Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 2, 2003
| 1 В Концепции судебной реформы, утвержденной в октябре 1991 года, говорится: «Судебная реформа… нацелена на пробуждение общественной совести во имя достижения правды в экстремальных условиях борьбы человека за свою жизнь, свободу и доброе имя»[1]. Конечно, можно было бы сказать о целях реформы менее выспренно и более точно, но общий смысл ясен. Действительно, без правосудия (не будем добавлять: «справедливого», «объективного» и т. п., поскольку само понятие правосудия делает излишним любые прилагательные) общество обречено на отсутствие, так сказать, институализированной совести — некоей инстанции, устами которой глаголет право, а значит, и правда, и справедливость (читатель может продолжить ряд любыми другими словами с корнем «прав» и не ошибется). Человек в принципе способен смириться с бедностью (это, разумеется, не является попыткой оправдать саму бедность), со своим низким социальным статусом. Но никогда человек не примирится с несправедливостью. Последняя же проистекает не столько из имущественного и социального неравенства, как принято считать в левой философии, сколько из неравноправия, из разного применения одних и тех же правовых норм к разным людям, в зависимости от их положения. Все дело в том, у кого человек ищет справедливость. Издавна и по сей день люди в России склонны персонифицировать носителя справедливости. Ф.М.Достоевский писал по этому поводу: «…Для смиренной души русского простолюдина, измученной трудом и горем, а главное, всегдашнею несправедливостью и всегдашним грехом, как своим, так и мировым, нет сильнее потребности и утешения, как обрести святыню или святого, пасть перед ним и поклониться ему: “Если у нас грех, неправда и искушение, то все равно есть на земле там-то, где-то святой и высший; у того зато правда, тот зато знает правду; значит, не умирает она на земле, а стало быть, когда-нибудь и к нам перейдет и воцарится по всей земле, как обещано”»[2]. В отличие от абсолютной справедливости, носитель которой — Бог, в поисках земной справедливости опасно искать «святого и высшего», ибо это оборачивается в лучшем случае горьким разочарованием, в худшем — самыми гнусными формами тоталитаризма. Иное дело — институты, предназначенные для обеспечения равноправия, для защиты от произвола. Важнейший и наиболее эффективный из них — суд. Именно суд способен не только защитить, восстановить нарушенное право, не только заставить компенсировать нанесенный ущерб, но и (что гораздо существеннее) поставить человека в правовом смысле вровень с государством. Но подлинный суд возможен только в условиях гарантированной свободы (в противном случае он вырождается в собственную противоположность, которой в русском языке усвоено наименование судилища). Свобода не противоречит справедливости. Скорее, наоборот, последняя только и может быть обеспечена, когда человек обладает свободой воли, но когда одновременно все свободные воли равным образом наталкиваются на общую для них преграду в виде права. Как писал И. А. Ильин, «ценность, лежащая в основании естественного права, есть достойная, внутренне-самостоятельная и внешне-свободная жизнь всего множества индивидуальных духов, составляющих человечество. Такая жизнь возможна только в виде мирного и организованного равновесия субъективных притязающих кругов; равновесия, каждому одинаково обеспечивающего возможность духовно-достойной жизни и потому нарушающего это равенство лишь в сторону справедливости»[3]. Суд как воплощенная справедливость, разумеется, идеал, который, как всякий идеал, недостижим в нашем грешном мире. Но от того, как формулируется идеал, зависит вектор развития судебной власти. Названная сверхзадача правосудия предопределяет и его, в некотором смысле, мистический характер, что делает судейскую профессию, по словам о. Андрея Кураева, «духовно опасной». Духовная опасность состоит не столько даже в противоречии между отправлением правосудия и заветом Христа — «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7:1; Лк. 6:37), сколько в неимоверной сложности поиска баланса между требуемым со стороны общества возмездием за преступление (другой вопрос: любое ли преступление поУК РФ является грехом) и христианским же милосердием… Впрочем, задача статьи более узкая — попытаться оценить, движется ли судебная