Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 5, 2004
Слово «сибарит» вошло в русский язык в значении «роскошный, чувственный или изнеженный человек, который живет для сладкой еды, житейских услад и утех» (В. И. Даль). «Сибаритствует» Аркадий в «Отцах и детях» Тургенева; с «сибаритским» наслаждением пьют «жирный кофий» в гоголевском «Риме». Вере Павловне в романе Чернышевского «Что делать?» нравилась «вольная, просторная, деятельная жизнь, и не без некоторого сибаритства». Итак, «сибарит» — синоним «небокоптителя» (Гоголь) и «пенкоснимателя» (Щедрин).
В смысле же строго историческом «сибарит» — это житель греческого городаколонии Сибарис (
) в Южной Италии (Великой Греции). Основание Сибариса датируют последней третью VIII века до н. э. Город, по свидетельству многих античных авторов, находился между устьями двух рек: Кратиса и Сибариса. Основали его выходцы из Ахайи во главе с уроженцем Гелики, принесшие с собою с северного Пелопоннеса гидронимы Сибарис и Кратис. По Геродоту (484–425 до н. э.), который сам был в Сибарисе и умер гражданином этого города, переименованного к тому времени в Фурии, расцвет Сибариса пришелся на вторую половину VI века, а гибель в результате поражения в войне с соседним Кротоном принято датировать 510 годом. Как это произошло? Геродот получал сведения от кротонцев и тех, кого называл сибаритами, но не мог сделать одно значных выводов: «Вот доказательства, которые оба города приводят в пользу своих утверждений. Каждый может принять то из них, которому склонен верить»[2]. Ни точной даты, ни ясной картины он не дает.
Страбон (64/63 до н. э. — 23/24 н. э.), живший спустя 500 лет после описываемых событий, сообщает о гибели города в воде: «Роскошь и дерзость <сибаритов> привели к тому, что за 70 дней кротонцы лишили их всего их счастья. Захватив город, они направили на него реку и затопили»[3]. Выходит, Сибарис утонул в роскоши, утонул в буквальном смысле слова. В середине V века (443 год) после нескольких попыток возродить город была создана при главенстве Афин общегреческая колония Сибарис, вскоре переименованная в Фурии, в 194 году ставшая малозначительной римской колонией Копия (Изобилие), чье имя тщетно взывало к памяти о баснословном богатстве.
Множество легенд о Сибарисе и сибаритах пережили город и его жителей. В «риторическом пространстве» сибариты прочно заняли место морального примера наказанного нечестия, мгновенного крушения, постигающего тех, кто потонул в роскоши и погряз в праздности. Особого внимания сибаритская легенда заслуживает потому, что история поисков Сибариса и представления современных историков об архаической Южной Италии в значительной мере продолжают собою древнюю легенду и частично ею обусловлены.
Баснословная роскошь Сибариса
В качестве причин гибели Сибариса Страбон называет «дерзость» (
) и «роскошь, изнеженность» (
). О последней твердят античные источники, а вслед за ними — и современные ученые[4]. За картиной «роскошного» Сибариса стоит представление о «мегаполисе», об огромной столице «Сибарийской империи», как выражаются в научной литературе[5]. Действительно, размеры города в эпоху его расцвета, о которых сообщают Диодор Сицилийский (I век до н. э.) и Страбон, впечатляют. По Страбону, окружность города составляла 50 стадиев (примерно девять километров)[6]. Сравнения ради скажем, что в 50 стадиев оценивается окружность Иерусалима у Гекатея Абдерского (IV век до н. э.), писавшего об этом городе как о величайшем городе мира с населением в 120 тысяч человек[7]. По более трезвой оценке Иосифа Флавия (I век н. э.), окружность укреплений Иерусалима в I веке н. э. — 33 стадия[8] (примерно так, в 5 500 метров, определяют окружность города и нынешние археологи). Таким образом, Сибарис оказывается больше Иерусалима эпохи Ирода Великого. Если названные 50 стадиев городского пространства образовывали действительно геометрическую окружность, то его площадь достига ла 650 гектаров. Могли ли кротонцы устроить наводнение, способное утопить город таких размеров и величия?
По Диодору, население Сибариса составляло 300 тысяч граждан[9], хотя в другом месте та же цифра отнесена у него уже только к войску сибаритов[10]. Приняв такую численность войска (300 тысяч свободных мужчин, способных носить оружие), мы должны были бы представить себе общее население города VI века до н. э. (включая стариков, женщин, детей, рабов и неполноправных) превышающим два миллиона человек. Фантастичность этих цифр очевидна, но современные исследователи, предлагая их уменьшить, вспоминают все-таки слова Страбона о подвластности Сибарису четырех туземных племен и 25 городов[11]. При этом территорию, над которой Сибарис, как считается, господствовал, оценивают в три тысячи квадратных километров: это больше Беотии и Аттики. И такойто город археологи до самого недавнего времени никак не могли найти, хотя упорно искали!
Рассказы о роскоши сибаритов возникают главным образом после их гибели. Правда, уже Геродот упоминает некоего сибарита-богача по имени Сминдирид. Он сватался к дочери Сикионского тирана Клисфена, и в поездке к невесте его сопровождали от тысячи до трех тысяч человек прислуги — рыболовов, птицеловов и поваров[12]. У Афинея (III век н. э.) тот же Сминдирид хвалится тем, что 20 лет не видел ни восхода, ни заката солнца, и это якобы свидетельствует о «нетрудовом» образе жизни. Однако в другом месте говорится, что в климате этих мест (возможно, малярийных) так поступает тот, кто не хочет умереть до срока[13].
Надо сказать, что пресловутая «роскошь» сибаритов сводится прежде всего к их чревоугодию. Именно богатым «столом» и славен Сибарис. Так, в комедии Мегатена «Фуриоперсы» (а фурийцы — преемники сибаритов) герой хвастает волшебной речкой-самобранкой:
[Речка] приносит нам огромные ячменные лепешки, которые сами себя выпекли, а другой поток гонит волны сырных пирогов, жареного мяса и вареных скатов, которые у нас тут вертятся. По реченьке с одной стороны плывут жареные каракатицы, раки и лангусты, с другой — колбаски и рубленое мясцо; здесь анчоусы, там блины. Отбивные сами собой тушатся и прыгают в рот, другие подскакивают вверх — к ногам, а пирожные из нежной муки так и плавают вокруг[14].
