Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 2, 2003
| Изменение политического строя, экономических и общественных отношений, создание правового государства и процесс демократизации общества неизбежно влечет за собой серьезные судебные преобразования. Так было в России 1860-х годов, когда на смену феодальным пришли буржуазные отношения, юридическое оформление которых потребовало изменения всей судебной системы и введения в империи суда присяжных заседателей. Такая же потребность возникла и в начале 1990-х годов, когда эта форма суда вновь была введена в нашей стране. И это закономерно, поскольку именно в жюри (как называют еще суд присяжных) с наибольшей полнотой воплощены демократические принципы правовой системы государства. Но в одну реку нельзя войти дважды. Условия деятельности суда присяжных в императорской России и в Российской Федерации несопоставимы. Приведем лишь один пример. Вопрос об участии женщин в суде присяжных в ходе подготовки судебной реформы 1864 года даже не обсуждался. Этот вопрос возник только в1917 году перед Временным правительством, но и тогда не получил положительного разрешения. В настоящее же время невозможно представить саму постановку вопроса о каком-либо ограничении участия женщин в работе этого суда. Объективная оценка какого-либо общественного или государственного института возможна лишь при сопоставлении его с тем институтом, на смену которого он пришел. Дореформенная судебная система старой России была чрезвычайно громоздкой и сложной, имела сословный характер, множество специальных судов и изъятий из общего порядка судопроизводства. Предусматривалось в ней и участие общественного элемента в виде сословных заседателей, избиравшихся на несколько лет в судебные палаты. Однако их присутствие в суде по существу было пустой формальностью, они являлись безмолвными статистами, «кивалами», поддакивающими коронным судьям. Репрессивность дореформенного суда была ничтожной, составляя (по разным данным) всего от 12 до 20 процентов. Более половины подсудимых освобождались с «оставлением в подозрении», остальные — «за недостаточностью улик». В условиях инквизиционного розыскного процесса, тайного и письменного судопроизводства, система господства формальных доказательств целиком отдавала подсудимого на произвол судейских чиновников. Волокита и вымогательства получили такое распространение, что и министру юстиции графу В. Н. Панину однажды пришлось, через вторые руки, давать взятку, чтобы ускорить ход имущественного дела своей дочери. Изменить такое положение вещей можно было только заменой старого суда новой судебной системой — независимой от административной власти, открытой и подконтрольной обществу. В стране, где каждый третий житель находился в крепостном рабстве, сделать это было невозможно. После позорного поражения России в Крымской войне новый император Александр П, названный впоследствии Освободителем, при поддержке либеральных соратников приступил к коренному преобразованию общества.1860–1870-е годы по праву считаются «эпохой великих реформ». Начали с главного — освобождения крестьян от крепостной зависимости. Реформами местного самоуправления (земская и городская реформы) была заметно урезана власть чиновников, к управлению допущены широкие слои общества. В ходе разработки крестьянской реформы часто высказывались предложения и о введении суда присяжных, олицетворявшего свободу и равенство всех перед законом. Сенатор М. М. Карниолин-Пинский в 1859 году писал: «Присяжных, присяжных и присяжных! — вот крики, с некоторых пор летящие со всех сторон нашего дорогого отечества». Главным преобразованием после освобождения крестьян была судебная реформа 1864 года. Старый суд ликвидировался, судебная власть отделялась от административной и становилась независимой. Тайное письменное судопроизводство заменил открытый, устный и состязательный процесс; возникли новые институты адвокатуры и мирового суда. Но «краеугольным камнем» и «венцом» судебной реформы современники по праву считали суд присяжных. Важно отметить, что суд присяжных — это не самостоятельное постоянно действующее судебное учреждение, а особая форма суда, коллегиальное присутствие, состоящее из двух-трех коронных (профессиональных) судей и 12 местных жителей (присяжных заседателей), временно призванных в суд для решения вопроса о виновности подсудимого на основе своего жизненного опыта и чувства