Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 2, 2003
| Пятое мая 1998 года[1] — дата вступления в силу для России Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод — это переломный момент в истории нашей правовой системы. С этого времени нам приходится воспринимать юридические принципы и конструкции, ранее не свойственные российской науке и практике. Роль постановлений Европейского суда для России До сих пор господствовала точка зрения, что правовая система России принадлежит, по крайней мере доктринально, к романо-германской правовой семье, которая не знает такого источника права, как прецедент[2] Ситуация принципиально изменилась 5 мая 1998 года. Заявлением, сделанным Россией при ратификации Европейской конвенции, правовая система России признает, что положения Конвенции существуют не сами по себе, а в том виде, как их понимает и применяет Европейский суд по правам человека. Ведь многие положения европейского права не могут быть выведены непосредственно из текста Конвенции. Конкретизация понятия «разумный срок» расследования уголовных дел и предварительного заключения (п. 3 ст. 5), например, дана Европейским судом. Суд определил, что нарушением требования разумного срока является отсутствие движения по уголовному делу. Применительно к правовой системе России все постановления Суда условно можно подразделить на две категории: постановления, принимаемые Судом в отношении Российской Федерации, и постановления, принимаемые Судом в отношении иных государств — участников Конвенции. Согласно Федеральному закону «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней» постановления Европейского суда, принимаемые в отношении Российской Федерации, являются составной частью правовой системы России. Указанные судебные акты обязательны для всех государственных и муниципальных органов Российской Федерации. Более того, постановления Суда, вынесенные в отношении России, являются юридическим фактом для пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам судебных решений, принятых национальными судебными органами. Постановления, принимаемые Судом в отношении иных государств — участников Конвенции, формально не являются частью правовой системы России. Однако данные судебные акты не могут не учитываться в российской правоприменительной практике. Как известно, Европейский суд рассматривает все ранее вынесенные им постановления как прецеденты. Принимая постановление по конкретному делу, Суд, как правило, ссылается на ранее принятые им судебные акты по аналогичным делам. Если Суд отходит от того или иного прецедента, то в мотивировочной части постановления Судом подробно объясняется, почему этот отход был им осуществлен при рассмотрении данного дела. Государственные и муниципальные органы Российской Федерации, включая судебные органы, обязаны следовать практике Суда, принимать во внимание постановления Суда, принятые им не только в отношении России, но и иных государств. Такой подход, безусловно, будет залогом того, что в дальнейшем по аналогичным делам против Российской Федерации не будет вынесено такого же по содержанию постановления. Некоторые прецеденты Европейского суда уже восприняты Конституционным судом Российской Федерации. Причем техника юридических отсылок Конституционного суда Российской Федерации удивительно точно повторяет технику Европейского суда по правам человека. Так, в Постановлении от 27 июня 2000 года по делу о проверке конституционности положений ч. 1 ст. 47 и ч. 2 ст. 51 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина Маслова В.И.[3] Конституционный суд Российской Федерации, сославшись на ряд постановлений Европейского суда по правам человека, воспринял не только содержащиеся там конкретные правовые позиции, но и общий подход, заключающийся в том, что для определения прав обвиняемого и подозреваемого значимым является не формальное признание лица таковым на основании процессуальных актов органов дознания, следствия или прокуратуры, а фактическое положение лица, в отношении которого осуществляется публичное уголовное преследование, когда уполномоченными органами власти предприняты меры, реально ограничивающие его свободу и личную неприкосновенность, в том числе свободу передвижения. В противном случае, отметил Конституционный суд Российской Федерации, реализация права на защиту и права пользоваться помощью адвоката (защитника) ставится в зависимость от усмотрения этих органов, что открывает возможность для недопустимых произвольных властных действий в отношении лица, чьи конституционные права исвободы ограничиваются. Использовав для обоснования своего решения ссылки на прецеденты Европейского суда по правам человека, Конституционный суд Российской Федерации подал пример судам общей юрисдикции и арбитражным судам Российской Федерации. Так, Европейский суд пришел к заключению, что применение наручников во время судебного заседания нарушает право подсудимого на защиту. Принимая во внимание это решение Европейского суда, заместитель Председателя Верховного суда Российской Федерации принес протест по одному из дел об отмене приговора и направлении дела на новое рассмотрение в президиум новосибирского областного суда. В постановлении президиума областного суда появилась ссылка на Европейскую конвенцию, предусматривающую право подсудимого защищать себя лично (п. 3 (с) ст. 6). Заместитель Председателя Верховного суда Российской Федерации и президиум областного суда исходили, в частности, из очевидной предпосылки, что, находясь в наручниках, нельзя взять в руки и прочитать ни Конвенцию, ни Конституцию России, ни Федеральный закон, нельзя делать записи. Более того, когда человек произносит речь в свою защиту или последнее слово, он, находясь в наручниках, не может жестикулировать. А защита осуществляется не только в вербальной форме, но и с помощью жестов.
