Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 2, 2003
| Начиная с ноября 2002 года Государственная дума Российской Федерации активно занималась языковыми проблемами. В середине ноября был принят закон о внесении дополнений в Закон «О языках народов Российской Федерации», а вначале февраля 2003 года — Закон «О государственном языке Российской Федерации», который, впрочем, не был утвержден Советом Федерации (он был послан в согласительную комиссию). Непредвиденный эффект Комментарии в русской печати по поводу принятого Государственной думой15ноября закона о внесении дополнений в Закон «О языках народов Российской Федерации» выглядели угрожающе. Сообщалось, что теперь на территории России запретят пользоваться латинским алфавитом (тут невольно вспоминался некий майор Шестаков, объявивший в 1967 года, что Солженицыну официально запрещено писать). Конечно, сразу было понятно, что в этих сообщениях содержались журналистские преувеличения. Даже членам Государственной думы, скорее всего, не могло бы прийти в голову указывать людям, какова должна быть алфавитная основа их частной (в том числе, электронной) переписки, или лишить издателей возможности публиковать учебники английского языка. Да и вообще запреты такого рода не могут быть действенны в отсутствие эффективных репрессивных мер по отношению к тем, кто этим запретам не подчиняется: уголовного преследования или хотя бы внушительных штрафов (ну, органы печати и издательства еще можно лишать лицензий). Иными словами, было ясно, что пока не внесены изменения в уголовный или административный кодекс и в Закон о печати, можно особо не беспокоиться. Те, кто не поленился приложить усилия и раздобыть подлинный текст закона, о котором идет речь, могли убедиться, что ни о каком «запрете писать латиницей» речи в нем не было, и, более того, латиница в законе вообще не упоминалась. Закон всего-навсего говорит, что в России алфавиты государственных языков «строятся на графической основе кириллицы» и что «иные графические основы» государственных языков могут устанавливаться федеральными законами. Поразившись самомнению депутатов, полагающих, что они властны устанавливать «графические основы» языков, все же стоит попытаться понять, о чем же, собственно, идет речь, каков юридический и практический смысл принятого закона. Вот, например, в одном из субъектов Российской Федерации — в Еврейской автономной области — официальным языком, наряду с русским, является идиш, который с давних пор пользуется еврейским письмом. Не предполагают ли депутаты перевести его на кириллическое письмо? Сразу хочу успокоить читателей. Поскольку идиш является лишь «официальным», но не «государственным» языком, закон его никоим образом не касается. Разница между государственным и официальным языком, не вполне очевидная рядовому обывателю, раскрывается в статье 68 Конституции России и в Законе «О языках народов Российской Федерации». В соответствии с ними устанавливать свои государственные языки могут не все субъекты Федерации, а только те, которым присвоен статус республик (т. е. 21 субъект из 89). «Привилегии» же государственного языка заключаются в том, что он используется, наряду с русским, в органах власти и государственных учреждениях и на нем составляются официальные документы. Таким образом, юридический смысл принятого закона состоит в том, что теперь никакая республика не может быть полностью свободна в выборе государственного языка. Если язык, претендующий на роль государственного, пользуется некириллической графикой, то придется либо переводить его на кириллицу (по крайней мере, при использовании в официальных документах), либо добиться принятия специального федерального закона. Но цель депутатов Думы была, конечно, вовсе не в том, чтобы в очередной раз выставить себя на посмешище. Практический смысл закона состоял в том, чтобы воспрепятствовать переходу на латинскую графику татарского языка. Как мы уже видели, достаточных юридических механизмов для этого новый закон не дает, поскольку он не касается ситуаций, когда татарский язык используется не в качестве государственного языка: частной переписки, издания книг, газет и журналов, школьного преподавания. Полезно обратиться и к закону «о восстановлении татарского алфавита, основанного на латинской графике», принятому в Татарстане в сентябре 1999 года. И этот закон, и направленное на его реализацию постановление правительства Татарстана, принятое в августе 2000 года, демонстрируют амбиции, сходные с амбициями