Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 4, 2003
Массовые коммуникации — один из институтов, обеспечивающих поддержание и воспроизводство массового общества (один, но не единственный — скажем, в нем работают институты массового образования, массового политического участия, массового потребления; как правило, существует армия, сформированная на основе массового призыва). А массовое общество, как оно понимается в социологии и других социальных науках, — это общество без жестко закрепленных позиций. Все позиции в нем — как по горизонтали, так и по вертикали — предполагаются в принципе доступными для каждого гражданина. Если сословно-иерархическое общество — общество статусов, прежде всего сословных, то о массовом обществе (его еще называют буржуазным) говорят как об обществе достижений, или достижительском[1]. Иными словами, это общество инициативных граждан, а потому и гражданских инициатив. Так что гражданское общество допустимо называть массово-достижительским.
В России предпосылки подобного общественного устройства начали оформляться, и то лишь в отдельных сферах и элементах, после «Великих реформ» Александра II (в дореформенной России не было даже предпосылок). В 1870–1910-е годы развернулись процессы индустриализации и урбанизации страны, масштабных социальных перемещений, становления новой, современной системы образования, оформления национального сообщества и воплощавшей его достижения национальной культуры (в частности, стали складываться пантеон и престиж русской литературной классики). Затем даже начатки социальной самоорганизации и гражданского строительства, автономии культуры были уничтожены, и в 1930–1950-х годах, в сталинскую эпоху, было создано массово-мобилизационное общество (иначе его называют тоталитарным).
Не случайно в советские времена возникла и до сих пор как в социологии, так и в журналистике держится формула «средства массовой информации», на Западе же используется оборот «средства массовой коммуникации». Почему — понятно. Исторически пресса складывалась и развивалась как один из механизмов возникающего общественного мнения, как элемент нарождающейся публичной сферы[2]. Поэтому на Западе массовая печать (а затем — радио, телевидение и т. п.) возникала как форма выражения интересов различных общественных групп, институтов, организаций, партий, как канал взаимодействия, конкуренции и сотрудничества между ними. В России же издание газет (как впоследствии в СССР радио- и телевидение) было долгое время прежде всего делом государственным.
В 1710 году Петр I создал в России первую газету, и в дальнейшем издание газет долго было государственной монополией (первая частная газета с политическим отделом — «Северная пчела» — возникла только в 1825 году, и при этом имела официозный характер, т. е. публиковала защищающие и пропагандирующие правительственную политику тексты, нередко полученные к тому же непосредственно из правительственных источников). Пресса рассматривалась как средство доведения указов, распоряжений и государственной идеологии до населения, информирования его.
Впрочем, сравнительно долгое время большую часть населения информировать через прессу возможности не было: уровень грамотности был невелик, к чтению (а тем более к чтению газет) в начале XIX века была приобщена ничтожная его часть, главным образом состоятельные дворяне и чиновники. На каждого читателя тогда приходилось не менее 20 нечитающих. В 1820 году в стране выходило всего 26 газет и журналов, одноразовый тираж даже самых успешных газет, типа «Северной пчелы», не превышал нескольких тысяч экземпляров.
Однако власть уже понимала, что печатное слово (прежде всего — пресса) представляет собой эффективное средство управления общественным мнением. Многое делалось для образования населения, повышения уровня его грамотности. Правда, значительная часть подданных (крепостные крестьяне) длительное время исключалась из этого процесса, а по вопросу о том, полезна ли для них грамотность, шли острые споры (скажем, Владимир Даль выступал против обучения крестьян грамоте, не без оснований указывая, что не подкрепленные реальными социальными потребностями владение грамотой и чтение будут создавать у крестьян психологические напряжения и «выбивать» их из привычного образа жизни).
Так что почти все выходившие в стране газеты долгое время были государственными. Власть прилагала немало сил для роста их числа. Так, в 1838 году Николай I повелел, чтобы в каждой губернии были созданы «губернские ведомости», печатавшие распоряжения верховной и местной власти, а также краеведческие материалы. И хотя выходили они относительно небольшим тиражом (400–600 экземпляров), в целом это существенно расширило аудиторию прессы, сформировало определенный читательский слой в провинции. Так что увеличивая число изданий и решая свои задачи, власть тем не менее приобщала население к чтению и создавала предпосылки для возникновения прессы, выражающей общественное мнение и в определенном отношении противостоящей власти.
Формирование широкой читательской аудитории — процесс, общий для всех модернизирующихся стран. Он выражает динамику образования самостоятельных групп и формирования современных институтов большого национального сообщества, колоссальное усложнение в нем социальных коммуникаций (профессиональных, межгрупповых, межэтнических, территориальных) и сопровождает борьбу за всеобщее образование, гражданские права, эмансипацию женщин и т. п. Собственно, только в таком сложно и динамично устроенном обществе формируется высокая значимость всего «современного», «нового» (т. е. меняется конструкция социальных и культурных времен, значимость среди них именно настоящего времени, то есть времени активного, самостоятельного, эффективного действия, к какой бы сфере оно ни относилось). В современном и развитом массовом обществе возникает сам феномен постоянной спешки, но в нем уже как бы невозможно жить без новостей нынешнего дня и даже текущего часа. Технические средства массовой коммуникации (общедоступная печать, а позднее радио, кино, телевидение) лишь оформляют эти социальные процессы и обстоятельства, но не детерминируют их.
С началом «оттепели», последовавшей за воцарением Александра II, в России стали быстро расти и число, и тиражи периодических изданий. Если в 1855 году в стране издавалось лишь 139 газет и журналов, то к 1880-му году их число выросло более чем втрое — до 483. Просветительская и разночинно-демократическая критика существующих в стране порядков, обсуждение предстоящих реформ (освобождение крестьян, создание гласного суда, реформа армии) выплеснулись на страницы газет. Население растущих городов начало приобщаться к прессе. Сначала, в конце 1850-х годов, это были так называемые «уличные листки», потом сатирические тонкие журналы типа «Искры», низовые газеты в Петербурге и Москве.
Важной предпосылкой роста числа и тиражей периодических изданий в пореформенный период было сравнительно быстрое повышение уровня грамотности населения. По расчетам А. Г. Рашина, обобщившего результаты ряда региональных обследований, среди сельских жителей грамотные во второй половине 1860-х годов составляли примерно 5–6 процентов, среди горожан в первой половине 1870-х годов — более одной трети[3]. Поскольку на долю сельского населения приходилось девять десятых общей его численности, то можно считать, что в конце 1860-х — начале 1870-х годов было грамотно примерно 8 процентов населения страны. По данным переписи 1897 года, среди лиц в возрасте старше 9 лет были грамотны уже 30,1 процента, а в 1917 году, по расчетам Б. Н. Миронова, — 42,8 процента[4].
Косвенно об увеличении читательской аудитории свидетельствует рост объемов тогдашней издательской продукции. В 1887 году в России вышло 18,5 миллионов экземпляров книг, в 1913 году — 109,1 миллиона экземпляров[5], т. е. общий тираж вырос почти в 6 раз. При этом рост аудитории шел главным образом за счет социальных низов (прежде всего — рабочих и крестьян), так как более высокие социальные слои приобщились к чтению уже на предыдущих этапах. Поскольку же «средняя» и низовая аудитории росли намного скорее, чем «образованная», то усиливалась их значимость, увеличивалось «давление» на прессу. Они начинали если не определять общую ситуацию, то очень явственно «подавать голос», вмешиваться в издательскую политику, в процесс выдвижения на первый план тех или иных жанров и тем. Это повлияло на актуальную иерархию литературных авторитетов и распределение литературной власти. Стали формироваться роли писателяпрофессионала, «модного автора», возник феномен бестселлера[6] и т. д.
Ключевым понятием для средств массовой коммуникации является «современность». Порожденные ориентацией на самую непосредственную и злободневную современность, они стремятся отразить и выразить ее. При этом конструкция «современности» постоянно меняется, прежде всего за счет убыстрения темпа (и, соответственно, сокращения временных параметров «современности»: события года, месяца, недели, дня, часа) и дифференциации образа времени у разных социальных групп и слоев.
Толстый журнал рассчитан на неторопливое чтение, он содержит литературные произведения, статьи по политике, экономике, социальным проблемам, истории, литературную критику и библиографию. Здесь речь идет не столько о событиях, новостях, сколько о процессах, о месте происходящего в широком контексте и о его связях с прошлым. Важна тут не столько современность фактов, сколько современность взгляда на них, рамки видения, точки зрения, с которой рассматриваются эти факты.
Еженедельный иллюстрированный журнал, обращенный к окультуривающейся, цивилизующейся аудитории, имеет иную конструкцию. Тут присутствует много популярных исторических и этнографических очерков, биографий и некрологов выдающихся людей. Немало места уделяет иллюстрированный журнал и историческим романам и повестям. Современность вводится именно через осознание временной дистанции от прошлого и от «диких», «отсталых», этнографически своеобразных народов. Важно и то, что еженедельный журнал обильно иллюстрирован, это его конструктивный элемент: такой журнал визуализирует, наглядно представляет то, о чем идет речь. Если учесть, что в иллюстрированном журнале нередко встречаются очерки о новейших научных изобретениях и открытиях, то вполне можно будет сравнить его с популярными во второй половине XIX века всемирными и всероссийскими выставками, на которых бывали обильно представлены аналогичные темы и сюжеты.
И наконец, газета, наиболее «современное» и наиболее массовое из средств коммуникации того времени. В газетах для образованной публики современность маркирована политическими, общественными и культурными событиями дня (частично — недели). Общие проблемы рассматриваются именно в свете текущих событий. Время от времени печатаются обзоры журналов (в конце XIX века появляются рубрики аннотаций и полемических откликов на публикации других газет), новейших книг, научных открытий и т. д. Оперативно (на следующий день) рецензируются театральные премьеры, публикуются судебные репортажи, интервью и т. д. Ключевое место в газете принадлежит еженедельному фельетону, в котором представлен личный, субьективный, часто ироничный взгляд на происходящее.
В низовой газете политического раздела не было, государство представлено (в патриархальном духе) только информацией о царе и его семье. На первом плане в такой газете — городские новости, прежде всего преступления, пожары, скандалы и т. п. Нередко печатаются тут с продолжением исторические и уголовные романы. Очень большую роль играет годичный цикл церковных праздников (Пасха, Масленица, Рождество и т. п.), которым бывает посвящено немало материалов, например знаменитые святочные рассказы. В низовой прессе мы имеем дело со своего рода «традиционализирующей современностью».
| 1860 год | 1880 год | 1900 год | 1914 год | |
| Ежемесячный толстый журнал | 30 | 40 | 90 | 135 |
| Еженедельный иллюстрированный журнал | 12 | 100 | 500 | 800 |
| Общие и литературные газеты | 65 | 300 | 900 | 2200 |
За перечисленными типами издания стояли разные социальные группы, различающиеся по масштабу, статусу и престижу, роли в обществе. Так, в 1850–1860-х годах ведущую роль среди различных типов периодических изданий играл толстый ежемесячный журнал, восходивший еще к традициям дворянской усадебной культуры 1830-х годов. В 1870-х его позиции в чтении были подорваны тонким иллюстрированным еженедельником, чьи тиражи были уже на порядок выше, а в 1880–1890-х годах — газетой с еще более высокими тиражами и более динамичным их ростом. В российских условиях описываемого периода этот процесс все большей массовизации печати был связан с быстрым увеличением «промежуточного» слоя читательской публики, состоящего из «полуобразованных» читателей, уже отошедших от лубочной книги, но не имеющих достаточной подготовки для понимания публикаций «толстого» журнала. По социальному положению это были, как правило, мелкие и средние чиновники, сельские священники, купцы и мещане. Современники осознавали расширение читательской аудитории за счет «средних» слоев как «вторжение улицы в литературу»[8]. Потребностям подобных читателей в наибольшей степени отвечали именно газеты и иллюстрированные журналы, почему и тиражи этих типов изданий стремительно росли.
В 1860–1870-х годах к регулярному чтению газет приобщаются (по крайней мере в Москве и Петербурге) купечество и мелкое чиновничество, в 1880-х — газета становится достоянием городских низов: приказчиков, слуг, части рабочих, — а потом начинает проникать и в деревню (хотя массовое чтение и слушание чтения газет в крестьянской среде получило распространение лишь в конце XIX — начале ХХ века). Современник отмечал, что «прежде обыватель не читал. Теперь много читает», «объявился новый читатель в таких сферах, где его ранее не было. Он увлекся чтением, и газета стала для него необходимостью»[9].
Рассчитанная на полуобразованного городского читателя, «малая пресса» стала возникать в первые пореформенные годы («Петербургский листок», «Петербургская газета»). Широкое ее развитие датируется началом 1880-х годов, когда появились такие издания, как «Московский листок», «Новости дня», «Свет». Весь материал в «малой прессе» подавался завлекательно и доступно, чтобы читатель начал читать, прочел, не отрываясь, и понял текст. В ряде отношений она занимала промежуточное место между реликтами еще полуфольклорной устной словесности и печатью в собственном смысле слова. Характерно, что низовая газета выписывалась и хранилась в трактирах — местах скопления народа, разговоров и обмена слухами, нередко запечатлевая уже циркулирующие слухи. Читательскую аудиторию «малой прессы» составляли нижние слои городского населения: мелкие купцы и чиновники, приказчики, прислуга, ремесленники, грамотные рабочие. Мемуарист вспоминал, что газета «Московский листок» «сразу завоевала симпатии лакеев, горничных, кучеров, прачек, кухарок, лавочников, мелких ремесленников, купечества средней руки и т. п.»[10]. Не только по цене, но и по характеру изложения, и по содержанию «малая пресса» больше соответствовала потребностям именно низовых читателей. Уровень образования их был невысок — в лучшем случае начальная школа, в худшем — умение читать по складам. Ранее они либо вообще не читали, довольствуясь слухами и городским фольклором, либо обращались к лубочной литературе. Отрыв их от традиционного деревенского уклада требовал новых, более многочисленных, универсальных и гибких образцов современного, городского поведения. В расчете на их привычки и запросы складывалась поэтика занимательного рассказа-репортажа о сенсационных новостях, неожиданных ситуациях и моральных примерах (по типу «А вот был случай…»). Низовая газета, в этих своих жанровых формах давая функциональный эквивалент слухам, устным рассказам «бывалых людей» о необычных случаях и экстраординарных событиях (быличкам), втягивала аудиторию в сферу воздействия печатного слова. К концу XIX века газета получает широкое распространение во всех слоях городского населения.
В начале ХХ века Н. А. Рубакин констатировал появление «все более нарастающей толпы читателей — читателей из широких слоев трудящегося народа, прежде всего фабричных и крестьян»[11]. В этот период существенно расширяется рабочая аудитория, что было связано как с ростом численности рабочих (в 1913 году в стране было 17 480 тысяч рабочих, в том числе рабочих крупной промышленности и транспорта, составлявших элитный слой, отличавшийся наиболее высоким уровнем образования и наиболее развитым классовым самосознанием, — 3 915 тысяч человек[12]), так и с повышением уровня их грамотности (в 1897 году среди рабочих было 40 процентов грамотных, к 1917 году — 64 процента)[13]. В ходе переписи в Петербурге было установлено, что газеты читают примерно треть петербургских рабочих и 10 процентов петербургских работниц[14]. Московская городская дума в 1911 году констатировала, что «значительное большинство взрослого рабочего населения богатой столицы <...> за целый год буквально ничего не читает, кроме разве «Газеты-копейки», газет, получаемых в пивных, да еще, быть может, лубочных изданий уголовных романов»[15].
Процесс роста массового читателя шел с 1870-х годов и в сельской России, где земство создало тысячи школ, что существенно повысило уровень грамотности крестьян[16]. Но здесь сдвиги происходили с серьезным запаздыванием, поэтому суммарный эффект возросшей грамотности начал сказываться лишь в первые десятилетия ХХ века. Если, по данным земских переписей (по 20 губерниям в 1880–1888 годах), грамотность сельского населения составляла 8,7 процента[17], а согласно Всероссийской переписи, к 1897 году она поднялась до 17,4 процента[18], то к 1917 году, по подсчетам Б. Н. Миронова, она выросла до 37,4 процента[19]. Только в начале ХХ века, особенно во время Русско-японской войны, газета получает и в деревне довольно широкое распространение. Отвечая на вопросы московского губернского земства в 1905 году о чтении газет в деревне, один из сельских жителей писал: «Еще так недавно газета была редкой гостьей в нашей деревне. Выписывали ее, да и то далеко не всегда, только так называемая деревенская интеллигенция — учителя, врачи, священники и т. д. Война с Японией дала сильный толчок в деле распространения газеты в деревне, и в настоящее время мы видим, что газета уже начинает входить в обиход народной жизни и выписывают ее сами крестьяне»[20]. Лишь 18 процентов отвечавших заявили, что в их селе газеты не выписываются, в остальных же в среднем выписывалось по 2,5 газеты на село (наиболее популярными были «Русское слово», «Сельский вестник» и «Русский листок»[21]).
С. Я. Елпатьевский вспоминал, что в 1905 году «проснулась громадная ненасытная жажда печатного слова в деревнях <…> это время нужно считать началом проникновения газет в деревню. Кое-где в деревнях складывались тричетыре двора и выписывали московскую или петербургскую газету»[22]. С началом Первой мировой войны интерес крестьян к газете еще более усилился. Корреспонденты опроса, проведенного в Московской губернии в 1915 году, утверждали, что после запрета продажи водки в деревне крестьяне стали больше читать, особенно газеты и журналы[23]. В отчете Пермской епархии за 1916 год сообщалось: «Ныне интересуются газетами не одни городские жители, но и крестьяне самых глухих, отдаленных деревень. Желание узнать военные новости, что творится на фронте, где находятся близкие сердцу — отцы, мужья, сыновья, братья, весьма сильно у всех, и не редкость видеть крестьянина, сидящего на возу с газетой в руках»[24].
Было бы неверно трактовать эти процессы как простое пассивное подключение социальных низов к социальной коммуникации. Через земскую школу и народные издания разворачивался процесс социального и культурного преобразования самoй деревенской среды. Вместе с деревенским укладом менялось мировоззрение сельских жителей, а уже «технически» это находило выражение в формах коммуникации с другими группами, в том числе — воображаемой коммуникации посредством печати.
Важно отметить две принципиальные черты русской прессы XIX века. Вопервых, это газеты и журналы преимущественно частные, а не государственные. Во-вторых, принадлежат они, как правило, опреденному лицу; издания групповые, находящиеся в собственности некоего общества (как это было с «Отечественными записками» позднего периода и с «Русскими ведомостями») были чрезвычайно редки, да и стоящая за ними группа не была никак формально организована.
Это не значит, что пресса не была структурирована и сама, в свою очередь, не структурировала общество. Но структурирование это носило идейный, а не институциональный характер: ни в обществе, ни в мире прессы почти не было четких, формально вычлененных объединений людей, близких по своим взглядам.
