Бросив широкий взгляд на российское право XI#XVIII веков[1], можно отчетливо проследить вектор его развития, обусловленный политическими задачами, которые решали правители русского государства. От обвинительного процесса, фрагментарно закрепленного в Русской Правде с последующими дополнениями Ярославичей и Владимира Мономаха, судопроизводство дрейфует к процессу инквизиционному, в котором частные начала подменяются публичными, а символические способы обнаружения истины (вроде крестного целования и ордалий, т. е. испытания водой, железом или «божьего суда») уступают место пыточным; участники процесса все менее остаются его субъектами и все более оказываются подвергаемыми пристрастным допросам объектами исследования, ведущегося «служилыми людьми». Преступлению придается значение не обиды, нанесенной потерпевшему, а пощечины, которую «вор» закатил государству. Согласно Судебнику 1550 года царя и великого князя Ивана IV (Грозного), даже пойманного с поличным вора можно было преследовать не только в обвинительных формах (собственно, именно обвинительный процесс и назывался на Руси «судом»), но и, несмотря на то, что злодей посягнул на частный интерес, также и в порядке «розыска», как «лихого» человека, т. е. с применением пыток и независимо от позиции истца-челобитчика.
В первой половине XVII века сходит на нет участие народа в отправлении правосудия, упраздняется институт выборных «судных мужей» и «целовальников». В эпоху царя Алексея Михайловича принимается Соборное уложение 1649 года, и широкое распространение приобретает роковая формула розыскного процесса по делам о государственных преступлениях «слово и дело»; практически любое дело, начатое по частной инициативе в рамках обвинительного процесса, могло по усмотрению царских чиновников превратиться в «розыск».
Процесс огосударствления правосудия завершается во времена Петра I, предписавшего в 1697 году: «Суду и очным ставкам не быть, а ведать все дела розыском». Судебная реформа 1719 года, базирующаяся, во многом, на воинском законодательстве, в частности, на «Кратком изображении процессов или судебных тяжб» 1716 года, прилагаемом к Артикулу Воинскому, по сути, распространила репрессивные формы судопроизводства на обычные судебные дела. Петр I учредил Сенат, создал юстиц-коллегию, провинциальные и городовые суды, 8 надворных судов в крупных административных центрах, военные суды — полковые и генеральные кригсрехты. Однако, и это важно отметить, царь содержал альтернативные органы, где вершились «политические» дела: Преображенский приказ и Тайную розыскных дел канцелярию и ее комиссии. Юстиц-коллегия не была властна над этими чрезвычайными учреждениями. Впоследствии мы увидим, что, созидая новые учреждения, правители России, единоличные и коллегиальные, пристраивают к правовому пространству «юридическое зазеркалье», уравновешивая витринный либерализм потаенным кровавым ужасом.
Справившись с бунтом «маркиза Пугачева», Екатерина II провела в 1775 году административную и судебную реформы, суть которых была выражена в «Учреждении для управления губерний». Под Сенатом и учрежденными в губерниях палатами уголовного и гражданского суда оказались две ступени сословных судов: уездный и верхний земский суды — для дворянства; выборный магистрат и губернский магистрат — для купечества; нижняя расправа и верхняя расправа — для государственных крестьян. Юстиция продолжает зависеть от администрации, так как решения судебных палат утверждают губернаторы. В роли неправового «зазеркалья» выступает помещичий суд, «благами» которого пользуется подавляющее большинство российского населения — крепостные крестьяне. Кроме того, действуют и совестные суды, представляющие экстраординарное монаршее милосердие по делам преступников по несчастию или невежеству, безумных, малолетних, а также колдунов, чья глупость и невежество явились причиной вредоносной ворожбы. По сути, эта система сохранилась неизменной и после составления в 1832 году Свода законов Российской Империи.
В судопроизводстве господствуют канцелярская тайна и формальная теория доказательств. Доказательства подразделяются на совершенные, наличие которых «исключает всякую возможность к показанию невиновности подсудимого»: признание подсудимым своей виновности, признанные обвиняемым документы, результаты личного осмотра, показания медицинских чиновников, показания двух свидетелей, не отведенных и не опровергнутых подсудимым, — и несовершенные, оставляющие сомнения в виновности подсудимого. Осудить человека можно было только при наличии совершенной улики, а оправдать — при абсолютном отсутствии улик. После того как в 1801 году из системы розыскного (инквизиционного) процесса изъяли пытку, судопроизводство оказалось неэффективным и малорезультативным: удавалось так или иначе решить дела примерно 12 процентов обвиняемых, а прочих приходилось, в зависимости от веса имеющихся против них доказательств, оставлять в подозрении разной тяжести.
Система юстиции была медлительна и коррумпирована. Судебная реформа сделалась общим требованием либералов, а в эпоху кризиса власти и общественного подъема, вызванного стыдным поражением режима в Крымской войне, одним из наиболее настоятельных требований общественности в целом.
Судебная реформа 1864 года
Первый намек на судебную реформу прозвучал 19 марта 1856 года, в манифесте об окончании Крымской войны: Александр II провозгласил: «Да правда и милость царствуют в судах».
В 1858 году на улучшение деятельности судебной системы было ассигновано более 800 тысяч золотых рублей; эти деньги, выражаясь современным языком, были освоены, но никаких кардинальных изменений не произошло. Этот урок стоит запомнить: система пожирает ресурсы, не меняясь, если реформаторы не осуществляют преобразований технологий ее работы и структурных изменений.
Практическим шагам судебной реформы предшествовали длительные дискуссии. В октябре 1861 года была создана комиссия для подготовки документов о судоустройстве и судопроизводстве, куда вошли виднейшие юристы того времени; в ее работе определяющую роль играл исполняющий должность статс-секретаря Государственного совета С. И. Зарудный. Александр II утвердил подготовленные комиссией «Основные положения преобразования судебной части в России» 29 сентября 1862 года и после некоторых колебаний распорядился опубликовать их; проекты комиссии рассылались на отзыв также в западноевропейские университеты. На базе «Основных положений» были созданы Учреждение судебных установлений (в нашем понимании — закон о судебной системе), Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, Устав уголовного судопроизводства и Устав гражданского судопроизводства. При этом сохранялось действие николаевского Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года.
Утверждая 20 ноября 1864 года в Царском селе Судебные Уставы, император Александр II подписал Указ Правительствующему Сенату, в котором, в частности, говорилось: «Рассмотрев сии проекты, мы находим, что они вполне соответствуют желанию нашему водворить в России суд скорый, правый, милостивый и равный для всех подданных наших, возвысить судебную власть, дать ей надлежащую самостоятельность и вообще утвердить в народе нашем то уважение к закону, без коего невозможно общественное благосостояние и которое должно быть постоянным руководителем действий всех и каждого, от высшего до низшего».
Современники отмечали, что результатом нововведений было утверждение внутри самодержавного государства «судебной республики». Наиболее ярким и памятным достижением Александра II было учреждение равного для всех сословий суда с участием присяжных заседателей. Одновременно была создана прокуратура как часть судебного ведомства, введен институт присяжных поверенных (адвокатура). Предварительное расследование перешло в руки судебных следователей, то есть чиновников юстиции, а не администрации, пользовавшихся статусом членов окружных судов. Судьи стали несменяемы и формально независимы.
«Общие судебные места» включали в себя окружные суды и судебные палаты. Кроме того, уездными земскими собраниями и городскими думами избирались мировые судьи и почетные мировые судьи, разрешавшие дела об уголовных проступках и гражданские иски ценой не более 500 рублей. Мировая юстиция как самостоятельная ветвь российской судебной власти включала в себя апелляционную инстанцию в виде уездного съезда мировых судей. Правительствующий Сенат служил единой кассационной инстанцией для всех судебных учреждений (общих и мировых), проверяя состоявшиеся решения исключительно с точки зрения права; Особое присутствие Сената рассматривало по первой инстанции дела о преступлениях против царствующих особ и государства.