В поэтической утопии V эклоги Феокрита (III век до н. э.) река Кратис превращается в реку красного вина, а река Сибарис — в реку, текущую медом[15]. В подобных рассказах (а их можно привести еще немало) встает образ сказочной страны изобилия вроде немецкого Шлараффенланда, где текут молочные реки в кисельных берегах. В ходе дальнейшего изложения хотелось бы показать, что сибаритская «роскошь» и впрямь была баснословной.
Глазами археолога
Разумеется, археологи давно уже тешили себя надеждой отыскать знаменитую «столицу роскоши». Чтобы ощутить разительный контраст между этими упованиями и итогами раскопок, сопоставим описание чаемого Сибариса, данное одним из ученых в 1948 году[16], с реальными археологическими находками:
Великолепные пиры, блестящие общественные празднества[17], элегантная городская молодежь, дорогие ионийские товары, металлические изделия из Этрурии, редкостные вещи со всего греческого мира[18], мощеные улицы[19], возделанные пашни, процветающие городки на равнине[20], забота о здоровье[21] и комфорте, гордость винами и кухней[22], приглашение иностранных торговцев[23], легкое презрение к тем, кто вынужден путешествовать…[24]
Увы, при раскопках на месте предполагаемого Сибариса, проводившихся в XIX и первой половине XX века, были обнаружены находки преимущественно римского времени. И, хотя кое-какие вещи архаического периода были найдены экспедицией У. Дзанотти-Бьянко[25], ничего говорящего о городе, хотя бы отчасти напоминающем Сибарис легенды, не было и в помине. Но ученые, ссылаясь на сложности раскопок в местности, где водоносный слой залегает близко к поверхности и вода мгновенно заполняет всякую канаву, не теряли надежды на то, что технические усовершенствования помогут со временем «стяжать самую богатую и ценную награду, какую только может вообразить археолог, работающий в Греции»[26].
В 60-е годы XX века раскопки продолжались. Американо-итальянская экспедиция пробурила полторы тысячи глубоких скважин, зафиксировав несколько археологически ценных участков. Оказалось, что город был вытянут вдоль морского побережья. Удалось обнаружить два участка, относящихся к архаическому периоду и отстоящих друг от друга примерно на полтора километра[27]. Это не значит, что все данное пространство было сплошной городской застройкой. Ткань древнего города перемежается разрывами, назначение которых неясно; скорее всего, оно хозяйственное: усадьбы, огороды, небольшие пастбища. По сути дела, два участка, предположительно относящиеся к древнему Сибарису, принципиально не отличаются от двух других архаических поселений (Франкавилла и Амендолара), считающихся «деревнями» или загородными поместьями. Почему вообще надо относить найденные урбанистические фрагменты именно к Сибарису? Потому что участки, богатые археологическим материалом, располагаются между двумя древними (обнаруженными при раскопках) руслами Кратиса и Сибариса, а литературные источники помещают город Сибарис «между двух рек». Но никаких следов предполагаемой роскоши найдено не было[28].
Когда поселение архаического периода было обнаружено, руководитель раскопок поначалу отказался признать в нем древний Сибарис — хотя бы уже потому, что стоит оно на песчаных дюнах. Все крупные города Великой Греции стоят на твердой почве, а не на песке. Поэтому, как ни хотелось ему найти Сибарис, он счёл, что найденное — не сам город, а лишь его гавань[29]. Экспедиция решила искать Сибарис выше. Снова были пробурены сотни скважин по всей долине. Но холмы и удаленные от побережья, не заболоченные и ныне заселенные участки равнины не дали никакого материала архаической эпохи. Снова проанализировав полученные материалы, археологи пришли к выводу, что нашли все-таки настоящий Сибарис[30].
Глазами homo oeconomicus
Для науки значение раскопок Сибариса огромно: чего стoят хотя бы золотые орфические таблички из Фурий, обнаруженные при первых попытках найти Сибарис еще в 1879 году! Поиски Сибариса дали толчок новым исследованиям неолита и бронзового века в Южной Италии. Но надежд они не оправдали. Поэтому археологи продолжают «столицу роскоши» искать, а историки о ней — писать.
Чтобы спасти репутацию Сибариса для выразительного исторического повествования, из скудных свидетельств составляется представление о возможных источниках богатства города, а в дальнейшем исходят из возможного как из реально существующего. Скотоводство? О достижениях в скотоводстве будто бы свидетельствует бык на сибарийских монетах. Однако скот — это не что иное, как «предденьги», так что изображение быка говорит не о характере экономики, а о самих деньгах. Земледелие? Тимей Тавроменский (IV–III века до н. э.) пишет, что секрет богатства сибаритов в том и состоял, что они ничего не вывозили, а все съедали сами (т. е. их богатство было аграрным и натуральным, не торговым). О качестве их земель судить трудно: слухи о сказочном плодородии земли на берегах Кратиса скорее свидетельствуют о славе италийского плодородия в целом. Торговля? Привозная керамика у сибаритов была, какую-то торговлю они — прибрежный народ — знали, но при этом не имели ни флота, ни гавани, никуда не ездили, «гордясь тем, что старились на мостах своих двух речек».
Но историография не оставляет попыток представить сибаритов торговыми посредниками. Историки облюбовывают свидетельство о том, что сибариты носили милетскую шерсть и среди эллинов предпочитали милетцев за их склонность к роскоши, а из италийцев — этрусков за то же самое. Поэтому из сообщения о скорби милетцев при известии о гибели Сибариса делается вывод, что Милет вывозил в Сибарис свою шерсть, а сибариты переправляли ее через горы в километр высотой в «свою» колонию Лаос и там грузили на корабли этрусков, получая от тех изделия из металла[31]. Правда, сухопутная торговля в этот период не практиковалась, но когда глаз историка примечает, что Сибарис находится на узком месте итальянского «сапожка», то homo oeconomicus в нем радостно восклицает: вот удобный путь с Ионийского побережья на Тирренское! Делались предположения и о ведущей посреднической роли Сибариса в торговле аттической керамикой (тоже через горы!), но экспорт этой керамики в Этрурию продолжал постоянно возрастать, не заметив гибели реэкспортера в конце VI века.
Положение на перевалочном пункте торговых путей — фетиш исторических описаний. Применение этой объяснительной модели в нашем случае обосновано не реальностью ее для Сибариса, а привычностью в новоевропейском историческом нарративе.
Есть, однако, еще один источник, позволяющий, казалось бы, судить, к реальности или к мифу восходит представление о могуществе Сибариса: монеты. Считается, что исключительно красивые монеты с надписью «Сибарис» свидетельствуют об экономической развитости города-государства и о его широких торговых связях; их датируют периодом до 510 года. Рассмотрим все эти аспекты.