Конец XIX — начало ХХ века — период существенных перемен в статусе и масштабах распространения чтения в России, обусловленных быстрыми темпами экономического и социального развития страны, а также политическими потрясениями, которые пришлись на эти годы. Развитие национального государства и национальной культуры, индустриализация и урбанизация страны (в 1897 году горожане составляли 14,7 процента населения, а в 1914 году — 23,3 процента[25]), формирование буржуазных отношений, наконец, Русско-японская и Первая мировая войны, революция 1905–1907 годов, с одной стороны, расшатывали общество, в значительной степени опиравшееся на патриархальные традиции, а с другой — «втягивали» людей в общую национальную, социальную, культурную жизнь[26].
После 1905 года была отменена предварительная цензура, и число изданий и их тиражи (особенно низовых, таблоидных) стали быстро расти. В 1912 году в России выходило на русском языке 1 208 журналов и 867 газет[27]. Только в этот период стали возникать подлинно общественные, т. е. являющиеся органами обществ, партий и других общественных объединений издания. Существовали уже крупные общенациональные газеты («Русское слово», «Новое время», «Русские ведомости»). Тираж «Русского слова» составлял в 1912 году 287,5 тысяч экземпляров, в 1917 году — 1 013 тысяч. В 1914 году тираж «Нового времени» — более 200 тысяч, «Биржевых ведомостей» — 170 тысяч, «Вечернего времени» — 140 тысяч, «Русских ведомостей» — более 100 тысяч и т. д.[28]
Но в эти годы не просто расширились масштабы потребления печати — существенно усложнилась общая картина чтения в стране. Вместе с резким ростом масштабов чтения менялся и его социальный престиж. Это касалось прежде всего социальных низов — крестьян и рабочих. Период конца XIX — начала XX века был переломным в процессе перехода письменной и печатной культуры от ее роли важного, но значимого лишь для определенных, достаточно узких кругов способа социальной коммуникации к положению актуального для очень многих, чрезвычайно влиятельного коммуникативного средства. К тому же этапы плавного роста интереса к печатному слову, порожденного процессами социального продвижения, культурного усложнения современной жизни разных групп, сменялись резким усилением потребности в печатном слове, вызываемым общими политическими потрясениями, затрагивавшими буквально всех, — войнами и революциями (именно такого рода события, «пробивавшие» всю толщу слабо дифференцированного, малодинамичного общества, а не усилия авангардных групп социума и не инициативы верховной власти, оказывались в России источниками культурных перемен). Быстро шли перемены и в круге чтения, сопровождаемые борьбой разных социальных сил за то, кто будет определять содержание читаемого. На первый план в чтении все больше выходили периодические издания, особенно газета, иллюстрированный журнал и брошюрные сериальные издания (типа сыщицких сериалов). Существенному росту дифференциации более подготовленных читательских слоев сопутствовало формирование массовой читательской аудитории на низовых уровнях общества. Между «верхами» и «низами» культуры нарастал разрыв. Взаимное непонимание (как, впрочем, и иллюзия понимания) накаляли общественную атмосферу, создавали предпосылки для революционных катаклизмов 1917 года.
[1] Это понятие было развито в работе, которая стала уже социологической классикой, см.: MacСlelland D.C. The Achieving Society. N.Y., 1961.
[2] На европейском материале процесс воссоздан в основополагающей книге Юргена Хабермаса, см.: Habermas J. Strukturwandel der Offentlichkeit. Darmstadt; Neuwied, 1962 (англ. пер.: The Structural Transformation of the Public Sphere. Cambridge, Mass., 1989).
[3] Рашин А. Г. Грамотность и народное образование в России в XIX в. и начале ХХ в. // Ист. записки. М., 1951. Вып. 37. С. 32, 38.
[4] Миронов Б. Н. Грамотность в России 1797–1917 годов // История СССР. 1985. № 4. С. 149.
[5] См.: Поршнев Г. И. История книжной торговли в России // Книжная торговля. М.; Л., 1925. С. 126, 130.
[6] См.: Рейтблат А. И. «Роман литературного краха» // Новое литературное обозрение. 1997. № 25. С. 99–109; Грачева А.М. Бестселлеры начала XX в.: (К вопросу о феномене успеха) // Русская культура XX века на родине и в эмиграции. Вып. 1. М., 2000. С. 61–75.