депутатов Государственной думы Российской Федерации. Почему-то людям, наделенным властью, кажется, что их власть распространяется и на письменность. В разнообразных откликах на попытки властей Татарстана перевести татарский язык на латиницу отмечался неизбежный экономический и культурный ущерб этого решения. Конечно, овладеть основами новой письменности носители татарского языка смогут, и с тем, чтобы прочесть свидетельство о рождении, на каком бы алфавите оно ни было записано, проблем у них не будет, но придется еще вновь приобретать навыки беглого чтения и письма. Ведь беглое чтение основано на восприятии целостного облика знакомого слова, и можно предсказать, что если татарские тексты будут писаться только на латинице, многие носители татарского языка предпочтут читать и писать по-русски[1]. Очевидно, что в нынешних условиях, если не прибегать к насильственным мерам, латинская графика как средство татарского письма не выдержит свободной конкуренции с кириллицей. Интересно, что депутат российской Государственной думы Фандас Сафиуллин (горячий сторонник перехода татарского языка на латиницу) в одной радиопередаче вспоминал, что во время Второй мировой войны получал письма от отца, написанные по-татарски с использованием латинского алфавита. А ведь тогда прошло уже несколько лет с того момента, как советские власти перевели татарский язык на русский алфавит. При этом традиция татарской письменности на латинице насчитывала всего лишь два десятка лет, а переход на русский алфавит поддерживался репрессивным аппаратом сталинского государства. Сейчас традиция использования татарами кириллицы насчитывает более пятидесяти лет, репрессивного аппарата, подобного сталинскому, в распоряжении властей, слава богу, нет, так что одиннадцать лет, отведенных властями Татарстана для «постепенного» перехода на латиницу, кажутся смехотворно малым сроком. Впрочем, теперь у латиницы в Татарстане шансов стало чуть больше. Принятый Государственный думой России закон может восприниматься как атака на национальную самобытность татар. И чтобы противодействовать этой атаке, татары могут начать учиться читать и писать на латинице, а латинская графика будет использоваться в большем числе печатных изданий на татарском языке. Едва ли это было целью депутатов Думы. Зачем нужен Закон «О государственном языке»? Гораздо больший общественный резонанс вызвал Закон «О государственном языке…». Типичные отклики сводились к тому, что теперь будет запрещено употребление в печати «иностранных слов» и «ненормативной лексики». А иногда журналисты, увлекаясь, говорили, что запрет распространяется и на устные публичные выступления. Поскольку очевидно, что в свободной стране никто не может вменить в обязанность выступающим пользоваться именно «государственным» языком, да и издательскую деятельность не обязательно вести только на«государственном» языке, эти комментарии вызывали некоторое недоумение. Но, обратившись к тексту законопроекта, я понял, что они возникли не на пустом месте.
Первый пункт статьи 1, сообщающий, что «государственным языком Российской Федерации на всей ее территории является русский язык», просто дублирует пункт 1 статьи 68 Конституции Российской Федерации; да она и содержит ссылку на Конституцию. Последующие пункты данной статьи — это в основном декларации, вполне благонамеренные, но не имеющие отчетливого юридического смысла. Несколько озадачивает только пункт 3, из текста[2] которого не вполне ясно, имеются ли в виду специальные правила орфографии и пунктуации, действующие исключительно при использовании русского языка «в качестве государственного языка Российской Федерации». Если речь идет только о «государственном» языке, то неужели для него будут действовать какие-то особые правила, отличные от правил русского правописания, используемых в прочих случаях. Если же в тексте статьи идет речь о правилах правописания как таковых, в том числе и регулирующих использование русского языка за пределами России, то не слишком ли много на себя берет правительство (или не слишком ли много желают возложить на него члены Думы)? В пункте 6 мы находим формулировку, которая, по-видимому, и послужила источником журналистских комментариев, — об использовании «…просторечных, пренебрежительных, бранных слов и выражений, а также иностранных слов при наличии общеупотребительных аналогов в русском языке». Правда, несколько удивляет то, что значительная часть комментариев сводилось к запрету на так называемое сквернословие (скверноматерную