справедливости. При вердикте присяжных «нет, не виновен» подсудимый освобождается прямо в зале суда. Если вердикт: «да, виновен», профессиональные судьи назначают ему меру наказания. В России предложение о введении суда присяжных впервые было представлено Екатерине II русским ученым-юристом С. Е. Десницким в начале работы Уложенной комиссии 1767 года. Выдающийся реформатор и государственный деятель М. М. Сперанский предлагал эту форму суда Александру I в 1809 году. В программных документах декабристов («Конституция» Н. М. Муравьева и«Русская Правда» П. И. Пестеля) он также предусматривался. Подготовка судебного преобразования началась в России вскоре после Крымской войны и длилась около 10 лет. «Основные положения» судебной реформы Александр II утвердил 29 сентября 1862 года. Затем еще два года они обсуждались в прессе, в Госсовете, Сенате, в министерствах и ведомствах; шла работа по редактированию и окончательной формулировке судебных статей. Император утвердил их 20 ноября 1864 года. Этот день вошел в историю как дата судебной реформы. «Отцами» суда присяжных в России были видные юристы Дмитрий Александрович Ровинский, Сергей Иванович Зарудный и Николай Андреевич Буцковский, которые детально разработали статьи законодательства о нем. При этом были учтены как зарубежный опыт деятельности суда с участием присяжных заседателей, так и особенности национальной истории и менталитета. Инициаторам учреждения этого суда удалось преодолеть сильное сопротивление оппонентов, указывавших на опасность допуска невежественной и забитой массы крестьян, «вчерашних рабов», к отправлению правосудия, убедить сомневающихся в наличии здравого смысла и чувства справедливости у русского народа и доказать необходимость и возможность введения этого суда в нашей стране. В конце 1864 года Судебные уставы были опубликованы во многих газетах и журналах в сопровождении более или менее обширных комментариев. Либеральные слои возлагали на суд присяжных большие надежды, видя в нем не только «идеальный суд общественной совести», но и элемент участия народа в деле управления страной. Новый суд начал действовать через полтора года, когда был четко определен порядок и последовательность прекращения дел в старых судебных учреждениях и передачи их в новые суды. Торжественная церемония открытия судебной палаты и окружного суда состоялась в Петербурге, в бывшем помещении Арсенала на Литейной, 17 апреля1866 года. Через неделю министр юстиции открыл эти суды в здании Сената в Московском Кремле.
Русское общество с огромным интересом следило за первыми шагами нового суда. Летом 1866 года сообщения о работе окружных судов занимали главное место во всех газетах наряду с другими важнейшими событиями того времени: прусско-австрийской войной, холерой и пребыванием первой американской делегации в России. Из-за нехватки денежных средств, помещений и квалифицированных судей реформа затягивалась. К 1870 году новый суд существовал в 23 губерниях вместо44, определенных законом от 19 октября 1865 года. «Отечественные записки» отмечали: «Ни одна из реформ, предпринятых у нас в последнее время, не проводилась во исполнение с таким замедлением, как реформа судебная». Через 20 лет новый суд охватывал 3/4 всего населения России (что составляло 90 процентов населения ее европейской части), а к началу XX века он был введен на всей территории страны. Одной из главных проблем истории государственного или общественного института является проблема его социального состава, поскольку именно им во многом определяется характер этого института и его деятельность, а также отношение к нему власти и общества. Главный показатель эффективности работы нового суда — его репрессивность —напрямую зависит от состава жюри. По закону присяжным заседателем мог быть мужчина из любого сословия, отвечавший трем основным требованиям: русское подданство, возраст от25до70лет и проживание не менее двух лет в том уезде, где проводилось избрание в присяжные. К участию в суде не допускались преступники, несостоятельные должники, немые, слепые, глухие, сумасшедшие и не знавшие русского языка. Специальные комиссии в каждом уезде составляли общие списки тех, кто имел право на избрание в присяжные заседатели. В них вносились почетные мировые судьи, гражданские чиновники не выше 5-го класса, а также лица, занимавшие выборные общественные должности. В последнюю категорию входили и