реформа по идеальному вектору и, если да, как быстро. Прежде всего необходимо сказать, что слово «реформа» далеко не точно отражает смысл реального процесса. О реформе с полным основанием можно было говорить в 60-е годы XIX века. Ныне же правильнее вести речь о восстановлении российской системы правосудия, ибо то, что существовало с 1917 до 1992 года в СССР (РСФСР), вообще неверно именовать правосудием, поскольку не было ни права в его истинном смысле, ни судов. Слова эти были наполнены совершенно другим содержанием (словесное лукавство вообще имманентно большевизму). Поэтому довольно странно выглядело пышное празднование в феврале 2003 года80-летия Верховного суда РФ. Впрочем, не менее странно, чем, например, 200-летие МВД. Понятно стремление любого человека, фирмы или ведомства иметь свою родословную. Понятно и то, что в этой родословной могут быть темные пятна (один из предков был пират, другой — бандит и так далее), от которых действительно нельзя отказываться. Поэтому дело не в карательной направленности органов «юстиции» и «правопорядка» советских времен. Дело в том, что захватившие власть большевики официально отреклись от самой российской государственности, одномоментно прекратили существование всего законодательного корпуса России (чего не происходило ни при одной революции в мире). Вот почему порожденные этой иной государственностью институты не имеют правопреемства с одноименными институтами до большевистской России. И коль мы возрождаем подлинную Россию, пусть даже не в ее исторических границах, замалчивание этой проблемы порождает общую невнятность, туман в вопросе о нашей государственной идентичности и накладывает огромный негативный отпечаток на все процессы, идущие в стране, в том числе и на судебную реформу.
Возвращение блудного сына 2 В конце 2000 года состоялся V Всероссийский съезд судей, в постановлении которого утверждалось: «Несмотря на трудности, а иногда и противодействие развитию судебной реформы, можно констатировать, что судебная власть состоялась и что она способна защитить права человека, интересы общества и государства»[4], а также, что «в этих условиях остается лишь планомерно решать вопросы дальнейшего развития и совершенствования судоустройства, судопроизводства и должного организационного, прежде всего кадрового и финансового обеспечения судебной деятельности»[5]. Если бы такие итоги подводились в конце 2002 года, вывод наверняка звучал бы еще более оптимистично. Ведь к тому времени были приняты два новых главных процессуальных закона — Уголовно-процессуальный и Гражданский процессуальный кодексы РФ, роль которых для судебной реформы колоссальна… Авторская ирония в отношении этих официальных заявлений объясняется тем, что оценить, достигнуты ли цели какой-либо реформы, способно лишь само общество, а не властные институты, экспертное сообщество и тем более не сама реформируемая система. Это не значит, что народная оценка всегда правильна. На нее влияют и общий культурный уровень, и инерционность общественного сознания, и средства массовой информации, способные создавать определенную атмосферу, и несколько идеалистический образ ожидаемых изменений, и множество других факторов. Но если реформа проводится именно для людей, а не для достижения неких «макропоказателей», ее успехом можно считать не установление законодательной базы, не структурные и кадровые преобразования, а удовлетворенность преобразованной системой, выражаемая массовым сознанием и массовым поведением. 3 Реализацию любой социальной и политической программы вообще крайне сложно оценивать, если, конечно, в ней не содержатся какие-то числовые параметры. Еще более сложно делать оценку степени выполнения документов концептуального характера. И хотя в мае 2001 года Центр содействия правосудию при фонде «Информатика для демократии» (ИНДЕМ) попытался сделать это в отношении Концепции судебной реформы[6], тем не менее в докладе оговаривалось, что полученные данные представляют собой в большей степени формализованные оценки (приняты ли те или иные законы, проведены ли те или иные структурные изменения и т. п.). Разумеется, формально-институциональные преобразования — важная часть судебной реформы, однако, повторим, общая оценка выносится гражданами, которые либо доверяют, либо не доверяют судебной власти. Как, в свою очередь, измерить такое доверие? На