Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 3, 2003
Идеология социального государства
В обобщенной форме эта идеология может быть выражена следующим образом: наличие у человека тех или иных личных проблем (бедность, болезнь, одиночество, пороки и дурные привычки, старость, трудности с самореализацией и т. д.) может быть основанием для предъявления требований к государству, чтобы оно материально помогло в решении этих проблем (предоставило «социальные гарантии»). Государство же обязано принять соответствующую «социальную программу» и обеспечить ее необходимыми материальными ресурсами и мерами принуждения.
Средства реализации социальных гарантий можно подразделить на три группы.
1. Предоставление материальных благ или выплата денег за счет государственного бюджета. Примером могут служить пенсии, всевозможные пособия, льготный проезд на государственном и муниципальном транспорте, бесплатные услуги и т. д.
2. Принуждение граждан к выплате денежных средств или передаче материальных благ другим гражданам. Оно может осуществляться и напрямую, и с помощью налоговых санкций. Примерами могут служить некоторые схемы обязательного медицинского страхования.
3. Запрет на заключение добровольных контрактов определенных видов. Например, установление «минимального размера оплаты труда» означает запрет на заключение договоров о купле-продаже труда по цене ниже определенной величины; государственное регулирование «безопасности труда» — запрет на заключение трудовых контрактов в определенных условиях и т. д.
В первом случае обеспечение социальных гарантий осуществляется путем принудительного лишения граждан части их имущества или имущественных прав с последующей передачей другим гражданам — главным образом, с помощью налогообложения[1]. Во втором и третьем случаях, очевидно, имеет место нарушение прав частной собственности сторон и принципа свободы контракта. Таким образом, в качестве средства обеспечения «достойной жизни и свободного развития» граждан социальное государство использует физическое насилие над частью граждан или угрозу такового. Этим «социальные гарантии» отличаются от частной и общественной благотворительности.
Иногда сторонники социального государства пытаются опровергнуть этот факт с помощью следующего аргумента. Государство, утверждают они, может получать доходы не только от налогов, но и от государственного имущества. Поэтому можно считать, что государственные пособия обеспечены достоянием государства, т. е. представляют собой ренту и процент на государственный капитал. При этом получатели пособий выступают в роли совладельцев этой собственности.
Однако этот аргумент не выдерживает критики. Настоящие, рыночные рента и процент зависят от конъюнктуры рынка, от решений собственников по размещению ресурсов и от эффективности управления имуществом. Очевидно, что в случае социальных гарантий такая зависимость отсутствует. Нигде не записано и никем не подразумевается, что размеры социальных гарантий зависят от величины доходов от государственного имущества. Гарантии — они на то и гарантии, что жестко связаны с самим существованием данного государства, и ни с чем более. А поскольку реальное государство в силу известных причин является наименее эффективным собственником, доходов от его имущества всегда будет не хватать, и социальные выплаты будут осуществляться в основном за счет налоговых поступлений.
Подводя итог, можно сказать: идеология социального государства требует для своей реализации особых институтов, основанных на насильственном ограничении прав собственности и личных прав одних граждан в пользу других. При этом перечень оснований для такой агрессии изначально и принципиально не ограничен.
С понятием «социального государства» неотъемлемо связано понятие «социальных прав» — таких как «право на труд», «право на бесплатное медицинское обслуживание», «право на отдых», «право на достойную старость» и т. д. Сказанное выше позволяет увидеть фундаментальное отличие «социальных прав» от прав собственности и личных прав (которые, в сущности, также являются разновидностью прав собственности): если собственник обладает конкретным объектом — имуществом, собственным телом или собственной личностью, — то «социальное право» представляет собой некую абстрактную претензию на часть имущества других членов общества. Поэтому социальные права принципиально несовместимы с правами частной собственности: в той степени, в какой реализуются первые, попираются вторые.
Некоторые замечания о социальном государстве в России
Исторически идеология социального государства возникла в Европе в XIX веке как разновидность социализма, с одной стороны, и как модификация некоторых элементов консерватизма, с другой. В XX веке ее классическими версиями стали идеологемы «государства благосостояния» (welfare state[2]) в англосаксонских странах и «социальная рыночная экономика» в Германии[3]. Дореволюционная Россия успела позаимствовать лишь некоторые институты (вроде «рабочего законодательства»), и основной импульс развития эти институты получили уже в СССР, где впоследствии сложилась автономная традиция.
