Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 1, 2004
Один из лейтмотивов художественно-публицистической репрезентации Петербурга — образ «умышленного города», появившегося в пустынной и непригодной для жизни местности по прихоти либо по гениальному предвиденью Петра I. Эта идея, хорошо известная русскому читателю по пушкинскому «Медному всаднику» и противопоставляющая петровскую столицу «обычным», «естественным» городам, оказала серьезное влияние на развитие «петербургского мифа» (образы «города-призрака», «города на костях», «проклятого города») и легла в основу особого провиденциализма в отношении Петербурга: «умышленность» города воспринимается как залог его специфической роли в политическом будущем России. В год трехсотлетнего юбилея Петербурга все эти мифологемы привычно эксплуатировались политиками, журналистами и общественными деятелями. Стоит, однако, задаться вопросом: так ли уж «неестествен» был градостроительный замысел Петра? Что было на его месте до появления «окна в Европу»? Какова предыстория города, основанного в 1703 году близ устья Невы?
Территория Невской дельты — местность чрезвычайно болотистая, изобилующая большим количеством рек, речек и проток. Древнейшие археологические памятники этого района располагаются в районе первых крепостных сооружений Петербурга. На Кронверке Петропавловской крепости, во дворе Артиллерийского музея в 2003 году были обнаружены древности эпохи мезолита[1]. Мы знаем, что уже с VIII—IX веков район Невы и Ладожского озера был зоной контактов между Северной и Восточной Европой. В это время возникают поселения вдоль реки Волхов; с IX века на Невских берегах фиксируются монетные клады арабского серебра (ближайший к городу — найденный в 1941 году Петергофский клад). Однако достоверно о средневековых поселениях на месте будущего Санкт-Петербурга неизвестно. Вероятно, большое число деревень, крестьянских дворов возникает здесь достаточно поздно, где-нибудь в XV веке. Неуловимость этих поселений с точки зрения археологии не может быть объяснена одной лишь активной застройкой территории Невской губы в XVIII—XX веках. Такая же, если не более интенсивная застройка шла и в Москве, однако там на территории города выявлены следы сотен деревень и сел XVI—XVII веков. Специфика территории Петербурга заключается в том, что здесь, в очень поздно заселенной местности, господствовала однодворная деревня (этот тип поселения возникает в XIV—XV веках), которая археологически выявляется с большим трудом. Именно отсутствие мощного древнерусского слоя и является основной причиной слабой археологической изученности допетровского расселения на территории Санкт-Петербурга.
Начиная с XIV—XV веков наиболее значимыми топографическими объектами на территории будущего города были устье реки Охты и Васильевский остров.
В 1300 году шведы высадились на Неве и заложили в устье Охты каменную крепость Ландскрону (в переводе новгородцев — «Венец Земли»). Неизвестно, как бы сложилась политическая судьба Невских берегов, если бы через год новгородцы не напали на шведов и не разрушили еще не построенную крепость. В то время граница между Новгородом и Швецией еще не была установлена, и вполне вероятно, что если бы Новгород через несколько лет столкнулся с каменной твердыней на берегах Невы, то рубеж прошел бы гораздо южнее привычной нам границы по реке Сестре на Карельском перешейке.
В петербургском фольклоре с Васильевским островом связывается целый ряд легенд и преданий, впрочем не отвечающих исторической действительности. В XIX веке академик П. Г. Бутков писал, что имя этой местности якобы дала гвардейская артиллерийская батарея под командованием капитана Василия Корчмина[2]. В связи с этим в 2003 году на Седьмой линии был даже установлен бронзовый памятник петровскому капитану. Однако еще в документах середины XVI века упомянут Васильевский остров[3], а И. Э. Клейненберг обнаружил известие о Васильевском острове, лежащем в устье Невы, в ливонском документе 1426 года[4].