крестьяне, избранные в волостные суды, исполнявшие должности сельских старост, волостных старшин, голов и другие должности по крестьянскому общественному управлению. Для остальных устанавливался имущественный ценз: присяжными заседателями могли назначаться лица, «владеющие землей в количестве не менее 100 десятин, или другим недвижимым имуществом ценою: в столицах не менее 2 000 рублей, в губернских городах и градоначальствах — не менее 1 000, а в прочих местах не менее 500 рублей, или же получающие жалование, или доход от своего капитала, занятия, ремесла или промысла: в столицах не менее 500, а в прочих местах не менее200 рублей в год»[1]. Ценз не был высоким, но основная масса населения России не отвечала и этим требованиям. Из общих списков выбиралось определенное число присяжных заседателей, которые вносились в очередные списки, распределялись по четвертям года и извещались о сроках явки в суд. Одновременно составлялись списки запасных заседателей. В литературе утвердился вывод об «антидемократичности» состава суда присяжных в России. Этот вывод основан не на анализе фактических данных, а на статьях законодательства о порядке выбора присяжных и на освещавшихся в прессе «громких делах», проходивших в основном в столицах и крупных городах. С точки зрения формальной логики наличие в законе имущественного и«служебного» цензов, главенство дворян в комиссиях по составлению списков присяжных исключало возможность широкого участия простого народа в суде, и присяжные из крестьян должны были встречаться очень редко. Юристы-практики, писавшие о суде присяжных (А. М. Бобрищев-Пушкин, А. Ф. Кони, Н. П. Тимофеев), отмечали, что в провинции большинство присяжных были из крестьян, однако никаких конкретных данных не приводили. О масштабе участия в суде присяжных представителей других сословий в литературе нет даже приблизительных сведений. Русские присяжные заседатели оставались «таинственными незнакомцами» до самого последнего времени, пока автору данной статьи не удалось собрать конкретные цифровые материалы по всем действовавшим судебным округам. Статистику состава суда присяжных пришлось создавать самостоятельно, по архивным документам и по опубликованным в уездах именным спискам присяжных заседателей. Для этого было необходимо пересчитать сотни тысяч лиц, принимавших участие в суде присяжных.
Результаты проведенного исследования наглядно показали, что помещенный во всех справочных, учебных и научных изданиях по данной теме вывод об антидемократичности состава суда присяжных в России в корне неверен и что дело обстоит «с точностью до наоборот». Российская действительность всегда вносила свои коррективы в предположения законодателей. Прежде чем перейти к рассмотрению конкретных данных о составе суда присяжных, сделаем ряд замечаний общего характера. 1. Окружные суды, где проходила основная масса дел, решавшихся с участием присяжных заседателей, как правило, совпадали по своей территории и названию с губерниями, которые состояли в среднем из 10 уездов (от 5 до 15). 2. Расхождение в социальном составе присяжных заседателей в различных губерниях (за исключением столичных) было незначительным. 3. По своему социально-сословному составу присяжные заседатели разделены на 4 группы: а) дворяне и чиновники, б) купцы, в) мещане, г)крестьяне. 4. Проценты подсчитаны по спискам очередных и запасных присяжных, т. е. тех, кто назначался для непосредственного участия в работе суда. Для начала рассмотрим состав присяжных в столичных (Петербургской и Московской) губерниях. Прежде всего следует отметить, что большинство столичных жителей вообще были лишены права принимать участие в суде присяжных. В 1875 году из 200 тысяч проживавших в Москве мужчин в возрасте от 25 до 70 лег в общие списки присяжных было занесено около 10 тысяч, т. е. всего пять процентов. В 1873 году среди очередных и запасных присяжных Петербурга и его уезда находилось: дворян и чиновников — 54 процента, купцов — 14,6, мещан — 26,4 и крестьян — 5 процентов. В 1883 году соответственно: 53 процента, 13,4, 29 и4,6 процента. В этот период каждый третий житель Петербурга и половина москвичей были крестьянами, а дворяне и чиновники составляли в среднем около 10 процентов. Для столиц вывод о недемократическом составе присяжных подтверждается. Что касается присяжных заседателей столичных губерний в целом (т. е. вместе с нестоличными уездами), то в большинстве