Прежде всего, монеты, относимые к «сибарийским», — это в основном крупные (более восьми граммов весом) серебряные статеры или перечеканенные дидрахмы. Они относятся к особому типу монет, выполненных в технике incusi. Это очень сложная и изысканная техника (изображение, выпуклое с одной стороны, и то же самое изображение, но врезанное при помощи другого штемпеля, — с другой[32]). Принято считать, что патриархальная деревня середины VI века не могла чеканить собственную монету в больших количествах и к тому же столь превосходного качества. Поэтому большие статеры сибаритов считались «веским» доказательством высокого экономического развития города Сибарис. Однако деньги и торговля не связаны между собой столь очевидным образом (да и происхождение денег, как думают многие антропологи, совсем не коммерческое)[33]. В древности торговля могла обходиться без денег. Такие торговцы, как финикийцы, денег не знали; не изобрели монет ни Ассирия, ни Египет, ни Вавилон. Интересно, что монеты Сибариса за пределами Южной Италии не найдены. Получается, для внешней торговли они не использовались вовсе. Тот факт, что их часто обнаруживают в кладах, позволяет предположить, что они служили скорее средством накопления, нежели мены. При расчетах в розничной торговле они неудобны, но ими можно заплатить государственную или общинную подать, осуществить выкуп пленных, возместить какой-нибудь урон. Не говорит ли это скорее об очень раннем типе доторговой монеты, чем о существовании города за счет торгового посредничества? Красота incusi и сходство их с инталиями (вырезанными в камне печатями) позволяет видеть в них род ювелирных изделий. Печати, только не каменные, а из серебра — вот что они напоминают[34].
Нумизматическая хронология исходит из того, что монеты с буквами СИ («Сибарис») и им подобные относятся к древнему Сибарису (до 510 года) и что впоследствии таких монет быть уже не могло. От 510 года откладывают назад несколько десятилетий, чтобы Сибарис «успел» начеканить все свои монеты. Так начало чеканки в Южной Италии отодвигают к середине VI века, причем многие приписывают введение денег в Южной Италии именно Сибарису как «богатейшему торговому государству». Но не существует ни одного клада с монетами Сибариса, датировка которого VI веком основывалась бы на чем-то ином, кроме самого факта наличия в них монет Сибариса. А ведь монеты Сибариса встречаются в кладах вместе с монетами IV и даже III века.
Впрочем, есть и некоторое количество мелких монет, тоже определяемых как сибарийские. Их датируют в каталогах поразительно точно: 458–453 годы. Феноменальная точность, если учесть, что никаких датирующих изображений (например, портретов правителей) на италийских монетах в это время не было! Откуда же эти даты? А вот откуда. По Диодору, уцелевшие сибариты восстановили свой город на реке Кратис, но через пять лет (458–453 годы) кротонцы снова его разрушили. Но почему мелкие монеты отнесены к этому периоду? Да потому, что город, отстроенный вернувшимися беглецами, не мог, дескать, быть таким же большим и богатым, как прежде. Статеры отнесены к древнему городу, а оболы и триоболы — к его новому воплощению, неудачному и недолговечному. Трудно в это поверить, но перед нами наивное представление об исключительно крупных купюрах в мошне богача и мелких грошах в кармане бедняка. Нумизматический материал, датированный на основе чисто литературных данных, на следующем витке осмысления сам стал служить опорой для датировки: «как показывает нумизматический материал, после 510 года Сибарис перестал чеканить статеры…» И такие порочные круги наука о Сибарисе «описывает» снова и снова.
Что же касается крупных монет с начальными буквами СИ, то они могут относиться не к периоду до 510 года, а к последующему времени. Почему бы им не быть монетами панэллинской колонии с ведущей ролью афинян, которая отнюдь не сразу стала называться «Фурии», а долго еще продолжала носить имя «Сибарис»? Если датировка нумизматического материала строится целиком на интерпретации литературных источников, то при пересмотре этих источников придется заново датировать и монеты.
«Империя» Сибариса и туземцы
Как говорилось выше, представление об «империи» Сибариса основано на словах Страбона о том, что городу были подвластны четыре туземных племени и 25 полисов. Известно, что греческие колонии, выведенные в южную Италию в VIII–VII веках до н. э., быстро вытесняли местных жителей. Но на землях Сибариса, к удивлению археологов, ничего подобного не происходило. На холме, где первые колонисты возвели святилище Афины, был некрополь туземцев, и там продолжали хоронить еще лет 100–150. Деревни местного населения в округе продолжали существовать, в них постепенно появляются предметы эллинской утвари. Как объяснить такую беспримерную для тех времен уживчивость? Видимо, небольшая колония жила в мире с туземцами. Сибариты не уничтожили местных потому, что не могли этого сделать, как не могли ионийские греки уничтожить малоазийские державы[35]. Кроме того, многое говорит о том, что италийские «варвары» были более древними, чем колонисты VIII века, переселенцами из северо-западных областей Греции, что контакты племен, населявших побережье Ионийского залива, с греками существовали еще в микенский период[36]. Если ахейские колонисты столкнулись с местным населением, говорящим на греческом диалекте и почитающим греческих героев, т. е. со своими сородичами, покинувшими Балканы на 200–300 лет раньше, то их мирное сожительство становится тем более понятным.
Но в научной литературе Сибарису приписывают политику Рима, который не уничтожал подданных, а скорее привлекал их к себе. На деле же сибариты жили среди варваров и смешивались с ними, сами становясь в глазах метрополий полуварварами (ср. выше название «Фуриоперсы»). А варварам приписывается склонность к роскоши, которой греческая этика противопоставляла умеренность, воздержность, самодостаточность. Не столько реальное богатство, сколько образ полуварваров служит источником басен о глупости, лености и роскошестве сибаритов. В этом — одна из причин, по которой они становятся мишенью для шуток. Народом анекдота. Случайно ли то, что сведения о конкретных жителях Сибариса чрезвычайно скудны? Ведь не безымянных сибаритов мы знаем очень мало: один или два богача, всего один политический деятель Телид, разом и тиран, и демагог, и «басилевс», правивший, по косвенным данным, лет шестьдесят (других правителей источники не называют), — и ни одного поэта, скульптора, драматурга, архитектора, математика или врача!
Фольклорный, риторический и языковой образ Сибариса Сообщение
Страбона о затоплении Сибариса кротонцами принимают на веру не все исследователи. Так, знаменитый Белох лаконично назвал рассказ об этом «дурацкой басней» (torichte Fabel)[37]. В этом презрительном отзыве можно усмотреть жанровое определение, если отнести рассказ о гибели города к разряду особых «сибаритских басен».