Является ли решение президиума областного суда по данному делу прецедентом? Представляется, что да. Буквально в течение нескольких дней точно такое же решение принимает и Президиум Верховного суда Российской Федерации. Таким образом, принимая во внимание вышесказанное, государственные и муниципальные органы Российской Федерации в своей деятельности должны руководствоваться не только постановлениями, принятыми в отношении России, но и иными решениями по существу, вынесенными против иных государств — участников Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Правовые позиции Европейского суда по правам человека Термин «правовые позиции», как подчеркивает проф. В. А. Туманов, сравнительно недавно получил научное обоснование в юридической доктрине[4]. Представляется, что в объем данного понятия входят те установки, подходы, которые были выработаны Европейским судом вследствие толкования соответствующих конвенционных положений. В мотивировочной части решения[5] и/или постановления Суд, излагая практически по каждому делу свою позицию, использует следующие выражения: «Суд вновь повторяет», «Суд снова отмечает», «Суд напоминает», «согласно сложившейся практике суда». Данные формулировки и являются словесным оформлением тех или иных позиций Европейского суда. К примеру, в постановлении от 7 мая 2002 года по делу «Бурдов против Российской Федерации» в мотивировочной части судебного акта было подчеркнуто: «Суд вновь указывает, что пункт 1 статьи 6 Конвенции гарантирует каждому возможность обратиться в суд, если речь идет о гражданских правах и обязанностях. Право на судебное разбирательство, которое включает в себя право на доступ к правосудию по гражданским делам, является одним из аспектов данного права. Но данное право было бы иллюзорным, если бы национальная правовая система позволяла не исполнять окончательное судебное решение в ущерб одной из сторон. Было бы непостижимо, если статья 6, определяя качественные характеристики суда — публичность, справедливость, оперативность, — не гарантировала бы исполнение судебных актов. Толкование статьи 6 исключительно через право на доступ к правосудию и осуществление судебных процедур, соответствующих определенным критериям, привело бы к ситуации, несовместимой с принципом господства права, которые государства обязались соблюдать, ратифицируя Конвенцию. Поэтому исполнение решения, вынесенного судом, должно рассматриваться в качестве неотъемлемой части правосудия по смыслу статьи 6». В решении о неприемлемости жалобы на нарушение статьи 3 Конвенции по делу «Гусинский против Российской Федерации» от 7 марта 2002 года Суд подчеркнул: «Суд напоминает, что плохое обращение попадает под действие статьи3Конвенции, если при этом достигнут определенный уровень жестокости. Оценка этого уровня является условной: она зависит от обстоятельств дела, таких как условия обращения, его продолжительность, физические и психологические последствия,— а в некоторых случаях и от таких факторов, как пол, возраст и состояние здоровья потерпевшего». Таким образом, под «правовыми позициями» Европейского Суда по правам человека понимаются установки, из которых исходит Суд при рассмотрении конкретных дел, подтвержденные многократным применением конвенционных положений. Прецедент отличается от правовых позиций. Прецедент — это конкретное постановление Суда по существу. Правовые позиции, как справедливо отмечает В. А. Туманов, являются правовым инструментарием, который используется Судом для принятия решения[6] по делу[7]. Правовые позиции можно подразделить на материальные и процессуальные. Если с помощью той или иной позиции Суд уясняет содержание конвенционных понятий, то речь идет о материальных правовых позициях. В случае, если в результате неоднократного применения конвенционных положений в судебной практике вырабатывается алгоритм применения конкретных статей Конвенции, то здесь речь идет о процессуальных правовых позициях. Во многих статьях Конвенции содержатся словосочетания, связанные со словом «закон»: предусмотрено законом, законное заключение под стражу, в соответствии с законом. Давая толкование данных выражений, Суд сформулировал позицию в отношении понятия «закон». Во-первых, понятие «закон» охватывает как таковой закон, иные нормативно-правовые акты, принимаемые