своем они также являлись представителями привилегированных сословий, хотя и не в такой степени. Крестьяне составляли здесь в среднем менее трети присяжных, несмотря на то что в нестоличных уездах среди присяжных их было больше половины. Чрезвычайно низкий процент крестьян в Петербургском и Московском уездах объясняется отсутствием здесь лиц, занимавших выборные должности по крестьянскому общественному управлению, и тем, что имущественный ценз в столицах в два с половиной раза превышал ценз, установленный для присяжных в остальных местах. Сказывалось и нежелание комиссий по составлению списков присяжных допускать в суд представителей «низшего» сословия при возможности выбора из«высших» слоев общества. Средний уровень грамотности среди присяжных столичных губерний был довольно высоким, выше 80 процентов, а в самих столицах приближался к 100 процентам. Очень важным является то обстоятельство, что в обеих столицах проживало в общей сложности лишь около двух процентов населения Европейской России. Доля присяжных столичных губерний в сумме составляла примерно 1/20 часть всех присяжных заседателей страны. Следовательно, состав русского суда присяжных в целом определялся положением дел в провинциальных губерниях, где находилось 95 процентов всех присяжных России. Рассмотрим ситуацию в 20 губерниях всех семи судебных округов, действовавших в 1883 году: Петербургского, Московского, Харьковского, Одесского, Казанского, Саратовского и Киевского. Здесь наблюдается прямо противоположная картина. Больше половины провинциальных присяжных было представлено крестьянами, тогда как дворяне, чиновники и купцы составляли в сумме около четверти заседателей. Как и в столичных губерниях, жюри губернских уездов в провинции резко отличается по своему составу от остальных уездов, где около двух третей присяжных были крестьянами. В негубернских уездах находилось почти в шесть раз больше присяжных, чем в уездах губернских городов, что и обусловило преобладание крестьян в целом по стране. В 12 губерниях, по которым имеются полные сведения о числе грамотных, почти половина присяжных не умела ни читать, ни писать. Во время выездных сессий окружных судов в отдаленных уездах нередко приходилось прибегать к повторной жеребьевке, поскольку из 12 членов жюри не находилось ни одного, кого можно было бы назначить старшиной присяжных, который по закону должен быть грамотным. Причиной этого был очень низкий уровень грамотности населения, в особенности сельского. Тем не менее процент грамотности присяжных в провинции вдвое превосходил по уровню грамотность мужчин 50 губерний Европейской России, принятых на военную службу в 1883 году: среди последних было лишь 24,5 процента грамотных. По национальности присяжные центральных губерний почти на 100 процентов были русскими. На окраинах Европейской России, где большинство населения было «инородческим», картина несколько другая. В некоторых провинциальных уездах Казанской губернии (Мамадышский, Лаишевский, Тетюшский) каждый четвертый присяжный заседатель был мусульманином, а в целом по этой губернии среди присяжных насчитывалось около 12 процентов татар. Между присяжными, принимавшими участие в работе Симферопольского окружного суда, татар было около 18 процентов, а в Пермской и Симбирской губерниях, входивших в Казанский судебный округ, — лишь около 4 процентов. Законом о введении нового суда в девяти западных губерниях (Киевской, Волынской, Подольской, Витебской, Виленской, Ковенской, Гродненской, Могилевской и Минской) специально оговаривалось, что доля евреев среди присяжных не должна превышать их процентного отношения к общей численности населения. Старшинами присяжных могли быть только христиане; участие иудеев в делах против веры не допускалось. В результате этих мер в Киевской и Волынской губерниях, где евреи в некоторых уездах составляли половину населения, среди присяжных их насчитывалось около 10 процентов. Численное преобладание крестьянского элемента в жюри сыграло важную роль в истории нового суда. Поэтому необходимо выяснить, чем было вызвано это преобладание, что представляли собой «господа присяжные заседатели» из крестьян. Составители Судебных уставов, судя по тексту статей законодательства, вряд ли предвидели, что крестьяне составят абсолютное большинство среди присяжных. Главные причины этого крылись в абсентеизме, вызванном условиями деятельности суда, в структуре