Составители Судебных Уставов уголовного судопроизводства отказались от формальной теории доказательств и провозгласили принцип свободной их оценки в гласном и состязательном процессе; это позволило подавляющее большинство дел разрешать быстро и на гораздо более справедливых основаниях. Для оценки значения доказательств по внутреннему убеждению требовались уже не юристы, склонные к стереотипной работе, а люди, обладающие житейским, практическим, а не канцелярским, опытом. В Судебных Уставах вслед за многими другими странами, и прежде всего, пользуясь опытом Наполеоновской Франции, Россия воспринимает модель, при которой судьями факта являются представители народа. При этом с участием присяжных заседателей рассматривали дела лишь окружные суды; гражданские дела суд присяжных не решал. В судебных палатах дела о государственных и должностных преступлениях слушались профессиональными судьями совместно с сословными представителями.
Для кандидатов в присяжные заседатели были установлены цензы: подданства (обязательно — российское); возрастной (от 25 до 70 лет); оседлости (проживание не менее двух лет в соответствующем уезде); моральный (не могли быть присяжными заседателями находившиеся под следствием и судом за преступления, судимые и отбывавшие наказание в тюрьме или приговоренные к иному более строгому наказанию, исключенные за пороки из службы, духовного ведомства, обществ и дворянских собраний, несостоятельные должники, опекаемые ввиду расточительства); здоровья (не допускались до исполнения обязанностей присяжного заседателя слепые, глухие, немые, лишенные рассудка); языковой (не знавшие русского языка не могли быть присяжными заседателями); профессиональный (не вносились в списки чиновники полиции, лица прокурорского надзора, нотариусы, священнослужители и монашествующие, прислуга); имущественный (в списки вносились лица, обладающие землею и другим недвижимым имуществом определенной ценою). Фактически же подавляющее большинство присяжных заседателей было крестьянами, поскольку они наиболее трепетно относились к исполнению своих обязанностей в суде, и даже необходимость в период судебных сессий довольствоваться скудным вознаграждением и даже иногда получать пропитание от мирского подаяния не останавливала их; представители чиновничества и правящих классов, напротив, предпочитали уклоняться от участия в процессах.
Судебные Уставы вводились в действие на протяжении трех с половиной десятков лет по Положению, одобренному 19 октября 1865 года, начиная со столичных губерний. Петербургская и Московская судебные палаты были открыты лишь в 1866 году, Саратовская — в 1871 году. В западных губерниях начали применять Судебные Уставы в полном объеме только в 1880#1883 годах. В Кавказском крае, Архангельской губернии, Сибири присяжных заседателей вообще не привлекали к участию в процессах и окружные суды действовали в составе трех членов.
В царской России в 1901#1912 годах профессиональные судьи признавали виновными лишь 3/4 подсудимых, а окружные суды с участием присяжных заседателей — 60#64 процента подсудимых.
Известный судебный деятель А. Ф. Кони, наблюдавший работу суда присяжных на протяжении трех десятков лет, будучи в должностях товарища прокурора и прокурора в Харькове и Санкт-Петербурге, председателя столичного окружного суда, обер-прокурора и сенатора уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената, писал: «Я не могу не вспомнить без глубокого уважения к суду присяжных ряда процессов, где они с честью разобрались в самых сложных обстоятельствах и свято исполнили свой долг перед обществом». Весьма характерен для того времени обращенный к присяжным заседателям призыв адвоката Ф. Н. Плевако, защищавшего Прасковью Качку: «Пусть, по счастливому выражению псалмопевца, правда и милость встретятся в вашем решении, истина и любовь облобызаются».
Некоторые вердикты присяжных заседателей, особенно по политическим делам, встречались проправительственными кругами в штыки. После того как состоялся оправдательный приговор по делу Веры Засулич, ранившей из револьвера градоначальника Ф. Ф. Трепова в отместку за его приказ высечь розгами арестанта, назвавшегося студентом Архипом Боголюбовым (это был народоволец Алексей Емельянов), редактор журнала «Гражданин» В. П. Мещерский с негодованием вспоминал: «Никто не мог понять, как могло случиться в зале суда самодержавной Империи страшное глумление над государственными высшими слугами, столь наглое торжество крамолы».
Контрреформа в России XIX — начала XX веков
Во второй половине 70-х годов исподволь начались процессы, получившие в отечественной литературе наименование контрреформы. Эти процессы затронули, прежде всего, суд присяжных и мировые судебные учреждения.
Компетенция суда присяжных по рассмотрению дел о посягательствах на должностных лиц и ряда других преступлений была ограничена с соответствующим расширением полномочий судебных палат с участием сословных представителей. Новый импульс контрреформа получила 1 марта 1881 года, когда бомбой Игнатия Гриневицкого был смертельно ранен Александр II. 14 августа 1881 года было утверждено «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия», согласно которому в местностях, объявленных на положении усиленной или чрезвычайной охраны, генерал-губернатор или министр внутренних дел были вправе передать любое дело, могущее «послужить поводом к возбуждению умов и нарушению порядка», в том числе и подсудное окружному суду с участием присяжных заседателей, военному суду для рассмотрения в закрытом заседании. Военная юстиция возглавлялась Главным военным судом и не была поднадзорна Сенату, считавшемуся высшей кассационной инстанцией империи. Роль военного судопроизводства в его чрезвычайных формах была в царской России велика.
Обер-прокурор К. П. Победоносцев в 1885 году призвал Александра III «пресечь деморализацию, которую распространяет в обществе публичность всех судебных заседаний, возведенная в абсолютный закон поборниками отвлеченных начал судебной реформы», отказаться от состязательности процесса, упразднить суд присяжных, учреждение которого, по его мнению, оказалось «совершенно излишним, совсем несообразным с условиями нашего быта».
Александр III не решился на такую радикальную ломку судебной системы, созданной в предшествующее царствование. Однако компетенция суда присяжных была значительно урезана. Закон о земских начальниках, которые, будучи служащими исполнительной власти, получили судебные функции в отношении сельских жителей, увидел свет 12 июля 1889 года. Мировые судьи были упразднены в 37 губерниях и работали лишь в Петербурге, Москве и Одессе.
Наконец, в период первой российской революции правительство прибегло к чрезвычайным репрессивным мерам. Высочайше утвержденные положения Совета министров о военно-полевых судах были опубликованы 19 и 20 августа 1906 года, так как «обыкновенное судебное производство не вполне приспособлено к обстоятельствам настоящего времени и не дает возможности достаточно быстрой репрессии» за противогосударственные преступления и преступления против порядка управления. Военно-полевой суд включал в свой состав 5 офицеров, назначенных военными властями в местностях, объявленных на военном положении или положении чрезвычайной охраны, для рассмотрения конкретного дела. За первые 8 месяцев своего существования военно-полевые суды приговорили к смертной казни 1 102 человека, к каторжным работам 127 человек.
Уроки судебных реформ и контрреформ
Из исторического экскурса в область судебных реформ и контрреформ прошлого можно вынести ряд наблюдений.
Во-первых, для реформ нужна политическая воля верховной власти.
Во-вторых, реформы не могут осуществить привыкшие к другим формам деятельности ведомства и прежние сановники; должны быть выдвинуты, поддержаны и защищены новые кадры. Нравственная чистота стоит дороже устаревшего профессионализма, и вливание «свежей крови» в судебную систему возможно путем привлечения представителей народа при условии, что они действуют, хотя и по внутреннему убеждению, но в правовых рамках, задаваемых надлежащей правовой процедурой. Однако старая бюрократия при реформах не аннулируется, а, несколько стесненная в возможностях, продолжает занимать влиятельные посты.