Присоединение Новгорода к Московской державе в конце XV века имело для территории Невской дельты важнейшие последствия. Эти земли стали осваивать носители московских традиций; традиционная система новгородских погостовволостей, связанная с приходским, общинным устройством, стала разрушаться, уступая место новой структуре: усадьба — деревня. Московский помещик, в отличие от новгородского боярина, живет в деревне, ставит здесь свой дом, перевозит в нее домочадцев, в том числе — захваченных на войне пленных: литовцев, ливонцев, татар.
Особый период в истории Невской дельты наступает в конце XVI века. С начала 1570-х годов сюда регулярно докатываются волны боевых действий. Вскоре после разгрома Новгорода Иваном Грозным (январь-февраль 1570 года) опричные отряды растекаются по Северо-Западу. А в 1580-х годах активизируются боевые действия Ливонской войны. Как показывают источники, местное крестьянское население описывало действия опричных отрядов, равно как и московской армии практически в тех же словах, что и внешнюю агрессию, приносившую разорение и голод, делавшую невозможным стабильное существование.
Не менее трагичным для деревень Невской дельты было начало 1580-х годов. После того как шведский генерал Понтус Делагарди прорвал фронт, проходивший по реке Нарове, и вступил на территорию Ингерманландии, боевые действия были перенесены вглубь Северо-Запада, под стены Ладоги и Орешка. Однако ни ту, ни другую крепость шведам взять не удалось. Невская дельта, по Плюсскому перемирию 1583-го года, осталась под властью московских царей, но именно с этого времени важнейшим фактором для существования здешних поселений стала граница между Россией и Швецией.
Надо сказать, что Петербург не был первым городом, построенным в устье Невы. Уже в начале XVI века шведские источники упоминают о «русском городе Ниене». По предположению П. Е. Сорокина, он стоял на правом берегу Невы, в устье Охты. На противоположном берегу, в районе будущего Смольного монастыря, находилось село Спасское. Благодаря археологическим исследованиям на территории этого села были выявлены материалы XIV—XV веков[5]. Документальные источники упоминают Спасское село на правом берегу Невы с 1504—1505 годов. В это время здесь стояла церковь Преображения «в волости Калганицы на усть Невы в Поморье»[6]. Спасская церковь в Калганицах упоминается и позднее. Именно с этим поселением соотносится позднейшее село Спасское, или, как оно, по-видимому, именовалось на рубеже XVI—XVII веков, — Нюнела.
В документах 1599—1600 годов содержится подробное описание одного из поместий в низовьях Невы в устье Охты[7]. Согласно этому документу, на левом берегу Охты близ ее впадения в Неву находились «государев Гостиный двор» и рядом с ним корабельная пристань. В этом же документе описана церковь, поставленная на левом берегу Охты помещиком Богданом Хорошевым — представителем рода московских помещиков, получивших поместье на Невских берегах незадолго до 1500 года[8].
Политические события начала XVII века сыграли определяющую роль в истории поселений Невской дельты. В 1609 году безответственная политика царя Василия Шуйского привела к тому, что шведские воинские контингенты получили легальную возможность присутствия на территории Московской державы. Молодой генерал-лейтенант Яков Делагарди (через пять лет он станет фельдмаршалом) в 1610 году потребовал в качестве залога за оплату боевых заслуг шведских войск ту часть Новгородской земли, которая прилегала к Неве[9]. Еще через год в устье Охты началось строительство нового города Ниена, «Невского острожка», названного русскими «Канцы»[10]. Все поместья новгородских дворян в округе были конфискованы11. Еще не зная, чем кончится сложная политическая коллизия шведско-новгородско-московских взаимоотношений, шведы устраивались на берегах Невы всерьез и надолго. Именно существование города в устье Охты определило особенности истории Невской дельты до конца XVII века. В течение всего этого столетия город Ниен переживает подъем. В 1641 году в нем жил 471 житель[11], городская община делилась на немецкий и шведский приходы, а расположенное на левом берегу Невы село Спасское составляло русскую общину города. Однако Ниен не имел сколько-нибудь серьезных укреплений. Жители города не раз обращались к шведским властям с просьбой помочь в укреплении городских стен, однако королевское правительство каждый раз не находило для этого достаточных средств. Только перед самой Северной войной, в 1699 году, необходимые людские и денежные ресурсы были изысканы. Но было уже поздно.
