Ф. Древняя гражданская община / Пер. с фр. М.: Типо-литография Т-ва Кушнеревъ и К╟, 1895. С. 72–80. По мнению некоторых исследователей, столь жесткие формы отцовской власти были одной из причин психологической привлекательности гладиаторских игр, освобождавших личность от подавляемых в себе страхов насилия. См.: Хефлинг Г. Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима / Пер. с нем. М.: Мысль, 1992. С. 110–111.
[26] Подробнее см.: Дьяконов И. М. Люди города Ура. М.: Наука, 1990. С. 216–218.
[27] Цит. по: Бань Гу. Старинные истории о ханьском У-ди — государе Воинственном // Пурпурная яшма. Китайская повествовательная проза I–VI веков / Пер. с кит. М.: Худ. лит., 1980. С. 47.
[28] Оппенхейм А. Л. Древняя Месопотамия. Портрет погибшей цивилизации / Пер с англ. М.: Наука, 1990. С. 234; Культура Древнего Египта. М.: Наука, 1975. С. 258, 254.
[29] Ариес Ф. Возрасты жизни // Философия и методология истории. М.: Прогресс, 1977. С. 221, 229.
[30] См., например: Winter J.G. Life and Letters in the Papyri. Michigan, 1933. P. 132.
[31] Buschan G. Illustrierte Volkerkunde. Stuttgart, 1922. V. I. S. 382–383.
[32] Струве В. В. Государство Лагаш. М.: Изд-во вост. лит., 1961. С. 36–37.
[33] Васильев К. В. Некоторые черты положения земледельцев в империи Цинь // Государство и социальные структуры на Древнем Востоке. М.: Наука, 1989. С. 130.
[34] См., например: Грмек М. Д. Геронтология — учение о старости и долголетии / Пер. с хорватского. М.: Наука, 1964. С. 101.
[35] Законы Хаммурапи. ╖╖ 192, 193, 195.
[36] См., напр.: Winter J. G. Op. cit. P. 26.
[37] Engelhardt D. Altern zwischen Natur und Kultur. Kulturgeschichte des Alters // Alter und Gesellschaft / Marburger Forum Philippinum. Stuttgart: Hirzel; Stuttgart: Wiss. Verl.-Ges., 1995. S. 18.
[38] Волынская Л. Б. Престижность возраста // Социс. 2000. № 7. С. 121.
[39] Ариес Ф. Указ. соч. С. 237–238.
[40] Подробнее см.: Хобсбаум Э. Век капитала / Пер. с англ. Ростов-на-Дону: Феникс, 1999. С. 303–312.
[41] Reboul H. The place and role of the elderly in Europe in the 2000. Evolution of concepts and ideas // Europe and its elderly people. The policies of town and regions: a comparison / Working documents and conclusions. Siena. 14–16 October. 1993. Council of Europe Press. 1994. P. 27.
[42] Молевич Е. Ф. К анализу сущности и формы социальной старости // Социс. 2001. № 4. С. 62.
[43] Карцева Е. Н. «Третий возраст» в кино // Американский характер: очерки культуры США. М.: Наука, 1991. С. 335–355.
[44] Jens W. Das kunstlerische Alterswerk // Altern braucht Zukunft. Hamburg, 1996. S. 126–140.
[45] Rosenmayr L. Eros und Sexus im Alter // Alter und Gesellschaft / Marburger Forum Philippinum. Hrsg. von Peter Borscheid. Stuttgart: Hirzel; Wiss. Verl.-Ges., 1995. S. 87–108.
[46] Ариес Ф. Указ. соч. С. 238.
[47] Воробьев Г. Г., Иванова Е. Л. Некоторые аспекты американского национального характера // Американский характер… С. 198.