А о сибаритах действительно рассказывали потешные истории, сочинявшиеся и современниками древнего города, и людьми, жившими чуть ли не тысячу лет спустя. Басни с человеческими персонажами даже назывались попросту «сибаритскими», и был придуман, скорее всего задним числом, соответствующий баснописец — Фур Сибарит, противопоставленный автору «животных» басен, Эзопу. Первоначальные басенные сибариты — этакие «пошехонцы» с уклоном в чревоугодие. Вот характерный пример «сибаритских» историй, приводимый Элианом[38]:
Когда мальчик, которого сопровождал сибаритский педагог[39] (а в Сибарисе и педагоги были склонны к роскоши), нашел сушеную фигу и поднял ее, педагог отругал его, а потом, отобрав фигу, съел сам.
Элиан пишет, что очень смеялся, прочитав эту историю. Чему? И при чем тут «роскошь»? Взрослый, притязая на воспитанность и воздержность, сам не может удержаться от соблазна. Вот какова сибаритская «трюфэ»: детская тяга к сладкому! В старый анекдот, похожий на аристофановские истории о придурковатых и нелепых сибаритах[40], Элиан «вчитывает» готовый топос «роскоши», и семантический диапазон «трюфэ» — роскошь, изнеженность, неспособность противостоять влечению к наслаждению — ему это позволяет.
Известно, что существует целый пласт анекдотов о народах. Часто это своего рода этнокомпаративистика: «встречаются русский, немец и француз» и т. д. В риторической культуре, склонной к готовым формам и общепонятным примерам, жители известных полисов также получают устойчивые амплуа. Так, абдериты почему-то дураки, и даже Демокрит никак не поправил их репутации. А репутация спартанцев воплощена в анекдотах и сборниках изречений, в совокупности своей рисующих образ аскетического воина. Контрастное построение — один из главных приемов в риторике — требовало пары к этому образу. Ею и стали сибариты, выступавшие в амплуа «утопающих в роскоши» бездельников, неженок и обжор. Например, в одном из анекдотов, строящихся на сопоставлении этих амплуа, сибарит, побывав в Спарте, отказался восхищаться отсутствием у спартанцев страха смерти, потому что самый трусливый сибарит предпочел бы трижды умереть, чем терпеть такую жизнь[41].
Амплуа сибарита подкрепляется самим языком. Негреческое слово «Сибарис» (
) созвучно (хотя и не родственно) греческому 
: «пышный», «спесивый», «высокомерный». Так вот, древние лексикографы, назло всякой лингвистике, возводили слово 
к слову «сибарит». Имя города напоминало греческому уху «Спесь» или «Дерзость»[42].
«Утопание в роскоши»: стратегема или мифологема?
Историки, всерьез принимающие сообщение Страбона о затоплении Сибариса, считают, что в 510 году кротонцы прокопали новое русло и повернули реку, на правив ее на город. Почва в затопленном городе превратилась в болото, оно быстро наполнилось речными наносами, а река пробила себе новое русло, влившись в соседнюю реку. Если в древности две реки впадали в море параллельно, то сейчас они сливаются за несколько километров от отодвинувшегося за эти тысячелетия берега.
Такая реконструкция событий — результат прочтения Геродота «сквозь текст Страбона» и современный ландшафт[43]. Геродот, оказавшийся на месте событий лет через 60, упоминает виденное им своими глазами «сухое русло Кратиса»[44]. Ну, а раз сухое русло принадлежит Кратису — значит, оно могло возникнуть после поворота именно его вод. Рядом с сухим руслом, говорит Геродот, стоял храм, возведенный возможным участником разорения Сибариса, — значит, он мог быть возведен в благодарность богам за победу на берегу реки, выполнившей карательную функцию. Лаконичные ссылки на Геродота, к которым историки прибегают, обсуждая цитату из Страбона о повороте реки, придают этой цитате вес и авторитет, уравнивающие ее со свидетельством почти очевидца.
Между тем Геродот ни слова не говорит о том, где именно находится это русло, почему оно было сухим, единственное ли это сухое русло в долине, был ли город затоплен, и если да, то этой ли рекою; и, наконец, когдa Кратис поменял свое русло — до, после или во время гибели Сибариса? В современном ландшафте долины существует некое сухое русло, которое местные жители называли Крати Веккьо (Старый Кратис), а ученые и путешественники поспешили отождествить с сухим руслом Кратиса, упомянутым Геродотом. Предполагая, что первоначально реки впадали в море раздельно, историки связали их нынешнее слияние со стратегемой кротонцев, а потому ожидали найти древний Сибарис под дном современного Кратиса, якобы пропущенного некогда через город и пробившего себе новое русло, впадающее в Сибарис (совр. Кошиле). Но ни рядом с этим сухим руслом, ни под его ложем ни древний богатый Сибарис, ни классические Фурии найдены не были[45].
Современные исследования почвы и природных условий Сибаритиды показали, что бесчисленные ручьи и речки, протекающие по долине, постоянно наносят аллювиальный материал и за тысячелетия неоднократно сами перекрывали себе путь и меняли русла. Русла рек, высота над морем того или иного участка, береговая линия, родники и источники — все это меняется здесь не то что за тысячи — за десятки и сотни лет. А искусственный поворот реки в нужную сторону и затопление большой территории на плоской равнине — дело, технически весьма и весьма сложное. Проведение же подобных работ в VI веке до н. э., в условиях войны, за 70 дней едва ли возможно. Мог ли Геродот, рассказавший немало историй об использовании рек в военных целях, не упомянуть именно об этом случае?[46]
Я думаю, что легенда о затоплении имеет множественные корни: и реальные, и мифологические, и, так сказать, «языковые».
Реальные наводнения в этом месте, несомненно, бывали: речная синяя глина перекрывает слои и классического, и римского времени. Между тем о затоплении Фурий никто никогда не говорил! Археологические данные свидетельствуют о том, что найденные постройки архаического периода были оставлены жителями, причем вещи забрали с собой или они сами, или грабители, а оставленные без постоянного населения дома подвергались сезонным затоплениям рек. Но к природным паводкам прибавился миф о затонувшем городе, наказанном за грехи, — нечто вроде мифа о Потопе или об Атлантиде.