наш взгляд, оно выражается в основном в статистических данных обращаемости в суды (главным образом, по гражданским делам) и в отношении граждан к судам, выявляемом в социологических исследованиях. Не претендуя на полноту картины (для этого требуется отдельное комплексное исследование), попробуем по названным критериям выявить хотя бы приблизительно степень доверия к судебной власти. В январе нынешнего года Судебный департамент при Верховном суде РФ опубликовал некоторые статистические данные о работе судов общей юрисдикции (напомним, что в России существуют также системы конституционного и арбитражного правосудия) за 1-е полугодие 2002 года[7]. Среди этих данных нас должны интересовать, главным образом, параметры обращаемости граждан в суды по делам, которые в советское время были просто немыслимы (в частности, о признании тех или иных правовых актов незаконными, о неправомерности решений и действий должностных лиц, о нарушениях избирательного законодательства и т. п.). Мы не затрагиваем статистику по обычным гражданским делам (спорам о разделе имущества, бракоразводным делам, спорам о наследовании и проч.), а также по гражданским делам, рассматриваемым в порядке особого производства (например, об усыновлении, о признании человека безвестно отсутствующим, о признании имущества бесхозяйным и т. д.), поскольку такого рода дела, которые не несут политической нагрузки, были обычны и в прежней юридической практике. Иное дело — споры гражданина с государством. Эта сфера не только новая для нас, но, самое важное, именно здесь проверяется реальность конституционных положений о разделении властей, независимости судей; о том, что человек, его права и свободы являются высшей ценностью, что они обеспечиваются правосудием и проч. и проч. Именно по этому сегменту судебной деятельности можно видеть, повысила ли судебная реформа степень правовой защищенности людей. Анализируя упомянутую статистическую справку (далеко, кстати, не полную), можно видеть, что в целом число обращений граждан в суды за восстановлением нарушенных прав и законных интересов остается сравнительно невелико. Верховный суд РФ в качестве суда первой инстанции закончил производство125 гражданских дел. Из них 111 дел — о признании правовых актов незаконными, 10 — по жалобам на действия квалификационных коллегий судей и 3 — онарушении избирательного законодательства. Верховные суды республик в составе Российской Федерации и равные им суды по первой инстанции приняли к производству 5,1 тысячи дел (на 3,8 процента меньше по сравнению с тем же периодом 2001 года). Учтем, что в это число попадают все гражданские дела, а не только те, которые связаны с защитой от государственного произвола. К сожалению, опубликованные данные не дают возможности понять, сколько рассмотрено дел такой категории. Основное звено судов первой инстанции — районные (городские) суды. Из общего числа (1 358 тысяч) гражданских дел этими судами рассмотрено: 3,4 тысячи дел (увеличение на 21,9 процента) — о признании правовых актов незаконными; 57,4 тысячи (увеличение на 8 процентов) — по жалобам на неправомерные действия должностных лиц; 25,2 тысячи (увеличение на 23,8 процента) — по жалобам на неправомерные наложения административных взысканий; 0,8 тысячи (сокращение на 57,9 процента) — о нарушениях избирательного законодательства. Говорит статистическая справка и о работе новой, наиболее близкой к населению судебной инстанции — мировых судей. Но, во-первых, этот институт еще не сформирован окончательно (на 1 июля 2002 года работали лишь 4 535 мировых судей из предусмотренных законом 6 470), а, во-вторых, к их ведению не отнесены дела по обжалованию правовых актов и незаконных действий, решений государственных должностных лиц. Можно лишь отметить, что всего за полугодие мировые судьи приняли к производству 1 миллион 124 тысячи исков и заявлений, в том числе 9,8 тысячи — о защите прав потребителей и 1,5 тысячи — о возмещении вреда за увечье и смерть кормильца. Что касается уголовной юстиции, отметим лишь один показатель: за полугодие суды присяжных рассмотрели 149 уголовных дел (пока такие суды действуют лишь в девяти регионах России). Если (для грубого подсчета) мы умножим приведенные цифры на два (т.е.