Президентом, Парламентом, Правительством, государственными должностными лицами, т. е. законодательство страны, так и неписаное право, характерное, как известно, для англо-саксонской системы права. То есть понятие «закон», с точки зрения Суда, носит автономный характер[8]. Во-вторых, любой закон должен быть определенным. Критерий определенности, с точки зрения Суда, означает следующее: закон должен быть сформулирован достаточно точно, чтобы позволить заинтересованным лицам, пользуясь в случае необходимости юридической помощью, предвидеть с разумной степенью те последствия, которые могут повлечь их действия. Как следует из текста Конвенции, любое вмешательство со стороны государства в права и свободы человека должно соответствовать, в частности, закону. Государственные и муниципальные органы, осуществляя нормотворческую деятельность, должны принимать во внимание критерии закона, выработанные практикой Европейского суда по правам человека. В противном случае возникает вероятность того, что в отношении Российской Федерации может быть вынесено соответствующее негативное постановление. Вмешательство государства в права и свободы человека должно быть не только в соответствии с законом, но и необходимым в демократическом обществе. При рассмотрении целого ряда дел Суд определил, что включается в понятие «необходимый». В основе данного понятия лежит принцип пропорциональности, т. е. государство в лице соответствующих органов перед тем, как оно будет вмешиваться в права и свободы индивида, должно задаться вопросом: является ли цель пропорциональной средствам ее достижения? Под «целью» понимаются те интересы, которые зафиксированы, к примеру, в п. 2 ст. 10 Конвенции, если речь идет овмешательстве в право на свободу выражения своего мнения[9]. Под «средством» подразумевается конкретная форма вмешательства. То есть под «целью» понимается определенный интерес, защищаемый государством: национальная безопасность, общественный порядок, права и интересы других лиц и т. д. Практика Суда свидетельствует, что «средством» могут быть: присуждение к выплате компенсации, уголовное осуждение, запрет на публикацию, изъятие средств, с помощью которых было выражено мнение, проведение обыска. Для признания того факта, что вмешательство было «необходимым в демократическом обществе», государство, а впоследствии и Суд, должны удостовериться в том, что существовала реальная, неотложная социальная потребность в введении определенного ограничения на свободу выражения мнения. Безусловно, лучше всего наличие насущной социальной потребности определяют национальные власти. И в этом отношении государства наделяются широтой сферы усмотрения. Однако такое усмотрение не безгранично. Европейский суд в каждом случае определяет, насколько потребность в осуществлении вмешательства была необходимой, т. е. социально-насущной. К примеру, в силу ст. 8 Конвенции «1. Каждый имеет право на уважение его личной и семейной жизни, его жилища и корреспонденции. 2. Не допускается вмешательство со стороны публичных властей в осуществление этого права, за исключением случаев, когда такое вмешательство предусмотрено законом и необходимо в демократическом обществе в интересах национальной безопасности и общественного порядка, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты прав и свобод других лиц». Как видно, п. 2 этой статьи предусматривает «ограничительную оговорку», определяющую условия и основания допустимого вмешательства государства в право на уважение частной и семейной жизни[10]. В случае, если речь возникает о применении ст. 8 Конвенции, Суд следует следующему алгоритму действий. Во-первых, Суд определяет, идет ли речь в деле оправах, гарантируемых указанной статьей. Во-вторых, Суд определяет, был ли факт вмешательства в данные права и в какой форме это вмешательство осуществилось. В-третьих, Суд анализирует, соответствовало ли вмешательство, осуществленное публичными властями, закону. В-четвертых, преследовало ли вмешательство законную цель, непосредственно закрепленную в п. 2 ст. 8. И в-пятых, было ли вмешательство необходимым в демократическом обществе. Несоблюдение государством одного из этих критериев (законность, преследование законной цели, необходимость в демократическом обществе) предоставляет Суду возможность констатировать факт нарушения ст. 8 Конвенции.