Сибарис — слово не греческое, хотя это имя собственное, преимущественно топоним, встречается в различных областях ойкумены. Однако в настоящее время его уверенно связывают с иллирийским топонимом 
и дако-мидийским в зоне иллирийского влияния — 
, а также с индоевропейским корнем *bar/barb, что значит «водный, илистый поток». Сибарис восходит к *Sa(n)-bar- «Слияние вод» или «Смешение потоков». Известны еще два города Самбор в междуречье Днестра и Свияжа и Самобор в Хорватии (ср. иллир. Metubarbis — междуречье р. Савы и Дравы в древности, собственно «Междуречье» или «Междуболотье», и Kolu-bara — приток Савы)[47]. Возникновение аналогичных Сибарису топонимов тоже между реками особенно примечательно. Допустим, «Сибарис» принесен не ахейцами, а выходцами с северо-запада Греции, но ведь «Кратис», прибывший с переселенцами с Пелопоннеса, также понимался греками как «Смешение», «Слияние», только уже по-гречески[48]. Предание о Кратисе на Пелопоннесе говорит о страшных примесях стигийской воды, которые делают реку гибельной[49]. Получается, что семантика двух соседних гидронимов — греческого и предположительно иллирийского — тождественна.
Когда на месте Сибариса возникла панэллинская колония, ее имя снова оказалось «водным»: Фурии получили свое имя от источника Фурия или Фурий, что значит «Бурный (поток)»[50]. Не были ли сами пояснения этих топонимов, принимавшие вид рассказов, источником мифа о затоплении? А ведь о реках Кратис и Сибарис рассказывалось много историй[51]. Парность этих рек порождала фигуру параллелизма или противопоставления. В греческой мифологии много парных рек: забвенья и памяти, смеха и слез, молодости и старости, смерти и жизни[52]. И реальную пару рек встраивают в такое же противопоставление. Например, Кратис течет красным вином, а Сибарис медом; Кратис делает белым, а Сибарис черным пьющий воду скот.
Соименные речки метрополии имели репутацию пострашней. Кратис на Пелопоннесе немногим уступает самому Стиксу, потому что Стикс впадает в Кратис и воды его, смешанные с водами Стикса, приобретают страшные свойства: они все разъедают и губят всякое живое существо[53]. Такой репутации довольно, чтобы провоцировать рассказ о реке-убийце. Но и у второй речки есть пугающий близнец, не в ахейской метрополии, а на другом берегу Коринфского залива: в Кирре/Крисе, неподалеку от Дельф[54]. Змееподобное чудовище, ламия по имени Сибарис, жила в глубокой пещере и пожирала приплод скота и малых детей. Герой, который избавил людей от этой напасти, вытащил ламию из ее норы и убил, ударив головой о скалу. В этом месте она исчезла, т. е. превратилась в источник, который получил название «Сибарис». Источник вытекает из прибрежной пещеры и впадает в море. Рассказ завершается сообщением, что италийский Сибарис назван по имени этого источника, что исторически скорее неверно, но указывает на мифологическое сходство гибели города и чудища. О конце италийского Сибариса говорится теми же словами, что и о конце фокидской ламии: «В войне с кротонцами сибариты потерпели поражение, и город их исчез (
)»[55]. Так называемые 
, или “исчезновения”, — это вид этиологических рассказов о возникновении деталей ландшафта, преимущественно источников или рек, при внезапном превращении мифологических существ и чудовищ. При этом реки исчезают еще и в море, впадая в него или сливаясь друг с другом. Город Сибарис, «Слияние вод», превратился в реку, как чудовище, ламия Сибарис; он исчез и слился с морем, как река.
Современным археологам миф о затоплении послужил объяснением скудости результатов раскопок. Наличие слоя серо-голубой глины привело гидрологов к мысли о том, что в результате сильнейшего землетрясения уровень почвы древнего Сибариса опустился, так что сейчас он находится на пять-шесть метров ниже поверхности земли и на два-три метра ниже уровня моря. После землетрясения произошел прорыв морских вод и, так сказать, лагунизация долины, которая затем постепенно наполнилась наносами многочисленных рек. Можно было бы себе представить, что катастрофа затопления Сибариса отразилась в предании о стратегеме кротонцев. Но почему об этом ни слова не говорит Геродот, оказавшийся там довольно скоро? Совершенно непонятно. Да и археологический материал не дает картины, отражающей предполагаемую ситуацию.
Я думаю, что «страшная катастрофа» сконструирована участниками экспедиции, нашедшей Сибарис: великий город должна была погубить великая катастрофа, дабы бедствие было соразмерно потере[56]. Гидрология тут опиралась не столько на подсудные ей данные, сколько на параллель судьбе Гелики, откуда родом был основатель Сибариса. В 373–372 годах до н. э., при страшном землетрясении, Гелика целиком ушла под воду со всеми жителями. Весьма интересно, что предание приписывает жителям Гелики такое же кощунство, что и жителям Сибариса: нападение на искавших спасения у алтаря бога. Бог, «колебатель земли» Посейдон, и карает за кощунство[57].
Хронология — служанка философии, или cui prodest
Проблема возникновения легенды о затоплении Сибариса связана с датировкой этого события. Дело в том, что год гибели города (510/9) и падения власти тирана Телида подозрительным образом совпадает с годом изгнания царей из Рима и тиранов — из Афин. Если принять это совпадение всерьез, получится, что в VI веке до н. э. происходил «глобальный» процесс демократических революций, затронувший и Аттику, и Великую Грецию, и Рим. Подобная стройность обычно возникает post factum в головах историков и философов, причем не только современных, но и древних.
Я думаю, что можно обойтись и более скромным, чем «глобальный процесс», объяснением, вменив столь удобную синхронизацию в вину конкретному человеку — историку Тимею Тавроменскому. Именно он первым сопоставил местные хронологии (афинские, спартанские и т. д.) со списком олимпиад, т. е. создал единую хронологию для всей ойкумены. Правда, уже античные историки порицали Тимея, например, за безосновательную синхронизацию основания Рима и Карфагена, мотивом которой могло стать происходившее на его глазах противостояние двух государств. Рисуя впервые картину всеобщей истории, Тимей, видимо, стремился к «красоте» и симметрии — к совпадению во времени сходных событий.
