Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 1, 2004
Великое обобщение: «ортодоксальные» марксисты и крестьяне
Карл Маркс не оставил своим духовным наследникам стройного теоретического учения об обществе и политике. Чтобы создать таковое, его интерпретаторам пришлось по кусочкам отбирать взгляды Маркса из его статей и книг (особенно из единственного опубликованного им тома «Капитала»), а также из работ Энгельса, особенно из его книги «Анти-Дюринг», которую Маркс читал, соглашался со многими положениями и даже вносил в нее дополнения. В условиях быстрого роста рабочих партий и фракций, готовых на основе марксовой теории социализма создать программу политических действий, шла разработка «марксизма», участие в которой принимали такие теоретики, как Каутский, Бернштейн, Плеханов и другие, равно как и некоторые политические лидеры, например Бебель. Ранний вариант марксизма как теории и политической стратегии крупнейшей рабочей партии сформировался к 1891 году в виде Эрфуртской программы Социал-демократической партии Германии[1]. Она на поколение вперед определила, что такое истинный марксизм как всеобъемлющая аналитическая система, дающая единственно-научную основу для определения деталей текущей политики. Плеханов назвал эту систему «диалектическим материализмом». Предполагалось, подобно ситуации в области естественных наук, возможное развитие системы по отдельным направлениям, но не пересмотр базовых ее принципов — отсюда слово «ортодоксальный», которым эти марксисты определяли свой марксизм. Автором теоретической части Эрфуртской программы был Каутский (за которым все более прочно утверждалась репутация «верховного жреца» марксизма). Именно в каутскианском варианте марксизм стал официальным кредо наиболее теоретически подкованной рабочей партии Европы — Социал-демократической рабочей партии Германии (СДРПГ).
Эрфуртский марксизм был не просто набором приведенных теоретических положений, соответствующих им причинно-следственных цепочек, обширной исторической фактуры и вытекающих политических предписаний. Его эмоциональный заряд и убеждающая сила были связаны с тем, что он был прочно укоренен в глобальной этической системе и общей теории прогресса, т. е. в эволюционизме ХIХ века. Эта система взглядов была насквозь пронизана той оптимистической уверенностью, согласно которой рациональное, неизбежное и программное — едины.
В Эрфуртской хартии прогресса через капитализм к социалистической революции и социалистическому обществу не было места для крестьянства. В ней предполагалось, что те страны, население которых было почти полностью крестьянским, обязаны будут следовать за индустриальными обществами. В самих развитых индустриальных обществах все еще существовавшие крестьяне представляли собой часть аморфной массы «загнивающих средних слоев», тяготы которых, связанные с «нуждой, угнетением, рабством, унижениями и эксплуатацией», должны были закономерно возрастать, а исчезновение этих слоев в результате пролетаризации было явлением прогрессивным. Объективной причиной этого исчезновения «средних слоев» считалась более высокая производительность на крупных предприятиях, в которых могла развиваться механизация путем больших капиталовложений. В то время как рабочий класс при капитализме формировался во все более организованную, сознательную и бескомпромиссную социалистическую силу, средние слои все более ослаблялись политически и, вследствие своего социально-исторического положения, все отчетливее проявляли реакционные устремления. Уходящие классы цеплялись за утопии прошлого, поскольку не имели собственных перспектив в современной политической борьбе, так как они не являлись ни рабочими, ни капиталистами. Таким загнивающим «средним классом» в полном смысле слова являлись крестьяне. Они были наиболее беззащитны, бедны, угнетены, унижены и порабощены. А также они были безграмотны, ограничены и недалеки, такими делала их деревенская жизнь. Они никогда не считались творцами истории, а были лишь ее жертвой, тем сырьем, из которого, повинуясь объективно-историческим процессам, другие классы и их лидеры, используя их, вырабатывали будущее человечества.
Когда у социал-демократии Германии появился некоторый опыт парламентской борьбы и некоторые из ее лидеров стали думать о разработке аграрной программы для завоевания голосов крестьянских избирателей, два крупнейших авторитета «ортодоксального» марксизма той поры, Ф. Энгельс и К. Каутский, объединились, чтобы дать отпор подобным рассуждениям. Они и сформулировали в окончательном виде ортодоксально-марксистский взгляд по проблеме места и роли крестьянства в приближающихся революционных сражениях. Ф. Энгельс писал: «В качестве фактора политической силы крестьянин до сих пор проявляет себя в большинстве случаев только своей апатией, которая коренится в изолированности деревенской жизни. Эта апатия широкой массы населения есть сильнейшая опора не только парламентской коррупции в Париже и Риме, но также и русского деспотизма… Мелкий крестьянин, как и всякий пережиток отжившего способа производства, неудержимо идет к гибели. Он — будущий пролетарий»[2]. Он подчеркивал недопустимость практики товарищей из Французской рабочей партии, стремившихся завоевать голоса мелкого крестьянства на выборах «посредством очень рискованных широких обещаний, для защиты которых они вынуждены пустить в ход еще гораздо более рискованные теоретические соображения… Скажем прямо: при тех предрассудках, которые вытекают из всего экономического положения мелкого крестьянина, из его воспитания и изолированного образа жизни и которые поддерживаются буржуазной прессой и крупными землевладельцами, мы можем с сегодня на завтра привлечь на свою сторону массу мелких крестьян, только давая им такие обещания, которых мы заведомо сдержать не сможем»[3].
В соответствии с этим Каутский в 1895 году предложил съезду своей партии отвергнуть Программу аграрного комитета, поскольку она дает крестьянам надежду на улучшение своего положения. Съезд социал-демократической партии одобрил этот взгляд двумя третями голосов, причем левые радикалы и профсоюзные боссы правого крыла высказали единодушие по этому вопросу.
Через пять лет Каутский частично изменил свой взгляд по этой проблеме. Однако политический рецепт главного авторитета «ортодоксального» марксизма при этом оставался неизменным: в программе социалистической партии Германии не должно быть места «аграрной» части, т. е. написанной для крестьян и адресованной крестьянам. Отдельные крестьяне, может быть, и включатся в классовую борьбу, но лишь присоединившись к пролетарской партии. Чтобы защититься от контрреволюционных настроений крестьянства, которые могут быть направлены против города с его пролетарско-социалистическим потенциалом, СДРПГ должна действовать в направлении политической нейтрализации крестьянства, и не более того.
Насколько же эрфуртский марксизм по крестьянскому вопросу совпадал со взглядами самого Маркса? Без сомнения, основные компоненты взглядов Каутского соответствовали взглядам Маркса: история рассматривалась как смена способов производства, развитие капитализма неизбежно приводила к искоренению мелких производителей, социальной поляризации на буржуа и пролетариев. Отрицательные характеристики, которые давал Маркс крестьянству, довольно многочисленны: культурная отсталость («идиотизм деревенской жизни»), разобщенность, отсутствие собственного политического взгляда и социального пространства для развития личности. Прудонистские идеи о возможности сохранить мелкие крестьянские сообщества Маркс отвергал как сентиментальную утопию. Марксу было ближе утверждение Энгельса, считавшего, что единственным лекарством от всех недугов мелкого предпринимательства является крупное предпринимательство. Более того, в 1850 году он считал, что «поскольку между парцелльными крестьянами существует лишь местная связь, поскольку тождество их интересов не создает между ними никакой общности, никакой национальной связи, никакой политической организации, — они не образуют класса. Они поэтому неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени… Они не могут представлять себя, их должны представлять другие. Их представитель должен вместе с тем являться их господином…»[4].
Г. В. Плеханов: крестьяне и «отец русского марксизма»
Самая крестьянская страна из стран Европы была представлена во II Интернационале русскими. Небольшую группу российских марксистов во II Интернационале возглавлял Г. В. Плеханов. Он был верховным российским авторитетом в области теории в течение двух десятилетий (с 1885 по 1905 год), и о нем часто говорили как об «отце русского марксизма».