брань). Конечно, понятие «просторечных, пренебрежительных и бранных слов и выражений» шире; кроме того, не всегда удается однозначно определить, является ли в современном языке то или иное выражение «просторечным», следует ли его считать «пренебрежительным», функционирует ли оно как «бранное». Показания словарей во многих случаях расходятся, и даже лингвистическая экспертиза не всегда даст однозначный ответ. Но, впрочем, поскольку мы остаемся в сфере «государственного» языка, можно успокоиться: в конце концов, в официальных документах едва ли можно ожидать появления каких-то выражений, которые могут быть заподозрены в том, что они принадлежат к числу «просторечных, пренебрежительных или бранных». Сложнее обстоит дело с «иностранными» словами. Скорее всего, под «иностранными словами», в соответствии с принятым, хотя и не вполне точным словоупотреблением, понимаются русские слова, заимствованные из других языков, а также, вероятно, слова, образованные из элементов древнегреческого и латинского языков. Но во многих случаях, если слово достаточно древнее, требуется специальное исследование, чтобы определить, каково происхождение слова, не является ли оно заимствованным. Так, слово берег одни этимологи считают исконно славянским, другие — германским заимствованием, а третьи — заимствованием из какого-то неизвестного языка[3]. Но самое главное состоит в том, что совершенно непонятно, что имеется в виду под «общеупотребительным аналогом в русском языке» (кстати, аналог — тоже является «иностранным» словом в указанном выше смысле[4]), какая степень «аналогичности» требуется. Попытка избежать в своей речи иноязычных заимствований может быть эстетически привлекательной как вид языковой игры, заставляющей вспомнить Язык Предельной Ясности инженера Сологдина из романа Солженицына «В круге первом»: Сологдин старался не употреблять заимствованных слов, которые он называл «птичьими». Вместо математик он говорил «исчислитель», вместо слова скептицизм использовал выражение «усугубленное неверие», а марксизм именовал «сатанинским дурманом». Капитализм он считал необходимым называть «толстосумством», вместо слова картон говорить «твердо-уплотненная бумага», вместо слова методика — «общий огляд на пути подхода к работе». Инженер на Языке Предельной Ясности назывался «зиждитель», слово шпионить заменялось глаголом «доглядать». Но какой эксперт способен установить, можно ли выражение сатанинский дурман считать «общеупотребительным аналогом» для слова марксизм?
Но еще более удивительной оказывается статья 3 обсуждаемого законопроекта[5]. В ней перечисляются «сферы использования государственного языка Российской Федерации», и выясняется, что использование государственного языка не ограничивается, как мы до сих пор думали (и как следует из Закона «О языках народов Российской Федерации»), официальными документами. Согласно этой статье, государственный язык «подлежит обязательному использованию», например, при «нанесении надписей на дорожные знаки». Автомобилистам известен знак с надписью STOP — очевидно, предполагается его как-то видоизменить? Но это вопрос хотя бы в принципе решаемый, хотя вообще-то удобно, чтобы используемые дорожные знаки были международными. А вот что имеется в виду, когда говорится об обязательном использовании государственного языка «во взаимоотношениях… организаций всех форм собственности и граждан Российской Федерации, иностранных граждан, лиц без гражданства, общественных объединений»? Кому адресована эта норма? Если иностранец заходит в представительство какой-нибудь авиакомпании (хотя бы «Аэрофлота») и желает приобрести билет, чтобы улететь на родину, обязан ли он пользоваться русским языком, даже если этого языка не знает? Или представители авиакомпании должны отказать ему в обслуживании, ссылаясь на «Закон о государственном языке»? На самом деле, конечно, авторы законопроекта имели в виду нечто совсем иное. Как можно полагать, их замысел состоял в том, чтобы никакой организации, действующей на территории России, не дать возможности дискриминировать клиентов или контрагентов или отказывать им в обслуживании на том основании, что те пользуются именно русским языком. Что понимается под «деятельностью» организаций и редакций как сферы обязательного использования государственного языка? Едва ли имеются в виду проводимые ими рабочие совещания. В конце концов, какое дело государству до того, какой язык на них используется? По-видимому, речь идет о том, что российские теле- и