Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 1, 2004
Случайно узнав, что в 1998 году в районе поселка Муромцево Омской области была попытка восстания против существующей власти, я решил выяснить на месте, что известно об этом странном для нашего времени событии. Как оказалось, действительность сложнее, чем можно было предполагать: трудно понять что-либо вне контекста муромцевского бытия и истории.
* * *
Три часа ночного полета до Омска. Окраина: рассветные сумерки, добротные рубленые дома за глухими заборами, горожане, спешащие по своим утренним делам, скрип калиток. Центр города: троллейбусы, «жигули» и «москвичи», редкие иномарки постепенно наполняют городские улицы. Не могу отделаться от впечатления, что где-то все это уже видел. Разумеется, видел — это Советский Союз, конец семидесятых. Советская застройка, иногда попадаются дореволюционные здания. Совсем нет старинных храмов и монастырей, уничтоженных в тридцатые годы. И это — город, который адмирал Колчак видел третьей столицей будущей империи!
У автовокзала дед продает крепкие домашние тапки собственного изготовления, даже не тапки, а какие-то полусапожки — войлочные, на меху. «А как же, у нас зимы-то холодные». Покупаю пару на память об Омске. «Как, в Москву повезете? Неужели в саму Москву?»
Тарское Прииртышье
Двухсоткилометровая трасса, ведущая на север, к Муромцеву, — прямая, ровная. Типичный среднерусский ландшафт: рощи стройных золотистых берез, поля, уходящие вдаль к горизонту. Как будто находишься где-то к западу от Москвы, а не за Уралом. Характер местности резко меняется за Тарой, правым притоком Иртыша. Лес становится сплошным. Настоящая тайга: сосна, ель, местами лиственница и кедр. Эти края, называемые Притарье, еще в конце XVII века входили в состав Сибирского ханства, где проживали улусами (племенными объединениями) тюркоязычные племена — «тарские татары». Несколько севернее на берегу Иртыша, близ устья реки Вагай, летом 1584 года погиб в бою с ханом Кучумом легендарный Ермак Тимофеевич, покоривший Сибирь и положивший начало Сибирскому казачьему войску. Русские окончательно осели в Притарье в 1594 году, когда был основан город Тара. В 1667 году был устроен первый острог, ставший ядром Бергамакской слободы (сейчас деревня Бергамак, в 15 километрах на северо-запад от Муромцева). От слободы в девяностых годах XVII века отделились деревни Окунево, Сеткуловка, Муромцево, Кокшенево, Танатово и др. Через Муромцевский район проходил Московско-Сибирский тракт, по которому следовали на каторгу Ф. М. Достоевский и Н. Г. Чернышевский.
Райцентр: социальные реалии
Рабочий поселок Муромцево. В нем живет около 10 тысяч человек — треть населения района. Длинные улицы, застроенные в центре преимущественно одно-двухэтажными кирпичными и деревянными домами конца XIX — начала XX века. Крепкий, с резными наличниками, двухэтажный особняк купца Ширямова — краеведческий музей; построенная год назад библиотека с компьютерной системой поиска, выставочным залом, выходом в Интернет. В поселке четыре средние школы. Школьников довольно много, еще недавно было по четыре класса каждого года обучения, сейчас — по два. Программы те же, что в столице. Как говорят родители, в муромцевских школах поддерживается весьма приличный уровень подготовки: нередко выпускники поступают без дополнительных занятий и привычных для Москвы взяток в омские университеты — классический и аграрный. Кое-кому удается поступить и в московские вузы. Проблемы школ связаны в основном с нищенским финансированием — не на что купить оборудование для химического класса, уголь для обогрева школы, учебники, нечем оплатить школьные завтраки, ремонт здания. Обычный мел учителя покупают на свои деньги, и в конце урока каждый уносит его домой в своем пакетике. Правда, в Петропавловской школе появился спонсор — бывший ученик, сейчас богатый московский житель; он дал денег на ремонт, покупку штор и мебели, бесплатные завтраки. А остальные школы выкручиваются как могут. По словам директора одной из них, она пыталась собрать с родителей по пять рублей на нужды школы, но не собрала и половины: у кого-то и таких денег нет.