населения России, состоявшего почти на 90 процентов из крестьян, а также в процедуре формирования жюри. Стремление уклониться от исполнения обязанностей присяжных наблюдалось в высших слоях общества уже в «медовый месяц» суда присяжных. В провинции уклонение от почетной обязанности присяжного в первые годы было незначительным. Постепенно абсентеизм присяжных стал распространенным явлением и в провинции. В Казани, например, в 1883 году число не явившихся составляло22,5 процента, что иногда служило причиной перенесения заседаний суда из-за невозможности набрать 12 присяжных. Самоустранение верхов общества привлекло внимание и правительства. Ответы с мест на запросы Министерства юстиции и Министерства внутренних дел сводились к тому, что «причиной уклонения лиц образованных сословий от участия в сессиях с присяжными заседателями весьма часто служат: 1) продолжительность сессии в большей части окружных судов и 2) крайняя неудовлетворительность помещений для присяжных заседателей, не только в местах выездов суда, но и в постоянных помещениях окружных судов». По закону присяжные не имели права выходить из здания суда до окончания дела. Сложные дела нередко рассматривались несколько дней, иногда даже недель. Окружные суды обычно располагались в старых, запущенных зданиях, в которых зимой было холодно, чадили печи, а летом — жарко и душно. Не было ни буфетов, ни спальных принадлежностей. Присяжные ночевали на голых скамьях в залах для публики или в служебных помещениях, рядом с малопривлекательными «вещественными доказательствам»: орудиями убийства, препарированными частями тел жертв преступлений и т. п. Вполне естественно, что люди, занимавшие положение в обществе и привыкшие к комфорту, старались уклониться от исполнения тяжелой и неприятной присяжной повинности. К началу судебной сессии, как писал современник, «на очередных присяжных из богатых купцов и дворян вдруг нападало целое поветрие самых разнообразных болезней… Одни крестьяне и мещане аккуратно несли тяжелую для них, более чем для кого-либо, повинность». Русское крестьянство представляло собой далеко не однородную массу. Посмотрим, из каких его слоев рекрутировались присяжные заседатели. По закону в жюри должны были попадать лишь наиболее «благонадежные» и состоятельные крестьяне. Напомним, что в списки присяжных вносились крестьяне, во-первых, отвечавшие условиям имущественного ценза и, во-вторых, занимавшие определенные должности в крестьянском управлении. При этом от последних ценз не требовался. Именно из них по данным наших источников и состояла основная масса присяжных. Согласно «Сведениям о присяжных заседателях по Великолуцкому уезду»,85 процентов крестьян, внесенных в списки присяжных с 1879 по 1882 год, были сельскими старостами, волостными старшинами и т. п. Крестьян, имевших не менее 100 десятин земли, насчитывалось в этих списках 11 процентов, а получавших доход не менее 200 рублей в год — только 4 процента. Освобождая часть крестьян от имущественного ценза, авторы судебной реформы явно исходили из того, что на должности по крестьянскому общественному управлению избираются самые зажиточные и «благонамеренные» люди. Однако в реальной действительности богатые крестьяне старательно избегали выборных должностей. В результате идея «крепкого мужика» на скамье присяжного заседателя не была осуществлена. Большинство крестьян, попавших в списки присяжных на основании «служебного» ценза, являлись выходцами из беднейших слоев народа.
Нищенство присяжных было распространенным явлением, постоянно привлекавшим к себе внимание общества. Газеты пестрели десятками сообщений о голодающих «судьях совести» и порой называли суд присяжных «судом нищих». Некоторые земства по своей инициативе стали выдавать нуждающимся присяжным небольшие пособия. Однако Указом от 5 сентября 1873 года Сенат запретил это, исходя из того, что Положение о земских учреждениях (принятое еще до Судебных уставов) не предусматривало таких расходов. Лишь в 1887 году неимущим было дано право отказаться от участия в суде присяжных. Состав русского суда присяжных отражал структуру сословного деления жителей страны. В крупных городах в нем преобладали дворяне, чиновники и купцы, а в мелких — мещане и крестьяне. В целом же по России, население которой было преимущественно крестьянским, суд присяжных состоял почти на 2/3 из крестьян. Вместе с мещанами крестьяне составляли в среднем 