В своей истории западных греков Тимей писал, в частности, о предосудительной «роскоши» живших под властью тирана сибаритов, противопоставляя ее аскетизму руководимых Пифагором кротонцев. Судя по всему, к тирании Тимей симпатий не питал. Важно отметить, что сам историк был врагом сицилийского тирана Агафокла и вынужден был бежать от него из сицилийского Тавромена в Афины, где и создал свой главный труд. Таким образом, у него были и возможности, и основания (идеологические и эстетические) для синхронизации трех дат, названных выше[58]. Ведь еще Аристоксен (IV век до н. э.) трактовал гибель Сибариса как освобождение от рабства, т. е. от тиранического строя[59]. Поселясь в Кротоне, Пифагор увидел, что города находятся в плену сами у себя (т. е. у тиранов), и вернул им вольность через своих учеников, которые действовали в каждом городе, вселяя в граждан тягу к свободе. Иными словами, изгнание Писистратидов и Тарквиниев, как и гибель Сибариса, где правил тиран Телид, для морализирующей историографии пифагорейского толка — явления одного порядка. Стoит ли удивляться, если пи фагорейцы, пришедшие к власти в Кротоне и изгнанные из Сибариса в Кротон, по-видимому, вместе с 500 богатейшими семействами, после разгрома Сибариса создали образ города, наказанного за грехи? В антисибаритской пропаганде пифагорейцам добрую службу сослужил подручный фольклорный материал.
Почему погиб Сибарис?
Теперь стoит вспомнить и о роковой «дерзости» (
), приведшей сибаритов к гибели. В чем она заключалась? Многочисленные и разноречивые традиционные версии можно разделить на две группы. Первая из них — откровенно пифагорейского происхождения. По Диодору, Телид изгнал из города 500 богатейших сибаритов. Те прибыли в Кротон, ища убежища возле алтарей. Посольство сибаритов потребовало выдать беглецов, но благодаря вмешательству самого Пифагора кротонцы ответили отказом, после чего и началась война[60]. У Ямвлиха (II–III века н. э.) ситуация спрямляется: изгнанные сибариты оказываются пифагорейцами (об их богатстве ничего не говорится)[61].
Во второй группе речь идет о гневе оскорбленного божества (чаще всего — Геры). По Филарху, богиня вознегодовала на то, что сибариты убили кротонских послов, бросив их тела на съедение собакам; после этого все должностные лица Сибариса увидели один и тот же сон: выйдя на середину агоры, Гера изрыгнула желчь, а в ее храме забил кровавый источник[62]. Схожая версия, также с кровавым источником, излагается у Гераклида Понтийского (IV век до н. э.): Гера разгнева лась на сибаритов, когда после свержения Телида сибариты перебили всех его сторонников, укрывшихся у алтаря богини[63]. По Элиану, причиной негодования Геры стало убийство сибаритами некоего чужеземца-кифариста, выступившего на городском состязании, вызвавшего недовольство горожан и бежавшего к алтарю богини; там его настигли и убили[64]. Наконец, версия Геродота и Афинея такова: дельфийский оракул предупредил сибаритов, что они будут благоденствовать, пока не предпочтут человека богу. Спустя какое-то время пророчество сбылось. Один сибарит стал сечь своего раба, и тот попытался найти защиту у алтаря. Хозяин не унимался; тогда раб припал к могиле отца хозяина, и хозяин остыл. Это и стало роковым предпочтением могилы человека — алтарю бога[65].
В этой последней истории тоже есть пифагорейский привкус, хотя и едва ощутимый, не столь явный, как в историях, связанных с Герой. Главная покровительница Кротона — Гера; здесь находится одно из прославленных ее святилищ (Геры Лацинии). Причем в Южной Италии культ Геры ассоциирован с культом Геракла, он основал этот храм и он — покровитель пифагорейцев. Так, в битве с сибаритами во главе кротонского войска стоял пифагореец Милон, шестикратный олимпионик и жрец Геры, облаченный в одеяние Геракла. Казалось, сам Геракл сражается за кротонцев. Здесь образ Геракла важен еще и потому, что он очистил Авгиевы конюшни, направив в них воды реки — точно так же, как, по пифагорейской легенде, поступили кротонцы с Сибарисом, чтобы навсегда «очистить» землю от города нечестивцев. Очистительные обряды, которые совершались над убийцей, включали омовение кровью, затем водой и изгнание. В наказание за убийство посланцев сибариты были омыты кровью, которая била в храме Геры, водой, которая затопила их город, и, наконец, изгнаны сами.
Напластования сибарийской утопии
Выше уже встречалось слово «утопия», знаменательно созвучное «утопанию» Сибариса в роскоши. Оно и впрямь имеет непосредственное отношение и к самой истории города, и к истории ее изучения.
Кажется, в сибарийской утопии можно выделить несколько пластов. Первый из них, самый древний, — это фольклорный образ Шлараффенланда, встающий за байками о сибаритах-гастродулах («рабах желудка») и сводящийся к изобилию дармовой еды и к непобедимой лени придурковатых жителей Сибариса.
Он усложняется благодаря пифагорейцам, сначала практически осуществлявшим в Южной Италии свои социальные утопии, а затем теоретически их оправдывавшим. Ряд источников объясняет гибель Сибариса отступлением от законов, данных Залевком, якобы учеником Пифагора. Поскольку законы Залевку продиктовала сама Афина, изначальный Сибарис предстает идеальным градом. В дальнейшем сибариты отступили от этих законов, развратились, оскорбили божество и поплатились за это гибелью.
На месте «утонувшего в роскоши» Сибариса возникают Фурии, призванные стать новой «аватарой» идеального града[66]. Пифагорейская традиция, сохраненная Диодором, представляет их создание как замену Злограда Доброградом: на месте погибшего спесивого Сибариса вырастает настоящая коллективная утопия. Архитектор Гипподам выстраивает город по плану, предназначенному для идеального полиса. Греческие полисы посылают туда своих представителей, и в городе образуются 10 объединений-«землячеств». И это не вымысел. Инициатива создания панэллинской демократической колонии принадлежала Периклу, в Фурии поехали многие известные люди, среди них Геродот и Лисий. Расположение улиц в раскопанных Фуриях соответствует плану Гипподама. Но к этому присоединяются явные элементы философствующей историософии. Харонд, скорее старший современник Пифагора, но тоже объявленный его учеником, дает Фуриям законы, составленные на основании изучения всех политий. Эти пифагорейские законы подробно излагаются. Фурии должны были воплотить все утопии разом: пифагорейские, Платоновы и перипатетические. Все такие проекты терпели крах или были недолговечны, но оставляли теоретическое наследие. Как Платон в «Государстве» помещал в далеком прошлом иные, идеальные древние Афины, так пифагорейцы указывали либо на Кротон времен Пифагора, либо на Сибарис времен Залевка, либо на Фурии времен Харонда, тасуя хронологию и укладывая события в рамки теоретической конструкции.