[7] При проведении подсчетов суммарных тиражей для изданий, тираж которых не известен, мы экспертно «задавали» нужную цифру по аналогии с изданиями этого же типа и уровня распространенности, данные по которым имеются в доступных нам источникам. О корректности подобных условных подсчетов свидетельствует тот факт, что, по данным Б. И. Есина (Есин Б. И. Русская дореволюционная газета. М., 1971. С. 74), суммарная величина общего разового тиража всех (856 наименований) русских газет в 1913 году составляла 2,7 миллиона экземпляров, что близко к результатам наших подсчетов (следует принять во внимание, что мы не учитывали еженедельные, профессиональные, национальные газеты, а также эфемерные издания: общее число учтенных у нас органов составляет 453, причем тут присутствуют самые распространенные и многотиражные издания).
[8] См.: Типы современных газет // Слово. 1979. № 8. С. 225–226; К-ский (К. П. Медведовский). Мелкая пресса и ее теории // Наблюдатель. 1892. № 7. С. 234–250; Коропчевский Д. А. Характер современной журналистики // Русское обозрение. 1892. № 2. С. 665–667; М (М. О. Меньшиков). Газетное наводнение // Неделя. 1891. № 26 и др.
[9] Круглов А. В. Новый читатель и его пресса // Труд. 1894. № 3. С. 686, 685. В Европе похожий процесс, и тоже в связи с развитием развлекательного чтения, описывался полувеком ранее, в 1845 г., как уже завершившийся: «Газета была привычкой; роман-фельетон делает ее потребностью» (цит. по: Thoveron G. Deux siecles de paralitteratures. Liege, 1996. P. 104).
[10] Щетинин Б. А. Хозяин Москвы // Исторический вестник. 1917. № 5/6. С. 455.
[11] Рубакин Н. А. Книжный поток. Статья вторая // Русская мысль. 1903. № 12. С. 161.
[12] Советская историческая энциклопедия. М., 1968. Т. 11. С. 496.
[13] Там же.
[14] М. и О. Факты и цифры из переписи С. Петербурга в 1900 году // Русская мысль. 1902. № 2. Паг. 2. С. 84.
[15] Цит. по: Жулев П. Современный читатель из народа // Русская школа. 1912. № 9. С. 6.
[16] О земской школе см.: Eklof B. Russian Peasant Schools: Officialdom, Village, Culture, and Popular Pedagogy, 1861–1914. Los Angeles, 1986.
[17] См.: Фальборк Г., Чарнолусский В. Народное образование в России // Левассер Э. Народное образование в цивилизованных странах. СПб., 1899. Т. 2. С. 221.
[18] См.: Рашин А. Г. Указ. соч. С. 36.
[19] Миронов Б. Н. Указ. соч. С. 149.
[20] Статистический ежегодник Московской губернии за 1905 год. М., 1906. Ч. 1. Паг. 2. С. 170.
[21] Там же. С. 170–171.
[22] Елпатьевский С. Я. Воспоминания за пятьдесят лет. Уфа, 1984. С. 296.
[23] См.: Статистический ежегодник Московской губернии за 1915 год. М., 1916. Ч. 2. С. 94, 118.
[24] Цит. по: Емелях Л. И. Крестьяне и церковь накануне Октября. Л., 1976. С. 54.
[25] См.: Водарский Я. Е. Население России за 400 лет. М., 1973. С. 103.
[26] Становление такого рода общих форм коллективной жизни в рамках процессов запаздывающей модернизации воссоздано — и среди прочего, на материале развития общедоступной прессы, национальной литературы и массового чтения — в образцовой монографии Бенедикта Андерсона, см.: Андерсон Б. Воображаемые сообщества: Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001.
[27] Статистика произведений печати, вышедших в России в 1912 году. СПб., 1913. С. 102.
[28] Ferenczi C. Freedom of the Press under the Old Regime, 1905–1914 // Civil Rights in Imperial Russia. Oxford, 1989. P. 205.