В силу ст. 1 Протокола ‹ 1 к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод «каждое физическое или юридическое лицо имеет право на уважение своей собственности. Никто не может быть лишен своего имущества иначе как в интересах общества и на условиях, предусмотренных законом и общими принципами международного права. Предыдущие положения не умаляют права государства обеспечивать выполнение таких законов, которые ему представляются необходимыми для осуществления контроля за использованием собственности в соответствии с общими интересами или для обеспечения уплаты налогов или других сборов или штрафов». Европейский суд, неоднократно применив данное конвенционное положение, пришел к следующему выводу. Ст. 1 Протокола ‹ 1 предусматривает три правовые нормы. Первое правило, закрепленное в первом предложении первого пункта, определяет суть и провозглашает принцип беспрепятственного пользования имуществом; второе правило, содержащееся во втором предложении первого пункта, предусматривает случаи лишения имущества и подчинения его определенным условиям; третье правило, указанное во втором пункте статьи, признает, что государство наделяется правом контролировать использование собственности в соответствии с общими интересами. Второе и третье правила, которые касаются отдельных форм вмешательства государства в право собственности, должны рассматриваться в свете основного принципа, изложенного в первом предложении[11]. Анализ данного конвенционного положения в свете трех правил, ставших правовой позицией, имеет большое практическое значение не только для Европейского суда по правам человека, но и для судов общей юрисдикции и арбитражных судов Российской Федерации. В своей деятельности государственные и муниципальные органы Российской Федерации должны принимать во внимание материальные и процессуальные правовые позиции, выработанные Судом в ходе применения конвенционных положений. В правовой системе России отсутствует правовая норма, которая обязывает национальные органы России следовать этим позициям. Однако для того, чтобы избежать привлечения Российской Федерации к ответственности за несоблюдение Конвенции, государство в своей деятельности должно учитывать соответствующие правовые позиции. Европейская правосубъектность частного лица[12] Никто не спорит, что основными субъектами международного права в настоящее время являются государства и международные организации. Особенность данных субъектов заключается в том, что эти субъекты наделяются международной правосубъектностью, т. е. способностью не только иметь права и обязанности, вытекающие из международного права, но и участвовать в их реализации. Отечественная доктрина международного права исходила из того положения, что частное лицо (гражданин или организация) не обладает международной правоспособностью и, таким образом, не является субъектом международного права[13]. Однако в связи с вступлением Российской Федерации в Совет Европы и особенно в связи с присоединением России к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, по которой контроль за исполнением государством международных обязательств возложен на Европейский суд по правам человека, актуализировался вопрос о международной правоспособности и правосубъектности частного лица. Права человека стали одной из составляющих современного международного права. Общепризнанно, что в настоящее время права человека представляют собой отрасль международного права[14]. Такое положение стало возможным вследствие кардинальных изменений, имевших место после окончания Второй мировой войны. В преамбуле Устава Организации Объединенных Наций было закреплено, в частности, что народы Объединенных Наций преисполнены решимости избавить грядущие поколения от ужасов войны и вновь утвердить веру в основные права человека, в достоинство и ценность человеческой личности, содействовать социальному прогрессу и улучшению условий жизни при большей свободе. Общепризнанно, что данное положение преамбулы Устава ООН закрепляет принцип международного права — принцип всеобщего уважения прав человека[15]. Принцип всеобщего уважения прав человека, помимо данного источника международного права, закреплен, в частности, в Международном пакте о гражданских и политических правах, Международном пакте об экономических, социальных, культурных правах, Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации, а также во Всеобщей декларации прав человека, Хельсинкском заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе от 1 августа1975 года, конституирующих международный обычай, закрепляющий принцип всеобщего уважения прав человека. Следовательно, основными источниками закрепления данного принципа стали договорные и обычные нормы международного права. Особое место в системе источников международного права, регулирующих принцип уважения прав человека, занимает Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. Именно Конвенция о защите прав человека является действенной гарантией международно-правовой защиты прав частных лиц, когда внутригосударственные средства правовой защиты будут исчерпаны. Когда частное лицо (гражданин или организация) того или иного государства не имело непосредственного доступа в международные органы, в том числе и в Европейский суд по правам человека, вопрос о международной правосубъектности гражданина, как правило, не возникал, так как отсутствовало какое-либо объективное обоснование. Однако в настоящее время ситуация кардинально изменилась. В отечественной доктрине международного права выработаны две основные позиции в отношении гражданина как субъекта международного права. Часть российских ученых предпочитают не включать индивида в число субъектов международного права. Проф. И. И. Лукашук отмечает, что «международные акты не содержат признания индивида в качестве субъекта международного права. В тех редких случаях, когда этот вопрос затрагивается, индивид рассматривается как бенефициарий (пользователь) в отношении норм международного права, что же касается самих прав и свобод, то индивид, естественно, является их субъектом, для него они и существуют. Дело в том, что общепризнанные нормы о правах человека носят характер общих принципов права, равно присущих как международному, так и внутригосударственному праву. Они отражают исторически достигнутый уровень демократии и гуманности общества на международном и внутригосударственном уровне»[16]. Однако нельзя не согласиться с мнением проф. В. А. Карташкина, отмечающего, что государства, ратифицируя международные договоры по правам человека, берут на себя обязательства соблюдать достигнутые договоренности не только перед другими государствами, но и перед своими гражданами и иными лицами, находящимися под их юрисдикцией. С точки зрения В.