3/4 всех русских присяжных заседателей. Это имело двоякое значение. С одной стороны, в наибольшей степени соответствовало представлению о суде присяжных как о«суде общественной совести», отражавшем уровень правосознания большинства населения и его понятия о соотношении преступления и наказания. С другой— не могло не сказаться отрицательно на деятельности суда присяжных в целом, поскольку половина русских присяжных были вовсе неграмотными. Несмотря начисленное преобладание в жюри, мнение крестьян не всегда определяло приговор. Иногда они попадали под влияние красноречивых представителей привилегированных сословий, умевших убедить неграмотное и косноязычное большинство в вынесении того или иного вердикта. Суд присяжных в России несколько отличался от европейского. Его компетенция была ограничена делами о тяжких уголовных преступлениях, тогда как в большинстве стран она распространялась и на гражданские дела, а в Англии и Северной Америке существовало т. н. «большое жюри» (или обвинительное), решавшее вопрос о возможности судебного преследования. Юрисдикция русского суда присяжных определялась не родом или характером преступления, а мерой установленного за него наказания. Компетенция присяжных распространялась на те уголовные преступления, «за которые в законе положены наказания, соединенные с лишением или ограничением прав состояния». Мелкие уголовные дела решались мировыми судьями; без участия присяжных заседателей рассматривались в окружных судах дела о бродяжничестве, а первой инстанцией для дел о государственных преступлениях являлись судебные палаты с участием сословных представителей. Несмотря на ряд изъятий и ограничений, в ведении суда присяжных оставалась основная масса — три четверти — уголовных дел, большинство из которых представляли собой дела о наиболее распространенных преступлениях — против собственности и личности: кража, грабеж, разбой и убийство. Абсолютное большинство уголовных процессов происходило в окружных судах: лишь около трех процентов всех дел были решены в судебных палатах и в Сенате. В литературе прочно укоренилось мнение, что суд с участием присяжных допускался только в окружных судах. Это неверно. Судебные уставы предусматривали призыв присяжных как в палаты, так и в Сенат. Около четверти дел, решенных в 1884–1885 годах в судебных палатах, рассматривалось с участием присяжных заседателей. В судебное присутствие Сената, где разбирались преступления лиц, состоящих в генеральских чинах, присяжные приглашались еще реже. Летом 1866 года суд присяжных решал в Сенате три дела о должностных преступлениях, а в 1883 году за «нанесение тяжких побоев» нескольким жителям суду присяжных был предан казанский губернатор Скарятин. Практически все дела решались судом присяжных в условиях гласности; двери закрывались для публики в одном случае из ста. По количеству дел, приходившихся на суд присяжных, Россия значительно превосходила страны Западной Европы. В середине 1880-х годов, по подсчетам А. Ф. Кони, «суду присяжных в России подсудно втрое больше дел, чем во Франции, и вчетверо больше, чем в Австрии». По своей репрессивности суд присяжных почти втрое превосходил дореформенный суд. Количество осужденных постоянно превышало количество оправданных. Хотя присяжные заседатели решали втрое больше дел, чем коронные судьи, они мало уступали последним в постоянстве взглядов на те или иные преступления. О высоком уровне добросовестности присяжных говорит и тот факт, что с 1866 по 1872 год новому составу присяжных заседателей пост.818 Устава уголовного судопроизводства (случай несправедливого обвинения невиновного) было передано всего 56 дел, что составляет около 0,1 процента всех дел, решенных присяжными за это время. Присяжные обвиняли невиновного лишь в одном случае из тысячи. В русском суде присяжных репрессивность была ниже, чем в суде без участия присяжных, в среднем на 12 процентов. «Судьи общественной совести» не зависели в своих суждениях от каких-либо предписаний свыше, в отличие от профессиональных судей, получавших строгие циркуляры из Министерства юстиции и обязанных объяснять причины выносимых ими оправдательных приговоров. Заметное влияние на соотношение репрессивности суда присяжных и коронного суда оказывал сам характер тех дел, которые рассматривались без участия присяжных заседателей. Так, в окружных судах без присяжных решались многочисленные (составлявшие около