Вернемся, однако, в начало столетия. В 1617 году Московское царство заключило Столбовский мир со Швецией. В результате этого соглашения на территории западнее реки Лавы была образована новая губерния Шведского королевства — Ингерманландия со столицей в Нарве. Она просуществовала до первых петровских побед в Северной войне. Впрочем, не стоит думать, что все это время Ниен спокойно жил под властью шведских королей. Дело было значительно сложнее. Особый период в истории города — это война 1655—1657 годов, когда русские полки воевод Силы и Александра Потемкина с боем прошли Ингерманландию, на время отвоевав все утраченные по Столбовскому миру земли, а когда наступила необходимость уходить назад, за Лаву, разорили захваченную территорию и сожгли Ниен. Поначалу православные крестьяне, жившие в приневских деревнях, содействовали русским войскам. Однако после того, как по их деревням прошли донские казаки, которые вели себя хуже, чем шведы, крестьяне стали уклоняться от такой помощи.
Осенью 1700 года началась Северная война. Взятие Орешка осенью 1702 года, а в мае 1703 года — Ниеншанца коренным образом изменило ситуацию в Ингерманландии. Фактически с этого времени она окончательно становится частью Московского государства (хотя отдельные рейды шведских десантов вглубь ингерманландской территории осуществлялись до 1708 года). Ниеншанц, переименованный Петром в Шлотбург, после основания города некоторое время продолжал существовать как вспомогательное укрепление. Необходимость в нем, как и в других небольших крепостях на правом берегу Невы, отпала только после Полтавской битвы, хотя местоположение «Канцев» указано еще на «Плане императорского столичного города Санкт-Петербурга» 1737 года[13]. Однако с началом строительства крепости на Заячьем острове центр обороны Невской дельты, центр градообразования переместился сюда — в новый город Санкт-Питербурх.
Сложно сказать, каковы были побудительные причины, толкавшие Петра с таким упорством отстаивать завоеванную Ингерманландию с новопостроенным городом даже в критические минуты Прутского мира (еще Пушкин в своей «Истории Петра Великого» писал о том, что в ходе переговоров с турками Петр готов был уступить шведам Псков, лишь бы удержать Ингерманландию с Петербургом). В этой позиции царя было, по-видимому, очень много личных мотивов, не поддающихся рациональному объяснению. Возможно, существование на Неве шведского Ниена, а еще ранее — Ландскроны, толкало Петра на выбор именно этого места для строительства нового города. Немаловажен, разумеется, и сам факт расположения Петербурга в фарватере Невы, в близости города к балтийскому мореплаванию, ставшему своего рода idee fixe Петра.
Итак, в идее «умышленного Петербурга» много справедливого, но это лишь одна сторона проблемы. Нет сомнений в том, что город замышлялся своим основателем как абсолютно новый, не похожий на старые московские города с традиционной структурой «кремль — посад». Но исполнителями царской воли были воеводы старой московской выучки, и первоначально Петербург строился по тем же принципам, что и все другие города и крепости, а строгие планы регулярной застройки (принимавшиеся и отменявшиеся на протяжении всего петровского царствования) нарушались созданием военных и ремесленных слобод и ростом посада на Московской стороне.
Город возник на хорошо освоенных землях. В XVII веке Невская дельта — не только территория, прилегающая к водному пути из Московской державы на Запад, в Европу, но и перекресток важнейших сухопутных дорог из Выборга и Корелы (Кексгольма) в Новгород и Нарву, а также в Ладогу и далее на восток. К концу XVII столетия Ниен был соединен магистральными дорогами с Нарвой, Выборгом, Корелой, Дудергофом, Нотебургом. Именно эти дороги легли в основу планировочной структуры Петербурга.
Возникновение Санкт-Петербурга в начале XVIII века — не начало, а итог длительной истории заселения Невской дельты. С раннего средневековья Приневье — зона разнообразнейших межкультурных и межэтнических контактов. В годы новгородской независимости Нева — район пограничных конфликтов Новгорода со Швецией, место, где строятся крепости Ландскрона и Орешек. Однако густая сеть деревень и торговых поселков появляется здесь лишь к началу московского владычества. Бурные события XVI века, опричнина и Ливонская война встряхнули и перевернули прежде стабильную жизнь деревень Невской дельты. А в XVII столетии шведы строят здесь город Ниен, ставший к концу века четвертым городом королевства. В этом столетии начался и процесс заселения Невской дельты финским лютеранским населением, не прекратившийся, а лишь усилившийся с основанием здесь столицы Российской империи — города, построенного среди болот, близ хижины «убогого чухонца», но вместе с тем в местности с вполне подготовленной и развитой инфраструктурой, на перекрестке сухопутных и водных дорог, соединявших Северную Европу с Северо-Западом России.
[1] Любезно сообщено К. В. Шмелевым.
[2] Бутков П. Г. О Васильевском острове в Санкт-Петербурге (отд. отт.). Б. м., б. г.
[3] Разрядный и разметный список о сборе с Новгорода и новгородских пятин ратных людей и пороха по случаю похода Казанского. 1545, сент. // ААЭ. Т. 1. № 205. С. 184—195.
[4] Клейненберг И. Э. Упоминание в ливонском документе 1426 г. Васильевского острова // ВИД. Вып. 19. Л., 1987. С. 66—69.
[5] Сорокин П. Е. Археологические исследования в устье Охты // Петербургские чтения. Петербург и Россия: Науч. конф. 13—15 апр. 1994 г. СПб., 1994. С. 107—110; Сорокин П. Е. Археологические исследования и проблемы сохранения культурного слоя на территории Санкт-Петербурга // Archaeologia Petropolitana. 1996. Вып. 1. С. 28.
[6] Отрывок писцовой книги Водской пятины 1504—1505 гг. / Под ред. А. М. Гневушева. Киев, 1911. С. 67.
[7] Обыск губного старосты Б. Вельяшева поместья Б. Хорошева в Спасском Городенском погосте. 1600. 25.05 // Отдельные книги Водской пятины 7107—7108 гг. // РГАДА. Ф. 1209. Д. 16960. Л. 347—348 об.
[8] Переписная окладная книга Водской пятины 7008 г. Вторая половина // Вестник Московского общества истории и древностей Российских. М., 1851. Т. 11. С. 115; Писцовая книга Водской пятины 1540 г. С. 171—172; Платежные книги Водской пятины. Около 1560 // РГАДА. Ф. 1209. Д. 17142. Л. 118; Бутков П. Г. О состоянии местностей Санкт-Петербургских в XVI веке // ЖМНП. 1836. № 6. С. 392, 393, 407.
[9] Отрывок договора, заключенного новгородцами с Делагарди // ААЭ. Т. 2. 1836. № 187 (тж. Архив Строева. Т. 2. № 126. Стб. 217—218).
[10] Дело по челобитной о поместье Петра Игнатьева с. Обольянинова. 1614, март // Riksarkivet, Stockholm, Ockupationsarkivet fran Novgorod, serie 2: 124 (окончание, начало — д. 123), л. 209–212, 222.
[11] Дело о поместье Кузьмы Хвостова в Келтушском погосте Водской пятины. Июль 1612 — сентябрь 1613 // Riksarkivet, Stockholm, Ockupationsarkivet fran Novgorod, serie 2: 18.
[12] Engman M. Sanct Petesburg och Finland. Migration och influnes 1703—1917. Helsinki, 1983. S. 65.
[13] Внутренний быт Русского государства с 17 октября 1740 г. по 25 ноября 1741 г. М., 1886.