«Социальное государство» в современной России в значительной степени является наследием советского прошлого. Однако в 90-х годах XX века произошло заимствование целого ряда институтов у развитых стран Запада (например, пособия по безработице и квоты для инвалидов при приеме на работу), а также модификация уже существующих российских институтов под влиянием зарубежных (яркий пример — система так называемого «обязательного медицинского страхования»).
Идеология социального государства официально сформулирована в Конституции Российской Федерации в качестве одной из основ конституционного строя (см. справку «Государственная система социальной защиты» в этом номере «ОЗ»).
Характерно, что ст. 7 Конституции РФ оставляет «открытым» список проблем, которые российское государство обязано решать за своих граждан. Иными словами, если какая-либо новая личная трудность или личное качество граждан могут быть преподнесены в качестве «социальной проблемы», то может быть инициирован и сравнительно легко завершен политический и правовой процесс создания нового типа социальных гарантий.
Идеология социального государства не только формально положена в основу конституционного строя нашей страны, но глубоко укоренилась и в массовом сознании, и в политической идеологии правящего класса, и в мышлении интеллектуалов. Общепризнано, что социальное государство представляет собой высшее достижение западной цивилизации, воплощение общечеловеческих ценностей, и, одновременно, наилучшим образом соответствует уникальным национальным особенностям России.
Все политические силы современной России согласны в том, что социальное государство «надо совершенствовать», гарантии — расширять, социальные выплаты — наращивать. Расхождение вызывает лишь вопрос о надлежащих средствах достижения этой цели. Мало кто задумывается над вопросом: а так ли уж благотворен этот институт для нашего общества?
Долгосрочные последствия социального государства
В общественных явлениях и институтах всегда есть определенная логика, обусловленная природой человека, который создан Богом как существо действующее и познающее. Конечно, на исторический процесс влияют многие факторы, и влияние логики одних институтов может противодействовать влиянию логики других; более того, даже исторические случайности и природные явления могут временно нейтрализовать влияние институтов. Однако эти влияния лишь накладываются друг на друга, но не исчезают, и благотворное или пагубное влияние тех или иных общественных установлений обязательно пробивает себе дорогу.
Какова же логика социального государства?
Известно, что стимулы влияют на поведение людей, или, попросту говоря, люди делают то, за что им платят. Если в стране платят за бедность, болезни и старость, то население через некоторое время станет бедным, больным и старым.
Такая формулировка может показаться чересчур прямолинейной. Все-таки большинство читателей этих строк не живет на пособие и вряд ли откажется от самостоятельного решения своих проблем даже в том случае, если пособие будет существенно увеличено по сравнению с нынешним. И все же именно такова внутренняя логика социального государства, которая неизбежно пробивает себе дорогу.
Поставим мысленный эксперимент в случае простейшего вида социальной помощи — пособия бедным. Предположим, что первоначально в данной стране не платят никаких пособий; все живут на свои доходы от участия в производстве, за счет родственников или частной благотворительности. Однако всегда существует группа людей, которые в случае получения небольшого государственного пособия откажутся от участия в экономической деятельности (как говорят экономисты, «предельные» или «маржинальные» получатели пособия). Учреждение соответствующих выплат по бедности стимулирует этих людей к тому, чтобы стать профессиональными «бедняками на окладе».
Конечно, аналогичный эффект имеет место и в случае частной благотворительности, а также при объединении рисков в системе частного страхования. Хорошо известно, что, например, страхование недвижимости стимулирует небрежность в обращении с имуществом, а страхование автомобилей — к росту аварийности на дорогах. Но если эта деятельность замыкается в рамках частного сектора, т. е. происходит в рыночной экономике, у этих эффектов существуют естественные ограничения — бюджетные возможности благотворителя или страховой компании, которые предпринимают специальные усилия для уменьшения влияния негативных стимулов.
Иное дело — государственная благотворительность или государственное «страхование». Государство всегда имеет возможность переложить бремя расходов на налогоплательщиков. Включается «денежный насос», рабочий цикл которого выглядит так: политическая поддержка получателей пособий -> увеличение государственных обязательств -> увеличение налоговой нагрузки -> увеличение пособий -> политическая поддержка получателей пособий, и т. д. Политическая база тех людей и сил, которые добиваются наращивания выплат, увеличивается, как увеличивается и уровень пособий, и объемы направляемых на это ресурсов. Число «профессиональных бедняков» также растет.