обращаемость за год), то получим примерно пять миллионов обращений по гражданским делам (при 105 миллионах совершеннолетних граждан). Много это или мало? Сказать трудно. Справедливости ради отметим, что определенная динамика в этой сфере есть. Так, в 1994 году судами общей юрисдикции было рассмотрено примерно 1 миллион 900 тысяч гражданских дел; в 1995-м — 2 миллиона 900 тысяч; в1999-м — более 5 миллионов 100 тысяч; в 2000-м — более4миллионов 900 тысяч. В то же время нетрудно заметить, что темп роста обращений по гражданским делам в последние годы стал замедляться (интересно, кстати, вычислить теоретический предел для судебных обращений). Из пяти миллионов лишь весьма небольшую часть составляют дела, которые характеризуют уровень интереса граждан к правовой защите от неправомерных решений и действий должностных лиц государственных и муниципальных органов (приблизительно 200 тысяч дел). Но заметим, что даже по этим 200 тысячам дел заявителями (истцами) далеко не всегда являются граждане, поскольку в суды по гражданским делам активно обращаются органы прокуратуры, прежде всего по делам о признании правовых актов незаконными, а также иные государственные органы. К сожалению, статистическая справка не приводит данных, которые дали бы возможность оценить общую направленность судебных решений, т. е. насколько часто удовлетворяются жалобы граждан на решения и действия государственных (муниципальных) органов и должностных лиц.
Фарисей и мытарь Итак, хотя за последние годы увеличилось общее число обращений по гражданским делам, трудно сделать вывод об устойчивой тенденции повышения доверия к судебной власти, равно как и о тенденции усиления судебной защиты нарушенных прав. К сожалению, такой вывод подтверждается и данными социологических опросов. Сошлюсь только на один (который, правда, в целом был посвящен другой проблеме — анализу коррупции в России)[8]. При этом опросе72,2 процента респондентов согласились с утверждением: «Многие не хотят обращаться в суд, поскольку слишком дороги неофициальные затраты» (другими словами, большинство граждан считают суд коррумпированной системой);78,6 процента опрошенных согласны с утверждением: «Многие не хотят обращаться в суд, поскольку не рассчитывают найти там справедливость». Данные цифры не означают, что ситуация в судебной системе именно такова, как она представляется гражданам. Но даже если субъективное мнение довольно большого числа людей неверно отражает реальность, не следует ли задуматься, почему в обществе преобладает негативное мнение. 4 Попытаюсь высказать гипотезу, почему доверие граждан к судебной власти, при всех ее действительно революционных изменениях, остается на низком уровне. Для этого структурируем ту часть Концепции судебной реформы, которая посвящена собственно судам (напомню, что в Концепции есть разделы, предусматривающие изменения в статусе и деятельности прокуратуры, милиции, адвокатуры и проч.). Предприняв это, можно увидеть, что Концепция предполагает пять основных блоков реформы. 1.Тотальный судебный контроль: беспрепятственное обжалование гражданами в суде любых решений и действий государственных органов и должностных лиц, в том числе и законов; полная судебная подконтрольность действий дознавателей, следователей и прокуроров; невозможность ограничений конституционных прав и свобод граждан в установленных законом случаях (в частности, при проведении оперативно-розыскной деятельности, следствия) без судебного решения. 2.Независимость судей как залог их объективности: несменяемость судей; пожизненное назначение судей на должность, кроме мировых судей, которые должны избираться населением на срок не менее пяти лет; высокая оплата судейского труда и высокий уровень социальных гарантий судей; лишение председателей судов административных полномочий в отношении судей; лишение вышестоящих судов административных полномочий в отношении судей нижестоящих судов; введение в состав квалификационных коллегий судей представителей юридической общественности, не являющихся государственными служащими, в том числе научных работников в области права, адвокатов, нотариусов, судебных репортеров и обозревателей; образование судебных округов и судебных участков с границами, не совпадающими с административно-территориальным делением; недопустимость дополнительного финансирования судебной деятельности федеральных судов из средств региональных и местных бюджетов; отсутствие влияния региональных и местных властей на возможность, сроки предоставления и качество жилищных и бытовых условий жизни судей. 