А. Карташкина, индивид все более активно вторгается в международное право и даже в ряде случаев принимает участие в процессе обеспечения международных стандартов в области прав человека. В этом отношении классическим примером является деятельность Европейского суда по правам человека. Индивид как носитель прав и обязанностей участвует в международных правоотношениях, выполняет нормы международного права и несет ответственность за их нарушение. При этом основные субъекты международного права — государства — не только обладают правами и обязанностями по международному праву, но в отличие от индивидов создают его нормы и принципы[17]. Бывший председатель Европейского суда по правам человека Р. Риссдаль, выступая на четвертом (внеочередном) всероссийским съезде судей, отметил, что «поскольку частные лица имеют право инициировать судебное разбирательство в Европейском суде, им предоставлен статус субъектов международного права»[18]. Представляется, что в настоящее время на базе Европейской конвенции о защите прав и свобод человека можно говорить о конвергенции вышеупомянутых двух основных точек зрения, касающихся международной правоспособности частного лица. Учитывая, что правосубъектность частного лица по Конвенции не носит международного характера в классическом понимании, с одной стороны, ас другой стороны, эта правосубъектность явно выходит за пределы национальной юрисдикции государства,» в этом случае необходимо говорить о европейской правосубъектности индивида[19].
Конвенция о защите прав человека и основных свобод, Протоколы к ней являются международными договорами, заключенными между государствами. Индивид, обращаясь в Европейский суд по правам человека, действует согласно этим «правилам» и не вправе их изменять. Государства-участники согласились на признание юрисдикции Суда, осознавая, что члены Суда действуют в личном качестве и окончательное решение Суда может не только не понравиться стороне Конвенции, но и вызвать значительные изменения в правовой системе соответствующего государства, а также повлиять на расходную часть бюджета. То, что индивид при соблюдении известных условий[20] вправе самостоятельно, по своей собственной инициативе начать судебный процесс, где это лицо будет стороной, явно свидетельствует о наличии определенной правоспособности и правосубъектности, отличной от национальной, предусмотренной в законах государства. В силу ст. 34 Конвенции Суд может принимать жалобы от любого физического лица, любой неправительственной организации или любой группы частных лиц. Необходимо отметить, что круг физических лиц достаточно широк, Конвенция не устанавливает каких-либо ограничений, связанных с возрастом, полом, грамотностью. Любое физическое лицо, чьи конвенционные права и свободы были нарушены государством, под юрисдикцией которого находилось такое лицо, вправе обратиться с жалобой в Европейский суд. Однако необходимо отметить, что в Суд должно обращаться непосредственно то физическое лицо, которое стало жертвой неправомерных, с точки зрения Конвенции, действий государства. Заявитель должен действовать исключительно в собственном интересе. Исключение из правил составляют ситуации, когда заявитель физически не может обратиться в Суд, к примеру, если он был лишен жизни в нарушение соответствующих конвенционных положений. Либо лицо обратилось в Суд, однако впоследствии ушло из жизни, не дождавшись разрешения спора по существу. В этом случае его интересы могут представлять в Суде супруг (супруга) или ближайшие родственники. Суд в своей практике именует такие жертвы «косвенными». Одним из обстоятельств, также свидетельствующих о наличии правоспособности индивида, носящей международный характер, является то, что индивид в Европейском суде по правам человека участвует в толковании норм, закрепленных в Конвенции, а также способствует созданию правовых позиций Суда. В решении о приемлемости или постановлении Европейского суда отражается позиция не только самого Суда и государства, являющегося ответчиком по делу, но и точка зрения заявителя, частного лица. Иными словами, частное лицо является стороной в споре, наделенной определенными не только материальными, но и процессуальными правами и обязанностями. Таким образом, тот факт, что в настоящее время индивид вправе непосредственно обратиться в Европейский суд по правам человека, а также то, что такое лицо участвует в процессе в качестве стороны на равных с государством, свидетельствует о наличии европейской правосубъектности у лиц, находившихся или продолжающих находиться под юрисдикцией государств — участников Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Суд наполняет новым нормативным содержанием соответствующие конвенционные положения. Так как основной объем жалоб в Суде составляют индивидуальные жалобы, то именно частному лицу предоставляется реальная возможность настаивать на том, чтобы Суд осуществил толкование Конвенции таким образом, чтобы последняя выполняла свою основную функцию — действительную защиту прав и свобод конкретного человека.