Районная больница. До 2001 года в ней не было ни лекарств, ни перевязочных материалов. Сейчас многое появилось, есть даже довольно дорогие препараты. Но по-прежнему не на что, к примеру, купить бензин для машин скорой помощи. В больнице работают в основном старые врачи, молодые не приживаются. Это и понятно. Весь ведомственный фонд жилья уже приватизирован, а рыночная цена квартиры достигает 150–200 тысяч рублей. Мой собеседник — врач, прослуживший здесь более 15 лет, — работает на две ставки, да еще и берет ночные дежурства, практически через ночь. Иначе, говорит он, не выкрутишься. Тем не менее бюджетники в Муромцеве находятся не в худшем положении (хотя москвичу это может показаться странным). Большая часть жителей вообще не имеет постоянной работы или перебивается случайными заработками, живет за счет личного хозяйства. Многие трудоспособные мужчины, чтобы хоть как-то свести концы с концами, периодически отправляются на временные заработки в районы нефте- и газодобычи, на север Тюменской области. Молодые и образованные люди покидают родные края, стараются устраиваться в крупных столичных городах. Есть в Муромцеве и более благополучные уголки. «Долина нищих» — так здесь не без иронии называют место на окраине поселка, где стоят особняки районного начальства.
Пятиглавый, красного кирпича храм, построенный в райцентре год назад. Начинается утренняя служба. Батюшка сначала не совсем внятно, а затем все громче, четче и торжественнее произносит слова акафиста. Пять старушек подпевают ему невпопад, перелистывают страницы служебника на аналое. Запах ладана, шум машин за окном. Священнику лет тридцать пять. Чуть полноватая фигура, аккуратная черная бородка, ясный взгляд.
— Когда приехал сюда, в Муромцево, три года назад из Казахстана, то порой отчаивался. На службе — два-три человека. И так каждый день. А потом подумал: когда священник во время евхаристии входит в алтарь, так ведь ему ангелы сослужат, потом здесь же незримо Христос присутствует, его кровь и плоть, а у меня и у каждого стоящего в храме еще и свой ангел-хранитель есть, — это как же никого нет-то на службе? И веселее стало.
Регулярно церковь посещают около 80 прихожан, в праздники много больше, многие крестятся и венчаются, «сочувствующие» — почти все Муромцево.
— Они просто так в церковь ходят, это одно, а как на исповедь начинают ходить, так совсем все по-другому становится. И люди изменяются. С молодежью, конечно, непросто. Вечером выйдите в центр Муромцева — они там собираются, матерятся, пьяные, наркотики появляются. Но все равно люди понемногу начинают что-то понимать, совершенно разные люди к вере тянутся все больше да больше. Они могут даже и не быть верующими в полном смысле, а вот что-то случается в судьбе, приходят впервые, поговорить просто, что-то для себя прояснить. Это заметный процесс. И молодые тоже приходят.
Недалеко от Омска, на левом берегу Иртыша одна матушка игуменья, пожилая уже, монастырь создает. Собирает со всей области бомжей, пьяниц, моет их, одевает, к работе приучает. Она сама все своими руками делает, у нее руки как у мужика здорового, вот такие руки.
Приходится и с баптистами общаться, у нас хорошие отношения, но проповедники их, они ж к нам в Россию как к диким народам приезжают, будто нет у нас за спиной тысячи лет православия, учить начинают непонятно чему и зачем, да еще и обязательно православных — нет бы неверующих. И довольно навязчиво порой это делают.
Летом 1992 года в Омск прибыла ученица Бабаджи[1], подданная Германии Раджни (Расма Розитис). Она получила задание найти на сибирских просторах и возродить храм Ханумана, который по представлениям бабаджитов в предыдущем Золотом веке был духовным центром мира. Поиски привели ее в деревню Окунево, окрестности которой и были признаны территорией, где некогда располагался храм. Несколько лет Раджни прожила в деревне, ежедневно проводя ведические и йогические ритуалы. Вокруг стали собираться местные жители, появились поклонники различных мистических учений и медитативных техник, уфологи не только из Омска, но также из Москвы, других городов России, из-за рубежа. Сложилась небольшая бабаджитская коммуна, официально зарегистрированная как религиозная община «Омкар Шива Дхам». Для своего ашрама бабаджиты купили в Окуневе несколько изб, одеваются в индийские одежды, поют гимны. Поставили жертвенник в виде чаши, на которой вылеплены женский и мужской (его окуневцы неоднократно обламывали) детородные органы. На жертвенник возлагают фрукты, овощи. Несколько человек, в частности одна девушка из Москвы, поначалу тихая и разумная, после посещения ашрама заболели психически. В 1993 году, чтобы дать отпор бабаджитам, в Окунево приезжал омский митрополит Феодосий.
— Некоторые из них становятся злыми, агрессивными. Пару лет назад прокатилась волна самоубийств в нашем районе, молодые мужчины в основном кончали с собой… почему? Там еще несколько староверов есть, так они рядом с этим жертвенником на Татарском увале свою часовню построили. Наш православный епископ из города приезжает туда, так мы крестным ходом вокруг ходим. Вот так и живем.
В Петропавловке, пригороде райцентра, есть также небольшая, человек пятнадцать, община христиан-баптистов. Эта община создана еще при Советской власти, сейчас в нее в основном входят пожилые люди. По некоторым данным, в прошлом году к баптистам приезжал представитель хасидов, разыскивавший среди местных жителей евреев, чтобы предложить им репатриироваться на землю предков.
Память о Кучумовом ханстве
Татарская деревня Черталы в семи километрах от Муромцева. Живут татары компактно, особняком от русских, в нескольких деревнях — Инцисс, Усть-Тарская, Бергамак, Черталы (следы былых улусов). Впрочем, они изрядно обрусели, и про этнические проблемы здесь не слыхивали. В центре деревни, на площади, стоит деревянная соборная мечеть пятидесятых годов XIX века. Вокруг площади — добротные дома, высокие глухие заборы, мощные ворота, такие же калитки. Захожу в один из дворов. Из сарая выходит приветливая женщина средних лет — Элимира Рахматулина. Сразу же позвала в дом, стала накрывать на стол. Семья состоит из пяти человек: хозяйка с мужем, дочка, родители хозяйки. Дом хоть и старой постройки, но прочный, в хорошем состоянии. В сарае — старенький «запорожец», скот.
— Как живем? Бросили нас все. И живи как хочешь.
Совхоз полностью развалился несколько лет назад, скот и технику разворовали и распродали, крестьянам выделили по отрубу: четыре гектара пахотных земель и три луговых, для выпаса скота.
— Вот картошку сейчас покупают у нас по полтора рубля, а мы не продаем, дешево больно. Приезжала машина из города, больше давали, так тут у нас двое есть, из своих же татар, вроде рэкета. Они этим, что на машинах, говорят: «Давайте отсюда, пока целы». Развернулись, уехали. Им выгодно дешево у нас покупать.
Живут в деревне за счет личного хозяйства. Скот есть у всех: от одной до шесть-восемь коров, одна-две лошади (а то и больше), овцы, козы, куры. Сами себя обеспечивают молочными продуктами, мясом, весной делают очень вкусную конскую колбасу, вяжут теплые вещи из овечьей шерсти, сдают в Муромцево молоко.
— А так работы у нас никакой нет. Сами по себе.
В мечеть ходят немногие. Те, кому за шестьдесят лет, собираются со всех деревень по праздникам, а молодые и среднего возраста не ходят — из них мало кто верует.
— Пьют у нас, конечно. Но работать могут, хотя, бывает, крепко выпивают.
А так, чтоб совсем спились, — ну, как бомжи живут, — таких четыре-пять человек, не больше в деревне.
Мятежная Тармакла
Деревня Тармакла, около 30 километров от Муромцева на северо-восток. Одна из последних на этом направлении — дальше тянется огромный массив болот и тайги. Деревня Тармаклинская основана в 1840 году государственными крестьянами, переселенными в эти места из Смоленской губернии в рамках киселевской реформы[2]. В дальнейшем деревня росла за счет притока крестьян из южных и центральных губерний России. Основными видами деятельности были мясомолочное животноводство, лесной промысел, смолокурение, возгонка дегтя, бондарничество. В начале 1920-х годов в деревне насчитывалось более 1 300 жителей. Была водяная мельница, маслобойня, кузница, мелочная лавка, хлебозапасный магазин, школа, артельный маслозавод, более тысячи голов крупного рогатого скота и столько же лошадей.
В марте 1929 года после известного постановления ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации крестьянских хозяйств…» началось раскулачивание. По Сибкраю был установлен план в 50 тысяч хозяйств. К середине 1930 года этот план был «перевыполнен»: раскулачили около 60 тысяч. Крестьян загоняли в колхоз, при этом поясняя: «Или в Нарым — или в колхоз». Беда не обошла и Тармаклу. Однако в феврале 1930 года небольшая группа местных крестьян (около 15 человек) под водительством середняка И. М. Шаварнаева освободила из-под стражи несколько кулацких семей, увезенных накануне активистами в соседнее село Кондратьево. Это событие положило начало восстанию, охватившему 28 населенных пунктов и более 1 500 крестьян. Основным требованием восставших было: «Прекратить выселение кулаков из наших деревень». Как рассказывал позднее житель деревни Бакмасы П. И. Анисимов, к ним в контору колхоза приехали человек тридцать: «Мужики, собирайтесь на защиту новой власти… Омск уже пал. Барабинск, Чапы и вся железная дорога за нами». Центром восстания стала деревня Рязаны, где под руководством Ивана Шаварнаева формировались взводы, вооруженные охотничьим оружием. Попытка захватить Муромцево кончилась неудачей. Восстание было жестоко подавлено. Решением Особой тройки ОГПУ около 60 человек были расстреляны, более 400 — приговорены к различным срокам заключения в лагере.
Сентябрь 1998 года. В кабинете председателя тармаклинского колхоза «Сибирь» Александра Петровича Шаварнаева, родственника одного из руководителей восстания 30-х годов, появился член Союза офицеров, защитник Белого дома в октябре 1993 года, 39-летний майор в отставке Андрей Сергеевич Мандрик. Под его руководством в четырех километрах от села в течение месяца колхозниками были выкопаны окопы, устроен блиндаж. В октябре осматривать укрепления прибыл полковник из Москвы, после чего работы были перенесены вглубь тайги, в район бывшей деревни Черемшанка, — там также построили блиндаж, окопы, казармы. В начале декабря А. С. Мандрик в Омске дал указание председателю собрать крестьян, умеющих водить бэтээры. Около пятнадцати колхозников, собранных председателем, под руководством Мандрика прибыли 11 декабря на окраину Омска, где и заночевали. На следующий день был изложен план восстания: захватываем военный склад, оружие, грузим на бэтээры, после чего делаем маршбросок на Муромцево и захватываем его, собираем людей на митинг, поднимаем против власти и идем на Омск, затем — на Москву. Выслушав Мандрика, брат председателя Владимир, а за ним и остальные колхозники отказались принимать участие в предприятии. Тем дело и кончилось. В 2000 году против Андрея Мандрика было возбуждено уголовное дело по обвинению в подготовке к насильственному захвату власти. Два года длилось следствие. Подсудимый был осужден за призывы к свержению власти и тут же освобожден по амнистии.
Деревня разбросана по правому берегу рек Нижняя Тунгуска и Тармаклинка. Людей не видно, большие лужи посреди дороги, настежь открытые ворота пустого скотного двора. Контора колхоза. Современный черный офисный стол, российский триколор, торчащий в пресс-папье, бюст Ленина. Председатель Шаварнаев — крепкий мужик лет пятидесяти, среднего роста, румяный, с умным, хитроватым взглядом, четкой, волевой речью, чувствуется привычка командовать. Пожалуй, такой может поднять и повести за собой людей.
— Колхоз? Одно название осталось. Остальные все сейчас акционерные общества, а в общем-то разницы никакой. Вон три КамАЗа картошки в Чечню отгоним, здесь она по два рубля, а там по семнадцать-двадцать. Что-то заработаем на зарплату людям. А земли тут какие, урожайность-то? В этом году три центнера посеял, четыре собрал. Вот как хочешь… Деньги где-то в банке в кредит брать, а как отдавать потом, отдавать ведь надо. А где их взять?
Член компартии? Да. А что партия? Митинги вон были в Омске, довольно много народу собиралось, так они ж всех видят, все люди как на ладони, под контролем фээсбэшников, властей. Ну помитинговали, а толку? Колхозы брошены… Как можешь, выкручивайся. А они все дотационные были при советской власти. Тогда да, тогда можно было работать.
В семидесятые годы в школе было больше двухсот детей. Сейчас — тридцать, в этом году первый класс и набрать не смогли.
Они мне говорят: вози школьников в Кондратьево. А если снег? Или дожди осенью? По этой дороге и на тракторе не проедешь. И как возить? Сейчас поставил вопрос, чтобы нам северные надбавки платили, условия тут какие? Может, какая копеечка будет. Пока только решается, еще не дадут и этого.
С Мандриком история? Да, рыли тут окопы, вон в лесу неподалеку. Я его уже несколько лет не видел. Суд ведь был, он все под психического косил. Не тот руководитель, совсем не тот. Как мы клюнули на эту удочку? А что делать-то было? Мы ведь тоже глаза имеем, телевизор смотрим, газеты, настроение в армии опять-таки знаем… Покойный генерал Рохлин тогда по телевизору выступал с такими речами… Мы ж видели, что по всей стране что-то готовится.… Сюда к Мандрику приезжал полковник воздушно-десантных войск, говорили с ним. Потом еще военные приезжали, специалисты, как я понял, по аэродромам, вертолетным площадкам. Что-то готовилось, это было ясно. Ну, а потом что? Никудышное руководство. Мандрик, кажется, в городе пытался склад с боеприпасами захватить, так не получилось ничего.
Глухой забор, калитка, не запертая изнутри. Захожу. Навстречу из сарая выходит высокий мужчина лет тридцати с каким-то настороженным выражением лица. Представляюсь, заходим в дом. На всем печать бедности, нужды: щербатый, хотя и чисто вымытый, пол, старые тусклые обои, маленький столик у окна и навесная полка, наверное доставшиеся еще в наследство от родителей.
— Как живем? Да сами видите… А чего мне бояться, мне терять нечего, хужето почти и некуда. Я из колхоза ушел.
В колхозе до 1995-го года была работа, платили. Сейчас все развалилось. Зарплата минимальная — тысячи полторы, но это по ведомостям, реально выплачивают процентов десять. Осталось в колхозе человек пятнадцать. Тридцать коров (раньше было под триста). Два трактора, но только один на ходу, для другого нет запчастей. Засевать стали раз в восемь-десять меньше, чем раньше. Кто мог — уехал, но таких немного, нет на это денег.
— Народ пьет, почти полдеревни бомжей. С утра и начинают пить. Самогонку гонят. Да он многих и споил…
— Кто споил?
Напряженное молчание.
— Более-менее еще живут пенсионеры, если вдвоем пенсию получают три-четыре тысячи, да хозяйство, на это можно прожить. А так.… Ну, еще колхоз нам по низким ценам кубов 20 леса на дрова продает на год. Вот можно у кого-то купить дров из их доли, потом отвезти в город и продать. Но если ты пять-десять кубов продашь, так чем печку топить будешь? На год не хватит. Но некоторые продают.
— Угощайтесь…
Хозяйка поставила на стол дымящуюся картошку, хлеб.
— Мясо? Вот свинью зарезали с полгода назад, было и мясо. А так — откуда?
В семье ожидают рождения ребенка. Глава семейства третий год зарабатывает ремонтом, постройкой срубов, но отмечает, что с каждым годом заказов становится все меньше, иной месяц ничего не удается заработать. Вот и сейчас полтора месяца как без работы.
— Корова была, так пришлось продать. Кормить нечем, сдохла бы. А так хоть что-то за нее получили. Коз держим, молоко с них… Я не собираюсь уезжать отсюда, нет. А куда ехать-то? Вот дом надо новый поставить, этот сами видите в каком состоянии, колхозный, на скорую руку строили. А лес чтобы получить, красный лес, на дом-то, надо к председателю идти, чтоб разрешение дал для леспромхоза, а председатель меня пошлет… Я ж вышел из колхоза. Мне не даст. Так просто — не даст, и все.
Восстание? Да какое там… Так. От безысходности это все. Ерунда одна. Нам Мандрик сказал: поехали в город за техникой, привезем, денег дам. Вот мы и поехали. А там уже поняли, что ерунда какая-то, непонятно зачем приехали. Первым брат председателя начал ругаться с ним, потом мы все поняли: что-то не то. А бояться мне нечего. ФСБ в деревню уже приезжала, всех нас поодиночке допрашивали. Если б было чего, они нас все равно раскрутили бы. Не знали мы ни о каком восстании. За техникой поехали-то. Так, по глупости все. Мы там с ним повздорили, в городе, с Мандриком. Дал денег на обратную дорогу, только до Муромцева смогли доехать. А там уже ночь, ветер, холодно… Один знакомый нас подбросил до деревни. Вот и все.
Дорожные разговоры
На обратном пути в Муромцево заговариваю в машине с водителем. Он охотно рассказывает о местной жизни:
— Тармакла у нас глубинка. Да и земли там неважные. Ближе к Омску черные, а здесь глина одна. Урожаи плохие. А деревня — она и есть как бомжатник. Колхоз развалился, пьянство. Председатель у них такой… своеобразный, он их вот так, в кулаке держит всех, крутой мужик, если что, и по морде может съездить, — а как еще с ними, пьяницами-то, они ж по-другому не понимают, там и зеков бывших у него в деревне полно. Он вон с утра нажрется самогону, чего ты с ним делатьто будешь. Да тут, в этой части района, почти все деревни такие, больше десятка.
У нас деревни по характеру, что ли, разные. Гуровские, они, например, жадные ну вот жадные, до земли, до денег, до работы — они все в дом тащат, каждую копеечку, они неплохо живут, совхоз у них сохранился, зарплату получают. А в Тармакле народ дурной, они работать не будут, не хотят, да и разучились — Шаварнаеву как с ними?
Многие председатели что делают? Посевная или уборка, так они работникам каждый день наливают, утром на опохмелку, вечером. А иначе и не выйдет никто в поле. А получается, что практически спаивают колхозников. Или вот кодируют от алкоголизма. Приглашают специалиста, собирают всех и скопом кодируют. На время уборки хватает, а там опять…
С охотой дела неважные. Вот боровой дичи, зайцев, лис пока еще много осталось. В начале 90-х все главные браконьеры оказались егерями, основными защитниками в лесу. По лесу на снегоходах, ружья с оптическим, а то и с инфракрасным прицелом. Всего лося выбили. Еще с Васюгана приходят, там болота большие, километров двести на север, лоси там прячутся, а к нам заходят. Так ведь обычно вожака, самца матерого стреляют, а самку, телят не трогают. А сейчас всех подряд выбивают. Как-то наткнулся в лесу: лосей восемь убито, мясо-то — видно сразу — что было проще снять, то взяли, а остальное так в лесу и осталось. Сейчас лося и не встретишь. Медведя всего перебили. У него шкура и желчь — машину можно было купить.
Во второй половине дня покидаю Муромцево. Почти все автобусы на Омск ушли утром. Около часа ловлю попутку, наконец останавливается иномарка. За рулем мужчина лет сорока пяти, предприниматель. Разговорились и с ним:
— Да, многие совхозы, особенно в восточной части района, развалены полностью. В прошлом году описывали один такой по банкротству, так там на скотном дворе натурально «коровий Освенцим». Их десятка два-три осталось, худющие, ребра и кости торчат, лежат в навозе и встать не могут, сил нет от истощения. Страшное дело. Некоторые совхозы, где председатель хозяин, те как-то держатся. Вот смотрите, здесь везде скот (мы проезжаем Гурово, пять-шесть скотных дворов стоят невдалеке от дороги), все заполнено, сейчас коровы на лугах, на выпасе. В совхозе рублей по пятьсот зарплаты — копейки, конечно. Но в основном там остаются, чтобы иметь возможность лес подешевле получить, корма, землю. Их этим и привязывают. А так работа тяжелая, думаю мало бы кто работал. Или Дурново, там глава администрации раньше был председателем. Он председатель неплохой, хороший председатель, колхоз держал, и сейчас не разваливается. Но районом управлять — нет. Не тот уровень, кругозор. У нас ведь тут кадровая проблема острая. Пришел новый глава, а ведь чиновники старые остались, председатели старые. Они тут сидят годами, пригрелись и особенно не шевелятся. И образования часто нет у них, и просто не умеют управлять. А новую команду он привести не может, негде взять. Его и поддержали на выборах свои же, председатели по деревням, и деревенских голосовать агитировали. Сейчас скупают колхозы, уже несколько деревень купили. Долги погашают, а потом и отрубы у крестьян выкупают. И уже они на этой земле у хозяев новых работают. Но тяжелое это дело. Работа от зари до зари в буквальном смысле слова, вкладывать и вкалывать много надо, а прибыль? Только штаны поддержать, и то с трудом. А перспективы? Там тоже зарплату — часть деньгами, а часть зерном, лесом, картошкой платят. Мне предлагали деревню купить, я не стал. Не идет это дело. У нас в основном два таких хозяина. Видели в Муромцеве три магазина новых, кирпичных, как терема двухэтажные? Два брата ими владеют. Один при Советах завмагом был, другой в райпотребкооперции работал. Они еще тогда капиталец скопили. Как этот вот ельцинский беспредел начался, так они здорово разбогатели тогда в неразберихе этой. Потом начали деньги вкладывать, в банках прокручивали, зерном торговали, да мало что… А еще один разбогател в конце восьмидесятых, спирт из Чечни гнали цистернами, тут же разбавляли, в бутылки разливали, наклейки…
— А могут эти люди контролировать власть в районе, как олигархи?
— Нет, не могут. Для этого слишком много денег надо. Да их это и не интересует, они в эти дела не лезут, торгуют, деньги зарабатывают. А потом власть в области по типу пирамиды устроена. Если губернатор что-то сказал, то сделают так, как сказано, и на местах та же ситуация. Они, конечно, прикармливают местное начальство, не без этого, но контролировать власть… нет.
— Велики их личные состояния?
— Думаю, минимум два-три миллиона долларов, а максимум — не знаю… Еще в нашем районе примечательно, что года два-три назад прокатилась волна самоубийств среди молодых мужиков, и уровень онкологических заболеваний у нас самый высокий по области. В Китлинском болоте радиактивные отходы захоронили, а оттуда и Тара водой питается…
Каждый год труднее становится. Еще в 2000 году на зерне можно было спокойно тысячу долларов в день заработать, а то и больше. А сейчас нет. В этом году совсем плохо. Цены поднялись в три-четыре раза, колхозники чувствуют, что еще поднимутся, и не продают ни зерно, ни картошку. Им сейчас посредники не нужны. Они сами пути в город находят, чтоб напрямую продавать, сейчас несколько фирм у них зерно покупает в Омске. (Проезжаем обширные поля, заросшие травой.) Здесь раньше все засеяно было подсолнечником, кукурузой, пшеницей. Поливалки стояли. В колхозе здешнем около трех тысяч голов скота было. А сейчас что?
* * *
В XX веке многочисленные бедствия, подобно гигантскому цунами, настигали, били и добивали пытающееся встать на ноги российское крестьянство. Очередная волна прокатилась по российскому селу в начале девяностых. В Вологодской, Тверской, Архангельской, Новгородской и других областях не сосчитать брошенных, растерзанных и никому не нужных деревушек, где доживают свой век немногие старики. Муромцевским краям тоже пришлось несладко. Весьма относительное благополучие в райцентре поддерживается за счет еще советской в своей основе инфраструктуры, невысоких в сравнении с городом цен на продукты и услуги, возможности временных заработков в северных районах. Мелкие и средние деревни, бывшие колхозы и совхозы поставлены в условия самоокупаемости, практически брошены на произвол судьбы, развалены и разграблены. Господствует натуральное хозяйство, крестьяне уже много лет существуют на грани выживания. Многие не видят выхода из сложившейся ситуации, предпочитают не заглядывать даже на день вперед и считают, что власть неспособна что-либо изменить. Даже относительно благополучные жители села — как правило, руководители — опасаются, что стране предстоит пережить новые социальные потрясения. Крестьянство явно нуждается в скорейшей помощи государства, в целенаправленном содействии коммерческих структур.
Бросается в глаза сходство ситуаций в тридцатые и девяностые годы: и тогда, и сейчас власть проявляла полное безразличие к нуждам крестьян. Что касается «мятежа» обнищавших тармаклинцев в конце минувшего десятилетия, то он, разумеется, был обречен на провал — бессмысленный и беспощадный русский бунт мог разве лишь привлечь внимание правительства к тяжелейшему положению деревни. Не может, однако, не тревожить тот факт, что доведенные до отчаяния крестьяне, по-видимому, в какой-то момент были готовы поддержать выступление против правящего режима, поверив мифу, будто идея эта исходит из столицы, пользуется поддержкой армии и, возможно, имеет всероссийский размах (вспомним тридцатые годы: «Омск уже пал, Барабинск, Чапы и вся железная дорога за нами»). Впрочем, как только появились сомнения в полномочиях руководителя предполагаемого мятежа и его вменяемости, жители Тармаклы осознали возможность кровопролития и отказались от дальнейших действий. Детская доверчивость крестьян была скорректирована крестьянским же здравомыслием, и дело, к счастью, на том и кончилось. А ведь могло бы случиться иначе…
[1] Индийский гуру Шри Хайдакхан Вале Баба. Проповедовал на севере Индии в 1970-х — начале 1980-х годов. Почитается как очередная махаватара (воплощение) бога Шивы. Его адептами создан ашрам (религиозная коммуна) Хайдакхан Самадж, представляющий собой неортодоксальную индуистскую секту шиваитского толка. В учении соединяются элементы индуизма, буддизма и йоги. Спасение человечества последователи Бабаджи связывают прежде всего с Россией, наряду с Индией представляющей, как они считают, основной оплот духовности на планете.
[2] В 1837–1841 годах правительство по проекту и под руководством министра государственных имуществ П. Д. Киселева осуществило реформу государственной деревни. Киселев провозгласил своей целью приблизить положение государственных крестьян к положению «свободных сельских обывателей». Было изменено управление государственной деревней. Значительно увеличились земельные наделы государственных крестьян. Подушная подать стала постепенно превращаться в земельно-промысловую. Появились больницы и школы, крестьяне смогли пользоваться кредитом. Особое внимание было уделено поднятию агротехнического уровня крестьянского земледелия. Широко внедрялась посадка картофеля. Чиновники принудительно выделяли из крестьянского надела лучшие земли и заставляли крестьян сообща засеивать их картофелем, а урожай изымали и распределяли по своему усмотрению. Официально это называлось общественной запашкой, призванной страховать население от неурожая. По государственным деревням в 1840–1844 годы прокатились «картофельные бунты».