Кроме «количественного», этот процесс имеет еще и «качественное» измерение. Идеология социального государства не ограничивает список оснований получения пособия. Поэтому «предприниматели политического рынка» могут осуществлять инновации, придумывая новые социальные проблемы и требуя для их решения той или иной формы перераспределения собственности. Например, можно бороться за введение специальных пособий для многодетных и бездетных, для молодежи и пожилых людей, для семей и одиноких, можно требовать устранения несправедливых различий в доходах женщин и мужчин, высоких и низких, красивых и некрасивых, сообразительных и тугодумов и т. д. Любая личная проблема годится для превращения ее в «социальную». Пособия, льготы, псевдостраховые схемы, «социальная работа» и т. п. охватывают все более широкие слои населения. В ходе описываемого процесса возникает новый класс людей, занятых поиском новых форм и методов государственного перераспределения. Растет и «административный класс», или бюрократия, — класс специалистов по решению «социальных проблем» путем государственного перераспределения. Современная массовая демократия, основанная на всеобщем избирательном праве и абсолютном суверенитете народа, как нельзя более способствует бурному развитию социального государства.
Таким образом, социальному государству, тем более — демократическому социальному государству, свойственна внутренняя тенденция к увеличению численности получателей всевозможных пособий и росту суммарных объемов выплат, т. е. к отвлечению всевозрастающего количества людей и ресурсов от производительной деятельности к непроизводительному потреблению.
Есть ли предел у этого процесса? Есть. Если ограничиться перспективой нескольких лет, то этот предел задается перераспределительными возможностями государства, и в первую очередь — политически допустимой величиной налоговых изъятий[4]. В долгосрочной (или, как теперь модно говорить, стратегической) перспективе расширение социального государства наталкивается на то, что увеличение изъятий подавляет экономический рост и подрывает капитальную базу экономики[5]. Стагнирующая Европа может послужить наиболее яркой иллюстрацией.
Замечу, что данное описание не носит эмпирического характера, хотя в нем легко просматриваются черты тех социальных процессов, которые наблюдаются повсеместно на протяжении последнего столетия. Это — «чистая логика развития» социального государства, коренящаяся в природе человеческой деятельности. Для ее понимания не нужно никаких специальных сведений и достаточно обычного здравого смысла.
Государства, вступившие на путь развития «социальных гарантий», пытаются прибегать к разного рода ресурсам, «внешним» по отношению к налогооблагаемой части экономики. Одним из таких средств в послевоенной Европе и Америке стало массовое привлечение женщин из домохозяйств на рынок труда. Это дало некоторое облегчение, но послужило одной из главных причин снижения рождаемости и, в конечном счете, уменьшение предельного объема налоговой базы по отношению к социальным обязательствам.
Другим средством такого рода стала иммиграция. Предполагалось, что иммигранты своими налоговыми выплатами будут обеспечивать весь объем социальных гарантий. Однако иммигранты — тоже «проблемное меньшинство», которое может претендовать на эти гарантии. В результате политического процесса, описанного выше, иммиграция из трудовой стала все больше превращаться в «социальную».
Итак, даже внешние источники ресурсов не могу повернуть вспять «чистую логику развития» социального государства. Нетрудно видеть, что это — логика общественной деградации. Аналогия с раковой опухолью просто бросается в глаза. В конце концов, можно ли представить себе государство, более «социальное», чем СССР? Долгосрочные последствия мы имеем возможность наблюдать каждый день. Однако прежде, чем делать окончательные выводы, необходимо рассмотреть институт социального государства, последствия которого проявляются более сложным образом, а именно — пенсионные системы.
Пенсионная пирамида
Казалось бы, выдвинутый выше тезис — «Если в стране платят за старость, то население через некоторое время станет старым» — звучит странновато. Ведь человек не властен над своим возрастом! И, тем не менее, эта максима справедлива. Здесь, чтобы стимулы заработали в полную силу, должно смениться несколько поколений. Однако результаты столь же предсказуемы и столь же печальны.
Современные перераспределительные (или, как выражаются сторонники социального государства, «солидарные») пенсионные системы основаны на том, что государство заставляет тех, кто находится в трудоспособном возрасте, содержать пожилых людей. Для этого оно облагает налогом заработную плату и перераспределяет средства от работающих к пенсионерам. Ни для кого не секрет, что практически во всех странах мира эти системы не в состоянии справляться со своими функциями и либо уже обанкротились (причем неоднократно, как это было в России в 1992 и 1998 годах), либо на всех парах приближаются к банкротству. Слаборазвитые страны, чтобы отодвинуть фатальный исход, нередко прибегают к инфляционному обесцениванию пенсионных выплат. Развитые страны предпочитают наращивать налоговое бремя и государственный долг, что тоже не может продолжаться вечно[6]. По словам Хосе Пиньеры, автора чилийской пенсионной реформы, «призрак бродит по свету — призрак банкротства государственных пенсионных систем»[7].
Проблема состоит в том, что величина поступлений в пенсионный фонд, приходящаяся на одного пенсионера, в долгосрочном плане имеет тенденцию к уменьшению. Обычно этот факт объясняют естественным процессом старения населения по мере роста уровня жизни: более обеспеченные люди сокращают количество детей в семье, чтобы обеспечить каждому члену семьи приемлемый стандарт потребления. Но если этот тезис и объясняет процесс старения населения, он не может прояснить вопрос о причинах кризиса распределительных пенсионных систем. Если численность работников уменьшается, то, при прочих равных условиях, увеличивается цена труда (уровень заработной платы) и, следовательно, размеры выплат каждого работника в пенсионный фонд. Более того, если при этом продолжается накопление общественного капитала, то уровень заработной платы получает импульс к еще большему росту. Этих двух факторов может оказаться вполне достаточно, чтобы компенсировать воздействие «естественного» (точнее, «добровольного») старения населения по мере повышения уровня экономического развития страны.
Утверждается также, что причиной трудностей является увеличение продолжительности жизни в связи с улучшением медицинского обслуживания. Но это также ничего не объясняет. Если растет ожидаемая продолжительность жизни, то, по идее, должен был бы соответственно увеличиваться и пенсионный возраст, так чтобы баланс работающих и пенсионеров в обществе поддерживался в пределах, необходимых для нормального функционирования системы.
Чтобы разобраться в причинах пенсионного кризиса, обратимся к вопросу: какие стимулы создает распределительная пенсионная система? Ответ вполне очевиден. Во-первых, государственная пенсия дополнительно стимулирует снижение рождаемости и распад традиционной «атомарной» семьи. В самом деле, если государство обеспечивает человеку его старость, то у многих клиентов пенсионной системы существенно уменьшается заинтересованность в создании крепкой семьи, в рождении и воспитании детей[8], причем чем выше размер пенсии, тем больше таких людей.
Во-вторых, в случае пенсионных выплат также работает «политический денежный насос», создающий мощное давление в сторону облегчения условий выхода на пенсию, прежде всего — снижения пенсионного возраста как в целом, так и по отдельным сферам занятости.
В-третьих, гарантированная государством обеспеченная старость ведет к тому, что люди начинают меньше заботиться о будущем и больше потреблять в настоящем[9]. Следствием действия этого стимула становится замедление процессов накопления капитала в обществе и, следовательно, сдерживание роста уровня заработной платы.
Все эти факторы в долгосрочном плане создают мощную тенденцию к опережающему росту обязательств распределительной пенсионной системы по отношению к ее ресурсам. Демографическое старение населения является одним из аспектов этого процесса «экономического старения». По словам одного из авторов «шведской модели» Альвы Мюрдаль, стимулы к экономическому поведению, созданные в Европе и в США в 1920–1940 годы с помощью пенсионных систем, в долгосрочном плане означают «смертный приговор» для нации[10].
Проиллюстрирую приведенные выше рассуждения простым примером из нашей жизни. Представим себе человека, получающего среднероссийскую зарплату в течение 40 лет трудовой жизни — в марте 2002 года средняя начисленная зарплата составляла 4 172 рубля. (Далее все расчеты ведутся в ценах марта 2002 года, т. е. влияние инфляции уже учтено). В настоящее время Пенсионный фонд РФ получает примерно 29 процентов этой суммы (1 209 рублей 88 копеек). Предположим, что вместо этого работнику предоставлена возможность вложить эти деньги, например, в квартиру для сдачи в аренду, в банк, в иностранные облигации или во что-либо еще под три процента годовых[11]. Предполагается, что накопление будет происходить по принципу «сложных процентов» (проценты на проценты). Сколько этот человек накопит в этих условиях к моменту выхода на пенсию через 40 лет? Простое упражнение на геометрическую прогрессию или нажатие кнопки на калькуляторе с финансовыми функциями покажет нам сумму 1 094 710 рублей. Только проценты с этой суммы (три процента годовых) составят 2 737 рублей в месяц, причем после его смерти вся сумма вклада перейдет к наследникам. Если же он не будет жить на процент, а купит аннуитет (обязательство ежемесячной пожизненной выплаты определенной суммы), то его содержание составит намного большую сумму. Для сравнения: средняя пенсия в марте 2002 года составляла 1 326 рублей 70 копеек, причем пенсионер после смерти не оставлял своим наследникам никаких активов, доход с которых обеспечивал эту пенсию.
Конечно, это модельный пример. В реальности, как мы видели, ситуация еще хуже для государственной пенсионной системы, которая действует в соответствии с описанной выше внутренней логикой.
Не будет преувеличением сказать, что «солидарная» система построена по принципу, очень напоминающему «финансовую пирамиду», в которой деньги тех, кто приходит в систему, используются для оплаты обязательств перед теми, кто в ней находится и ее покидает. Понятно, что в «пирамиде» в относительном выигрыше оказываются те, кто пришел в нее и вышел из нее раньше — поэтому в советский период пенсионеры жили лучше, чем сейчас. Отличие такой пенсионной системы от классических «пирамид» вроде МММ состоит в ее принудительном характере.
В качестве панацеи в последнее время предлагается переход к так называемой «накопительной» системе, при которой работник получает право размещать все или часть насильственно изъятых у него средств в те или иные инвестиционные институты. Но это не решает проблем. Во-первых, значительная часть средств «накопительной части» зачастую в обязательном порядке вкладывается в государственные обязательства (как это было в Чили и как предлагается ныне в России), и поэтому общая финансовая схема остается по сути той же самой. Во-вторых, и это самое главное, «накопительная» система страдает все тем же фундаментальным пороком: ответственность за будущее человека лежит не на нем самом, а на государстве — со всеми вытекающими последствиями. И этот порок невозможно исправить с помощью финансовых схем и технологий.
Моральная деградация
Еще одним важным долгосрочным последствием идеологии и практики социального государства является упадок в обществе традиционных ценностей и морали. Государство этого типа систематически создает и поддерживает соответствующие стимулы. С трудовой моралью это, по счастью, всем уже давно ясно. Несколько более сложным образом происходит процесс уменьшения рождаемости и распада семьи[12]. Здесь действует сразу несколько стимулов. Об одном из них мы уже упомянули — это пенсионная система. Второй стимул — это принудительное среднее образование для детей, сопровождаемое запретом на детский труд. В результате действия этих норм увеличивается срок, в течение которого дети являются для родителей не активом, а обязательством, не подмогой, а обузой. Наконец, еще один стимул, точнее группа стимулов — это социальная помощь неблагополучным и неполным семьям. Социальное государство фактически материально поощряет внебрачную рождаемость, безответственность родителей по отношению к детям, аборты и другие формы поведения, несовместимые с традиционными семейными устоями.
Нельзя обойти вниманием еще одну особенность социального государства — систематическое поощрение преступного и аморального поведения. Несомненно, для человека, совершившего преступление, особенно попавшегося на преступлении, этот факт представляет большую личную проблему. Теперь достаточно объявить эту проблему социальной — и вот вам еще один пакет материальных претензий к государству, т. е. косвенно — ко всем согражданам, включая жертвы преступления. Далее начинает работать уже известный нам «политический денежный насос», и преступная деятельность со временем приобретает характер постоянного образа жизни, субсидируемого государством.
Новый тоталитаризм
У идеологии (и практики) социального государства есть и еще одна сторона, которая крайне редко привлекает внимание даже академических кругов, не говоря уже о широкой публике. Речь идет об огромных возможностях для осуществления ничем не ограниченной и никем не контролируемой власти.
Поскольку деятельность социального государства связана с перераспределением богатства, она неизбежно создает множество социальных групп, находящихся в антагонистических отношениях: то, что дается одним, сначала должно быть отнято у других. Распределение государственных средств также создает антагонизм: то, что дается одним, не может быть одновременно дано другим.
Следовательно, возникает необходимость в арбитре, стоящем «над схваткой» и обладающем властью решать, чьи потребности более насущны. Апелляция к мнению большинства — не выход, так как всегда возникает вопрос: «А кто это сказал, что решать должно большинство?» Даже если придерживаться принципов мажоритарной демократии, с необходимостью должен существовать авторитетный источник самих этих принципов, и тут опять появляется фигура верховного арбитра. Она неизбежно предполагается самой логикой социального государства.