В 1880-е годы Плеханов пришел к заключению, что в российской истории нет принципиальных отличий от истории Западной Европы и совершенно ложно мнение тех, кто «рисует Россию страной вроде Китая»[5]. Позже эта его точка зрения изменилась, и он стал воспринимать Россию как вариант восточного деспотизма. Но в любом случае существо проблемы состояло в российской отсталости по сравнению с другими регионами Европы, выходом из которой мог стать лишь подъем капитализма. Капитализм был эквивалентен европеизации, и только за ним должна была неизбежно последовать социалистическая революция. Развитие российского капитализма, по мнению Плеханова, к 1885 году уже шло полным ходом, и Александр II (1855–1881) был первым российским «буржуазным монархом». Особенность России состояла в слабости ее буржуазии, и по этой причине предстоящая буржуазная революция должна в основном осуществляться силами революционного движения рабочих. Будучи посвященной в науку об обществе, интеллигенция, придерживающаяся марксистских взглядов, обязана была стать одной из составных частей этого движения. Первоначальная задача — завоевание политических свобод путем свержения самодержавия, иными словами, освобождение гражданского общества России от груза докапиталистического наследия[6].
На современное ему российское крестьянство Плеханов смотрел в 1880-е годы как на инертную массу, реакционность которой носила объективный характер из-за неизбежного упадка того типа экономики, который она представляет. Политическую слабость крестьян он считал закономерной, объясняя это их разобщенностью, низким образовательным уровнем, а также неразрешимой противоречивостью их социально-классового состояния, поскольку они являлись одновременно и собственниками, и наемными работниками. Здесь он предвосхитил ту общую позицию, которую Ф. Энгельс и К. Каутский заняли в 1895 году, и явно оказал влияние на ее формирование.
Проблема сельской общины («мира»), важнейшей особенности России и основной ячейки социальной организации ее крестьянства, была в центре политических споров, которые вели российские социалисты[7]. Попытки рассматривать деятельность общин, в том числе земельные переделы, как реальную основу для торжества идеалов равенства представлялись Плеханову карикатурой на социальную справедливость, но вполне реальным тормозом экономического прогресса. Исторические корни крестьянской общины он усматривал в фискальной системе эксплуатации крестьянства царским государством. Община была причиной затянувшегося бездействия крестьянских масс, в результате чего Россия пребывала в докапиталистическом состоянии. К счастью, этот гнусный пережиток докапиталистических формаций достиг стадии стремительного разложения. Действительно, к 1890-м годам в России уже отчетливо наблюдалось быстрое развитие капитализма в добывающей и обрабатывающей промышленности, на железнодорожном транспорте и в горном деле. Это развитие, сопровождавшееся серией мощных промышленных забастовок, способствовало распространению в образованной России «ортодоксального» марксизма. Но на острие споров о развитии капитализма в России по-прежнему оставались споры о ее сельском хозяйстве, т. е. о судьбах 4/5 ее населения. У Плеханова на этот счет сомнений не было.
Программа 1: логическая последовательность
Как любой русский последователь «ортодоксального» марксизма, Ленин в начале был правоверным плехановцем и оставался им, когда речь заходила о проблемах глобальной теории. Ленин также разделял «ортодоксально-марксистскую» теорию обязательных этапов прогресса и первоначально считал российский пролетариат единственно последовательной силой во всех грядущих революциях. Ленин воспринимал тогда Россию в контексте книги Плеханова 1885 года: страна находится в процессе стремительного «раскрестьянивания» и на той стадии, когда революционное устранение самодержавия совершенно необходимо для полного расцвета капитализма.
Молодой Ленин обнаружил незаурядные способности организатора и аналитика. Как организатор он начал свою деятельность в Союзе борьбы за освобождение рабочего класса, а после ареста и ссылки продолжил ее со своими товарищами, включившись к 1900 году в борьбу за организацию РСДРП. Затем, на II съезде РСДРП в 1903 году, он стал соучредителем партии и лидером одной из ее фракций. К этому времени из-под его пера уже вышли ряд обзоров, полемических статей и две книги, в которых отчетливо отразилась двойственность его взглядов. Первая книга «Развитие капитализма в России» была посвящена системному экономическому анализу развития капитализма в России. Во второй («Что делать?») разрабатывалась стратегия партийной организации и выдвигалась идея подпольного ядра высокодисциплинированных профессиональных революционеров.
В первой книге Ленина последовательно прослеживался плехановский подход к анализу экономического развития страны на основе богатого фактического материала. Она сразу же сделала Ленина для российских марксистов, стремившихся к идейному самоопределению, одной из центральных фигур. Главным содержанием книги была разработка вопросов сельского хозяйства. Сельская Россия была представлена как капиталистическая по сути своей, и в доказательство приводились три аргумента[8]. Во-первых, в помещичьих экономиях набирала силу тенденция перехода от барщины (которая отождествлялась автором с докапиталистическим способом производства) к оброку (отождествлявшемуся с капитализмом). Н. Ф. Анненский пришел к выводу, что уже к 1887 году в большинстве российских губерний оброк преобладал над барщиной, и на основе этого выстраивалось обобщение. Во-вторых, товарное производство распространялось в российском сельском хозяйстве, подчиняя его капиталистическим рыночным отношениям. В доказательство приводился огромный фактический материал, из которого следовало, что товарное производство в сельском хозяйстве России действительно было на подъеме. В-третьих, товарно-денежные отношения сопровождались «отчуждением прямых производителей от средств производства». По словам Ленина, «сами крестьяне в высшей степени метко и рельефно характеризуют этот процесс термином “раскрестьянивание”. Этот процесс означаеткоренное разрушение старого патриархального крестьянства и создание новых типов сельского населения… Общий признак обоих типов — товарный, денежный характер хозяйства. Первый новый тип — сельская буржуазия или зажиточное крестьянство… Другой новый тип — это сельский пролетариат… Это разложение есть теперь уже свершившийся факт…»[9].
Ленин также утверждал, что средние слои вымываются городом, и это усиливает поляризацию. Крестьянская община упоминалась лишь постольку, поскольку она являлась одним из «остатков чисто средневековой старины, которые продолжают тяготеть над крестьянством»[10]. «Кулаки», т. е. сельские эксплуататоры, были «действительными хозяевами деревни».
Достаточным доказательством процесса социально-экономической дифференциации крестьянских дворов на пути к капиталистическому строю сельских работодателей и пролетариев Ленин счел сам факт дифференцированности сел, который показывали земские исследования того периода. Дальнейшее обогащение богатых и обеднение бедных принималось им как данное, исходя из общей теории капиталистического накопления. А вновь созданные российскими исследователями методологии — динамические и бюджетные исследования — оставались вне его внимания. Между тем они ясно показывали для России не дифференциацию, а наоборот, осереднячивание как определяющий процесс для большинства крестьян. Причины этого явления анализировались российскими специалистами, например А. И. Хрящевой. Несмотря на то что в числе специалистов, разрабатывавших этот вопрос, были также ведущие большевики (П. Румянцев), Ленин не увидел важности этих данных ни тогда, когда писал книгу «Развитие капитализма в России», ни в 1907 году, ни позднее. А они отражали процесс, противоположный описанной им дифференциации, приведший к непредвиденным политическим результатам и в 1905–1907 годах, и наиболее отчетливо — в 1918–1922 годах.
Ленин тогда с головой ушел в «плехановскую» полемику против народнических авторов будущей эсеровской партии, труды которых он определил как мелкобуржуазные, как российский вариант немецкого ревизионизма. Он стоял на политических позициях, которые вытекали из его исследования 1899 года, утверждая, что в российской деревне идут две классовые войны — угасающая война всего крестьянства против помещиков и нарастающая война сельского пролетариата против сельской буржуазии[11]. В 1903 году он обратился по этому вопросу ко II съезду РСДРП от имени ведущей на съезде «искровской» группы, возглавляемой Плехановым, Мартовым и им самим. К тому времени Плеханов и Ленин обвиняли друг друга в нетактичности, эгоцентризме и незрелости взглядов. Однако они оба рассматривали Россию как капиталистическую страну и на этом стремились построить программу партии «ортодоксальных» марксистов. Все искровцы были согласны с тем, что в условиях широкого распространения пережитков феодализма, поддерживаемых государством, особая крестьянская программа как переходная мера была все же нужна российским революционерам. Однако в преддверии быстрого наступления капитализма основной вывод Каутского по Германии был верен и для России — крестьяне не могут являться действительной революционной силой. В главном они должны быть политически нейтрализованы партией революционного пролетариата, так как иначе могут выступить на стороне его врагов.
Предложенная Лениным от искровцев аграрная программа РСДРП открывалась требованием всячески способствовать завершению капиталистической трансформации сельского хозяйства путем борьбы за отмену круговой поруки в крестьянских общинах и за отмену законов, которые ограничивали свободу крестьян продавать свои участки и покидать деревню. Предполагалось, что это найдет поддержку у наиболее активной части сельских производителей и послужит тому, «чтобы расчистить дорогу для свободного развития классовой борьбы в деревне»[12]. РСДРП, чтобы обеспечить хоть какую-то крестьянскую поддержку, выдвигала требование устранить наиболее вопиющую пореформенную несправедливость: отменить выкупные платежи. Что же касается крестьянских претензий на землю, российские социал-демократы высказывали готовность поддержать борьбу за возвращение «отрезков», т. е. части общинной земли, которая в некоторых местностях отошла по реформе помещикам. Говорилось также о необходимости создания крестьянских комитетов для руководства этим делом, поскольку общине, как предполагалось, эта задача не под силу.
Таким образом, в аграрной программе 1903 года мало что предлагалось по решению крестьянского вопроса, да немногое от крестьян и ожидалось. Несколькими годами позже Плеханов объяснил это так: «Многие из наших товарищей стояли за отрезки, потому что боялись крестьянской аграрной революции. Она остановила бы в России развитие капитализма»[13]. Однако уже к 1902 году в России появились первые признаки крестьянской революции[14].
Программа 2: революционные поправки и теоретическая инерция
Не прошло и двух лет с тех пор, как была принята первая аграрная программа РСДРП, как российские крестьяне воочию и массовым порядком продемонстрировали свой отказ отвечать моделям и предписаниям «ортодоксальных» марксистов. Их классовая борьба против правительства и помещиков в 1905–1907 годах достигла такого размаха, что российскому самодержавию пришлось прибегнуть к военным операциям, расправам, тюрьмам, ссылкам, пойти на уступки и даровать конституцию, а в конечном счете совершить государственноый переворот, чтобы избавиться от доставлявшего так много хлопот парламентского блока крестьянских депутатов и от влияния крестьян на весь состав Думы. В этой борьбе сельские общины выступили главным оплотом крестьянской самоорганизации. Общинно-организованное крестьянство в одночасье учредило свои региональные и общенациональную организации. И эти организации в своих требованиях, и крестьянские депутаты с думской трибуны весьма четко изложили основные устремления крестьянства. Они требовали, чтобы вся земля в России была передана крестьянам в общинно-уравнительное пользование с периодическими переделами. Они требовали амнистии для арестованных, свободного и всеобщего доступа к образованию и выборности местной власти, т. е. фактически местного демократического крестьянского самоуправления[15]. В этой борьбе крестьяне открыто отвергли все попытки духовенства и чиновничества призвать их к прежнему порядку, и в большинстве своем они явно были в союзе с представителями левых сил. Крестьяне продолжали упорную революционную борьбу два долгих года, после того как городским революционерам было нанесено решающее поражение. Позже, в 1917–1920 годах, стало ясно, что крестьяне и не думали отступать от своих требований, несмотря на то что «силы порядка» одержали к 1907 году верх в войне с крестьянством, а столыпинские реформы многими даже рассматривались как конец общины, крестьянской революционности, да и самого крестьянства.
Ленин стал усваивать уроки неожиданного поведения российского крестьянства уже в начале 1905 года. В быстроте понимания политической ситуации он оставил далеко позади большинство своих союзников. Ленин стремительно пошел к выстраиванию новой идейной схемы грядущей революции. Его объяснение революционного движения крестьянства состояло теперь в том, что Россия все еще являлась аграрной и во многом докапиталистической страной. «Кто отрицает это, тот не сможет объяснить теперешнего широкого и глубокого революционного крестьянского движения в России»[16]. Революция же носила буржуазный характер и была направлена на свержение феодального государства и устранение социальной структуры феодального общества. Таково было новое видение того, почему крестьяне продолжали оставаться организованным и революционным классом. В то же время представители российской буржуазии были напуганы революционностью рабочего класса, страх этот нарастал, и в поисках защиты они стремилась к компромиссу с царизмом. Следовательно, чтобы довести буржуазную революцию в стране до логического завершения, руководство ею необходимо забрать из слабеющих рук буржуазии — взгляд, вполне отвечающий тому, о чем Плеханов писал в 1880-е годы. Пролетарские силы в городах и селах России, возглавляемые своей собственной организацией, были теперь призваны сыграть ведущую роль в буржуазной революции. Поэтому новая республика, которую предполагалось создать народным большинством, — это «демократическая диктатура рабочего класса и крестьянства». Пролетарская же революция, которая втягивает лишь беднейшее крестьянство, а значит предполагает раскол последнего, — дело будущего. Соответственно, срочно требовалась новая аграрная программа для мобилизации революционного потенциала крестьянства в целом.
В апреле 1906 года был созван IV «объединительный» съезд РСДРП, в котором приняли участие обе фракции партии российских «ортодоксальных» марксистов. Вопрос о новой аграрной программе был в центре внимания съезда. Все российские социал-демократы были теперь согласны, что революционную борьбу крестьянства следует поддерживать и что вся помещичья земля в России должна быть экспроприирована и передана крестьянам. Спорили лишь о формах, в которых это надлежало осуществлять. К этому времени В. Ленин пошел еще дальше, и на съезде обнаружилось противоречие не только между ним и меньшевистским крылом его партии, хранившим наибольшую преданность «ортодоксии», но также между ним и его сторонниками в большевистской фракции. Ленин говорил теперь не просто о двух этапах, но о двух альтернативных путях развития капитализма в сельском хозяйстве. Буржуазная эволюция деревни могла пойти либо по «прусскому», либо по «американскому» пути. В первом случае капиталистическая трансформация крупных помещичьих хозяйств ведет к упадку мелких производителей деревни. Во втором случае революционное устранение «снизу» больших поместий и перераспределение земли, формирование свободного рынка земли, рабочей силы, товаров расчищает почву для капитализма и быстрого превращения сельского населения в фермеров—предпринимателей и наемных работников. Марксисты не могут оставаться равнодушными к существованию этих двух потенциально возможных моделей развития: они обязаны поддерживать более радикальный фермерский путь, ведущий к наиболее полной реализации революционного творчества «масс». Им следует поддержать требование национализации всей земли как прогрессивное, т. е. предельно облегчающее развитие капитализма в стране. Несмотря на все протесты советских историков, в главном это было инословное повторение требований Всероссийского крестьянского союза и эсеровской программы «социализации земли». Ленин говорил даже о политическом соглашении с партией эсеров — идея, которая годом раньше вызвала бы возмущение.
Против этих ленинских идейных инноваций лобовую атаку возглавил Плеханов. Он четко разъяснил теоретические основы своих возражений: «Ленин смотрит на национализацию глазами социалистов-революционеров. Он начинает усваивать даже их терминологию; так, например, он распространяется о пресловутом народном творчестве. Приятно вспомнить старых знакомых, но неприятно видеть, что социал-демократы становятся на народническую точку зрения»[17], и еще: «Ленин понижает уровень революционной мысли… Он вносит утопический элемент в наши взгляды»[18]. Плеханова поддержали лидеры меньшевиков, оказавшиеся на съезде в большинстве. Их аграрная программа «муниципализации» и была одобрена съездом. («Муниципализация» предполагала изъятие всех земель из рук помещиков и обращение их в собственность местных властей с целью дальнейшей передачи в аренду семейным хозяйствам. Общинные земли при этом оставались в распоряжении самих общин.) Даже большевистская фракция оказалась не в состоянии с ходу переварить новый подход Ленина. Его программа «национализации земли» была атакована в большевистской печати, и фракция большевиков на съезде не поддержала ее, предложив взамен передачу конфискованных помещичьих земель в частную собственность сельским производителям. (Это должно было ускорить развитие капитализма и рынка средств производства в сельском хозяйстве, что вполне соответствовало их теории неизбежных стадий общественного прогресса.)
Новая ленинская схема оказывала влияние на политические и стратегические взгляды по крестьянскому вопросу на протяжении последующих полутора десятилетий. Общая теория, которую он принял в 1890-е годы как «науку об обществе», сохранялась в неприкосновенности. Любые сомнения объявлялись ересью, их авторы подвергались жесткой критике и отлучению от церкви. Однако политическая стратегия, которая вплоть до 1905 года представляла собой лишь выводы из «единственно верной» науки об обществе, резко изменялась, сообразно его осознанию новой ситуации, что и отразилось в новой аграрной программе. Возникавшая при этом проблема противоречия между теорией и программой решалась пересмотром исторической шкалы российских событий, что позволяло продолжать рассматривать законы политэкономии как всеобщие и объективные. По определению самого Ленина, источником ошибки 1903 года было только то, «что, верно определяя направление развития, мы неверно определили момент развития. Мы предположили, что элементы капиталистического земледелия уже вполне сложились в России»[19].
Вопрос исторического момента: программа 21/2
Пересмотром этапа исторического развития, на котором находилась Россия в 1905–1907 годах, Ленин стремился снять противоречие между принимаемой им глобальной теорией общества и политической стратегией, которую он считал верной для конкретного момента. К лету 1907 года революция потерпела поражение, ее сторонники подвергались гонениям, руководители в основном оказались в эмиграции, в тюрьмах и в ссылках. Но победоносный царский премьер Столыпин был не только энергичным полицейским. Он не только проводил репрессии, но пытался перейти к политике структурных реформ[20]. По его убеждению, революции способствовала общинная отсталость крестьян, а также неэффективность административной структуры царского правительства. Чтобы предотвратить новую волну революции в российской деревне, он предпринял шаги по расформированию общинных структур крестьянства и созданию условий для приватизации крестьянами своих земель. Министр, действующий радикально от имени царизма (главного «пережитка феодализма») и с фанатическим упорством проводящий ту самую «революцию сверху», о прогрессивности которой твердили многие либералы и марксисты, самим фактом этой своей деятельности вносил идейный разброд в ряды российских левых интеллектуалов. Хороши или плохи его реформы, утопичны или вполне реальны? Столыпин держал удар со стороны реакционного дворянства, консервативного купечества, коррумпированной знати и в то же время твердой рукой расправлялся с революционерами. Какой же социальный класс он представлял?
Ленин в свойственной тогдашним марксистам манере определил столыпинский режим как «бонапартизм», ссылаясь на статью Маркса о Франции середины XIX века, в которой говорилось, что правительство обладало там «относительной автономией» от правящего класса, чьи силы были скованы внутриклассовыми конфликтами. Что касается столыпинского подхода к России деревенской, это была, по мысли Ленина, политика, способствовавшая естественному процессу капиталистического развития. Тем, кто полагал, что столыпинская аграрная политика не может быть реализована в России, Ленин ответил резко: «Нет, может!»
Однако Ленин видел более радикальную альтернативу столыпинскому пути реформ сверху: «американский путь», т. е. преобразования «снизу». Хотя общенациональные организации крестьянства распались под давлением репрессий, Ленин и в 1909 году продолжал утверждать, что классовый союз с крестьянством возможен, даже если последнее не сумеет создать свою собственную партию. Он продолжал с сочувствием следить за деятельностью крестьянских депутатов в Думе, сравнивая с ними Сунь Ятсена в Китайской революции — для него это была «прогрессивная» деятельность в отсталом обществе, которая должна быть поддержана революционными марксистами[21]. Но история шла вперед, а это, по Ленину, означало, что в сельском хозяйстве России должен развиваться капитализм. Успех столыпинских реформ, даже частичный успех, должен был ускорить это развитие. Ленин связывал капитализм с неизбежным исчезновением крестьянства как общественного класса и заменой его классами капиталистических предпринимателей и сельских пролетариев. Политические события как будто бы подтверждали такой взгляд: когда в 1912–1914 годах поднялась новая волна революционной активности промышленных рабочих, в сельской России ничего подобного не наблюдалось. Не значило ли это, что приближается тот «исторический момент», из наличия которого исходила первая аграрная программа РСДРП?
Ленин продолжал изучать основные процессы в сельском хозяйстве. Для этого он привлек данные переписей населения, проведенных в США и Германии в 1910 году[22]. Он полагал, что эти переписи документально фиксировали объективный процесс развития капитализма в сельском хозяйстве, тем самым показывая более отсталым странам их будущее. Процесс вытеснения мелких хозяйств крупными, по его мнению, подходил к завершению, о чем свидетельствовали механизация и масштабы использования наемного труда (в случаях, когда статистика не отражала концентрации земельной собственности, В. Ленин полагал, что ее заменяла концентрация капитала). Утверждения, что в капиталистическом индустриальном обществе мелкие семейные хозяйства в действительности могут не снижать, а повышать свою роль в аграрной экономике, В. Ленин определил как «чудовищно неверные. Они прямо противоположны действительности»[23]. Для Ленина американская перепись охватывала «и прошлое и будущее, и Европу и Россию»[24]. Тогдашняя Европа и Соединенные Штаты олицетворяли все основные типы экономических форм и этапы экономического развития. Это либо (полу)феодализм, либо капитализм, иного не дано в рамках заданной историографии. Семейные фермы в достаточно развитой капиталистической экономической системе не могут не быть капиталистическими, даже если они невелики[25].
Во время Первой мировой войны мало кого беспокоил вопрос о том, какая политическая стратегия для аграрной России вытекает из основных теоретических положений политэкономии марксизма. Главной темой были вопросы войны и мира. Формально у большевиков на вооружении все еще была «вторая» аграрная программа Ленина, но она вызывала все больше сомнений.
Послереволюционное изгнание было тяжелым периодом в жизни Ленина. Революция потерпела поражение; в партии большевиков — раскол и разброд. Не выдержав испытания мировой войной, II Интернационал рухнул, как карточный домик. Ленин не опустил руки и продолжал упрямо развивать свои теоретические идеи. Но настроение было унылое. В январе 1917 года, читая лекцию швейцарской аудитории, он с тоской вспомнил революционные события 1905–1907 годов и сказал своим слушателям, что только те из них, кто помоложе, увидят следующую революцию. До следующей революции в России оставались считанные дни.
Ленин и крестьяне в 1917-м: умозаключения и практика
Первая реакция Ленина на потрясающие новости из России о революции и крахе царского режима основывалась на его взгляде издалека на российское общество периода «столыпинщины» и войны. Его партийная организация переживала упадок в условиях послереволюционных гонений и репрессий, и контакты Ленина с внепарламентскими политическими кругами России были очень ограничены. Он практически не имел связи с деревенской Россией. Круг литературы, которую он читал, был чрезвычайно широк, однако это было знание из вторых рук.
Война оказывала сильное влияние на экономику страны, делая российский капитализм более огосударствленным. Это, по Ленину, приближало канун социалистической революции, потому что в условиях централизации экономической системы капитализма упрощалось решение главной задачи этой революции — взятия революционным рабочим классом политической власти. Имелись подтверждения таким выводам: огромная забастовочная активность индустриальных рабочих Петербурга в 1912–1914 годах, возобновление забастовок в 1915–1916 годах. Похоже было, что Плеханов правильно заявил в 1889 году, что для России социальная революция может быть только революцией рабочего класса. Более того, угар национализма в партиях II Интернационала, их поддержка войны, по мнению Ленина, лишали эти партии права говорить от имени революционного марксизма. Единственным исключением была его партия большевиков. Ей и предстояло стать в авангарде надвигающихся революций.
В статьях, написанных в феврале 1917 года и, по возвращении в Россию, в «Апрельских тезисах», В. Ленин заявил, что непосредственной задачей его партии является немедленное установление «диктатуры пролетариата» во главе с большевиками как единственной партией, имеющей четкое понимание новых условий и возможностей[26]. Только эта политическая формула может избавить Россию от ее глубоких политических и социальных недугов, позволит прекратить войну, поставить под жесткий контроль поставки продовольствия в города и демонтировать царский государственный аппарат. Поэтому следующим шагом Ленин считал необходимость всемерного «углубления» Февральской революции, к чему и призвал своих товарищей, выставив требования: «никакой поддержки Временному правительству, никаких союзов с другими политическими партиями, немедленная организация и вооружение рабочих дружин». Предполагалось, что структура Советов, организованная по типу Парижской коммуны 1871 года, заменит старую государственную машину.
А как же крестьяне? Да как же вообще можно говорить о крестьянах в стране капитализма, где на повестке дня установление диктатуры пролетариата? Первоначально ленинская постановка этого вопроса была четкой и теоретически безупречной. Большевики должны сосредоточить усилия на особой политической организации сельских наемных рабочих, т. е. батраков[27]. Организация Советов батрачества на местах провозглашалась задачей первостепенной важности. Что касается аграрной экономики в целом, Советам надлежало поддерживать крупные производства, что было наилучшим решением проблемы эффективности сельского хозяйства и продовольственных трудностей. Социалистическая республика, за установление которой и шла борьба, должна была опереться на классовую мощь индустриальных рабочих, поддержанных сельскохозяйственными рабочими, «беднейшим крестьянством» и городской беднотой. В соответствии с этим представлением о классовом содержании революции необходимо было расколоть крестьянские Советы, организовывая отдельные Советы беднячества и батрачества (т. е. «de facto сельских пролетариев»), что должно было стать выражением классового конфликта в деревне. В марте 1917 года Ленин говорил о союзе рабочего класса с «сельскими рабочими и беднейшей частью крестьян и горожан»[28]. Вторая «аграрная программа», направленная на радикальную демократизацию общества докапиталистического типа («демократическая диктатура рабочего класса и крестьянства»), была теперь отброшена ввиду того, что Россия уже достигла нового «этапа» объективно-исторического развития.
Однако, призывая к этим крутым переменам в политической стратегии, как в городе, так и в деревне, Ленин высказывал некие нехарактерные для него сомнения, когда речь заходила о крестьянах: «Что такое крестьянство? Мы не знаем, статистики нет, но мы знаем, что это сила»[29]. На деле к концу 1917 года не были созданы ни батрацкие, ни бедняцкие советы, в то время как советы крестьянских депутатов усиливали свое влияние, чему в немалой степени способствовали крестьяне в шинелях, т. е. огромное большинство солдат, создавших свои собственные советы по всей России. Осенью 1917 года повсеместное распространение в деревне получило «прямое действие» крестьянства, когда помещичья земля изымалась и шла в общинный раздел. В этом деле крестьяне не останавливались перед вооруженным столкновением с правительственными войсками. Эсеры, считавшиеся главной прокрестьянской партией России, не решились выдвинуть требование немедленного проведения радикальной аграрной реформы под лозунгом «Земля тем, кто ее обрабатывает!», приверженность которому они заявляли со времени революции 1905–1907 годов. Партия Ленина встала на позиции «Общекрестьянского наказа», составленного в августе 1917 года на основании 242 местных крестьянских наказов редакцией «Известий Всероссийского Совета Крестьянских Депутатов». (Эти наказы по инициативе тех же эсеров были сведены воедино печатными органами ЦИК Советов крестьянских депутатов.) После принятия большевиками основных требований «Наказа» крестьяне стали все более воспринимать эту партию как партию, которую можно поддерживать или, по крайней мере, терпеть. Особенно крестьяне в солдатских шинелях.
В сентябре 1917 года Ленин уже говорил об огромном революционном потенциале крестьянства, о том, что в стране шло крестьянское восстание, которое большевики не должны были позволить подавить. Он писал о союзе сознательных рабочих со всем, «что есть живого и честного в крестьянстве»[30]. Спустя считанные недели большевики взяли власть. Временное правительство ушло в небытие. Ленинской партией было провозглашено, что социалистическая революция свершилась.
«Второй этап»: не-программа для не-крестьянства
В полном соответствии со своим взглядом на «второй этап» революции в деревне, партия, только что получившая название «коммунистической», взяла новый курс в деревенской политике. Крестьянское единство переходного периода, которое в 1917 году было обусловлено отказом Временного правительства выполнять требования большинства о немедленном прекращении войны и перераспределении земли, было теперь, по мнению большевиков, в прошлом. Временное правительство было свергнуто, мир подписан, крестьянский самозахват земли узаконен. Земля на местах проворно распределялась сельскими общинами. Солдаты возвращались по родным деревням, заявляли свое право на земельный пай и растворялись в общине — та самая масса революционных солдат, большинство которых Ленин в конце 1917 года называл «прогрессивным крестьянством», исчезала на глазах. Эсеры заплатили за отход от собственных принципиальных требований расколом и упадком своей партии, и большевики со своим Совнаркомом оказались в роли единственного реального руководства в распространявшейся в отдаленные уголки страны революции.
«Диктатура пролетариата» была теперь в действии, а это в сфере идеологии означало, что союзу рабочего класса с крестьянством в целом пришел конец. Крестьянство обязано было расколоться на классы, характерные для капиталистического способа производства. Приходило время для социалистической революции в деревне.
На съезде Советов в марте 1918 года было провозглашено начало перехода к коммунистическому обществу[31]. Отныне термин «крестьянство» не мог рассматриваться иначе как слово, маскирующее истинную классовую сущность. Классовая война между буржуазией и пролетариатом должна была развернуться в деревне. В то же время одной из неотложных проблем, которую приходилось решать новому правительству и которая мировой войной и первыми стычками гражданской войны была обострена до предела, являлось продовольственное снабжение городов и армии. (В начале 1917 года именно продовольственные трудности были одной из главных причин демонстраций, вылившихся в февральскую революцию.) Этот вопрос практической политики увязывался теперь со стратегией развития социалистической революции; создавался образ деревенских богачей и буржуев, ведущих классовую войну голодом против пролетариата как города, так и деревни[32]. Понятие «кулак» было принято для определения сельских врагов социализма. Им должно было быть нанесено поражение политикой «продовольственной диктатуры», которую правительство провозгласило 8 мая 1918 года. Она была направлена на подавление деревенских врагов пролетариата, социалистического правительства и беднейшего населения. Крестьянское сопротивление продовольственным реквизициям было объявлено, соответственно, «волной кулацких восстаний», в качестве ответа на которую Ленин провозгласил предельно ясный лозунг: «Смерть им!» В июне 1918 года особым декретом были учреждены комитеты деревенской бедноты (комбеды) в целях классовой организации сельского пролетариата и беднейшего крестьянства. Ленин провозгласил это самой важной внутренней задачей страны, решение которой делало революцию в России пролетарской[33]. Задача комбедов состояла в том, чтобы завершить российскую социалистическую революцию, нанеся поражение ее последнему классовому врагу — деревенской части буржуазии. Они должны были контролировать решение следующих взаимосвязанных задач: 1) помощь рабочим продотрядам из города в реквизиции продовольствия, необходимого для пропитания рабочих города и деревни, сельской бедноты, а также бойцов Красной армии, воюющих на фронтах Гражданской войны; 2) искоренение рыночных отношений как неприемлемых при социализме; 3) изъятие средств производства «деревенской буржуазии»; 4) установление новой социалистической системы сельского хозяйства. Крестьянское стремление получить землю в семейное пользование с традиционным общинно-уравнительным распоряжением считалось теперь выражением их несознательности. С этим соглашались в 1917 году из тактических соображений, чтобы не озлоблять крестьянство с его архаическими представлениями и полным отсутствием способности трезво судить, что является наилучшим для большинства из них. Когда же земля была наконец отдана крестьянам, большинство из них убедились в том, что это не решение проблемы. «Главным врагом» для большевиков с этого момента становилась «мелкая буржуазия» с ее «привычками». Предполагалось, что классовая война должна охватить все деревни и огромное большинство крестьянства должно включиться в нее.
Тут-то и должна была вступить в силу новая социалистическая система земледелия. В 1917 году большевики советовали крестьянам не распределять помещичьи земли, но пришлось с этим смириться, поскольку огромное большинство крестьян и солдат настаивали на этом. В ноябре 1917-го и в феврале 1918 года большевики узаконили дробление поместий, но постановили также, что передовые помещичьи хозяйства должны быть сохранены как основа для крупных образцовых хозяйств будущего. Крестьяне на местах в основном проигнорировали это постановление и провели практически полный передел помещичьих земель. К середине 1918 года новый режим обозначил свою ориентацию на единственную форму организации сельского хозяйства, т. е. на крупные, как предполагалось, более эффективные социалистические «фабрики зерна». В правительстве велись жаркие споры о том, на какой форме собственности и организации они должны основываться — будут ли это госпредприятия, комунны или какие-то иные формы коллективного хозяйствования[34]. Что не подлежало сомнению, так это то (как было записано во «Временной инструкции переходных мер по проведению в жизнь Закона о социализации земли», разработанной Наркомземом весной 1918 года), что земледелие, основанное на семейном хозяйстве, является переходным и устаревшим. Не было уже никакой необходимости и в аграрной программе, адресованной крестьянству в социалистической революции — само понятие «крестьянство» в новом историческом контексте было «ненаучным». Теперь вполне логичными представлялись те революционные предписания, которые Каутский дал еще в 1899 году: сельский пролетариат должен быть мобилизован для социалистического наступления, «среднее крестьянство» надлежит нейтрализовать и повести за собой, а сельские предприниматели должны быть искоренены. Газета «Правда» от 5 ноября сформулировала это более жестко и грубо: «“Середняк” будет заставлен принять социалистические (т. е. крупные. — Т. Ш.) формы хозяйствования и мышления и двигаться в направлении социализма, пусть даже огрызаясь»[35].
Но ничего подобного не произошло. Те крупные хозяйства, которые были организованы, оказались неэффективными, непроизводительными и непопулярными. Комбеды, которые представлялись как авангард революции в деревне, но оказавшиеся не в состоянии решить ни одной из возложенных на них задач, были в декабре 1918 года отменены самим правительством. В схватках гражданской войны крестьянская деревня обнаруживала удивительное единодушие — скорее, деревня против правительства — «белого» или «красного», против армии, наконец против другой деревни, чем сама против себя, расколовшись по линии классового конфликта. Однако какое-то время законодательство продолжало рассматривать крестьянство как анахронизм, и дебаты о том, «какая из форм крупного хозяйства особенно хороша», бушевали вовсю[36], когда Ленин публично признал, что в деревенской политике 1918 года отсутствует реализм.
Программа 3
Итоги ленинских размышлений о судьбе российского крестьянства при социализме подведены в третьей аграрной программе, которую он представил VIII съезду партии большевиков в марте 1919 года[37]. Оппозиции не было. Авторитет Ленина в партии достиг наивысшей точки. Все его заявления, сделанные в условиях гражданской войны, так или иначе начинали признавать многие наиболее мыслящие его товарищи по партии. Крестьянство России в целом предпочло (или более готово было терпеть) советский режим, чем альтернативный, и тем самым в конце концов обеспечило советской власти победу над врагом. В целом крестьянство не раскалывалось на классы, не организовывалось в большие хозяйства, и приходилось признать, что «в такой стране, как Россия, где мелкобуржуазные эелементы ведут все сельское хозяйство, в такой стране без поддержки мелкобуржуазного строя мы долго продержаться не можем»[38]. Поэтому предлагалось «середняков» (т. е. большинство крестьянства) рассматривать несколько иначе, чем в то время, когда считалось, что в деревне настал заключительный этап наступления пролетариата на своих классовых врагов. Ленин, призывая определиться в своем отношении к крестьянству, говорил о необходимости прекратить постоянное использование силы против крестьян, которая наносит ужасный вред. Пролетариат по-прежнему считался единственной силой, способной осуществить социалистическую революцию; Ленин предостерегал, что этого нельзя делать без «промежуточных классов». Ленин утверждал также, что никакого противоречия с марксистской теорией проблема «середняка» не содержит. «Дайте деревне 100 000 тракторов» — и она мгновенно станет коммунистической; а пока этой современной техники взять негде, большевики должны «учиться у крестьян способам перехода к лучшему строю»[39].
В новой аграрной программе предполагалось, что семейное хозяйство должно быть под контролем государства. Ограниченное государственное управление крестьянством определял призыв Ленина к партийным кадрам: «Не сметь командовать!» Особая актуальность этого лозунга, как предполагал Ленин, состоит в том, что сельские партийцы в тот период часто оказывались случайными людьми, стремившимися использовать гражданскую войну, чтобы получить собственную выгоду. Крестьянские хозяйства и их общинные организации предлагалось оставить в покое, продолжая искать формы «союза с крестьянскими массами».
В этой новой политике было глубокое противоречие, состоящее в том, что, с одной стороны, надо было помогать большинству крестьянства, разделять его взгляды и учитывать интересы (и даже «учиться у него»), а с другой — настойчиво проводить тотальный государственный контроль над экономикой страны. Это стало особенно ясно, когда Гражданская война подходила к концу. В 1920 году правительство предписывало своими декретами, какие площади и чем засеивать. Оно создавало организации для технологической поддержки сельского хозяйства и мобилизовало часть армии и городских рабочих на реализацию этих проектов. Продолжали существовать обязательные зернопоставки, а рынок продовольствия подавлялся чисто полицейскими методами. Совнарком получил полномочия от имени государства контролировать деятельность аппарата кооперативов. В связи с этим сельские кооперативы были лишены в 1918 году «фальшивой автономии», т. е. их структуры были поставлены под централизованный государственный контроль. Возникла идея прямых поставок деревне промышленных товаров по разнарядкам правительства. Крупные государственные хозяйства и сельские коммуны по-прежнему рассматривались как передовые, ожидалось, что они собственным примером более эффективного ведения сельского хозяйства помогут в деле преобразования семейного производства. Ленин предполагал, что производительность возрастает в два или в три раза при переходе к крупному производству.
К концу 1920 года все более очевидной становилась нереалистичность всего этого. Крестьяне не желали быть управляемыми. Постановления правительства повисали в воздухе. Рос черный рынок, охватывая более половины фактического снабжения городов продовольствием. Крупные «показательные» хозяйства не сумели «повести за собой» мелких производителей; более того, показатели их деятельности оказались куда ниже, чем в семейном хозяйстве. Мир, существовавший в правительственных программах и постановлениях, в который так хотелось верить, имел все меньше общего с реальной деревенской жизнью. Крестьянское сопротивление новому режиму нарастало. Белые, ассоциировавшиеся с возвращением помещиков, были разбиты и Гражданская война закончилась, у крестьян уже не было резона в эффективном труде, поскольку все, что ими производилось, изымалось как «излишки». По деревням прокатилась волна вооруженных восстаний, в городах, даже там, где всегда было велико большевистское влияние, появились лозунги «За настоящую Советскую власть!», «За Советы без коммунистов!» и призывающие к возврату политики конца 1917 года. Об этом говорили и рабочие Петрограда, и матросы Кронштадта.
Спустя 50 лет партийный идеолог брежневской поры объяснил поворот в политике 1919 года необходимостью «политической перегруппировки крестьянства». На самом же деле происходила «политическая перегруппировка» правящей партии, которая стала признавать, что ее предписания, предсказания и политические ходы в отношении крестьянства не оправдываются. Провал комбедов, отказ крестьянства от перегрупировки по классовому признаку, его стойкая привязанность к прочным местным сообществам, «моральная экономика» крестьян и их явная способность противостоять диктату сверху — все это требовало новой программы.
Программа 4: тактическое отступление и идеологический поворот
На X съезде партии в марте 1921 года В. Ленин говорил о необходимости переориентации политической стратегии в новых условиях: революционная война была выиграна, революции в Западной Европе не последовало, новой Россией нужно было управлять на новых основах. Он отмечал, что экономика страны до предела истощена войной, что в крестьянских массах зреет крайнее раздражение против политики конфискации «излишков» и бюрократических перехлестов руководства. Страна охвачена крестьянскими восстаниями. Продуктивность и продовольственные поставки упали до небывало низкого уровня.
Важнейшая задача состояла в том, чтобы успокоить крестьянские волнения и остановить падение сельского хозяйства. Было ясно, что политика государственно-управляемого семейного производства провалилась. Можно было обирать крестьян, но заставить их производительно трудиться было невозможно. Политика правительства по обеспечению государственных продовольственных нужд силами крупных хозяйств потерпела провал. Поэтому Ленин предложил немедленно удовлетворить основные требования крестьянства: заменить продразверстки продналогом, разрешить рынок продовольствия, сдачу земли в аренду и даже позволить применять в ограниченных масштабах наемный труд. Количество зерна, изымаемого в деревнях безвозмездно, должно было сократиться в два раза. Сельскую кооперацию, «которая у нас в состоянии чрезмерного удушения»[40], необходимо было освободить от государственного контроля. Одна из ленинских крылатых фраз (мгновенно превращавшихся в лозунги его партии), которую он сформулировал в развитие своего «Не сметь командовать!», звучала так: «Не мудрить наспех!» Он заявил, что крестьянской культуре нужно противопоставить не конфискацию, а электрификацию. Новая аграрная программа легла в основу всеобъемлющей стратегии, получившей название новой экономической политики (нэп). Через два месяца Ленин добавил, что нэп вводится «всерьез и надолго»[41].
Деревенская политика нэпа, провозглашенная в 1921 году, была подкреплена стабилизацией валюты и Земельным кодексом РСФСР 1922 года, который узаконил право крестьян на землю и на продукт их производства, а также определил довольно широкие рамки местного самоуправления.
Вместе с тем, для новой стратегии было характерно особо ревностное отношение большевиков к монополии своей политической власти. Существовал, но и нагнетался страх перед «термидором» — государственным переворотом, который мог быть совершен силами новых предпринимателей в союзе с новой послереволюционной государственной бюрократией. Поэтому на фоне «либерализации» экономики давно утратившие реальную силу партии официальной оппозиции (такие как меньшевики-интернационалисты или левые эсеры) были окончательно подавлены, цвет академического сообщества был выслан из страны, в самой большевистской партии была запрещена всякая «фракционная деятельность». Ленин создавал своеобразную комбинацию, в которой терпимость в отношении крестьянства (включающая возможность широкой автономии сельских общин) сочеталась с резким ужесточением режима во внешнем по отношению к деревне пространстве, включая выборочный террор к тем, кто выходил за рамки прямых и четких установок партийного руководства.
Первые шаги на пути реализации нэпа дали серьезные успехи. Крестьянские восстания прекратились, сельское производство быстро возрастало. Развитие промышленности и транспорта начало приближаться к дореволюционному уровню. В новых условиях сложилась и получила закрепление в законе дуальная экономическая и политическая система. Индустрия и финансы контролировались государством, в то время как крестьянам предоставили возможность самим контролировать использование пахотных земель, производство и окружающую среду. Политическая власть в центре была полностью в руках большевистского правительства, но в сельской местности ежедневные решения принимались главным образом на основе неформальных отношений между назначенцами правящей партии в волостных органах власти (или партийных ячейках, где таковые существовали) и сельскими сходами крестьян или же их выборными представителями[42]. И реальная власть общин определялась как их формальным статусом (который был закреплен Земельным кодексом 1922 года), так и стереотипами крестьянского поведения, навыками и привычками общинной жизни.
Несомненно, нэп был вызван острой необходимостью преодолеть послевоенную разруху, нарастающее сопротивление большинства населения страны и определить будущий политический курс, адекватный мирным условиям. Но были и более глубокие причины этого поворота в политике (или, как Ленин это первоначально назвал, «временного отступления»). Ленин понимал, что причины кризиса кроются не только в изменившихся условиях, но и в серьезных ошибках, которые были допущены в прошлом и которые он определил как веру в возможность прямого перехода страны к коммунизму. А на повестке дня вставал вопрос о долгосрочной стратегии строительства социализма в условиях, которые не были, да и не могли быть предусмотрены в контексте теории «ортодоксального» марксизма, т. е. в «отсталой» стране с огромным большинством крестьянского населения. Крестьянский аспект этого вопроса находил свое выражение в постоянном и нарастающем несоответствии между фундаментальными идеями большевиков и их политикой в деревне. В конце 1922 года Ленин подводил итоги развития революционных процессов, продумывал варианты развития нового политического курса, начатого в 1921 году. Только через 65 лет, в 1988 году, новая ситуация, сложившаяся в результате горбачевской перестройки, дала возможность наиболее радикально мыслящим советским историкам впервые поставить вопрос о том, насколько существенно взгляды В. Ленина 1922–1923 годов отличались от убеждений, с какими он выдвигал идею нэпа[43].
Программа 41/2: теория и политика, разрыв преодолевается?
Цель большевиков с 1918 года, несмотря на взлеты и падения в политике умиротворения крестьянства, оставалась неизменной, хотя в эпоху нэпа достигать ее приходилось иными средствами и в новых условиях, продиктованных поражением или отсутствием революций на «Западе». Но начинался также новый глубинный процесс переосмысления того, что же собой представляет российский социализм. Ленин уже к концу 1922 года видел, как быстро шел процесс возрождения экономики страны, а следовательно осознавал то, что нэп оказал эффективное воздействие на этот процесс. И вновь он на несколько шагов опередил своих товарищей. Однако и ему куда яснее и понятнее были основные параметры нового экономического курса, нежели рамки того нового мышления, которое требовалось для анализа дальнейшей экономической и социальной политики. Вот почему мы решили обозначить эти его наметки как «полупрограмму» — пятую по счету. Требовалось большое мужество, чтобы выдвигать столь смелые идеи, и он готов был признать их и попытаться убедить в этом свою партию. Ленин пытался преодолеть несоответствие между теорией и практическим опытом, между марксистской «ортодоксией» XIX века и революционной практикой России в 1905–1922 годы, что и определило необыкновенный драматизм его «последней битвы»[44]. Мы можем судить об этом по шести коротким текстам и по записи его бесед с человеком, к которому он относился как к своему приемному сыну. Тексты были продиктованы секретарям на смертном одре как политическое завещание своим последователям в большевистской партии[45]. Он обсуждал эти проблемы с Бухариным в Горках, где находился под наблюдением врачей и где, вдалеке от ежедневной политики, в последний раз размышлял о судьбе своей страны, своей партии и своей революции.
Центральная идея этих последних размышлений состояла в том, что необходимо измененить подход к крестьянской кооперации. «Ортодоксальные» марксисты заклеймили ее и отнеслись к ней как к утопической схеме, она «огосударствлялась» большевиками в 1918 году и получила от Ленина «вольную» в 1921-м, хотя ее отнюдь не считали социалистической. Теперь Ленин определил ее как один из главных путей дальнейшего движения России к социализму. «Не кооперацию надо приспосабливать к нэпу, а нэп к кооперации»[46]. Ленин говорил, что «раз государственная власть в руках рабочего класса», т. е. пока его партия правит страной, «максимальное кооперирование населения» само по себе ведет к социализму[47]. Более того, разные кооперативные формы рассматривались им теперь как механизм, благодаря которому «каждый крестьянин может участвовать в строительстве социализма»[48]. Этот процесс потребует целой исторической эпохи, но «строй цивилизованных кооператоров… — это есть строй социализма»[49]. Ленин хорошо понимал, сколь глубокий идеологический сдвиг означает эта перемена взгляда.
«Фундаментальное изменение всей точки зрения на социализм» не сводилось только к новой политике в отношении кооперации и к новому образу крестьянства, строящего социализм своими собственными темпами и по своему собственному разумению. Ленин по-прежнему отстаивал монополию пролетарской партии на власть, однако его понимание «пролетарскости» существенно изменилось. Предлагая пополнить руководящие органы партии за счет рабочих (ради борьбы с бюрократизмом), он добавлял: «К рабочим в этой части своего письма я отношу всюду и крестьян»[50]. Центральная контрольная комиссия, в функции которой должен был входить непосредственный надзор за деятельностью правительства, ЦК и Политбюро, опять же должна была состоять из рабочих, равно как и из крестьян. Нечто совершенно невероятное предлагалось партии, которая продолжала считать себя «ортодоксально-марксистской»: «мелкобуржуазное» членство в ней снизу доверху, до самых верхних этажей партийной власти предлагалось считать не просто возможным, но необходимым и целесообразным.
Наряду (и в связи) с новым взглядом на крестьянство и его место в социалистическом устройстве России, давалось и новое видение глобальной революционной политики. Ввиду того, что революция в Западной Европе (которую уверенно ждали не позднее 1920 года) не состоялась, основные усилия Коминтерна должны были быть переориентированы на «Восток». Все в тех же шести последних письмах Ленин писал, что в конечном счете историю спасет то, что Россия, Китай и Индия — это большинство человечества. Он действительно далеко ушел от образа будущего, накрепко связанного с романтизированной моделью пролетарской индустриальной революции.
Первый опыт постреволюционного государства поставил многие вопросы по-новому. Три наиболее важные проблемы вышли наружу с победой большевиков в революционной войне: послереволюционное государство, национальный вопрос и проблема крестьянства. Усилия Ленина, направленные на решение первых двух, как политически, так и теоретически, были прерваны в связи с его смертью. Что же касается крестьянского вопроса, его последняя — «четвертая с половиной» — программа оказалась недописанной.
Спустя четыре года после смерти Ленина Н. И. Бухарин впервые записал и представил свои беседы с ним в 1922–1923 годах. Политическая жизнь Бухарина уже приближалась к завершению, и это было его последнее выступление в защиту того, что он считал ленинским наследием. Как и в 1918 году, когда стояли проблемы заключения мира с Германией и политики классовой войны, в середине 1920-х Бухарин стремился продолжить, развить и довести до полного логического конца ленинские идеи, подчеркивая как сильные, так и слабые их стороны и внутренние противоречия. Он отмечал, что российское крестьянство не однородно, но и рабочий класс в России таковым не являлся. Следовательно, нэп, т.е.смешанную экономику — рыночную и государственно регулируемую — надлежало рассматривать не как временную уступку обстоятельствам, а как систему, на основе которой страна должна продвигаться в будущем. В России 1920-х годов коммунисты должны были стать революционной партией гражданского умиротворения. Главной задачей ее политики было привести все крестьянство мирным путем в лагерь социализма. Чтобы сделать это, требовалось преодолеть скептическое отношение к крестьянству части членов партии. Их следовало убедить в том, что крестьянская поддержка социализма не является ни чем-то нереальным, ни, наоборот, само собой разумеющимся — это цель, во имя ее надо действовать, и действовать, опираясь на крестьянские кооперативы. Разные слои крестьян будут предпочитать разные формы кооперации (например, «середняки» — снабженческую, те, кто побогаче — кредитную, и т. д.). Все эти формы полезны и для экономики страны, и для ее политического строя. Так называемые «кулаки» могут и должны стать частью этого процесса, через который крестьянство «врастает» в социализм.
Через год Бухарину пришлось замолчать. Затем настало время коллективизации: смертей, разрушений, лжи. Но спустя полвека, совсем в другой стране — урбанизированной индустриальной сверхдержаве, которую деревня, стремительно превращавщаяся в экономический, социальный и демографический отстойник общества, уже не могла прокормить, — состоялась реабилитация Н. И. Бухарина. За этим логически должен был бы последовать возврат к «четвертой с половиной» ленинской аграрной программе и к дебатам конца 1920-х годов об альтернативах аграрного развития.
Отличная интуиция и беспощадное чувство целесообразности заставляли Ленина уходить все дальше и дальше от логических упрощений марксистской ортодоксии 1890-х годов. Он принимал решения, которые все труднее было согласовывать с той «наукой об обществе», которую он поддерживал в молодые годы, зато в этих решениях все полнее отражалась общественная реальность России. Одно из главных убеждений, сложившихся у Ленина к 1923 году, состояло в том, что он видел в крестьянстве огромный социально-экономический и политический потенциал, который окажет огромное воздействие на дальнейшее развитие страны. Он видел опасность бюрократического перекоса советского общества и предположил, что крестьянство — главный класс независимых мелких собственников Советской России — может стать реальным и действенным противовесом этому, все более тесно связывая с ним свое видение будущего. Как ни удивительно, эти проблемы сельской России остаются таковыми и сегодня.
[1] В английском переводе см.: Steenson G. P. Not One Man, Not One Penny. Pittsburgh, 1981. P. 247–250.
[2] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 503, 507.
[3] Там же. Соч. Т. 22. С. 517.
[4] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 208.
[5] Плеханов Г. В. Сочинения. М.; Л., 1924–1926. Т. 4. С. 53.
[6] Плеханов Г. В. Сочинения. Т. 2. С. 6.
[7] Подробнее см.: Shanin T. Russia as a “Developing Society”. L., 1984.
[8] Великолепную критику этого ленинского заключения в советской литературе (которая дорого обошлась автору) см.: Анфимов А. М. К вопросу о характере аграрного строя России // Исторические записки. М., 1959. С. 65.
[9] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 165, 168–170, 180.
[10] Там же. С. 292.
[11] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 432–434.
[12] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 347.
[13] Плеханов Г. В. Сочинения. Т. 15. С. 67.
[14] См.: Шанин Т. Революция как момент истины: 1905–1907, 1917–1922. М., 1997. Гл. 1, 3.
[15] Шанин Т. Революция как момент истины… Гл. 3, 4.
[16] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 12. С. 249–250.
[17] Плеханов Г. В. Сочинения. Т. 15. С. 68.
[18] Там же. С. 68, 72.
[19] Плеханов Г. В. Сочинения. Т. 26. С. 268.
[20] По столыпинским реформам см.: Аврех А. Царизм: третьеиюньская система. М., 1966; см. также: Шанин Т. Революция как момент истины… Гл. 6. Раздел А.
[21] См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 21. С. 268–271.
[22] Там же. Т. 27. С. 131–338; исследование по Германии было опубликовано только после смерти Ленина в: Ленинский сборник. 1939. Т. XIX.
[23] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 27. С. 134.
[24] Там же. С. 226.
[25] Подробнее см.: Шанин Т. Революция как момент истины… Гл. 4.
[26] См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 1–183.
[27] См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 21–22, 419–420; т. 32. С. 376–378.
[28] Там же. Т. 31. С. 22, 38, 55–56.
[29] Там же. С. 24–25.
[30] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 110.
[31] Шанин Т. Революция как момент истины… Гл. 4.
[32] Кабанов В. В. Крестьянское хозяйство в условиях «военного коммунизма». М., 1988.
[33] См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 413.
[34] Кабанов В. В. Указ. соч.
[35] Правда. 1918. 5 ноября.
[36] VIII съезд Российской коммунистической партии (большевиков): Стенографический отчет. 18–23 марта 1919 г. М., 1919. Из материалов съезда можно составить представление о том, какие взгляды тогда превалировали. Особенно наглядно это демонстрируют речи Милютина и Митрофанова.
[37] VIII съезд Российской коммунистической партии (большевиков): Стенографический отчет.
[38] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 252.
[39] Там же. С. 201.
[40] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 64.
[41] Там же. С. 340.
[42] Shanin T. The Awkward Class. L., 1972. P. 2.
[43] См.: Историки спорят. М., 1988. Особое внимание следует обратить на выступления В. Лельчука, В. Данилова, Ю. Борисова.
[44] Lewin M. Lenin’s Last Struggle. N.Y., 1968.
[45] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 343–406.
[46] Там же. С. 195.
[47] Там же. С. 369.
[48] Там же. С. 370–372.
[49] Там же. С. 273.
[50] Там же. С. 347.