На последнем уровне сибарийская утопия продолжается по сей день. Выше говорилось о том, как наука, интерпретируя данные сибарийской истории, оказывается не в силах выйти из круга, очерченного мифом, риторикой и философией. Опираясь на мифологические образы, философия пифагорейцев, их этика, их пропаганда создали те нравоучительные линзы, сквозь которые вот уже двадцать пять веков смотрят на историю «утопавшего в роскоши» Сибариса историки, исследователи древней экономики и даже такие не склонные к теоретизированию специалисты, как нумизматы.
После бесчисленных деконструкций исторической науки, после столь популярных в последние десятилетия разоблачений всякого знания, которое некогда мнило себя позитивным, не хочется добавлять свой голос к хору пересмешников и потешаться над серьезными и честными учеными, которых так ловко провели пифагорейцы. Я думаю, что не одна только смена парадигм происходит в науке, не только пляшут сменяющие друг друга маски, но и лицо истины может, если повезет, показаться. Если итальянским археологам все-таки удастся раскопать в Калабрии великолепный и роскошный Сибарис легенды и тем самым отчасти или даже полностью «закопать» мои построения, я порадуюсь с ними вместе. Копать в любом случае лучше с разных сторон. Мне кажется, что история сложения легенды о Сибарисе не менее важна и интересна, чем подлинная история колонии в Южной Италии, и что в вещество европейской культуры эта легенда входит так же полноправно, как теорема Пифагора.
[1] Пять лет тому назад благодаря гранту Института «Открытое общество» и помощи Немецкого археологического института в Риме мне удалось побывать на раскопках, познакомиться с научной литературой о Сибарисе и с некоторыми авторами, писавшими о Сибаритиде и проводившими раскопки в этом районе. Настоящая статья представляет собою экстракт еще не написанной книги. Научный аппарат с указанием всех необходимых источников — литературных, археологических, нумизматических, эпиграфических, равно как и обширной научной литературы — в настоящей публикации невозможен, да и не нужен. Будучи многим обязана этой литературе (только труды конгресса по Сибарису составляют тысячу страниц: Sibari e la Sibaritide. Atti del Trentaduesimo convegno di studi sulla Magna Grecia, Taranto — Sibari 7–12 ottobre 1992. Taranto 1994, 2 v, 964 p.), я тем не менее высказываю гипотезу, принципиально отличную от существующих. Правда, мне, к сожалению, остались недоступны 13 публикаций о Сибарисе за последние пять лет, притом что одна из последних работ, с которой познакомиться все-таки удалось (Garcia Quintela. La distrucсion de Sibaris y la mitopoyesis pitagorica // Dialogues d’histoire ancienne. Vol. 28, num 2 (2002), pp. 19–39), содержит мысль об участии пифагорейцев в сложении легенды о Сибарисе. Эта идея уже была сформулирована в моих публикациях 1999 года. (Затонувший город: стратегема или мифологема // Поэтика. История литературы. Лингвистика: Сборник к 70-летию Вячеслава Всеволодовича Иванова. М.: ОГИ, 1999. С. 25–37; Сибаритские истории: басня и мораль // В поисках «балканского» на Балканах. Балканские чтения — 5. М.: Институт славяноведения и балканистики, 1999. С. 39–42). Надеюсь, что в недалеком будущем смогу с большей полнотой обосновать свою позицию для читателя-специалиста.
[2] «История», 5. 44–47.
[3] «География», 6. 1. 13. 9–12.
[4] См., напр.: Dunbabin T. J. The Western Greeks. The History of Sicily and South Italy from the Foundation of the Greek Colonies to 480 B.C. Oxford, 1948. P. 76.
[5] См.: Dunbabin T. J. Ibid. P. 187; Lenormant F. La Grande-Grece: Paysage et histoire. Paris, 1881. Vol. II. P. 112; Bugno M. Da Sibari a Thurii: la Fine di un imperio. Napoli, 1999. Само слово «Сибаритида», утвердившееся в научной литературе прошлого века, предполагает некую обширную территорию, над которой доминировал — политически, экономически или культурно — Сибарис. Античные источники такого значения этого слова не знают.
[6] «География», 6. 1. 13. 8–9.
[7] FGrH, III, A 264, F 21 = Иосиф Флавий, «Против Апиона», 1. 195–196.
[8] «Иудейская война», 5. 159.
[9] «Историческая библиотека», 12. 9. 2.
[10] «Историческая библиотека», 10. 23. 1. Напомним для сравнения, что историки скептически относятся к сообщаемой традицией численности несметных полчищ Дария в битве при Гавгамелах. А ведь владыка Востока собрал со всей своей империи против опаснейшего врага миллион воинов, т. е. всего втрое больше, чем было у сибаритов.
[11] «География», 6. 1. 13.
[12] «История», 6. 127. 2–3.
[13] «Пир мудрецов», 6. 105. 19–30 (= 6. 273 b). Историки медицины утверждают, что такой образ жизни естествен для малярийной местности: Jones W. H. S. Malaria and Greek History. Manchester, 1909. P. 30–31.
[14] Афиней, «Пир мудрецов», 6. 98. 14–25 Kaibel = 269 f (I, 706 Kock).
[15] «Идиллии», ll. 5. 1, 72, 73, 16, 146, 90, 99, 124–126.
[16] Dunbabin T. J. Ibid. P. 76.
[17] Ни одного общественного здания, ни театра не обнаружено.
[18] Из привозного представлена только коринфская и аттическая керамика. Слова об «ионийских товарах» и металлических изделиях из Этрурии — всего лишь предположения, основанные на единственном литературном свидетельстве о любви сибаритов к милетской шерсти и к самим ионянам и этрускам из-за склонности тех и других к роскоши.
[19] Даже полы в домах были не мощеными, а земляными.
[20] Скорее не «городки», а «хуторки».
[21] Неизбежно вызванная дурным малярийным климатом.
[22] Примитивное представление о богатстве, заключающемся главным образом в еде.
[23] См. выше об иноземных товарах.
[24] Презрение к торговцам — в эту пору всегда мореходам — свойственно обществам с примитивным экономическим укладом.
[25] Zanotti-Bianco U. / Archivio storico per la Calabria e la Lucania II, 1932. P. 283–291; Idem. La campagna archeologica del 1932 nella piana del Crati // AttiMemMagnaGr 3 (1960). P. 7–20; Montuoro P. La campagna archeologica del 1932 nella piana del Crati. Parte seconda. I ritrovamenti al “Parco del Cavallo” // AttiMemMagnaGr 4 (1961). P. 7–63.
[26] Dunbabin T. J. Ibid. P. 364.
[27] Rainey F. G., Lerici C. M. The Search for Sybaris, 1960–1965. Roma, 1967.