радиокомпании должны вести вещание на русском языке; также на русском языке должны издаваться российские периодические издания. Выражено неудачно, но дело не только в этом. Данный пункт выглядит грубым вмешательством в деятельность средств массовой информации, а недоброжелательно настроенные критики могли бы увидеть здесь и покушение на свободу слова. Так, некоторые периодические научные издания публикуют статьи на том языке, на котором они присланы (разумеется, изначально делается определенное ограничение на языки, на которых можно присылать статьи). После этого уже не удивляет, что в этом же пункте лаконично говорится об обязательном использовании государственного языка «в рекламе». Скорее всего, и здесь надо не читать текст закона так, как он написан, а догадываться, что имели в виду законодатели. Речь, по-видимому, не идет о рекламе, которую российская фирма адресует иностранным клиентам, а только о рекламе, которая распространяется в пределах Российской Федерации. Но остается непонятным, запрещает ли закон рекламу на языках народов России в местах их компактного проживания. Правда, некоторые намеки по этому поводу содержатся в следующем, втором пункте данной статьи. Из него вытекает, что во всех случаях, которые были только что охарактеризованы как сферы обязательного использования государственного языка России, допускается использование «наряду с государственным языком Российской Федерации государственного языка республики, находящейся в составе Российской Федерации, других языков народов Российской Федерации или иностранного языка». Но тут же вводится ограничение: «Тексты на русском языке и на государственном языке республики, находящейся в составе Российской Федерации, других языках народов Российской Федерации или иностранном языке… должны быть идентичными по содержанию и техническому оформлению, выполнены разборчиво». Далее подчеркивается: «Звуковая информация (в том числе в аудио- и аудиовизуальных материалах, теле- и радиопрограммах) на русском языке и указанная информация на государственном языке республики, находящейся в составе Российской Федерации, других языках народов Российской Федерации или иностранном языке… также должна быть идентичной по содержанию, звучанию и способам передачи». Значит, все-таки в рекламе можно использовать другие языки, но только «наряду с русским языком». А вот печатать научную статью и сопровождать ее английской аннотацией, очевидно, нельзя, поскольку содержание не будет строго идентичным. Нельзя будет, в случае принятия закона, и показывать по телевидению иностранный фильм с субтитрами, ведь здесь звуковой информации на иностранном языке соответствует русский письменный текст. Правда, в законопроекте сделана оговорка: «…если иное не установлено законодательством Российской Федерации». Может быть, для фильмов с субтитрами и статей с аннотациями (а также множества других аналогичных случаев) можно предусмотреть особые оговорки в законодательстве. Возможный эффект от принятия Закона «О государственном языке» сходен с ожидаемым эффектом принятия поправки к Закону «О языках народов Российской Федерации». Можно полагать, что из чувства протеста многие начнут в своей речевой практике сознательно пытаться нарушить столь нелепый закон, тем более что никаких санкций в этом случае пока не предусмотрено. Конечно, текст закона не позволяет точно определить, что является, а что не является нарушением. Но это и не требуется. Достаточно ориентироваться на отклики и комментарии в средствах массовой информации. Они сообщают, что закон запрещает сквернословие и иностранные слова, — значит, возникает соблазн уснащать свою речь иностранными словами и материться.
[1]Сходная ситуация мне известна из собственного опыта. На заре существования электронной почты большинство систем не поддерживало кириллицы, так что те, кто хотел переписываться на русском, использовали латинскую транслитерацию. Я заметил, что мне приятнее и проще читать и писать по-английски, а не на «латинизированном» русском, и сам процесс чтения и письма в этом случае занимает меньше времени. [2] См. статью М. Кронгауза в этом номере «Отечественных записок». [3] См.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. / Пер. с немецкого и доп. О. Н. Трубачева. Т. I (А–Д). М.: Прогресс, 1986. С. 153. [4] Поэтому оно включается в словари иностранных слов (см. хотя бы: Словарь иностранных слов. М.: Русский язык, 1981. С. 37). [5] Текст см. в статье М. Кронгауза в этом номере «Отечественных записок». |