В-третьих, силы торможения реформ не уходят с арены, а ждут своего часа, чтобы, воспользовавшись политической ситуацией либо замешательством реформаторов, скомкать и свести на нет реформы. Не сразу им удается умалить пореформенные институты законодательно, de iure, но это не мешает им, воспроизводя привычные технологии работы и ценности, оставаясь включенными в прежнюю систему служебных и личностных отношений, саботировать нововведения de facto, причем не обязательно со злым умыслом. «Саботаж» осуществляется бессознательно, как привычное повторение прежних обыкновений, органически чуждых реформам. Перерождение царских правовых институтов отмечалось в постановлении Временного правительства 25 марта 1917 года, которым образовывался высший дисциплинарный суд для рассмотрения дел о проступках чинов судебного ведомства. Во вводной части этого документа говорится следующее: «Независимость судей стала пустым звуком, гласность исчезала из суда по первому желанию администрации, наиболее важные дела — о государственных и должностных преступлениях, о проступках в печати — были изъяты из ведения суда присяжных заседателей. Исключительный военный суд стал обычным явлением. Вновь появилось в населении то недоверие к суду, которое было язвой старой дореформенной Руси прошлого столетия». Говорится в постановлении Временного правительства также о практиках царской юстиции: допросах свидетелей с пристрастием, подлогах актов следствия, пытках, — и о судьях-сенаторах, которые глядели сквозь пальцы на эти нарушения. Заместитель министра юстиции Временного правительства А. С. Демьянов справедливо отмечал: «Самая простая и правильная характеристика старого дореволюционного уголовного кассационного департамента — это назвать его неправосудным; действительно, там делали, что хотели, не считаясь с законом, и даже в отношении не одних уголовных политических дел, но и просто уголовных; а о политических и говорить не стоит»[2].
В-четвертых, даже царской власти в огромной России недостаточно, чтобы провести преобразования единомоментно и повсеместно.
В-пятых, наблюдается не раз отмеченная раньше картина: наряду с правовыми ординарными судебными учреждениями действуют механизмы окультуренного произвола. Роль «зазеркалья» в царской России играла военная юстиция и, по инерции, самодержавная воля царя (например, Александр II своей властью ужесточил приговор, вынесенный в 1873 году революционеру-авантюристу Нечаеву судом присяжных за совершенное им убийство студента Иванова).
Судебные революции
Теперь обратимся к опыту революций.
Февральская революция 1917 года не оставила сколько-нибудь заметного следа в истории преобразования судебной системы. Правда, уже 3 марта 1917 года, в первый же день работы Временного правительства министр юстиции А. Ф. Керенский подписал приказ «Об образовании временных судов в Петрограде», распространенный затем, в мае 1917 года, на другие регионы; приказ был опубликован 4 марта 1917 года одновременно с актами об отречении Николая II и отказе Великого князя Михаила принять престол. На основе мировых судов создавались местные суды «в составе трех… членов: мирового судьи, представителя армии и представителя рабочих». Местные суды были призваны быстро выносить решения, главным образом, в связи с участившимися «уличными эксцессами». Кроме того, Временное правительство упразднило институт земских начальников и суд с сословными представителями, объявило о выборах мировых судей.
Временное правительство, и это отличает революционный и реформаторский подходы, начало кадровую чистку, учредив органы по расследованию правонарушений царской бюрократии, уволив наиболее реакционных судей и прокуроров.
Октябрьская революция 1917 года дает законченный и классический пример не реформаторских, а действительно решительных революционных преобразований судов.
Сразу же после переворота революционные массы организуют собственные суды, из которых наибольшей известностью пользуется народный суд Выборгской стороны Петрограда под председательством рабочего Василия Чакина.
Декретом Временного рабочего и крестьянского правительства от 24 ноября 1917 года (так называемым Декретом о суде № 1) были упразднены общие судебные установления, институт судебных следователей, прокуратура, адвокатура, приостановлена деятельность мировых судей. Было решено создать местные суды в составе избираемых Советами постоянного судьи и двух очередных заседателей для рассмотрения дел уголовных — если наказание не превышает двух лет лишения свободы и гражданских — с ценой иска до трех тысяч рублей. Решения местных судов должны были быть окончательными, их апелляционного пересмотра не предполагалось, однако, при назначении более строгого наказания нежели семь дней лишения свободы, допускалась кассационная жалоба на съезд местных судей.
Кроме того, учреждались революционные трибуналы для рассмотрения дел о контрреволюционных преступлениях, мародерстве, хищениях, саботаже и злоупотреблениях торговцев, промышленников, чиновников. Судьям и заседателям предписывалось руководствоваться революционной совестью и революционным правосознанием.
До окончания гражданской войны и окончательного утверждения Советской власти (точнее, власти большевиков) в судоустройстве происходили многие изменения. Так, по настоянию союзников большевиков — левых эсеров ВЦИК принял Декрет о суде № 2, на основании которого в искореженном виде восстанавливались окружные суды, отдаленно напоминающие суды присяжных. В состав окружных судов входил судья и 12 народных заседателей, которые контролировали деятельность судьи и даже могли его отвести; судья же выполнял при коллегии народных заседателей роль юридического советника без права решающего голоса. Гражданские дела окружные суды должны были рассматривать в составе 3 членов суда и 4 народных заседателей.
Окружные суды, просуществовав с марта по ноябрь 1918 года, были упразднены, так как процесс оказался слишком громоздким и стеснительным для большевиков, а старые специалисты-судьи (вот оно, сопротивление человеческого материала!) действовали в духе буржуазного права.
Хотя Декретом о суде № 2 предусматривалось создание областных народных судов и Верховного судебного контроля — эти органы так и не появились. Целый ряд судебных решений пересматривались административным порядком сотрудниками 4-го отдела Народного комиссариата юстиции.
Совет Народных Комиссаров РСФСР издал Декрет о суде № 3 (20 июля 1918 года), которым была расширена компетенция местного суда, юрисдикция которого была распространена на все дела, кроме дел о посягательствах на человеческую жизнь, изнасиловании, разбое, бандитизме, подделке денег, взятках, спекуляции.
ВЦИК РСФСР принял Положение о народном суде РСФСР (30 ноября 1918 года). Учреждался единый народный суд, работавший, в зависимости от категории дела, в составе единоличного народного судьи, постоянного судьи и 2 народных заседателей, постоянного судьи и 6 народных заседателей. Положение содержало правило, запрещающее судьям ссылаться на законы свергнутых правительств. В роли кассационной инстанции выступал совет народных судей, избираемый губернским съездом народных судей. Народный суд должен был, по замыслу, рассматривать по существу все дела, кроме уголовных дел, подведомственных революционным трибуналам.
ВЦИК РСФСР принимает Положение о народном суде РСФСР 21 октября 1920 года. Высший судебный контроль за законностью судебных приговоров и решений возлагался на Наркомат юстиции, который мог объявлять судебные акты не имеющими законной силы и возобновлять дела по вновь открывшимся обстоятельствам.
В специальной юридической литературе об этом периоде «революционного творчества» говорится достаточно подробно, причем основное внимание уделяется формам, которые большевики пробовали и изменяли под влиянием политической обстановки либо каприза. Для целей настоящего исследования не так важно, сколько народных заседателей участвовало в рассмотрении того или иного дела согласно тому или иному декрету, но важно установить специфические черты революции по сравнению с ранее рассмотренными реформами. К числу таких особенностей относятся следующие.
Во-первых, революция, в отличие от реформы, не видоизменяет старые формы и не сооружает новых систем рядом со старыми (как делал, в частности, Петр Великий, юстиц-коллегия которого некоторое время функционировала наряду с завещанными ему отцом приказами — Разбойным и др.). Революция безжалостно сминает старые формы и не дает им возродиться, даже если какие-то силы (в нашем случае — левые эсеры) пытаются вернуть их на арену. Действуя на основании Декрета о суде № 1, уполномоченный следственной комиссии петроградского Военно-революционного комитета 29 ноября 1917 года закрыл Сенат, главный военный суд, петроградский коммерческий суд, а в ночь на следующий день — окружной суд. Комиссар распределил поручения между младшими работниками суда, судей и прокуроров вызвал повесткой или доставил под конвоем и потребовал от них сдачи дел и казенных денег, что и было исполнено.
Во-вторых, революция насаждает новые формы взамен сметенных до основания старых форм, выпуская, как джинна из бутылки, угнетенное ранее правопонимание, давая ход почину снизу, экспериментируя и заигрывая со стихийностью, вольницей. Отсюда — предложение следовать революционному правосознанию, игнорируя законы свергнутых правительств, поощрение самочинного судейства и узаконение общегражданских обвинения и защиты.
В-третьих, во время революций новые формы юстиции, как, по-видимому и прочие формы, лишь внешне, ритуально напоминают одноименные институты свергнутого режима. Фактически же они представляют собой структуры, отращенные политическим руководством, подобно щупальцам, для удержания власти и господства нового режима. Революция собирает в один кулак и комкает все относительно самостоятельные элементы прежнего государства, подминая, если удается, также и институты гражданского общества. В Европе последующие реформы воздвигнутых революцией институтов восстанавливают равновесие и систему сдержек внутри государственной машины, а также между государством и гражданским обществом; в российской истории этого не произошло, а сохранялась революционное устройство правящего режима. Показательны в этом смысле два высказывания лидеров революционной советской судебной системы. Нарком юстиции Н. В. Крыленко писал: «Правильное, соответствующее классовым интересам пролетариата, функционирование суда может быть гарантировано лишь при наличии систематического и повседневного руководства им со стороны единой направляющей инстанции, дающей соответствующее указание по каждому или по поводу каждого выдвигаемого жизнью случая»[3]; в дальнейшем Н. В. Крыленко опубликовал и установку, согласно которой суд — это «реальное орудие в руках государственной власти»[4]. Вторая цитата принадлежит старому большевику, бывшему присяжному поверенному, члену коллегии Наркомюста М. Ю. Козловскому: «Суды не более и не менее, как органы власти, как органы диктатуры. Забудьте иллюзии о независимости судов. Надо раз навсегда сказать, что это такие же органы нашей работы, как орган ВСНХ. Это исполнительные органы власти пролетариата».
При этом революции, по-видимому, никогда не удается сразу переплавить в кипящем котле ошметки старых форм, которые некоторое время работают по инерции, чтобы затем погибнуть под пятой централизации. Так, в отдельных местностях России продолжали и после сооружения советской судебной системы выносить решения сельские сходы, суды казиев, аксакальские и шариатские суды.
В-четвертых, революцию от реформы отличает уничтожение не только старых форм, но и заполнявшего их ранее человеческого материала; красный террор уничтожил кадры судейских чиновников, адвокатов и прокуроров физически, но вполне достаточно лишения прежнего персонала возможностей доступа к новой судебной машине и заполнение ее угодными революции кадрами. В Советской России прежние чиновники некоторое время цеплялись за места в привычных структурах. Удельный вес старых юристов в массе судебных деятелей в период гражданской войны составлял не менее 20 процентов; понятно, что наибольшая плотность старых кадров приходилась на провинции, наименьшая — на столицы. Например, в Иркутской губернии в 1921 году народными судьями были избраны: 55 процентов — дореволюционные судьи; канцеляристы царских судов — 29 процентов, рабочие — 10 процентов. Однако над старыми кадрами висел и периодически опускался дамоклов меч. Комиссар юстиции Ярославской губернии тов. Сергеев еще в 1918 году на съезде комиссаров юстиции Московской области сформулировал и принципы политики по отношению к прежним кадрам и причину жесткого к ним отношения: «Нет особенной нужды в старых опытных юристах — на практике их помощь дает нехорошие результаты, — они каждый декрет истолковывают по-своему — по юридическому, — и так, что спорить с ними не приходится, тогда как чувствуется, что декрет этот должен пониматься иначе». Понятно, почему в составе первых ревтрибуналов оказалось: 90 процентов членов РСДРП (б), 10 процентов беспартийных; имевших высшее образование 14 процентов, среднее — 26 процентов, низшее 60 процентов; низшее образование имели в 1918#1921 годах более 70 процентов судей обычных судов.
Уже в марте 1919 года В. И. Ленин сообщил, что революция прежних судей «выгнала и сделала суд народным»[5]. А в 1922 году участники Московского губернского съезда деятелей юстиции единодушно сделали вывод, что за четыре года революции они «создали целую школу в тысячи своих пролетарских правоведов, доселе не имевших понятия о юридических науках и даже малограмотных»[6]. Новые формы наполнились адекватным им человеческим материалом, низкий уровень правовой и общей культуры которого выдавался за достоинство и воспроизводился системой подготовки юридических кадров.
Советские судебные реформы (1922#1990) и «юридическое зазеркалье»
Судебная реформа 1922 года закрепила ту сверхцентрализованную судебную систему, которую мало удалось преобразовать и до сегодняшнего дня, заложила обыкновения и подходы, воспроизводящиеся в практике и сознании людей до сих пор.
Постановлением ВЦИК 11 ноября 1922 года утверждается Положение о судоустройстве РСФСР, которое с 1 января 1923 года вступило в силу. На долгие 70 лет закрепляются составы суда, рассматривающие в России все без исключения дела: постоянный народный судья и два народных заседателя или постоянный народный судья. Судебная система республики становится трехзвенной: народные суды; губернские суды; Верховный Суд РСФСР. В 1924 году, с образованием Союза ССР, она будет достроена четвертым звеном: Верховным Судом СССР. Революционные трибуналы свою деятельность прекращают, однако судебная система включает в себя военные и военно-транспортные трибуналы, за деятельностью которых надзирают соответствующие коллегии Верховного Суда РСФСР (впоследствии трибуналы станут судебными органами Союза ССР).
Реформа продолжает в кадровом вопросе революционную линию: начинается очередная чистка, формулируется классовый критерий отбора и расстановки кадров. В 1923 году среди народных судей 46 губерний (из 68 имевшихся в то время губерний) — рабочие и ремесленники составляли — 26,5 процента; крестьяне — 49,5 процента, служащие — 24 процента. 60 процентов судей — члены РКП(б). Высшее образование имели только 10 процентов судей (8,1 процента — высшее юридическое образование), среднее — 17,5 процента, низшее — 72,5 процента судей. К 1925 году удалось вычистить 75 процентов народных судей. Число судей с низшим образованием увеличилось с 72 процентов до 83 процентов, партийных судей — с 63 до 81 процента. Уволено 60 процентов губернских судей.
В результате судебной реформы закрепляются также теневые технологии управления системой юстиции. Например, в кампанию по избранию народных заседателей по уездам рассылалась «разверстка» с требованием избрать 50 процентов заседателей — из рабочих, 35 процентов — из селений и 15 процентов от воинских частей.
Последующая кадровая политика Советского режима в судебной области характеризуется следующими тенденциями: ростом среди судей доли партийных лиц; нарастанием партийной прослойки и уменьшением количества образованных судей по мере продвижения вверх по судебной пирамиде; нарастанием доли женщин-судей (из чего надо сделать вывод о том, что судейская работа становится все менее привлекательной, все менее престижной среди партийных выдвиженцев и красной номенклатуры). Среди судейских кадров все чаще формальная образованность достигается окончанием ускоренных юридических курсов и получением дипломов по заочной и вечерней формам обучения.
Вот только некоторые иллюстрации. В 1928 году среди судей члены ВКП(б) составляли 85,6 процента; женщин было 10,4 процента; почти половина судей имела стаж работы по юридической специальности менее 3 лет; высшее юридическое образование имели 5,9 процента судей, 17,2 процента получили среднее юридическое образование либо одолели юридические курсы. По состоянию на 1 июля 1931 года среди народных судей рабочие составляли 53,2 процента, крестьяне — 25,8 процента, служащие — 21 процент; членов ВКП(б) было 91,9 процента, членов ВЛКСМ — 3,1 процента, беспартийных — 5 процентов; 18,5 процента судей — женщины. Юридическую подготовку получили 34,9 процента народных судей того времени и лишь 33,1 процента членов областных судов. По состоянию на 1935 год (непосредственно перед одобрением Сталинской Конституции СССР 1936 года) низшее образование получило 65,2 процента членов областных судов и 48,5 процента народных судей (понятная логика: вышестоящим надо быть не умнее и образованнее, а идейнее нижестоящих).
Позднейшие судебные реформы, проводившиеся в СССР при тоталитарном режиме, мало что меняли в сложившейся системе. С принятием Конституции СССР 1936 года и Закона о судоустройстве Союза ССР, союзных и автономных республик 1938 года нарастает централизация судебной системы (например, Верховный Суд СССР наделяется правом принять к своему производству и рассмотреть по существу любое судебное дело, минуя суды союзных республик; упраздняются президиумы областных и краевых судов, и надзорные инстанции сохраняется лишь в Верховных судах союзных республик и Верховном Суде СССР). Одновременно делаются шаги, рассчитанные на внешний эффект. Так, народных судей начинает избирать население (сроком на 3 года, впоследствии — на 5 лет), что при налаженной технологии фальсификации итогов голосования и наличии в бюллетенях для «тайного» голосования лишь одной кандидатуры никакой опасности для режима не представляет.
Пожалуй, советский период наиболее удобен для углубления наших представлений о «юридическом зазеркалье». Это псевдоправовое пространство имело тогда следующие черты.
Во-первых, оно давно поглотило пространство правовое, так как судьи абсолютно зависимы от партийной бюрократии и являются ее частью, хотя и непривилегированной. При этом суды рассматриваются не как органы правосудия (значение этого понятия прочно забыто), а как инструменты решения текущих хозяйственных и партийно-политических задач. С 1928 года, когда разбиралось Шахтинское дело о «спецах-вредителях», суды все чаще становятся инструментом государственного террора. Репрессии усиливаются процессуальными средствами. УПК РСФСР в редакции 1923 года позволяет судьям при рассмотрении уголовных дел в губернских судах и военных трибуналах: устранить стороны; не вызывать свидетелей, показания которых «не вызывают сомнений»; прекратить судебное следствие («суду все ясно»); учитывать при вынесении приговора те доказательства, которые имеются в деле, хотя бы они и не оглашались в ходе судебного следствия[7]; устранить прения, запретив сторонам защиты и обвинения произносить речи и реплики по окончании судебного следствия. Принимаются также чрезвычайные поправки к уголовно-процессуальным кодексам союзных республик 5 декабря 1934 года и 14 сентября 1937 года, направленные на ускорение уголовного преследования «террористов», «диверсантов» и «вредителей», которых расстреливают немедленно по вынесении приговора или отклонении ходатайства о помиловании; кассационное обжалование приговоров, постановленных порою за 15#20 минут, не допускается. С 1929 года суды и прокуратура привлекаются для участия во всякого рода кампаниях, из которых в период сплошной коллективизации наиболее актуальными оказываются посевные и уборочные кампании. Так, с 1 января по 15 марта 1930 года, в ходе весенней посевной кампании, работники суда и прокуратуры Центрально-Черноземной области совершили 347 выездов на село и осудили к разным уголовным наказаниям: 51 человека — за террор, 117 — за контрреволюционную агитацию, 1 544 — за убой скота, 2 115 — за невыполнение плана посевной, 753 человека — за халатность.
Во-вторых, «зазеркалье» проявляет себя и в обыкновениях правоприменительной практики. Например, в 1929#1930 годах почти на два порядка (в 100 раз!) уменьшается по сравнению с 1924#1925 годами число отмен приговоров по «формальным основаниям». Иными словами, поступила команда не обращать внимания на соблюдение процессуальной формы, и малограмотные судьи приговаривают к наказаниям людей, не соблюдая даже остатков процессуальных гарантий, отраженных в советских законах. Суды не обращают внимания также и на пытки, принимая как доказательства виновности подсудимых их признания, выбитые в ходе предварительного расследования (обыкновение, дошедшее до наших дней). Пытки узаконены высшей государственной (якобы общественной) инстанцией — ЦК ВКП(б). 10 января 1939 года на места разослан циркуляр: «ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод». 20 января того же года непонятливым разъясняется повторно: «ЦК ВКП(б) доводит до сведения, что применение метода физического давления, который использует НКВД, было разрешено с 1937 года на основе согласия Ц. Комитетов компартий (большевиков) всех республик». Разумеется, отнюдь не с 1937 года отечественные «правоохранительные» органы пополнили свой арсенал инквизиторскими методами, идя по стопам специалистов Преображенского приказа; пытки применялись красными с первых дней захвата власти, в чем легко убедиться, ознакомившись с известной книгой С. П. Мельгунова[8]. Нормой правоприменительной практики было рассмотрение судами дел в тюрьмах, написание приговоров заранее с проставлением потом мер наказания.
В-третьих, расцветают, процветают и множатся чрезвычайные органы расправы. 7 (20) декабря 1917 года Совет Народных Комиссаров по предложению Ф. Э. Дзержинского принимает постановление об учреждении Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Только по официальным данным ВЧК и размножившиеся на местах «чрезвычайки» за первый год своей работы (1918 год — половина 1919 года) арестовали лишь в 20 губерниях 87 тысяч и расстреляли 8 389 человек. На примере ВЧК хорошо прослеживается тенденция всякой бюрократической структуры, тенденция, особенно ярко проявляющаяся в период преобразований. Будучи социальным субъектом, ВЧК, как и нынешние суды, МВД, прокуратура, подчиняется социальным законам. «Социальные законы, — пишет А. А. Зиновьев, — суть определенные правила поведения… людей друг по отношению к другу. Основу для них образует исторически сложившееся и постоянно воспроизводящееся стремление людей и групп людей к самосохранению и улучшению условий своего существования в ситуации социального бытия. Примеры таких правил: меньше дать и больше взять; меньше риска и больше выгоды; меньше ответственности и больше почета; меньше зависимости от других; больше зависимости других от тебя и т. д.»[9]. ВЧК, первоначально обязанная передавать расследованные дела на рассмотрение революционных трибуналов, не только получает право расстреливать своей властью, но даже обзаводится собственным Особым ревтрибуналом, где председательствуют… глава ВЧК Ф. Э. Дзержинский и его доверенные сотрудники, не связанные какими-либо процессуальными формами. Чекистское «зазеркалье» обзаводится собственными обыкновениями, некоторые из которых призваны продемонстрировать приверженность этой беззаконной организации социалистической законности. 17 января 1920 года ВЦИК и СНК отменили смертную казнь, однако сохранили право военных трибуналов, ревтрибуналов и «чрезвычаек» применять расстрел в районах, на которые «распространяется власть реввоенсоветов фронтов». Если чекистам хотелось кого-либо убить, они просто этапировали жертву в такой район и там казнили. Формируются и другие «зазеркальные» кровавые органы: особое совещание при НКВД СССР, «тройки» и «двойки» нескольких разновидностей. Эти учреждения работают параллельно с относительно либеральной системой общих судов. Так, в 24 губерниях в 1919#1920 годах местными судами было осуждено 60,8 процента, оправдано 39,2 процента подсудимых, причем более половины осужденных приговорено к штрафу или заключению менее 3 месяцев. В 1931 году лишь 16,7 процента осужденных приговаривалось к наказанию в виде лишения свободы; оправдывался примерно каждый шестой подсудимый. В 1948 году оправдывалось 10 процентов подсудимых.
Партийные органы в качестве единственного суверена, безраздельно правящего страной, творят расправу и через головы специализированных карательных органов; Политбюро ЦК ВКП(б) утверждает расстрельные списки с фамилиями бывших соратников вождей. 5 марта 1940 года Политбюро рассмотрело «вопрос НКВД», и в итоге 21 857 польских военнопленных были казнены в Катыни.
В-четвертых, суды становятся придатками и заложниками чрезвычайных органов. Например, председатель Военной коллегии Верховного Суда СССР тов. Ульрих докладывал не кому-нибудь, а лично Л. П. Берии, что с 1 октября 1936 года по 30 сентября 1938 года Военной коллегией и ее выездными сессиями в 60 городах осуждено: к расстрелу — 30 514, к тюремному заключению — 5 643 человека. Если в конвейерном «правосудии» случается сбой, ошибку устраняют карательные органы непосредственно, не считаясь с призрачной независимостью судебных органов. Надо особо подчеркнуть, что в Советские времена, как и в период царского правления, проявляется феномен «сопротивления материала». В конце XIX века мероприятиям судебной реформы противились николаевские сановники. В 1918 году новым порядкам, привнесенным в судебную систему революцией, составляли оппозицию старые судьи и канцеляристы, опыт которых до времен судебной реформы 1922 года относительно широко использовался. В 30-е годы сомневаются в правильности спущенных сверху установок уже коммунистические выдвиженцы.
Так, 7 августа 1932 года ЦИК и СНК СССР приняли постановление «Об охране имущества государственных предприятий, совхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности», получившее в народе прозвания «закон семь-восемь» и «закон о колосках». Постановление предусматривало наказание в виде смертной казни, а при смягчающих обстоятельствах в виде не менее 10 лет лагерей с конфискацией всего имущества за хищение государственного и общественного (колхозного) имущества. Первое время в 40 процентах случаев судьи назначали наказание ниже низшего предела санкции, причем на Урале это происходило в 90 процентах случаев. Лишь после официального запрета такой практики Наркомюстом (предписано было предварительно получать разрешение областного суда на применение нормы о наказании ниже низшего предела санкции), а главное — после погромных речей Н. В. Крыленко[10] и И. В. Сталина, либерализм сошел на нет. Официально постановление от 7 августа 1932 года было отменено лишь 13 апреля 1959 года.
В период хрущевской оттепели и брежневский застойный период не раз происходило латание советской судебной системы. Всплески активности пришлись: на 1958#1960 годы, когда принимались Основы законодательства Союза ССР, союзных и автономных республик, а также новые кодексы союзных республик; на 1977#1981 годы, т. е. время приведения законодательства в соответствие с Конституцией СССР 1977 года. Закон РСФСР о судоустройстве был принят в 1980 году, в 1981 году увидели свет законы о выборах и отзыве судей и народных заседателей.
Тенденции кадрового наполнения судейского корпуса остаются прежними: растет число партийных судей и женщин. Образовательный уровень судей кажется резко возросшим, однако это образование весьма своеобразно: с одной стороны, речь идет о преподавании студентам «социалистического» права со всеми вытекающими отсюда последствиями; с другой стороны, даже это «право» дурно усваивается заочниками и вечерниками, занимающими должности секретарей судебных заседаний и овладевающими судейской премудростью под руководством старших коллег и «вприглядку». Неправовой опыт транслируется и обрамляется псевдонаучными юридическими теориями (о вреде состязательной конструкции процесса, о «материальной истине», о социалистическом праве как высшем типе права, об изначальной реакционной сущности права и процесса западноевропейских и англосаксонских стран, о «социалистической законности»).
Очередные выборы народных судей на пятилетний срок состоялись20 июня 1982 года; судей избирало население, опуская в ящики для голосования бюллетени с напечатанной на них единственной фамилией кандидата. В итоге было избрано 10 303 судьи. Из них 63,5 процента — мужчины, 36,5 процента — женщины, 93,1 процента — члены и кандидаты в члены КПСС, 2,7 процента — члены ВЛКСМ, 6,9 процента — беспартийные. Впервые заняли судейские кресла 25,2 процента избранных в народные судьи граждан. Высшее юридическое образование получили 99,3 процента, среднее — 0,5 процента судей.
Горбачевская перестройка затронула лишь небольшую часть сферы судоустройства. 1 декабря 1988 года Конституция СССР дополнена нормами, устанавливающими новый, более экономный, порядок выборов судей. В августе — ноябре 1989 года появляются многочисленные нормативные акты, касающиеся судейского статуса: Закон СССР «О статусе судей в СССР»; Закон СССР «Об ответственности за неуважение к суду»; постановление Верховного Совета СССР «О присяге судей и народных заседателей судов Союза ССР; Положение о квалификационных коллегиях судей судов СССР; Положение о квалификационной аттестации судей; Положение о дисциплинарной ответственности судей, отзыве и досрочном освобождении судей и народных заседателей судов Союза ССР; Положение о квалификационных классах судей судов Союза ССР и союзных республик. Важнейшими новшествами оказались упразднение прямых выборов народных судей населением и увеличение сроков судейских полномочий с 5 до 10 лет. Народных судей стали избирать сроком на 10 лет областные и к ним приравненные Советы народных депутатов на основании совместного представления Минюста и Верховного суда союзной республики; кандидатов на судейские должности подбирали учреждения юстиции, то есть органы исполнительной власти. Членов областных, краевых судов, Верховных судов союзных республик избирали в горбачевское время сроком на 10 лет Верховные Советы соответствующих союзных республик (а ранее — Советы народных депутатов того же уровня, что и суд). Лишь судей автономных республик и округов избирали, как и раньше, Советы соответствующих автономных образований — тоже сроком на 10 лет.
Шаги судебной реформы в постсоветской России
Судебная реформа в постсоветской России развивалась на фоне относительно бескровной социальной революции, течение которой осложнялось периодическими дворцовыми переворотами.
Важнейшей предпосылкой судебной реформы в России было признание суверенитета Российской Федерации, объявление ее демократическим правовым государством, функционирование которого основано на принципе разделения властей (п. 13 Декларации о государственном суверенитете РСФСР от 12 июня 1990 года).
Концепция судебной реформы в РСФСР, подготовленная группой независимых экспертов под руководством народного депутата Б. А. Золотухина, была внесена в Верховный Совет РСФСР Президентом Российской Федерации и 24 октября 1991 года одобрена постановлением Верховного Совета РСФСР. В Концепции анализировались причины кризисного состояния правоохранительных органов и судебной системы и предлагались законодательные и организационные меры по преодолению затруднений и преобразованию судопроизводства на демократических основах. В частности, провозглашалась необходимость возрождения суда присяжных, института мировых судей, введения судебного контроля за правомерностью заключения под стражу, несменяемости судей, пересмотра ведомственных показателей работы правоохранительных органов и судов.
Основополагающие идеи Концепции судебной реформы были зафиксированы в конституционном законодательстве (см.: Законы РСФСР от 1 ноября 1991 года, от 21 апреля 1992 года, от 9 декабря 1992 года; Декларацию прав и свобод человека и гражданина от 22 ноября 1991 года; Конституцию Российской Федерации 1993 года).
Демонтаж Союза ССР позволил Российской Федерации включить в состав своих судебной и правоохранительной систем новые органы (в частности, военные суды) и придать прежним органам более обширные полномочия (в частности, прокуратуре, которая воспользовалась правомочиями, ранее принадлежавшими Генеральной прокуратуре Союза ССР).
Законодатель отказался от единства судебной системы России, учредив Конституционный Суд РСФСР (Закон РСФСР от 6 мая 1991 года, утвержденный Съездом народных депутатов 12 июля 1991 года) и арбитражные суды (Закон РСФСР от 4 июля 1991 года). Впоследствии это обстоятельство породило трения по поводу распределения компетенции и обязательности решений между Конституционным Судом Российской Федерации, с одной стороны, судами общей юрисдикции и арбитражными судами, с другой стороны; пришлось мучительно разграничивать сферы юрисдикции также арбитражным и общим судам. При этом конкурентная борьба затронула в основном дела, вытекающие из административных отношений, а также имеющие политическую подоплеку «споры между хозяйствующими субъектами», в частности, относительно управления средствами массовой информации; имелись случаи одновременного принятия к производству жалоб и заявлений по одному и тому же поводу судами общей юрисдикции и арбитражными судами.
Несмотря на объявление России федеративным государством, к числу судов субъектов Российской Федерации отнесены лишь местные конституционные (уставные) суды и мировые судьи; последние связаны федеральным законодательством и включены в систему судов общей юрисдикции (см.: Федеральный закон от 17 декабря 1998 года «О мировых судьях в Российской Федерации»).
Существенно изменились организационные формы участия представителей народа в осуществлении правосудия. Так, способ подбора народных заседателей формально приблизился к способу подбора присяжных заседателей и приобрел некоторое сходство с принятым в Германии и других западноевропейских странах способом подбора шеффенов (Федеральный закон от 2 января 2000 года «О народных заседателях федеральных судов общей юрисдикции»); однако теперь участие народных заседателей упразднено в гражданском процессе и с 1 января 2004 года будет ликвидировано и в уголовном судопроизводстве. В арбитражных судах субъектов Российской Федерации учрежден институт арбитражных заседателей (сперва — в порядке эксперимента, а затем — на основе Федерального закона от 30 мая 2001 года).
Правоохранительные органы затронуты реформами не были, однако использовали широко объявленные и робко осуществлявшиеся преобразования для наращивания собственной мощи, увеличения объемов финансирования и введения новых льгот для своих сотрудников (см.: Законы РСФСР от 18 апреля 1991 года «О милиции» и от 17 января 1992 года «О прокуратуре Российской Федерации»; Законы Российской Федерации от 8 июля 1992 года «О федеральных органах государственной безопасности» и от 24 сентября 1992 года «О внутренних войсках Министерства внутренних дел Российской Федерации»). Прокуратура Российской Федерации сохранила общий надзор и практически все полномочия в области надзора за судебной деятельностью. В России, в отличие от многих европейских стран и США, прокурор вправе обращаться с исками в защиту частных интересов, хотя в последнее время проявилась тенденция сокращения такой возможности; прокуратура вправе оспаривать в вышестоящем суде оправдательные и мягкие, на ее взгляд, приговоры. Лишь надзорные представления прокуроров не могут с середины 2002 года приноситься по основаниям, ухудшающим участь оправданного или осужденного.
Адвокатура обогатилась новыми организационными формами; начали широко создаваться адвокатские фирмы, кабинеты. Были скоропалительно учреждены с благословения министра юстиции так называемые «параллельные» коллегии адвокатов. Сейчас «традиционные» и «параллельные» коллегии адвокатов сведены в единственную в каждом регионе адвокатскую палату.
Важнейшими достижениями судебной реформы, как представляется, стали:
— укрепление независимости судей в соответствии с законодательством о статусе судей;
— учреждение Конституционного Суда Российской Федерации и преобразование административных органов — государственных арбитражей — в арбитражные суды; создание на федеральном уровне законодательной базы для введения мировых судов и развертывание института мировой юстиции во многих российских регионах;
— создание механизмов, обеспечивающих при рассмотрении судами уголовных дел прямое действие положений Конституции Российской Федерации, а также международно-правовых актов в области прав человека;
— значительное расширение федеральным законодательством и постановлениями Конституционного Суда Российской Федерации круга конфликтов, участники которых могут получить судебную защиту;
— установление судебного контроля за применением наиболее острых мер процессуального принуждения (прослушивания телефонных переговоров, наложения ареста на корреспонденцию, наложения ареста на имущество и др.); передача от прокуроров судьям права решать вопрос о заключении обвиняемого (подозреваемого) под стражу и продлении срока его содержания под стражей;
— изменение судебной практики в сфере доказательственного права; введение и развитие процедуры исключения из разбирательства недопустимых в качестве доказательств материалов;
— включение оперативно-розыскной деятельности в сферу законодательного регулирования; к сожалению, негласная оперативно-розыскная деятельность продолжает вестись в изоляторах временного содержания и следственных изоляторах, причем не только в целях предотвращения побегов заключенных и обеспечения безопасности ИВС и СИЗО, но и для раскрытия преступлений, в которых обвиняются (подозреваются) помещенные под стражу граждане; отсюда вытекает использование режимных правил и дисциплинарных взысканий как средств пытки и склонения задержанных и арестованных лиц к признанию, порой — к самооговору;
— введение в 1993#1994 годах в 9 субъектах Российской Федерации суда с участием присяжных заседателей; эти суды представляют из себя действующую модель демократического состязательного правосудия, а законодательство о суде присяжных использовалось Конституционным Судом Российской Федерации для распространения некоторых его положений на производство в общих судах; теперь, с 1 января 2003 года, суды присяжных действуют в большей части субъектов Российской Федерации, а в 2007 году планируется охватить этими судами всю территорию России; надо отметить, впрочем, что даже в этом случае суды с участием присяжных заседателей будут рассматривать не более 0,5 процента уголовных дел и ни одного гражданского дела;
— ограничение и постепенное сведение на нет применения смертной казни;
— создание судебного департамента при Верховном Суде Российской Федерации; провозглашение нового порядка формирования бюджетных статей, касающихся финансирования органов судебной власти;
— реорганизация службы судебных исполнителей, учреждение в системе Минюста России службы судебных приставов;
— передача в систему Минюста России колоний и СИЗО;
— создание частного нотариата;
— инициативная разработка и внедрение отдельными энтузиастами альтернативных способов разрешения конфликтов, механизмов восстановительного правосудия.
К сожалению, одновременно происходило свертывание многих гарантий справедливого рассмотрения дел: оказался урезанным круг оснований освобождения от уголовной ответственности; потерпевшие от преступлений утратили право на получение компенсации причиненного им ущерба за счет государства; постоянно разрастался круг дел, которые подлежат рассмотрению без участия народных и присяжных заседателей; все новые и новые категории дел дозволялось готовить в упрощенном порядке, без проведения полноценного расследования. Уголовный кодекс, принятый в 1996 году, оказался основанным на теоретических представлениях, свойственных советскому периоду, его нормы позволяют назначать бессмысленно жестокие наказания за малозначительные правонарушения. Имела место бюрократизация системы помилования, ужесточение практики применения помилования.
Наблюдалась тенденция усиления репрессии процессуальными средствами, что особенно проявляется в положениях действующего с 1 июля 2002 года УПК Российской Федерации. Этот документ не только грубо противоречит Конституции Российской Федерации 1993 года, искажая ее нормы о состязательности, презумпции невиновности, праве на судебную защиту, но и ухудшает положение граждан даже по сравнению с советским периодом. Так, согласно УПК РСФСР 1960 года, максимальный срок задержания подозреваемого не превышал 72 часов; по новым правилам задержанный может содержаться в неволе правоохранительными органами не более 48 часов, но зато судья, не найдя доказательств правомерности задержания, может не освобождать человека из-под стражи, а предоставить милиции и следователю еще до 72 часов на поиск улик (в наших условиях, по сути, это влечет почти неизбежное применение к задержанному побоев, угроз и других пыток для выколачивания признания еще на протяжении 3 суток). При этом, в отличие от правил, введенных еще в 1992 году, отныне обвиняемый (подозреваемый) и его защитник лишены возможности ознакомиться с материалами, представляемыми органами уголовного преследования судье в обоснование необходимости избрания в отношении обвиняемого (подозреваемого) меры пресечения в виде заключения под стражу. Опасные для прав и свобод человека положения УПК РФ не только одобряются, но и усугубляются Верховным Судом Российской Федерации, Судебная коллегия по уголовным делам которого в обход норм, позволяющих лишь Пленуму этого Суда издавать «разъяснения по вопросам судебной практики», рассылает в областные (краевые) и к ним приравненные суды ответы на «вопросы по применению УПК РФ».
Полагаю, что судебная контрреформа в постсоветской России не шла у реформы по пятам, как это наблюдалось в XVIII веке, но развивалась параллельно ей и, вдобавок, опережающими темпами. Главная причина здесь — это сохранение у кормила политической власти вообще и у руля судебной власти, в частности, воспитанных в эпоху «социализма» деятелей, учившихся у творцов и прислужников террористической диктатуры. Эстафета не была прервана, а судебные структуры, несущие на себе и воспроизводящие тоталитарную идеологию, не только не были демонтированы, но, мастерски играя на злободневных потребностях политиков в легитимизации их противоправной деятельности (будь то развал Союза ССР, «поэтапная конституционная реформа» 1993 года с октябрьским расстрелом Верховного Совета России, чеченская бойня, уход от импичмента, предвыборные махинации, назначение на важные государственные посты олигархов из «семейного» окружения), укрепились и расширились физически и с точки зрения сфер влияния. Юридическая наука (особенно, ведомственная судейская, прокурорская и милицейская), как и в советское время, продолжает обслуживать карательную государственную машину, изучая и рефлексируя ее практику. Отсюда и одобрение законов, нарушающих Конституцию России, права и свободы человека, и готовность «отложить в сторону» даже их.
Справедливости ради стоит отметить, что в начале 2002 года наметилась политическая тенденция гуманизации судебной практики и практики работы пенитенциарных учреждений; в частности, более чем на треть по сравнению с 2000 годом уменьшилось тюремное население, которое сегодня составляет около 880 000 человек. Данный феномен, однако, объясняется не либерализацией уголовно-процессуального законодательства, ибо перемены начались еще до вступления его в действие. Роль сыграли три фактора: во-первых, заявленная на уровне высшего политического руководства политическая позиция, к чему суды всегда были чутки (всплески смягчения карательной практики под влиянием слов лидера наблюдались и в период перестройки, и в ельцинский период); во-вторых, экономическая невозможность и нецелесообразность содержать изрядную долю населения в неволе; в-третьих, назначение (избрание) в большинстве регионов мировых судей, которые оттянули на себя множество уголовных дел, ранее подсудных федеральным районным и вышестоящим судам. Мировые судьи, не успевшие до конца сродниться с прежними судебными структурами и смириться с обыкновениями и требованиями федерального судебного руководства, ближе населению; они выносят более здравые и гуманные судебные решения, ориентируясь не на устоявшуюся практику, а, прежде всего, на местную обстановку.
Некоторые выводы
Для характеристики понятий «реформа» и «революция» в судебной сфере целесообразно воспользоваться философскими категориями «форма» и «материал» (человеческий материал, так как люди служат движущей силой и материалом всякого социального преобразования).
Революция — это одновременная принудительная смена форм жизни и материала, на котором они воспроизводятся. В отличие от революции, переворот означает заполнение старых форм однородным материалом. Очередная клика захватывает власть и заменяет прежних правителей своими приспешниками. Борьба группировок возле трона и за трон выливается в перевороты. Но формы сохраняются, а новые властители мало чем отличаются от старых.
С точки зрения приведенных рассуждений, реформа («ре-форма») означает изменение форм деятельности при неизменности деятелей, то есть человеческого материала, заполнявшего старые формы. В ходе реформ никого не расстреливают, не высылают, не производят массовых увольнений, но пытаются перефункционализировать работников и, преодолевая их ропот и недовольство, дать им новые ориентиры и научить трудиться по-другому; поэтому, если преобразователи-революционеры приносят в жертву других, то преобразователи-реформаторы обыкновенно сами становятся жертвами обитателей потревоженного болота.
Инерция материала губит и подтачивает реформы, нейтрализуя все, что угрожает привычным условиям существования. В посткоммунистической России ввиду огромного опыта двоемыслия и криводушия оппозиция необязательно выступает с открытым забралом; наиболее типичная линия поведения — это взять под козырек и забыть. Реформам противопоставлена деформация, коррозия, разъедание их сути видимостью преобразований.
Заинтересованные исследователи и реформаторы должны, в свете сказанного выше, изучать реформы, не только и не столько перетолковывая нормативный материал. Нормотворчество выступает, прежде всего, средством воспроизводства деятельности, но лишь в относительно небольшой степени оказывается инструментом ее реформирования. В поле зрения необходимо включить реальную практику функционирования правоохранительных органов и судов, их явно не противоречащие законодательству обыкновения, гасящие реформаторские импульсы и технологии, противостоящие нововведениям.
Мишель Фуко некогда верно заметил: «Вообще говоря, при королевском режиме во Франции каждый общественный слой располагал собственным полем терпимой противозаконности: невыполнение правил, многочисленных эдиктов или указов являлось условием политического и экономического функционирования общества. Черта, характерная не только для абсолютизма? Несомненно»[11]. Поэтому надлежит иметь в виду также противоправные практики органов, официально призванных блюсти чистоту правовой среды, а также привычное вторжение исполнительных органов в сферу судебной компетенции (посредством дачи указаний зависимым судьям либо путем непосредственного отправления судебных функций). Следует принять в расчет и деятельность официально не признанных структур, принимающих на себя функции расправы, правосудия, умиротворения (скажем, воровских сходок, «черных арбитров», занимающихся «разводом» конфликтующих сторон и т. п.).
Наконец, реформаторам обязательно стоит принимать в расчет и менталитет человеческого материала, осваивающего спускаемые на него реформаторами конструкции.
[1] Эта задача значительно облегчается, благодаря обширной исследовательской литературе. Особо следует отметить следующие работы: Буков В. А. Суд и общество в Советской России: у истоков тоталитаризма. М.: Изд-во Российской правовой академии Минюста России, 1992; Виленский Б. В. Судебная реформа и контрреформа в России. — Саратов: Приволжское книжное изд-во, 1969; Кожевников М. В. История Советского суда / Под ред. И. Т. Голякова. М.: Юриздат, 1948; Портнов В. П., Славин М. М. Становление правосудия Советской России (1917#1922 гг.) М.: Наука, 1990; Соломон П. Советская юстиция при Сталине / Пер. с англ. М.: Российская политическая энциклопедия, 1998; Стецовский Ю. И. История советских репрессий. Т. 1. М.: Знак-СП, 1997; Чельцов-Бебутов М. А. Курс уголовно-процессуального права. Очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах. СПб: Альфа, Равена, 1995; Великие реформы в России. 1856#1874: Сборник / Под ред. Л. Г. Захаровой, Б. Эклофа, Дж. Бушнелла. М. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1992.
[2] Демьянов А. Моя служба при Временном правительстве // Архив русской революции. М., 1991. Т. 6. С. 301#302.
[3] Крыленко Н. В. К реформе действующей судебной системы // Еженедельник Советской юстиции. 1922. № 5. С. 4#5.
[4] Крыленко Н. В. Судоустройство РСФСР. М., 1923. С.150#151.
[5] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 15.
[6] Цит. по: Буков В. Суд и общество в Советской России: у истоков тоталитаризма. М., 1992. С. 119.
[7] Символично, что данная норма практически повторена творцами нового «демократического» Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (ч. 1 ст. 17, ч. 2 ст. 316).
[8] Мельгунов С. П. Красный террор в России. М., 1990. C. 242.
[9] Зиновьев А. А. Зияющие высоты. Книга первая. С. 43.
[10] Н. В. Крыленко, напутствуя красных судей, в частности, сказал: «Мы сталкиваемся тут с глубоким, впитанным с молоком матери предрассудком и традициями старых форм правовой буржуазной мысли, что этак нельзя, что обязательно судить, исходя не из политических указаний партии и правительства, а из соображений «высшей справедливости»».
[11] Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999. С 119.