[28] Guzzo P. G. Sibari e la Sibaritide. Materiali per un bilancio della conoscenza archeologica // Revue
archeologique (1992). P. 3–35.
[29] Rainey F. The Location of Archaic Greek Sybaris // American Journal of Archeology. 1969. № 73. P. 261–273.
[30] Guzzo P. G. Archeologia, storia e fantasmi. A proposito di alcuni studi recenti // Archivio storico per la Calabria e la Lucania 47 (1980). P. 13–35.
[31] Лаос считали колонией, которую Сибарис вывел на Тирренское побережье, чтобы иметь там «факторию» для торговли с этрусками. Между тем известно было только то, что, лишившись своего города, сибариты осели в Лаосе и Скидросе (Геродот, «История», 6. 21). Раскопки показали, однако, что никакого эллинского присутствия, а следовательно, и никакой колонии до начала V века в Лаосе не было. А V век — это уже время не для торговой колонии, а для лагеря беженцев.
[32] См., например: Gorini G. La monetazione incusa della Magna Grecia. Milano, 1981.
[33] См., например: Einzig P. Primitive money. Oxford, 1966.
[34] Конечно, легче согласиться с тем, что некоммерческие функции имели экзотические деньги, а не металлическая монета, во всем похожая на нашу; см., однако, о функциональных отличиях древней монеты от современных денег: Vidal-Naquet P. Fonction de la monnaie dans la Grece archaique // «Annales» XXIII (1968). P. 206–208; Parise N. La nascita della moneta. Segni premonetari e forme archaiche dello scambio. Roma, 2000; Stazio A. Moneta e scambi // Megale Hellas. Storia e civilta della Magna Grecia. Milano, 1983. P. 105–109.
[35] Ср. Greco E. L’ “impero” di Sibari // Atti XXXII Convegno di Taranto (1992). Napoli, 1994.
P. 459–485.
[36] См., напр.: Enotri e Micenei nella Sibaritide // A cura di Renato Peroni e Flavia Trucco; C. Belardelli … [et al.]. Taranto: Istituto per la storia e l’archeologia della Magna Grecia, 1994. 2 v.
[37] Beloch K. J. Griechiesche Geshichte. Berlin — Leipzig, 1924. Bd. I. Abt. 1. S. 383. Anm. 1.
[38] «Пестрые рассказы», 14. 20.
[39] Т. е. раб, водивший детей в школу.
[40] См.: «Осы», 1425, 1433.
[41] Афиней, «Пир мудрецов», 4. 138 d; ср. 4.150 c; ср. Геродот, «История», 9. 82; Тимей у Афинея, «Пир мудрецов», 12. 518 с.
[42] Нечто похожее произошло со старым названием нескольких северных народов России, которые именовались по-русски «самоедами». Многие ученые считали, что это название отражает представление русских о людоедстве у этих племен. На деле же оно может восходить либо к саамскому saam / same yedna («земля саамов»), перенесенному на ненцев и на другие народы, либо к этнониму «самаду», как называли нганасаны одну из групп энцев-мадду.
[43] Как показали раскопки, под руслом слившихся рек находится «Длинная стена», возведенная в римское время. О затоплении Копии нет никаких свидетельств, потому что современный ландшафт намного моложе самых поздних построек.
[44] «История», 5. 45.
[45] Рэйни с изумлением обнаружил, что в эллинский период эти места едва ли были вообще заселены (см.: Rainey F. G., Lerici C. M. The Search for Sybaris, 1960–1965. Roma, 1967. P. 304).
[46] См. Геродот, «История», 1. 75; 189; 191.
[47] Ср. слав. *bara «болото», алб. berrak то же, греч. ……… «тина» и такое же название реки в Македонии, брет. bera «течь, струиться». Эти сведения подсказаны мне В. Л. Цымбурским и содержатся в его находящейся в печати работе «Иллирийский язык»; ср. также: Mayer A. Die Sprache der alter Illyrier. Wien, Bd. I, 1957. S. 324–325, Bd. 2, 1959. S. 19; Трубачев О. Н. Названия рек Правобережной Украины. М., 1968. С. 280–281; Этимологический словарь славянских языков / Под ред. О. Н. Трубачева. Вып. 1. М., 1974. С. 153–155.
[48] Так интерпретирует это название Страбон: 8. 386.
[49] Павсаний, «Описание Эллады», 8. 18. 4–5.
[50] Диодор, «Историческая библиотека», 12. 11; Страбон, «География», 6. 263.
[51] См. подробно в моей статье «Затонувший город: стратегема или мифологема». С. 30–33.
[52] Плиний, «Естественная история», 31. 13; Элиан, «Пестрые рассказы», 3. 18; Витрувий, 8. 3. 15–16.
[53] Павсаний, «Описание Эллады», 8. 18. 4–5.
[54] Никандр Колофонский (III–II века до н. э.) в изложении Антонина Либерала (II век н. э.), «Метаморфозы», 8.
[55] Элиан, «Пестрые рассказы», 3. 43.
[56] Так фантастические кадры из американского фильма, где колоссальная волна надвигается на Нью-Йорк, сильнее действуют на архаический пласт в сознании современного человека, чем недавние реальные телерепортажи о цунами в Индийском океане, не затронувшем городов столь крупных и «роскошных».
[57] Павсаний, «Описание Эллады», 7. 24. 6; ср. Страбон, «География», 8. 7. 2, 384.
[58] Дату разрушения Сибариса мы знаем от Диодора, который взял ее, скорее всего, там, где обычно черпал сведения об истории Южной Италии, т. е. у Тимея.
[59] См. Порфирий, «О пифагорейской жизни», 21; ср. Ямвлих, «Жизнь Пифагора», 7, 33–34.
[60] «Историческая библиотека», 12. 9. 4.
[61] «О пифагорейской жизни», 177.
[62] Филарх, FGrHist 81 F 45, у Афинея («Пир мудрецов», 12. 521 d-e).
[63] Гераклид, F 49 Wehrli, у Афинея («Пир мудрецов», 12. 521 e-f).
[64] Элиан, «Пестрые истории», 3. 43.
[65] Геродот, «История», 6. 121. 7; Афиней, «Пир мудрецов», 12. 520 а.
[66] Характерно, что традиционное время существования Сибариса (210 лет) соотносится с пифагорейским представлением о «семимесячных» детях, рождающихся на 210 день. Если учесть, что идея реинкарнации была хорошо известна пифагорейцам, тогда гибель Сибариса — это рождение Фурий. В любом случае 210 лет — число искусственное, кратное условной продолжительности жизни поколения (35 лет).