3.Гарантии состязательности судебного процесса и равноправия сторон: распространение суда присяжных; твердые процессуальные гарантии обвиняемых и подсудимых и ответственность должностных лиц за их нарушение; закрепление роли прокурора в процессе лишь как одной из сторон, а не как «государева ока», надзирающего за судьями, и соответственное восприятие представителей прокуратуры судьями; ликвидация всех остатков обвинительной функции суда. 4.Доступность правосудия и юридической помощи: территориальная близость судов к местам проживания; удобное для граждан время работы; прозрачность судебного календаря (сроков и последовательности рассмотрения дел); достаточное количество судей; недопустимость отказа в приеме исков, жалоб, заявлений от граждан по формально-техническим основаниям, возможность получить в любом суде консультацию о точном адресе суда, которому подведомственно или подсудно данное дело; достаточное число адвокатов, причем не только в крупных городах; бесплатность либо символическая плата (например, в виде гербовой бумаги) судебного обжалования решений и действий государственных органов и должностных лиц; возможность для обвиняемых беспрепятственно нанять защитника с соответствующей оплатой его из государственного бюджета с одновременным контролем качества защиты со стороны адвокатского сообщества. 5.Уровень правового сознания судей: понимание судьей, что он творит правосудие, т. е. справедливость, а не помогает тем или иным государственным органам; понимание судьей, что при рассмотрении дела он не является ступенью в иерархической системе, т. е. творит судебную власть не как подчиненный председателя суда или вышестоящего суда; понимание судьей, что он является «последней» инстанцией в процессе защиты права, даже если его решение может быть обжаловано в апелляционном или кассационном порядке; применение в судебном процессе норм законов с позиций естественно-правовых принципов. Каждый из этих «блоков» необходим и крайне важен для существования нормальной для правового государства судебной власти. И все-таки можно выделить два «блока», которые, без всякого преувеличения, определяют общий образ правосудия. Это — независимость судей и уровень их правового сознания. В конце концов, каковы бы ни были процессуальные законы, как бы ни была устроена судебная система (судоустройство) и т. д., но творит правосудие человек. И от того, что у этого человека в голове, зависит уровень творимой им справедливости. Ощущает ли себя судья реально независимым (от исполнительной власти, от политиков, от общественного мнения); ориентируется ли при вынесении решения только на закон и интерпретирует ли применяемый закон с точки зрения естественно-правовых принципов (в частности, убежден ли, что права человека есть действительно высшая ценность, что человек заведомо слабее государства и потому должен быть особенно защищен правом), — именно от этого зависит образ правосудия. К сожалению, изменения и дополнения, внесенные в 2001 году в Закон РФ о статусе судей, не прибавляют оптимизма в отношении укрепления судейской независимости. Эти поправки лишь усиливают зависимость судей от председателей соответствующих и вышестоящих судов, а последних — от президентских структур. Так, теперь установлен порядок, при котором Президент РФ представляет Совету Федерации не только кандидатуры членов Верховного и Высшего арбитражного судов, как предусмотрено Конституцией, но и председателей (заместителей председателей) этих судов. Он же назначает председателей и зампредов всех нижестоящих федеральных судов. Причем на срок от четырех до шести лет. Ограничение срока полномочий председателей судов — правильный шаг… Если бы только председателей избирал сам состав данного суда (как это делается в Конституционном суде РФ) и если бы председатели судов были лишены управленческих функций. Под еще большим административным давлением окажутся мировые судьи. Вопреки Концепции судебной реформы в Законе о статусе судей изменено положение, согласно которому мировые судьи должны избираться населением. Теперь избрание лишь допустимо, главным же способом объявлено назначение судей законодательным (представительным) органом государственной власти субъекта Российской Федерации. Этот способ, естественно, и