На практике эту роль принимает на себя правящая элита социального государства, которая в наше время состоит из узкого круга высших бюрократов, крупнейших политиков, деятелей массмедиа и небольшого числа крупных бизнесменов. Эти люди получают невиданные в истории человечества возможности для социального контроля и манипулирования поведением людей[13]. Они могут эффективно реализовывать такие проекты из области социальной инженерии, какие и не снились тоталитарным властителям прошедших эпох. Инструментарий варьируется от прямого подкупа отдельных социальных групп путем предоставления льгот и пособий до специальных административных механизмов социального контроля, вроде агентств по планированию семьи и защите прав детей или судебных механизмов обеспечения межрасовой толерантности.
Экономически и морально деградирующее общество, находящееся под тоталитарной властью циничных властолюбцев и интеллектуалов, одержимых идеей перестройки человеческой природы, — вот финальное состояние «социального государства». Если нам суждено увидеть реализацию великих антиутопий, то скорее всего это произойдет через развитие идей и практики государственной благотворительности.
Заключение
Идеология и практика социального государства представляет фундаментальную угрозу существованию России. Ее устранение должно стать общенациональным делом. Общество должно отказаться от этой идеологии, поэтапно и полностью демонтировать институты социального государства. Взаимная помощь должна осуществляться только на добровольных началах в рамках негосударственных институтов — семьи, религиозной и соседской общины, частной благотворительности. Таково необходимое условие сохранения России как независимой страны и процветания ее народа.
[1] Подробнее см.: Кузнецов Ю. Что мы не знаем о налогах // Отечественные записки. 2002. №4–5. С. 11–21; Хоппе Г.-Г. Экономическая и социологическая теория налогообложения // Там же. С. 233–267.
[2] В данной работе при ссылке на англоязычные источники термин welfare state переводится как социальное государство.
[3] Существует необъятное количество литературы по истории социального государства в развитых и развивающихся странах, библиография которой могла бы составить объемистый том. Приведу лишь некоторые работы: Мизес Людвиг фон. Человеческая деятельность. М., 2000 (особенно глава XXXV); Mises L. von. Omnipotent Government: The Rise of the Total State and Total War. New Haven: Yale University Press, 1944; Bresiger G. The Revolution of 1935: The Secret History of Social Security, L. von Mises Institute, 2002 [http://www.mises.org/journals/essays/ bresiger.pdf]; Murray Charles. Losing Ground: American Social Policy, 1950–1980. Basic Books, 1984; Rojas Mauricio. The Rise and Fall of the Swedish Model. The Social market Foundation, 1998.
[4] Хоппе Г.-Г. Указ. соч. С. 247–250.
[5] Кузнецов Ю. Указ. соч. С. 14–16; Хоппе Г.-Г. Указ. соч. С. 235–240.
[6] Ярким свидетельством того, что эти резервы близки к исчерпанию, может служить попытка правительства Франции уменьшить бремя социальных обязательств, приведшая к массовым забастовкам в мае 2003 года.
[7] Пиньера Хосе. Шанс для трудящихся: приватизация социального обеспечения в Чили [http://www.sapov.ru/novoe/n00-53.htm].
[8] Myrdal Gunnar. Population: A Problem for Democracy. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1940. P. 197–200.
[9] Экономическая теория говорит в таких случаях об увеличении временных предпочтений индивидов или об уменьшении склонности к сбережениям. См.: Хоппе Г.-Г. Указ. соч.; Мизес Людвиг фон. Указ. соч. Гл. XVIII.
[10] Myrdal Alva. Nation and Family: The Swedish Experiment in Democratic Family and Population Policy. London: Kegan Paul, Trench, Trubner & Co., 1942. P. 87–88.
[11] Примерно такую величину составляет среднегодовой темп роста экономики развитых стран на протяжении последних двух веков, т. е. средняя долгосрочная норма доходности активов.
[12] Carlson Allan C. Family Questions. Reflections on the American Social Crisis. New Brunswick and Oxford: Transaction Books, 1988.
[13] См.: Gottfried Paul. After Liberalism: Mass Democracy in the Managerial State. Princeton University Press, 1999; Gottfried Paul. Multiculturalism and the Politics of Guilt. Columbia (Missouri): University of Missouri Press, 2002. Яркое описание методов социального контроля в социалистической Швеции см. в: Huntford Roland. The New Totalitarians. New York: Stein and Day, 1972.