четверти всех дел) дела о бродяжничестве, само существо которых практически исключало возможность оправдательного приговора. В судебные палаты, где присутствие присяжных было редкостью, от 80 до 90 процентов дел поступало в апелляционном порядке, что уменьшало возможность оправдательных приговоров. Присяжные заседатели и профессиональные судьи по-разному относились к различным видам преступлений, а в отношении к служебным преступлениям имели прямо противоположные взгляды. По степени строгости присяжных три первые места занимали: а) религиозные преступления, б) кражи, в) убийства и грабежи. Коронные судьи строже всего относились к: а) преступлениям против порядка управления, б) служебным преступлениям, в) религиозным преступлениям и убийствам. Таким образом, к наиболее распространенным преступлениям против собственности и против личности присяжные относились строже судей. На общий процент оправдательных приговоров суда присяжных сильно влияли три рода дел, по которым присяжные чаще оправдывали, чем осуждали: дела о преступлениях должности, против порядка управления (их основную массу составляла дела о сопротивлении властям и нарушении паспортного режима) и дела о мелких кражах со взломом. Они составляли более трети всех подведомственных суду присяжных дел. Таким образом суд присяжных, являясь выразителем общественного правосознания, указывал на вопиющие недостатки уголовного законодательства и на способ их устранения. Систематически оправдывая большинство обвинявшихся в нарушении паспортного режима и в мелких кражах со взломом, присяжные заседатели практически парализовали действие ряда статей устаревшего Уложения о наказаниях и вынудили правительство в законодательном порядке изменить их. Законами 1881 года (18 мая и 27 октября) и 18 декабря 1885 года мера наказания за указанные выше преступления, а также для несовершеннолетних была уменьшена настолько, что дела об этих преступлениях перешли в ведение мирового суда[2]. Эти законы уменьшили компетенцию суда присяжных почти вдвое. Некоторые современники и советские историки расценивали законы об изменении порядка составления списков присяжных и сокращении их компетенции как стремление реакционного правительства свести на нет деятельность прогрессивного судебного института. Представляется, что данные законы не только исправляли недостатки уголовного законодательства в целом, улучшая состав присяжных и качество их работы, но и спасли суд присяжных, снимая напряженность по отношению к нему со стороны тех, кто требовал немедленного и полного его уничтожения. Большее возмущение власти и общества вызывали случаи оправдания подсудимых, факт преступления которых был налицо и сами подсудимые не отрицали его, как это было, например, в деле В. И. Засулич. Наличие собственного признания обычно считалось неоспоримым доказательством вины, и между понятиями «совершил» и «виновен» ставился знак равенства. Однако присяжные заседатели «оправдывали при сознании… ученика, неудачно поджигающего дом своего мастера-хозяина в отместку за понесенные от него истязания, …похитителя, совершающего похищения под влиянием голода или желания попасть в тюрьму для того, чтобы иметь после долгих скитаний теплый угол и кусок хлеба… и проч. И проч. Преступника по форме присяжные не решаются признать преступником по существу» (выделено мною. — А. А.)[3]. Отсутствие формализма, свойственного профессиональным судьям, и глубокое знание присяжными заседателями условий народной жизни выгодно отличали суд присяжных от коронного суда. Присяжным заседателям из крестьян были понятны побудительные мотивы к преступлению большинства подсудимых, также принадлежавших к крестьянскому сословию. Они составляли 86,8 процента населения действовавших в 1873 году судебных округов и 61,9 процента всех осужденных судом. В огромном большинстве случаев приговоры присяжных были просты и справедливы. В них выражалось отношение народа к явлениям российской действительности, они заставили изменить ряд устаревших и жестоких законов, не соответствовавших представлениям общества о соотношении преступления и наказания. Относительная слабость репрессии присяжных явилась главным поводом для недовольства новым судом и ограничения его компетенции. Было достаточно примеров и пристрастия присяжных-крестьян по некоторым категориям уголовных дел: беспощадность к конокрадам и святотатцам, снисходительность к злоупотреблениям должностных лиц и к преступлениям против женской чести. Наблюдалось также увеличение числа оправдательных вердиктов во время поста и перед большими христианскими праздниками. Недовольство вызывали и т. н. «громкие» судебные процессы. Вот некоторые из них. В марте 1867 года в Петербурге состоялся процесс по делу чиновника Протопопова, ударившего своего начальника. Присяжные оправдали Протопопова ввиду его невменяемости в момент совершения преступления. Это вызвало бурю негодования в высших сферах, считавших вердикт опасным прецедентом. В 1874 году присяжные осудили за подлог игуменью Митрофанию — в миру баронессу Розен, дочь наместника Кавказа и любимицу императрицы. В 1885 году во владимирском окружном суде присяжные заседатели 101 раз сказали: «нет, не виновен» в адрес бастовавших рабочих Морозовской фабрики. В прессе отмечалось, что это был салют в 101 залп в честь возникшего в России рабочего вопроса. В результате этого процесса в законодательном порядке был установлен надзор за взаимоотношениями между фабрикантами и рабочими.
Высшим проявлением гражданского мужества присяжных заседателей было оправдание В. И. Засулич, которая выстрелом из пистолета ранила петербургского градоначальника генерала Ф. Ф. Трепова (по слухам, внебрачного сына Николая I), приказавшего высечь одного из заключенных. Присяжные заседатели (жюри состояло на 3/4 из дворян и чиновников) своим вердиктом не столько оправдали Засулич, сколько обвинили Трепова, отстаивая таким образом свое личное право и право каждого гражданина не быть высеченным по произволу какого бы то ни было начальника. Вердикт по делу Засулич произвел эффект разорвавшейся бомбы. По воспоминанию современника, «…торжественное оправдание Веры Засулич происходило как будто в каком-то ужасном, кошмарическом сне… Никто не мог понять, как могло состояться в зале суда самодержавной империи такое страшное глумление над Государевыми высшими слугами, столь наглое торжество крамолы»[4]. На присяжных заседателей посыпались обвинения в подстрекательстве к бунту, сочувствии терроризму и т. д. Председательствовавший в суде А. Ф. Кони писал впоследствии: «Достаточно вспомнить нарекания на присяжных по поводу дела Веры Засулич, когда один ленивый не бросал в них не только камнями, но, по выражению автора “Былого и дум”, даже целой мостовой»[5]. Понятие «суд присяжных» стало ассоциироваться с делом Засулич, народовольческим террором и убийством Александра II. Реакционные публицисты, основываясь на отдельных примерах несправедливых вердиктов и многократно тиражируя их, называли суд присяжных «судом улицы» и требовали немедленного его упразднения. В самодержавной России суд присяжных не имел реальных гарантий своего существования и его в любой момент могла постигнуть участь мирового суда, практически уничтоженного в 1889 году. Результаты деятельности суда присяжных имели большое общественное и политическое значение. Этот суд представлял собой хорошую школу, где миллионы простых людей получали элементарные юридические знания и понятия о законности и своих правах. Ее прошли около 10миллионов граждан дореволюционной России. Суд присяжных был самым демократическим из всех институтов, установленных в России в результате буржуазных реформ. Его политический характер проявлялся более отчетливо по сравнению с органами местного самоуправления (земствами и городскими думами): он в широком масштабе обладал правом помилования, являвшимся прежде исключительной прерогативой верховной власти. Жюри олицетворяло волю большинства в осуществлении одной из важнейших частей государственного управления — судебной власти. Эта форма суда несовместима с деспотическими и тоталитарными режимами. Она может существовать только в государствах с определенной степенью демократии. История суда присяжных в старой дореволюционной России свидетельствует о том, что наш народ и по уровню своего развития и по нравственным своим качествам был достоин иметь этот один из лучших институтов, выработанных человечеством в своем вечном стремлении к справедливости. [1] Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2-е. ‹ 41475. Ст. 84. [2] Полное собрание законов Российской империи. Собр. 3-е. ‹ 483, 890, 3388. [3] Муравьев Н. В. Из прошлой деятельности. СПб., 1900. Т. 1. С. 215–216. [4] Мещерский В. П. Мои воспоминания. СПб., 1898. Ч. 2. С. 404–405. [5] Кони А. Ф. Собр. соч. М., 1966. Т. 4. С. 377. |