избран практически во всех субъектах Федерации. Ощущение судьями собственной независимости влияет и на их правосознание. Но это лишь один из факторов. Огромную роль играют в правосознании ценностные ориентации, доминирующие в судейском корпусе. Например, если судья убежден, что «у нас органы просто так никого не арестовывают»; или что в споре между государством и гражданином «государственные интересы» имеют приоритет; или взвешивает, какая сторона более могущественна; или испытывает священный трепет перед высокой должностью; или полагает, что издание и распространение «Майн кампф» — не больше чем коммерческая деятельность, о подлинном правосудии говорить трудно. К сожалению, до сих пор нет серьезных научных исследований по этой проблеме. Но практика дел, особенно тех, где одной из сторон является высокое должностное лицо или где очевиден властный интерес, показывает, что нередко суды оказываются на стороне «сильных мира сего». Неслучайно, например, многие должностные лица стали подавать иски о защите их чести и достоинства, увидев в этом новую форму защиты от критики. И небезуспешно. Так, 6 июня 2002 года Кунцевский межмуниципальный суд г. Москвы обязал Григория Явлинского в течение 30 дней опровергнуть в газете «Известия Башкирии» утверждения о том, что в республике действует «номенклатурно-феодальный режим» и «власть в Башкирии ворует, лжет и идет на уступки бандитам»[9]. То есть политическую критику суд счел оскорблением чести и достоинства башкирского президента Муртазы Рахимова. Разумеется, на поведении судьи сказываются его личностные особенности: например, склонность к милосердию или, наоборот, к суровости; на ход процесса и судейское решение порой влияет даже самочувствие судьи. Французский философ XVIII века Жюльен Ламетри приводил такой пример: «В Швейцарии я знал одного судью, по имени Штейгер де Виттихгофен; натощак это был самый снисходительный судья; но горе несчастному, оказавшемуся на скамье подсудимых после сытного обеда судьи: последний способен бывал тогда повесить самого невинного человека»[10]. Такие особенности, однако, будут существовать всегда. Но не они предопределяют совокупный образ правосудия. Этот образ формируется, повторю, в первую очередь, тем, какие ценностные доминанты владеют сознанием большинства судей. Но откуда взяться подлинно правовому сознанию судейского корпуса? Ведь оно не может формироваться и развиваться вне идейного мейнстрима в обществе. А он представляет собой сегодня вязкую смесь из советских мифов и обрывков либеральных представлений. Поэтому трудно себе представить, как судья (особенно в условиях, когда судейская независимость еще не полностью обеспечена) может отстаивать принципиально новые принципы и ценности, сидя под трехцветным флагом и слыша звуки сталинского гимна, т. е. если он получает противоречивые идейные импульсы, исходящие из властных структур. Вряд ли может принципиально обновиться судейский корпус, если законодательно установлено, что Россия является продолжателем СССР, который официально отрекся от российской государственности; если все конфискации с 1917 года не признаны преступными; если до сих пор Белое движение, т. е. движение российских патриотов, преподносится, пусть и в смягченной форме, в негативных тонах, а имена тех, кто погубил российский правовой порядок, в том числе откровенных террористов и идеологов терроризма, носят российские города, улицы и станции метрополитенов…
[1] Концепция судебной реформы в Российской Федерации. М.: Республика, 1992. С. 79. [2] Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы // Достоевский Ф. М. Собр. соч.: В 15 т. Т. 9. Л.,1991. С. 35. [3] Ильин И. А. О сущности правосознания. М., 1993. С. 53. [4] Цит. по: Российская юстиция. 2001. ‹ 2. С. 2. [5] Там же. С. 4. [6] Результаты исследования под названием «Судебная реформа: от Концепции 1991 года до сегодняшнего дня (попытка инвентаризации)» можно найти в Интернете по адресу: http://www.cja.ru. [7] См.: Российская юстиция. 2003. ‹ 1. С. 70–78. [8] Исследование проведено фондом ИНДЕМ по заказу Мирового банка в 1999–2001 годах. С материалами исследования можно познакомиться в Интернете по адресу:http://www.anti-corr.ru. [9] Цит. по интернет-изданию «Газета.ру» от 6 июня 2002 года. [10] Ламетри Ж. О. де. Человек-машина // Ламетри Ж. О. де. Избранное. М., 1983. С. 184. |