[1] См. справку «Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод как международный договор Российской Федерации» в этом номере «ОЗ». [2] См., к примеру: Загайнова С. К. Судебный прецедент. Проблемы правоприменения. М.:Норма, 2002. [3] Собрание законодательства Российской Федерации. 2000. ‹ 27. Ст. 2882. [4] Туманов В. А. Европейский суд по правам человека. Очерк организации и деятельности. М.: Норма, 2001. С. 106–107.. [5] Согласно существующей практике, решение Европейского Суда — это решение о приемлемости жалобы для рассмотрения, решение же по существу жалобы называется постановлением. [6] В данном случае речь идет и о постановлении Суда. — Примеч. П. А. Лаптева. [7] Туманов В. А. Указ. соч. [8] Понятие «автономности» достаточно часто используется Европейским судом. К примеру, автономный характер носят понятия «гражданские права и обязанности» и «уголовное обвинение» (ст. 6 Конвенции). Автономность подразумевает, что Суд определяет то или иное конвенционное понятие, практически не принимая во внимание содержание, которое в данное понятие вкладывает национальная правовая система. В рамках национального права то или иное деяние может считаться административным правонарушением, однако иметь уголовный характер. И если при рассмотрении данного административного правонарушения человек был лишен права на доступ к правосудию, то Европейский суд вправе констатировать со стороны государства нарушение ст.6 Конвенции. [9] Более подробно о практике применения Европейским судом указанного права см. ,к примеру: Право на свободу выражения своего мнения. М.: Российская академия правосудия, 2001. [10] «Ограничительные оговорки» содержатся в целом ряде статей. См., к примеру, ст.10,11Конвенции, ст. 1 Протокола ‹ 1 Конвенции. Не следует путать с оговорками, сформулированными государствами при ратификации Конвенции на основании ст. 57. [11] См., к примеру, постановление от 30 мая 2000 года по делу «Carbonara and Ventures v. Italy». [12] Автор понимает под правосубъектностью возможность лица иметь права и обязанности, а также с помощью собственных действий реализовывать эти права и выполнять обязанности. [13] См., к примеру: Захарова В. Под видом обеспечения прав человека. М.: Юридическая литература, 1971. [14] См., к примеру: Международное право / Под ред. проф. В. И. Кузнецова. М.: Юристъ, 2001. С. 220–248. [15] Там же. С. 140. [16] Лукашук И. И. Международное право. Особенная часть. М.: Бек. С. 34. [17] См., к примеру: Общая теория прав человека. М.: Норма, 1996. С. 489–493. [18] См. текст выступления Р. Риссдаля в книге М. Л. Энтина «Международные гарантии прав человека — опыт Совета Европы» (М.: МНИМП, 1997. С. 6). [19] Автор в настоящей работе анализирует вопрос о европейской правосубъектности применительно к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод и деятельности Европейского суда по правам человека. Речь не идет о правосубъектности частных лиц, существующей в рамках Европейского союза. [20] Речь идет об условиях приемлемости жалобы, предусмотренных в ст. 34–35 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод |
