Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 2, 2004
Административное деление Российской Федерации, в значительной степени унаследованное от СССР, но отчасти модернизированное уже в постсоветский период, аналогов в мире, конечно, не имеет (как, впрочем, и многое другое в нашей удивительной стране). В подавляющем большинстве стран, причем как унитарных, так и федеративных, имеется всего один тип административных единиц (провинция, штат, префектура и т. д.). Реже типов бывает два (второй почти всегда — столица, а иногда еще один-два крупнейших города), совсем редко — три. В Колумбии четыре типа единиц, в Великобритании — шесть, однако в последнем случае это «наследие колониализма». В России, как известно, формально шесть, а фактически семь типов административных единиц; при этом не только между типами, но и внутри каждого типа существуют колоссальные различия. Насколько это способствует управляемости страны — вопрос риторический. Какое это имеет отношение к прописанному в Конституции РФ равенству субъектов Федерации — еще более риторический.
«Первыми среди равных» являются, как известно, республики в составе Российской Федерации (бывшие АССР и автономные области), коих у нас 21.
Республики Европейского Севера (Карелия и Коми), Волго-Вятского района (Чувашия, Мордовия, Марий Эл) и Удмуртия являются республиками по названию, но не по сути. Коренное население здесь практически полностью ассимилировалось с русскими, тем более что и конфессиональных различий с крупнейшим народом России не наблюдается. По сути, это обычные области, что, кстати, особенно ярко проявляется во время федеральных выборов. Лишь в Мордовии налицо «республиканский» тип голосования, т. е. высокая управляемость электората при его крайнем консерватизме (голоса избирателей при таком типе голосования раньше делились между КПРФ и партией власти, а теперь почти полностью достаются партии власти, результаты прочих избирательных объединений оказываются в рамках статистической погрешности), остальные пять голосуют так же, как окружающие их «русские» регионы. Во всех шести названных республиках, «как положено», имеются националистические движения титульного населения, однако они настолько маргинальны, что большинство жителей даже не подозревают об их существовании.
На другом «полюсе» — Татарстан, Башкирия, Якутия, Тува, республики Северного Кавказа. Руководители этой группы субъектов по малейшему поводу, а часто и без такового подчеркивают свой особый статус, т. к. титульные нации существуют реально, а не формально и именно их представители обладают в своих республиках реальной властью (с января 2002 года исключением является Якутия, которую возглавил русский президент). При этом их доля в населении особого значения не имеет. В Башкирии башкир, а в Адыгее адыгов немногим более 20 процентов (причем в Башкирии титульная нация вообще занимает лишь третье место по численности после русских и татар), но в политике и экономике они, тем не менее, доминируют. Республиканский статус для этой группы субъектов является основным козырем в диалоге с Москвой, причем как для экономических гигантов Татарстана или Якутии, так и для безнадежно дотационных Ингушетии или Тувы.
К промежуточному типу можно отнести Республику Алтай, Хакасию, Бурятию, Калмыкию и, пожалуй, Северную Осетию (единственную христианскую республику Северного Кавказа), жители которых несколько менее интегрированы в русский этнос, чем граждане из республик первой группы, но и не такие «особые», как — второй.
«Интегрированные» и «промежуточные» республики всегда являются двунациональными, т. е. более 90 процентов населения — это титульная нация и русские. В Башкирии, как уже было сказано, основных наций три, причем титульная по численности третья. Имеются две республики с двумя титульными нациями — Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия. В обеих нация, написанная в названии первой, является «более титульной», чем написанная второй, поэтому доминирует в органах власти и основных экономических структурах. Это создает латентную напряженность, которая иногда переходит в открытые формы. Кабардино-Балкария стояла на грани распада в 1991–1992 и 1996 году, Карачаево-Черкесия — в 1998–1999 годах. При этом русские в Кабардино-Балкарии занимают по численности второе место после кабардинцев, а в КарачаевоЧеркесии вообще составляют относительное большинство. Обе титульные нации (точнее, элиты обеих наций) в каждой из этих республик пытаются перетянуть русских на свою сторону, чтобы получить решающий перевес в соперничестве между собой, однако делиться с ними властью никто не собирается. Русским «откатывают» ничего не значащий пост вице-президента (в Кабардино-Балкарии эту должность недавно отменили, занимавший ее русский стал премьер-министром) и парочку министерских портфелей. Интересно отметить, что нациями«родственниками» являются, с одной стороны, кабардинцы и черкесы (а также адыги), с другой — карачаевцы и балкарцы. То есть для достижения национальной гармонии надо было бы создать Кабардино-Черкесию и Карачаево-Балкарию, однако это потребует территориального передела, что неизбежно приведет к локальной гражданской войне.
Особым случаем с точки зрения национального многообразия является, конечно, Дагестан. Титульной нации здесь нет, а основных — 14 (на самом деле народов больше, но совсем небольшим особых прав решили не давать). Из них два тюркских этноса (ногайцы и кумыки), четыре нации, имеющие свои гособразования за пределами Дагестана (русские, чеченцы-аккинцы, терекеменцы, они же азербайджанцы, и таты — горские евреи и представители местных национальностей иудейского вероисповедания), и восемь собственно дагестанских народов (аварцы, даргинцы, лакцы, лезгины, агулы, цахуры, табасараны, рутульцы). Крупнейшей по численности нацией республики являются аварцы (около 30 процентов населения), самой маленькой — цахуры (примерно 0,3 процента). При этом исполнительную власть до сего дня осуществляет Госсовет, в который входит по одному представителю всех 14 наций, а в парламент (Народное собрание) депутатов избирали по национальным, а также по профессиональным и даже женским округам. То есть депутатом, например, по лезгинскому округу мог стать только лезгин, по профессиональному — только человек с высшим образованием, а по женскому, естественно, — только женщина. Неформальное распределение полномочий по национальностям сложилось и в исполнительной власти: Госсовет традиционно возглавляет даргинец, премьер-министром становится кумык и т. д. Понятно, что к «классической» демократии подобная система власти не имела ни малейшего отношения, однако в республике не без оснований считали, что если Дагестан начнет жить по «классическим» нормам, то межнациональные отношения могут очень существенно ухудшиться (за рубежом мы уже могли наблюдать немало примеров, когда механическое копирование «классических» образцов приводило к тоталитаризму либо к гражданским войнам).
Политическая система Дагестана, конечно, уникальна, все остальные республики имеют президентскую форму правления, хотя Алтай, Мордовия, Удмуртия и Хакасия некоторое время были парламентскими республиками (Удмуртия продержалась в таком качестве до 2000 года). При этом ради продления срока своего пребывания у власти республиканские лидеры иногда идут на небольшие «хитрости». Так, президент Тувы Шериг-оол Ооржак отбыл два положенных срока в качестве президента, затем конституция республики была изменена, и главой исполнительной власти стал всенародно избираемый председатель правительства. Разумеется, республику вновь возглавил Ооржак, но уже не президент, а премьер.
Кроме республик в составе России имеется еще формально два, а фактически три типа национальных образований — автономная область и автономные округа.
В советское время в РСФСР входили пять автономных областей, в РФ четыре из них (Алтай, Карачаево-Черкесия, Адыгея и Хакасия) провозгласили себя республиками, поэтому теперь этот тип административных единиц представлен единственным субъектом — Еврейской автономной областью. Поскольку титульная нация составляет здесь чуть более четырех процентов населения, делать ее республикой было как-то странно, а вообще ликвидировать — неудобно. Так и существует эта созданная большевиками исторически нелепая «амурская Палестина» в качестве самого тихого и глубоко депрессивного региона. Впрочем, если «ближневосточный мирный процесс» будет доведен до логического конца, евреям придется бежать из настоящей Палестины, тогда значительную их часть можно было бы разместить в ЕАО, тем более что по территории она больше Израиля.
Автономные округа (всего их 10) являются совершенно парадоксальными «регионами в регионе» (часто их называют «матрешечными субъектами»), т. е., с одной стороны, они полноправные субъекты РФ, с другой стороны, — части других субъектов. Особняком стоит Чукотский АО, который в июне 1992 года официально вышел из состава Магаданской области и стал единственным в своем роде «самым автономным округом».
Автономные округа — весьма конфликтогенные регионы, однако не на национальной, а на административной и экономической почве. «Матрешечная структура» сама по себе — источник конфликтов, кроме того, половина наших автономных округов обладает значительными природными богатствами, которыми они ни с кем не хотят делиться.
Округа с наибольшей долей титульной нации (Коми-Пермяцкий, Агинский и Усть-Ордынский Бурятские) являются как раз самыми тихими в политическом плане. В других округах доля титульной нации существенно ниже, рекордсмен в этом отношении — Ханты-Мансийский АО, где ханты и манси составляют лишь 1,4 процента (0,9 процента и 0,5 процента соответственно) населения. Нефтяники и газовики любят показывать «аборигенов» разного рода высоким гостям в качестве элемента местной экзотики. Конфликты же проистекают в буквальном смысле из недр земли. Самый яркий пример — это Ямало-Ненецкий и Ханты-Мансийский автономные округа и их борьба с «материнской» Тюменской областью.
Все прочие АО уступают по численности населения «материнским» регионам на порядок, что существенно усложняет борьбу за «независимость». Два же тюменских округа в сумме даже превосходят по населению «собственно область». Главное, однако, не в этом, а в том, что в Ямало-Ненецком АО добывается 92 процента всего российского природного газа и 15 процентов нефти, а в Ханты-Мансийском АО — две трети всей российской нефти. Поэтому уровень бюджетной обеспеченности, промышленное производство и доходы на душу населения здесь сопоставимы с московскими, причем по сути именно эти два округа и кормят страну. Делиться доходами с Тюменской областью они, естественно, не испытывали ни малейшего желания и сразу после развала СССР повели борьбу за выход из ее состава. Борьба эта с переменным успехом продолжалась до лета 1997 года, когда Конституционный суд РФ принял решение по вопросу о возможности полного отделения округа от «материнского» субъекта. Коротко это решение можно сформулировать так: можно, но очень сложно. После этого округа резко поменяли тактику и от политики отделения перешли к политике взятия области под свой контроль. В январе 2001 года эта борьба была успешно завершена победой кандидата округов Сергея Собянина (кстати, манси по национальности) на выборах губернатора Тюменской области.
Отчасти схожая ситуация складывается в Красноярском крае, в состав которого входят Таймырский и Эвенкийский автономные округа. Здесь объектом борьбы является «Норильский никель», крупнейшее предприятие страны и один из главных источников ее экспортных доходов. Город Норильск находится на территории Таймырского АО, но при этом административно подчиняется краю. Вялотекущая борьба Таймыра за Норильск, а Красноярска за Таймыр была обострена губернатором края Александром Лебедем в начале 2002 года. Гибель генерала привела к кардинальному изменению расстановки сил, «Норильский никель» победил всех. Его бывший менеджер Александр Хлопонин стал губернатором края, а мэр Норильска Олег Бударгин — губернатором Таймыра. Таким образом, вопросы отношений в треугольнике Красноярск — Норильск — Дудинка теперь будут решаться в рамках одной корпорации и определяться экономической целесообразностью. Зато внезапно возникли проблемы с Эвенкийским АО, территория которого в полтора раза больше, чем у Франции, а население — на уровне самых маленьких муниципальных округов Москвы (чуть больше 18 тысяч человек, причем эвенков среди них почти нет, 88 процентов этого этноса проживает за пределами округа). Здесь обнаружились большие запасы нефти, а губернатором стал один из менеджеров ЮКОСа Борис Золотарев. Теперь уже он не хочет делиться доходами с Красноярском, несмотря даже на нынешнее незавидное положение этой нефтяной компании, целенаправленно уничтожаемой Кремлем.
Ненецкий АО, в населении которого доля ненцев едва превышает 10 процентов, не желает отдавать свою нефть «материнской» Архангельской области. Таким образом, автономные округа не имеют никакого отношения к интересам малых народов, зато создают массу проблем «материнским» регионам и Москве.
Безусловно, целесообразность существования национальных регионов в демократическом государстве может вызывать серьезные сомнения, тем более что иногда непонятен критерий создания таких регионов. Например, в Карелии доля русского населения выше, чем в Ульяновской или Астраханской областях. Однако обезвредить эту мину замедленного действия, заложенную большевиками, без жертв теперь практически невозможно. Нет сомнений, что при попытке всеобщей губернизации и/или укрупнения регионов большинство марийцев или удмуртов, не знающих ни слова на родном языке и полностью отождествляющих себя с Россией, немедленно вспомнят о своей национальности. В результате абсолютно очевидные убытки от такой «реформы федеративных отношений» многократно перекроют гипотетическую прибыль от оптимизации управленческой структуры.
* * *
Впрочем, и «губернии» тоже создают разного рода проблемы. В состав РФ входят шесть краев и 49 областей. Здесь сразу возникает вопрос — каковы качественные и/или количественные критерии отличия края от области? Вот и ответ — таких критериев не существует. При этом, однако, край считается почему-то «важнее» области. Различия между «губерниями» колоссальны. По территории Иркутская область больше Калининградской в 51 раз, по населению Московская превосходит Магаданскую в 30 раз. В десятки раз различаются края и области по экономическому и природному потенциалу. В соответствии с этим различается и реальный политический потенциал формально «равноправных» субъектов. Мощный голос Свердловской области или Красноярского края доходит до ушей московских начальников мгновенно, а голос Ивановской или Пензенской областей «тоньше писка».
Поскольку национальных проблем в «губерниях» нет, то укрупнение регионов с целью выравнивания их потенциалов и упрощения системы управления страной прямо-таки напрашивается. В позапрошлом году губернатор Ярославской области Анатолий Лисицын (видимо, не без ведома Кремля) предложил объединить свой регион с Костромской областью. Области небольшие, чисто русские, никаких проблем вроде бы возникнуть не должно. Однако возникли. Лисицыну казалось само собой разумеющимся, что новый регион будет создан на базе Ярославской области, ведь у нее гораздо больше экономический и демографический потенциал и, соответственно, политическое влияние. Однако губернатор Костромской области Виктор Шершунов отнесся к подобному сценарию крайне негативно. Действительно, сейчас губернатор даже самого маленького, депрессивного региона — это «по определению» представитель властной элиты федерального уровня. После объединения регионов остается только один губернатор. А второму что делать? Был всем, а стал никем? Есть и другие аргументы поглощаемых субъектов против объединения. Как известно, власть и собственность в нашей стране связаны чрезвычайно тесно, причем в регионах эта связь гораздо теснее, чем в центре. Если регионы укрупняются, то в ликвидируемых субъектах меняется власть, т. е. начинается крупномасштабный передел собственности, новая власть отнимает ее у старой.
При этом объединять маленькие области Центральной России или СевероЗапада по две бессмысленно, ради этого и возиться не стоит, если уж укрупнять, то путем слияния четырех-пяти регионов. Можно себе представить, какая развернется борьба за статус столицы нового региона, какие деньги потекут в карманы московских чиновников перед принятием соответствующего решения и какая бойня в прямом и переносном смысле начнется в новом субъекте после объединения. Более того, и с экономической точки зрения целесообразность объединения неочевидна. Если слить несколько депрессивных регионов, то получится, скорее всего, один очень депрессивный. А если несколько депрессивных «повесить» на одного донора, последний вполне может не выдержать ноши и тоже стать депрессивным.
Нынешняя и бывшая столицы, Москва и Санкт-Петербург, безусловно, заслужили особый статус. Правда, обособление столиц в нашей стране породило явление, не имеющее аналогов в мировой практике — области без центров. То есть центрами Московской и Ленинградской областей являются города, не входящие в состав этих областей. Особенно своеобразно выглядит Московская область, имеющая форму бублика. Решить эту проблему можно, ликвидировав столичные области вообще, т. е. поделив их территорию между соседними регионами. Однако такое решение представляется странным, если учитывать, что столичные области гораздо сильнее своих соседей (Московская по экономическому и демографическому потенциалу сопоставима со всеми остальными областями Центральной России, вместе взятыми). Можно было бы объявить центром региона крупнейший город (Подольск и Гатчину), однако чиновникам гораздо удобнее и приятнее сидеть в Москве и Питере. Впрочем, подмосковный бублик — самая безобидная проблема отечественной региональной политики.
* * *
Опыт десяти постсоветских лет показывает, что федеральная реформа — самая сложная из всех реформ. Очень трудно переделать социалистическую экономику в капиталистическую, но этому переделу способствует тот факт, что рыночная экономика — вещь естественная, и постепенно все бoльшая часть населения начинает вписываться в нее. Очень трудно сделать из тоталитарной системы власти демократическую, но и демократия — вещь естественная, население привыкает избирать себе власть. Чрезвычайно трудно реформировать силовые структуры, но и это возможно, силовики — люди государевы, послушаются, как бы тяжело им ни было. А вот изменение федеративного устройства, тем более, если с этим связаны национальные и конфессиональные проблемы, настолько сложно, что подступиться к нему почти невозможно, особенно учитывая историю вопроса.
Крах СССР создал совершенно реальную угрозу дальнейшего развала и тех новых государств, в состав которых входили национальные образования, да и просто сильные и самодостаточные в экономическом плане регионы. Разумеется, в наибольшей степени такая опасность угрожала России. Перед российским руководством в начале 90-х стоял выбор: «купить» лояльность региональных лидеров, предоставив им максимальную свободу действий в своих вотчинах, или пытаться добиться от этих лидеров единообразного выполнения российских законов в соответствии с провозглашенными властью лозунгами строительства правового демократического государства.
Борис Ельцин выбрал первый вариант, сформулировав его кратко и емко: «Берите суверенитета, сколько хотите». Впоследствии Борис Николаевич был многократно проклят за эту фразу, причем проклятия продолжаются по сей день. Однако надо отметить, что на самом деле никакого выбора у Ельцина не было. Точнее, он был, но несколько другой — покупка лояльности или немедленный развал страны (по примеру Югославии, Грузии, Молдавии, Азербайджана, Таджикистана). У президента в начале 90-х не было никаких ресурсов для принуждения региональных лидеров даже в краях и областях, не говоря уже о республиках, к исполнению федерального законодательства, так как силовые структуры СССР были разрушены, экономические связи разорваны, да и законодательства никакого, по сути, не было, поскольку советское к новым условиям не подходило.
После того как региональные лидеры получили высокую степень самостоятельности, выход из состава России становился для них экономически и политически невыгодным. Постепенное становление новых экономических отношений, создание новых силовых структур при наличии общего языка, культуры и просто многовековых традиций совместной жизни перевели к концу 90-х угрозу распада страны из открытой в латентную форму. Очень показательно, что первая чеченская война не взорвала Кавказ, а в ходе второй северокавказские республики продемонстрировали полную лояльность Москве, причем не только на государственном, но и на бытовом уровне (наиболее ярким примером, конечно, является реакция населения Дагестана на чеченскую агрессию). Лидеры националистических партий Татарстана (например, «Иттифака»), которые 10 лет назад называли Россию исключительно «соседним государством», с весны 1999 года начали вместе с руководителями республиканских отделений федеральных партий и движений (от КПРФ до ДВР) ставить свои подписи под «челобитными» Ельцину. В них содержались призывы заставить Шаймиева… соблюдать Конституцию и законы РФ!
Путин пришел к власти в 2000 году в ситуации во всех отношениях гораздо более благоприятной, чем Ельцин в 1991 году. У Ельцина был первичный хаос, почти гарантировавший гражданскую войну, у Путина было хоть и слабое, но полноценное государство. Ему надо было развивать успех. Создание в мае 2000 года семи федеральных округов поначалу представлялось очень сильным ходом нового президента. Статус всех регионов, включая самые непокорные республики, как бы автоматически понижался, хотя конституция при этом формально не менялась. Однако по прошествии трех лет становится ясно, что это наступление было начато без плана и без цели, по принципу «ввяжемся в бой, а там видно будет».
Почти год представители Кремля и полпреды рассказывали о том, что по теории управления эффективно руководить можно не более чем семью объектами, а у нас объектов (т. е. субъектов Федерации) целых 89, и уследить за ними никак невозможно.
Апелляции к теории управления имели бы смысл в том случае, если бы полпреды в округах стали начальниками над губернаторами и президентами. То, что этого не произошло хотя бы в малой степени, объяснять теперь не надо, поэтому единственный результат создания округов — появление гигантской дополнительной бюрократической структуры, поглощающей немалое количество денег. Заняться полпредам совершенно нечем, поэтому они ищут себе занятие «по способности». В лучшем случае они выступают в качестве лоббистов, проталкивающих в Москве интересы подведомственных субъектов.
Впрочем, слабость федеральных округов, пожалуй, является благом для страны в ее нынешнем положении. Вполне очевидно, что даже самый сильный субъект Федерации практически нежизнеспособен в качестве отдельного государства, а вот даже самый слабый федеральный округ вполне может таким государством стать. При наших гигантских размерах и расстояниях, в условиях, когда армию на местах часто кормят местные власти, а не Москва, сильный полпред, обладай он реальными властными полномочиями, стал бы квазипрезидентом на своей территории и при малейшем ослаблении центральной власти мог бы послать настоящего президента очень далеко, нисколько не смущаясь тем фактом, что президент назначил его на данный пост.
Неуспех проекта с округами — не единственный в ходе путинской федеративной реформы. Давно прошли сроки, назначенные в 2000 году Москвой субъектам РФ для приведения регионального законодательства в соответствие с федеральным и для расторжения договоров о разграничении полномочий между субъектами и Федерацией. Как и следовало ожидать, вертикаль власти дошла только до тех регионов, которые никогда никакой вольности не демонстрировали. Кто же не хотел расторгать и приводить в соответствие — не привел и не расторг, а затеял с центром увлекательную игру «кто кого пересудит». Например, Татарстан как бы поменял конституцию, после чего она стала не соответствовать федеральной даже больше, чем прежняя, принятая в эпоху «ельцинской вольницы и беззакония». Замгенпрокурора по Приволжскому округу новую конституцию обжаловал. В ответ Госсовет республики обратился в Конституционный суд РФ с запросами о проверке конституционности ряда положений Гражданско-процессуального кодекса РФ и законов «О прокуратуре РФ» и «О судебной системе РФ». То есть, может, это замгенпрокурора России незаконный, а не новая конституция Татарстана? Самое интересное, что Конституционный суд РФ отчасти признал правоту Казани и примкнувшей к ней Уфы и запретил судам общей юрисдикции выносить решение о соответствии региональных конституций и уставов федеральному законодательству, а прокурорам (кроме генерального) — обжаловать соответствующие документы.
Якутия тихо перезаключила договор о разграничении полномочий с Москвой (это знаменательное событие случилось 26 сентября 2002 года), а вовсе не расторгла его, причем это произошло уже при новом президенте республики, которого так активно поддерживал Кремль. В старый договор были лишь внесены некоторые косметические изменения. Таким образом, некоторые субъекты как были «равнее других», так и остались.
Вообще, отношения «сильного» президента, активно ликвидирующего в России созданные при Ельцине элементы демократии, с исполнительной властью субъектов РФ весьма своеобразны. Принято считать, что «всевластию региональных баронов» сегодня положен конец. На самом деле, это отнюдь не так.
Достаточно посмотреть на то, с каким трудом совершается отстранение от власти некоторых особо одиозных региональных лидеров, давно испытывавших терпение Кремля непокорностью и своеобразными отношениями с УК РФ. Казалось бы, президент, получивший абсолютную власть и даже формальное право отстранять региональных лидеров от должности, будет поступать с зарвавшимися и проворовавшимися президентами и губернаторами в соответствии с российским законодательством, т. е. они будут менять кресла на нары. Но нет, они все без исключения меняют кресла на не менее удобные кресла (только уже в Москве). Поначалу это казалось «военной хитростью», назначенного чиновника можно снять в любой момент. Сейчас выясняется, что никакой хитрости не было, в стране полностью возрожден советский принцип: человек, попавший в номенклатуру, не покинет ее никогда, невзирая ни на какие провалы и даже преступления. Достаточно демонстрировать лояльность президенту.
Что касается тех губернаторов и президентов, которые остались у власти, то нынешний президент преподнес им подарок, о котором они и не мечтали при Ельцине, — право баллотироваться на третий, а в некоторых случаях и на четвертый срок. Сейчас у нас уже 19 таких «третьесрочников». Всевластие региональных «баронов» не пострадало нисколько, порой даже усугубилось. Если раньше противовесом авторитарным режимам в регионах могла быть относительно демократическая федеральная власть, то теперь и она стала вполне авторитарной и требует от регионов исключительно внешней лояльности. Они ее исправно демонстрируют, причем иногда эта демонстрация принимает неприличные формы. Четырнадцатого марта 2004 года в семи республиках Владимир Путин получил более 90 процентов голосов. При этом вне конкуренции оказалась Ингушетия: 98,18 процента за Путина при явке 96,22 процента. Кабардино-Балкария слегка отстала по уровню любви к действующему президенту («всего» 96,49 процента), зато установила абсолютный рекорд по явке: 97,71 процента. А на думских выборах седьмого декабря 2003 года отличилась Чечня, давшая «Единой России» 80,91 процента голосов при явке 87,08 процента. Совсем немного осталось до туркменских и северокорейских показателей. Впрочем, кое-где такие показатели уже достигнуты. Так, к избирательному участку № 263 Терского района Кабардино-Балкарии приписано 285 избирателей. Четырнадцатого марта 2004 года все они до единого приняли участие в голосовании и все до единого отдали свои голоса за Владимира Владимировича. Вот он, идеал, — стопроцентный результат при стопроцентной явке!
В некоторых случаях «приведение в соответствие» может принести прямой вред. В первую очередь, речь идет о Дагестане. В июле 2003 года в этой республике была принята новая конституция, теперь здесь все формально соответствует классическим нормам демократии: Госсовет упраздняется, вместо него будет всенародно избранный президент, парламент становится «нормальным» без всяких национальных квот. Есть большие подозрения, что ситуацию это не улучшит. Ломка сложившейся системы в лучшем случае приведет к кровавым разборкам, в худшем — к гражданской войне. Между двумя крупнейшими народами Дагестана — аварцами и даргинцами — развернется яростная борьба за власть, все остальные будут заведомо ущемлены. Кремль, усердствуя не по разуму в «укреплении вертикали» может получить результат, которого не смогли добиться пять лет назад чеченские боевики.
Сделав вид, что регионы «усмирены», Москва начала-таки их укрупнять. Первым в очереди оказался безобидный Коми-Пермяцкий АО, за ним, видимо, последует Усть-Ордынский Бурятский. Спорить в данном случае особенно не с чем, целесообразность существования данных субъектов вызывала серьезные сомнения. «Материнские» Пермская и Иркутская области не в очень большом восторге от того, что им на шею вешают безнадежно дотационные регионы, но их никто не спрашивает. Судя по всему, этими двумя округами дело не ограничится.
Совершенно неожиданно объединительный процесс пошел в Тюменской области. «Собственно область» и Ямало-Ненецкий АО заявили о намерении полностью слиться, ошеломив этим известием власти Ханты-Мансийского АО, с коими не посоветовались. Своеобразие ситуации в том, что ХМАО разрезает регион в широтном направлении, отделяя «собственно область» от ЯНАО. То есть получается, как если бы объединиться решили Канада и Мексика в обход США.
Интересно, что в «прошлой жизни» Ямал гораздо активнее демонстрировал сепаратистские тенденции, чем ХМАО. Причина столь радикальной смены позиции, видимо, в том, что Ямало-Ненецкий округ — «регион Газпрома». А это компания государственная, управляет ей сейчас яркий представитель «питерских», который беспрекословно выполняет команды из Кремля. В Ханты-Мансийском округе доминируют гораздо более самостоятельные нефтяники. Если их все же уломают, то Кремль своими руками создаст губернию, разрезающую Россию пополам (от Северного Ледовитого океана до границы с Казахстаном) и контролирующую (прямо или косвенно) практически все энергоресурсы страны.
В Уральском федеральном округе идет речь об объединении и трех остальных регионов: Свердловской, Челябинской и Курганской областей. Подразумевается, что мощные промышленные Екатеринбург и Челябинск легко «вытянут» дотационный аграрный Курган (реально получится губерния с мощнейшим промышленным потенциалом и девятимиллионным населением). Впрочем, курганский губернатор Олег Богомолов сказал, что согласится на объединение только в том случае, если Курган станет столицей нового региона. Челябинский губернатор Петр Сумин вообще назвал проект абсурдным. Зато его активно «проталкивает» свердловский губернатор Эдуард Россель, который, видимо, не сомневается в том, что именно Екатеринбург станет центром новой «губернии». Таким образом, уже на стадии «слухов о сплетнях» выявляются все потенциальные противоречия объединительного процесса.
Главная проблема, безусловно, не в грызне губернаторов. Создается впечатление, что Кремль намеренно ослабляет страну путем создания «суперрегионов», экономический, демографический (и военный — с учетом размещенных на их территориях группировок ВС РФ) потенциал которых позволял бы их лидерам задумываться о самостоятельности. Федеральные округа оказались мыльным пузырем — создадим «супергубернии».
В последние четыре года исполнительная власть с фантастическим усердием воссоздает в России систему всевластия бюрократии, которая привела к гибели СССР. Только появления мощных субъектов не хватает для того, чтобы картина была завершенной и все условия для развала России были бы созданы.
Руководству страны следовало бы заняться делом прямо противоположным — борьбой с коррупцией, либерализацией экономики, поощрением формирования институтов гражданского общества. Другого пути для создания страны, из которой не хотелось бы уходить, нет, однако все эти меры ведут к ослаблению, а не к усилению бюрократии.
Кроме экономических и политических мер, нам остро требуется новая идеология. России необходимо выработать собственный вариант (с учетом наших исторических особенностей и традиций) старой американской концепции единой гражданской нации, «плавильного котла». В СССР была предпринята попытка сформировать единую нацию, однако в ее основе лежала порочная идея «пролетарского интернационализма», поэтому по мере разочарования населения в коммунистической идеологии утратила эффективность и национальная политика. Формирование единой нации требует жесткого подавления всех национальных и конфессиональных политических организаций, таких как Всетатарский общественный центр, Русское национальное единство, скинхеды, черносотенцы, ваххабиты и т. п. Для этого, разумеется, необходима политическая воля и проведение нескольких громких судебных процессов по статье «Разжигание национальной розни» с большими сроками наказания в конце. Уже ясно, что при нынешнем президенте такой воли проявлено не будет, а в качестве национальной идеи россиянам будет предложено сочетание худших черт Империи и Совдепии.
При реализации концепции единой российской нации попутно решается становящийся все более болезненным вопрос иммиграции. Мы готовы принять любого, кто хочет стать россиянином, кто готов принять российскую идентичность, российские культурные и поведенческие стереотипы. Навязывать свои он не имеет никакого права.
В рамках единой нации вопросы административного устройства определяются соображениями экономической и управленческой целесообразности. Добиться такого положения удастся очень нескоро, но надо хотя бы начать движение в нужном направлении. А сейчас изменение границ и статусов ничего, кроме вреда, не принесет.