Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 5, 2003
Исламский фундаментализм на Северном Кавказе не имеет принципиальных отличий от исламского фундаментализма в других регионах мира. Его короткая история началась во второй половине 1980-х годов. Теоретической базой для него послужили труды теоретиков фундаментализма ХХ века египтян Хасана аль-Банна и Сейида Кутба и пакистанца Абу аль-Аля Маудуди, а также их исторических предшественников: Ибн Теймия (1263–1328), Мухаммеда ибн Абд аль-Ваххаба (1703/4–1787) и других. Первый очаг местного исламского фундаментализма сложился в Дагестане, откуда он начал постепенно распространяться по всему Северному Кавказу. К середине 1990-х годов Дагестан стал идеологическим центром фундаментализма, а в испытательный полигон довольно быстро превратилась Чечня. Рассказать о том, как это происходило, и входит в задачу предлагаемой статьи.
Исламских фундаменталистов Северного Кавказа часто называют «ваххабитами». Им самим по не вполне понятным причинам этот термин очень не нравится, и они предпочитают называть себя сторонниками салафии (возврата к истокам) или сторонниками «чистого ислама». Фундаменталисты стремятся к обновлению ислама на основе Корана и Сунны и отрицают все исторические напластования традиционного суннизма, накопившиеся в течение его более чем тысячелетнего развития, поэтому неправильно называть их «традиционалистами»[1]. Особенно негативно сторонники «чистого ислама» относятся к суфизму, пустившему глубокие корни в республиках Северного Кавказа (прежде всего в Дагестане, Чечне и Ингушетии). По их мнению, наличие шейха или устаза (наставника) в качестве посредника между Богом и человеком противоречит фундаментальным основам мусульманской веры. Северокавказские фундаменталисты решительно отвергают поклонение зияратам («святым местам»), возникшее на основе суфийской традиции. Они также выступают за сокращенный ритуал поминовения усопших и считают, что время четырех классических суннитских мазхабов (толков) прошло и в наши дни возможен общий подход к толкованию Корана и Сунны в рамках единого мазхаба[2]. Интересно, что христианские фундаменталисты также отрицают усложненный традиционалистский подход православных и католиков к толкованию Библии, утверждая, что ее текст прост и очевиден для понимания. На мой взгляд, для фундаменталистов обеих религий характерен редукционизм, т. е. упрощенный подход к своему религиозному наследию.
Главные учителя и проповедники северокавказского фундаментализма родом из Дагестана. Как и во многих других идеологических течениях, в нем есть умеренное и радикальное направление. Лидером умеренных фундаменталистов, безусловно, являлся аварец Ахмад-кади Ахтаев (1942–1998), уроженец села Кудали (Дагестан). В 1990 году на Съезде мусульман СССР, прошедшем в Астрахани, А. Ахтаев был избран председателем Исламской партии возрождения. Позднее он стал лидером умеренной фундаменталистской организации «Аль-Исламия». На 55-м году жизни он умер от инфаркта по дороге в мечеть в родном селении. А. Ахтаев был сторонником мирного распространения фундаменталистских взглядов и считал себя мусульманским просветителем[3]. Среди его учеников немало молодых имамов по всему Северному Кавказу, от Дагестана до КарачаевоЧеркесии. Как и многие его единомышленники во всем мире, А. Ахтаев полагал, что «“новый мировой порядок” выбрал себе жертвой ислам как идею, как образ жизни»[4]. Вместе с тем он старался противопоставить этому мирную проповедь своих воззрений, в частности организовал медресе в своем ауле Кудали. А. Ахтаев также развивал концепцию взаимной дополнительности ислама и православия в России как евразийской стране.
Лидером радикального крыла северокавказских фундаменталистов стал дагестанец Багауддин Кебедов (1945 года рождения, с. Ведено)[5]. В 1990 году вместе с А. Ахтаевым он был одним из основателей Исламской партии возрождения, имевшей отчетливо выраженную фундаменталистскую направленность. В 1991 году он основал медресе в г. Кизилюрт, расположенном недалеко от Махачкалы. Б. Кебедов проявил себя талантливым проповедником: его аудио- и видеокассеты на аварском и русском языках пользовались большой популярностью не только в Дагестане, но и далеко за его пределами. В отличие от А. Ахтаева Б. Кебедов имел внутреннюю склонность к общественной деятельности, он довольно рано начал строить организацию радикальных исламских фундаменталистов, которую он назвал «Джамаат» («Община»).
Во время моей поездки в Дагестан летом 1997 года мне удалось встретиться с Б. Кебедовым и послушать его проповедь в мечети Кизилюрта. Багауддин, бывший уже в это время амиром (главой) «Джамаата», в разговоре со мной высказал мнение, что посткоммунистическое правительство Дагестана находится в состоянии «ширка» (язычества или многобожия, приравниваемого к неверию). Регистрация мечетей и общин фундаменталистов, по его мнению, не имеет принципиального значения. «Мы уже зарегистрированы Аллахом, — говорил Багауддин, — мы не хотим брать власть в свои руки, мы хотим, чтобы власть была в руках Аллаха. Для нас географические и государственные границы не имеют значения, мы работаем и действуем там, где это возможно. Дагестан сегодня управляется из Москвы, мы не имеем исламского общества, аналогичного существующему в Чечне. В исламском государстве мы хотели бы ввести службу мухтасибов (полицию нравов). Привычку курить и наркоманию мы рассматриваем как харам (то, что запрещено). Мы бы одобрили также полный запрет на продажу алкоголя, но в целом для нас важнее вера (иман) и единобожие (таухид)». Я спросил Багауддина, что он думает о возможной независимости Дагестана. Он ответил, что является приверженцем исламского государства, и это для него принципиально. Состояние куфра (неверия) для него неприемлемо, будь то в составе Российской Федерации или в независимом Дагестане. Уже в этих радикально-фундаменталистских высказываниях Б. Кебедова достаточно заметен политический крен. Неслучайно это течение многие исламоведы называют «политическим исламом»[6].
Во время нашей встречи Багауддин подчеркивал, что ислам — это целостная система человеческой жизни. Уже поэтому она не могла не включaть в себя попыток построения «исламского общества и государственности».
Наиболее успешно подобная попытка была предпринята в селах Карамахи и Чабанмахи Буйнакского района Дагестана. Там в 1997–1999 годах последовательно осуществлялась программа «Джамаата». Идеология движения была принята жителями, и местная мусульманская община, соборная мечеть которой находилась в селении Карамахи, превратилась в маленькую «ваххабитскую» республику, форпост фундаментализма в Дагестане (своего рода «независимую исламскую территорию»). Именно поэтому туда стекалась в поисках «чистого ислама» молодежь со всего Дагестана и других республик Северного Кавказа.
В августе 1998 года Карамахи и Чабанмахи посетил С. Степашин, бывший тогда министром внутренних дел. Им была достигнута устная договоренность с жителями о том, что те могут свободно жить по законам шариата, т. е. мусульманского права[7], при условии соблюдения лояльности и взаимодействия с властями Дагестана. После этого обстановка вокруг сел разрядилась, а карамахинцы стали регулярно приезжать на различные совещания в Махачкалу.
В общине действовала система подготовки «талибан». Аспирант Института востоковедения РАН Д. Н., в июле 1999 года учившийся по этой системе и живший в с. Карамахи, описывает ее так: «Она состояла из двух этапов. Первый — идеологическая подготовка, изучение основ веры, <…> ибо тот, кто берет оружие, и не только оружие, все должен делать ради Аллаха, и с каждого, придерживающегося каких-либо иных целей, будет суровый спрос в день Страшного суда.
Второй — военная подготовка. “Брат” должен уметь сражаться ради Аллаха… Мы жили по следующему распорядку: поднимались очень рано в половине третьего утра по местному времени <…> делали омовение, где-то в три часа — намаз. После этого мы изучали Коран, учили наизусть суры. В 6 часов утра начиналась физическая подготовка — бег по горам (около шести километров). Как говорили “братья”, “муджахеда (т. е. того, кто встал на путь джихада, или священной войны. — М. Р.) ноги кормят”, “тяжело бегать в горах, зато когда спустимся и пойдем на Махачкалу, будем бегать как джейранчики”… В конце курса нам предстояли экзамены. Каждый из “братьев” должен был к нему выучить 15 сур и ответить на пройденные в течении курса вопросы. Продолжительность обучения была три недели. Только сдавшие этот экзамен допускались ко второй части – военной подготовке, включавшей в себя рукопашный бой, стрельбу из различных видов оружия, начиная от пистолета и кончая зенитными установками, тактику боя, в том числе в условиях горной местности»[8].
Из приведенного пространного описания видно, что учебный процесс у радикальных фундаменталистов был самым тесным образом связан с военной подготовкой. Такой подход объясняется в значительной степени концепцией джихада (священной войны). Идея джихада была сформулирована еще в Коране: «Сражайтесь с врагами вашими на войне за веру, но не нападайте первые: Бог ненавидит нападающих. Убивайте врагов ваших везде, где найдете их; изгоняйте их оттуда, откуда они изгоняли вас. Отступничество хуже убийства. Не сражайтесь с ними у святого храма, разве только они вызовут вас. Если нападут на вас — купайтесь в крови их. Такова награда неверных. Если покинут заблуждение свое — Господь снисходителен и милостив. Сражайтесь с врагами, доколе нечего будет бояться соблазна, — доколе не утвердится ислам. Да прекратится всякая вражда против покинувших идолов. Ваша ненависть да воспламеняется только против превратных. Если нападут на вас в священном месте — и в священном месте воздайте им тем же» (сура II,186–190)[9].
Анализируя этот отрывок, известный русский философ и религиовед Владимир Соловьев отмечает: «При всей ожесточенности тона в этом воззвании (вызванном в конкретном историческом контексте острейшим конфликтом с языческой Меккой. — М. Р.) слова: “сражайтесь с врагами, доколе нечего будет бояться соблазна, — доколе не утвердится ислам” — ясно показывают, что священная война была для Мухаммеда религиозно-политической мерой, временно необходимой, а никак не постоянным религиозным принципом»[10]. Вместе с тем многие элементы этого коранического высказывания позволяют его трактовать в радикальном и воинственном духе, при этом тезис о необходимости джихада «доколе не утвердится ислам», ввиду его расплывчатости и неопределенности, дает в руки радикалов мощное идеологическое оружие. Впоследствии, особенно у суфиев, понятие «джихада» одухотворилось. Его стали понимать как внутреннее самоусовершенствование на пути к Аллаху. Возникло представление о четырех типах джихада: джихада меча, джихада сердца, джихада языка и джихада руки[11]. Попытка возврата к жесткой концепции джихада была чревата опасными последствиями.
Еще в период первой чеченской войны (1994–1996) Б. Кебедов пришел к идее о необходимости «малого джихада», имея в виду участие в боевых действиях против федеральных сил[12]. Позднее, уже в Гудермесе (Чечня), куда перебрались лидеры «Джамаата» в конце 1997 года, спасаясь от преследований в Дагестане (Багауддин назвал это «малой хиджрой» по примеру «большой хиджры» Мухаммада), 25 января 1998 года был принят «Манифест “Джамаата” к мусульманам мира», в котором, имея в виду отношение между «Джамаатом» и пророссийским руководством Дагестана, положение в республике объявлялось «военным со всеми вытекающими из этого обстоятельствами»[13].
Разумеется, можно говорить о притеснениях радикальных фундаменталистов («ваххабитов») в Дагестане, но их реакция на это регулярно оказывалась неадекватной. Так, в результате столкновения между «ваххабитами» и мусульманами-традиционалистами в селе Карамахи 12–14 марта 1997 года радикалы убили нескольких своих оппонентов; 23 декабря 1997 года они напали на российскую военную часть в Буйнакске[14]. Идеологи радикалов в 1997 году резко выступили против лидера умеренного фундаментализма А. Ахтаева, которого они обвинили в религиозном невежестве, а его сторонников — в запугивании инакомыслящих[15].
В годы первой чеченской войны у радикальных фундаменталистов сложилось военное крыло, лидером которого стал уроженец Саудовской Аравии Хаттаб[16]. Он родился в 1969 году в Араре на севере королевства. В 1987 году он отправился в Афганистан, где проходил подготовку в тренировочном лагере под Джелалабадом. Позднее он принял участие в боях у Джелалабада, Хоста и при штурме Кабула. В начале 1990-х годов Хаттаб участвовал в боях в Таджикистане на стороне исламской оппозиции. Однако позднее он отказался принимать участие в столкновениях между муджахедами в Афганистане, расценив этот конфликт как братоубийственную «фитну» (смуту). В эти годы Хаттаб (об этом он говорил в одном из своих интервью) встречался с бен Ладеном, который не был тогда руководителем «Аль-Каиды». Позднее он перебрался в дагестанское селение Карамахи, где женился на местной девушке. В начале 1995 года Хаттаб переехал в Чечню. В августе 1995 года его отряд вошел в состав Центрального фронта вооруженных сил Чеченской Республики — Ичкерии под командованием Ш. Басаева. Наиболее известной операцией его отряда стала атака на бронеколонну 245-го мотострелкового полка в апреле 1996 года рядом с селением Ярыш-Марды. В результате этой акции погибло 95 военнослужащих федеральных сил.
После окончания первой чеченской войны Хаттаб организовал на территории Чечни несколько военно-тренировочных лагерей, где проходили военно-диверсионную подготовку в основном дагестанцы и чеченцы, но также и представители других мусульманских республик России. Опорные лагеря Хаттаба находились в районе селения Сержень-Юрт и озера Кезенойам. Настоящее имя Хаттаба стало известно только после его смерти[17]. Сам он называл себя Хаттабом из-за особого почитания второго праведного халифа Омара ибн аль-Хаттаба[18].
К началу 1999 года радикальный фундаментализм стал значительным фактором политической дестабилизации не только в Дагестане, но и в соседней Чечне. Все это время радикалы получали серьезную финансовую поддержку из международных мусульманских источников.
Сегодня радикальный исламский фундаментализм превратился в революционно-повстанческую идеологию, во многом заменившую марксизм. Так, Г. Джамаль, один из наиболее заметных российских идеологов радикального фундаментализма и один из создателей Исламской партии возрождения в СССР, отмечал в своем интервью «Moscow Times» 16 ноября 2001 года, что сегодня ислам выступает не как религия в традиционном секуляристском понимании, но как всеобъемлющая политическая идеология, защищающая слабых и угнетенных[19].
Поздней весной 1999 года Конгресс народов Дагестана и Чечни, организация, созданная летом 1997 года «Джамаатом» и рядом других экстремистских партий и групп, провозгласила Ш. Басаева амиром Армии освобождения Северного Кавказа, его первым заместителем стал Хаттаб.
С конца мая 1999 года и в течение июля столкновения на дагестано-чеченской границе происходили почти ежедневно. Радикалы пытались найти в ней слабое место, чтобы начать вторжение в Дагестан. В конце концов такое место было найдено — Ботлихский район, где часть аварского населения (сёла общества Технуцал) оказала содействие муджахедам, которые в первой половине августа 1999 года заняли ряд сел Ботлихского района, провозгласив там Исламскую Республику Дагестан. Премьер-министром исламского правительства был назначен С. Рамазанов, родственник покойного А. Ахтаева.
Большинство населения района отнеслось к силам вторжения враждебно. Андийцы, у которых с чеченцами издавна происходят столкновения по поводу летних горных пастбищ, закрыли для прохода муджахедов четыре горных перевала, важнейшими из которых являются Харами и Риквани[20].
Муджахедам не удалось даже взять Ботлих, стратегический пункт, открывающий путь в долину Андийского Койсу. Большинством местных жителей джихад со стороны Чечни был воспринят как явная чеченская агрессия, а в ее отражении активно участвовали не только федеральные силы, но и местные ополченцы. Жители четырех андийских сел (Анди, Гагатль, Риквани и Ашали) на сельских сходах приняли решение о сопротивлении радикалам. Это объяснялось приверженностью андийцев традиционному суфийскому исламу и их органическим неприятием «ваххабизма»[21]. Женщины в Ботлихе кормили российских солдат как собственных детей. Такого никогда не было и не могло быть во время первой войны в Чечне. Муджахеды потерпели поражение и вынуждены были отступить в Чечню. В основном это были дагестанские «ваххабиты», члены «Джамаата».
Воодушевленные успехом федеральные и дагестанские власти организовали карательную операцию против «ваххабитской республики» в селах Карамахи и Чабанмахи. Операция началась в ночь на 29-е августа 1999 года. В результате двухнедельной осады оба села были практически полностью разрушены, значительная часть жителей погибла, но костяк оборонявшихся во главе с Джаруллой Раджбаддиновым вышел из окружения в окрестные леса[22].
Вскоре после окончания акции села Карамахи и Чабанмахи посетила группа правозащитников из «Мемориала». Один из них, А. Соколов, в своем отчете об итогах поездки отмечал, что «сторонников “ваххабизма” в этих давно уже зажиточных селах было около 10–20 процентов, остальные придерживались традиционного ислама. Эти люди оказались беззащитными перед настойчивостью религиозных экстремистов, объединенных в одну организацию и готовых на насилие ради буквальной реализации религиозных догм»[23].
На мой взгляд, А. Соколов прав, когда называет «ваххабитов» — имея в виду «Джамаат» — «религиозными сектантами». Действительно, «Джамаат» имеет все характерные признаки тоталитарной секты, а выход из состава «Джамаата» влечет для осмелившегося на это весьма опасные последствия: организация жесткими мерами поддерживает свое единство и количественный состав[24].
Анализируя деятельность «Джамаата» в Карамахи и Чабанмахи, А. Соколов писал: «В результате к лету 1999 года “ваххабиты” стали полностью контролировать жизнь этих двух сел. Организованный “ваххабитами” шариатский суд стал наказывать палками не только за употребление спиртных напитков, но и за участие в антиваххабитских мероприятиях в столице республики. И тот же шариатский суд, видимо из религиозной целесообразности, приговорил человека, близкого к руководству “ваххабитов”, лишь к 10-летнему изгнанию из села за бытовое убийство»[25].
В начале сентября 1999 года, чтобы поддержать «Джамаат» в селах Карамахи и Чабанмахи, Басаев и Хаттаб вторглись в Новолакский район Дагестана. Их отряды ехали на «КамАЗах» по шоссе в сторону Хасавюрта и были остановлены лишь в пяти километрах от города. Если бы они ворвались в Хасавюрт, ситуация в Дагестане могла бы стать критической, в эти дни вокруг Махачкалы уже начали рыть оборонительные окопы. В Хасавюрте муджахеды вполне могли бы рассчитывать на поддержку чеченцев-аккинцев, составляющих свыше трети населения города. Судя по ряду признаков, в составе отрядов, вторгшихся в Новолакский район, преобладали чеченцы. В результате попытка начать джихад в Дагестане была воспринята как агрессия, организованная экстремистскими кругами Чечни.
Идея джихада, или газавата, как он обычно назывался на Северном Кавказе, распространена в Дагестане более всего среди аварцев, но также у даргинцев, лакцев, чеченцев-аккинцев. Попытка Ш. Басаева организовать и возглавить газават не удалась, в частности, по причинам национального характера. Все предыдущие пять верховных имамов Дагестана, самым известным из которых был знаменитый имам Шамиль, были аварцами. Аварцы в принципе не допускают мысли, что очередным имамом может стать чеченец, а именно на эту роль в какой-то мере претендовал Ш. Басаев. Не случайно перед началом джихада его окружение стало распространять слухи о наличии у него аварских предков. В глазах дагестанцев тот факт, что во главе джихада стал чеченец, по сути дела, лишал идею имамата и «исламского государства» привлекательности и дегероизировал ее.
Провал джихада в Нагорном Дагестане показал, что в настоящий момент дагестанское население в целом не принимает радикального исламского фундаментализма. Вместе с тем фундаментализм как таковой, дающий ясные и упрощенные ответы на запросы религиозного сознания, остается по-прежнему привлекательным для мусульманской молодежи.
[1] Бобровников В. О. Дагестан // Ислам на территории бывшей Российской империи: Энциклопедический словарь. Т. 1. М., 1998. С. 32.
[2] Беседа с имамом Владикавказской мечети, июль 2001. Полевой дневник автора.
[3] Знамя ислама [Махачкала]. 1998. Декабрь. № 11 (10). С. 3.
[4] Там же.
[5] Бобровников В. О., Ярлыкапов А. А. «Ваххабиты» Северного Кавказа // Ислам на территории бывшей Российской империи: Энциклопедический словарь. Т. 2. М., 1999. С. 20.
[6] См. об этом подробнее: Nazih Ayubi. Political Islam. London: Routledge, 1991.
[7] В просторечии мусульманское право на Северном Кавказе называют шариатом. В мусульманском богословии «шариат» означает «Божественный Закон» и сам является источником мусульманского права.
[8] Независимая газета. 18.11.1999. С. 8.
[9] Перевод В. С. Соловьева. Цит. по: Соловьев В. С. Магомет. Его жизнь и религиозное учение. СПб., 1902. С. 59–60.
[10] Там же. С. 60.
[11] Кушев В., Пиотровский М. Джихад // Ислам: Краткий справочник. М.: Наука, 1983. С. 50.
[12] Бобровников В., Ярлыкапов А. Указ. соч. С. 21.
[13] Макаров Д. В. Официальный и неофициальный ислам в Дагестане. М., 2000. С. 42.
[14] Там же. С. 42.
[15] Ас-Салам. 1997. Сентябрь. № 18.
[16] Многие полагали, что Хаттаб был иорданцем. В апреле 2002 года он скончался во время чтения переданного ему тайным агентом ФСБ отравленного письма.
[17] В конце апреля 2002 года старший брат Хаттаба Мансур ас-Сувейлим сообщил представителям печати настоящее имя Хаттаба — Самир Салех Абдалла Аль-Сувейлем. Осенью 1996 года после вывода российских войск из Чечни Хаттаб был награжден чеченским правительством орденом за мужество и героизм. Кроме того, ему было присвоено звание бригадного генерала. Об этом сообщила международная арабская газета, финансируемая Саудовской Аравией, «Аль-Хайат», 29.04.2002 и 01.05.2002.
[18] Полевой дневник автора; Пульс Планеты: Бюллетень ИТАР-ТАСС. 29.12.1997.
[19] Moscow Times. 2001. November. 16.
[20] Эти сведения были мне любезно предоставлены проф. М. А. Агларовым, побывавшим на месте событий в Ботлихском районе в дни совершения джихада.
[21] Эти подробности мне также сообщил проф. М. А. Агларов, сам — андиец по национальности.
[22] Полевой дневник автора.
[23] Соколов А. Что делать, если хвост виляет собакой не в ту сторону? // Экспресс-хроника. 1999. № 39 (594). 25 октября. С. 4.
[24] Полевой дневник автора.
[25] Соколов А. Указ. соч. С. 4.