Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 2, 2003
| Судебная реформа как государственное и политическое событие В 2000 году вместе со сменой президента Россия вступила в новую фазу исторического развития. Закончился продолжавшийся почти целое десятилетие период революционной ломки старого общественного строя, появились в зародыше новые общественные институты, новые общественные связи, изменилась социальная структура общества. Политические силы и лидеры, которые стояли во главе общественных перемен, называли себя реформаторами. Но к 2000 году слово «реформатор» в России стало таким же бранным, как слово «демократ». И дело не только в беспрецедентном снижении жизненного уровня абсолютного большинства населения страны. Слишком разительно отличались результаты реформирования от замысла. Вместо обещанного цивилизованного рынка и демократии мы получили криминальные разборки, «черные» PR-технологии и т. п. Если исходить из научного понимания реформ как управляемого процесса поэтапных изменений, достижения поставленных целей, то, строго говоря, к 2000 году они в России еще не начинались. Речь скорее можно вести о создании предпосылок для реформ (что, конечно, само по себе и необходимо, и важно, спорить можно лишь о цене и затраченном времени). Будущее страны решающим образом зависит от того, что удастся сделать в ближайшие пять-шесть лет. Тем важнее перейти от импровизаций и упований на привычное российское «авось» к строго выверенным шагам, созданию, если угодно, определенного алгоритма проведения реформ. Не только в силу исторических традиций, менталитета народа (факторы немаловажные!), но и в силу реально сложившегося положения дел государство в России вынуждено брать на себя большую долю ответственности и участия в общественных делах, нежели государство в развитых странах Запада. Это в первую очередь и определяет приоритетность реформирования системы государственного управления России и, прежде всего, той ее части, которая связана с созданием и соблюдением единых «правил игры», — судебно-правовой реформой. Именно поэтому судебная реформа есть государственное событие. Только государство может начать и обязано завершить этот процесс, сделав реформу необратимой. Если приоритет реформирования институтов государства и становления независимой судебной власти не является уже остро дискуссионным для России, то вопросы о целях этой реформы, о том, каким должно стать российское государство и новая независимая судебная власть в результате проведения такой реформы, вызывают полемику. Здесь возникает главный вопрос: если цели и направление судебной реформы, да еще в контексте реформирования самого государства, являются дискуссионными, что должен делать реформатор? Понятно, что брать на себя ответственность. Но такой шаг должен быть предельно точным, поскольку само выбранное основание должно по своему состоянию и мощности быть генерирующим основанием, объединяющим или сцепляющим все другие элементы становящейся независимой судебной власти. Безошибочный рецепт при решении этого вопроса может дать историческая, политическая и юридическая наука — этим звеном является процессуальное право, процессуальное судопроизводство, внутри которого самым значимым является уголовное судопроизводство, оформляемое в традициях европейской правовой культуры уголовно-процессуальным кодексом. Становится ясно, что состояние судебной системы напрямую зависит от технологии уголовного судопроизводства, определяемой уголовно-процессуальным законодательством. При этом изменения процедур, стадий, техники и принципов уголовного судопроизводства не есть только юридическо-законодательный процесс. Это и процесс изменения многочисленных юридических и правовых институтов, а значит, и многих общественных связей, институтов, состояний гражданского общества России. Кроме того, это и процесс введения новых судебных процедур, например суда присяжных, что в корне меняет стиль и содержание всего уголовного правосудия. Следовательно, принятие и разработка нового УПК — это не только юридическое дело, но и политическое и даже историческое одновременно. Но главное — это дело государственное. Государственное в том смысле, что его может провести и осуществить только государство. Только с помощью этой реформы можно «перемонтировать» само государство, а не одну судебную власть. Именно через модернизацию и реформирование уголовно-процессуального законодательства можно добиться или, по крайней мере, существенно продвинуться в деле формирования правового государства, верховенства права в жизни общества и осуществить становление действительно независимой судебной власти. Но именно в этом абсолютно благородном пункте и заложено основание контрреформирования и ответ на вопрос о том, когда и где может остановиться судебная реформа. Необратимость судебной реформы В России и Советском Союзе реформы судебной власти всегда шли параллельно с реформой государственного и административного устройства, а также с реформой местного самоуправления. То же самое происходит сейчас. Как это было при Петре Великом, при Екатерине II, при Николае I, Александрах I, II, III, Николае II, Временном правительстве и правительстве большевиков, так это дело продолжается и сейчас. Объявлены и реализуются реформа государственной службы, судебная реформа, реформа местного самоуправления, осуществляется разграничение полномочий центра и субъектов Российской Федерации. Не осталась без внимания и верхняя палата Парламента, процесс реформирования которой привел к возникновению Государственного cовета при Президенте и Совета глав законодательных органов власти субъектов Российской Федерации. Вместе с этим в2000году образованы властные институты полномочных представителей Президента. Дело реформирования государственной власти в России начинается всегда очень смело и азартно, особенно на стадии сотворения, запуска реформ, а затем почему-то происходит сдача установленных базовых позиций и принципов, срочное создание государственных или чрезвычайных комиссий, разгром реформаторов и запуск процедуры по новому кругу. Применительно к реформированию судебной власти камнем преткновения всегда становилась «излишняя самостоятельность судебных процедур — мировых судов, судов присяжных, коллегий адвокатов, рост числа оправдательных приговоров», а способом выхода из ситуации являлось наделение административных органов — земских начальников, прокуроров, жандармерии и полиции — полномочиями суда[1]. Все это происходило не сразу, не вдруг, растягивалось на десятилетия. Но тенденция одна: виноватых судить может только власть, и нечего тут устанавливать сложные процедуры в виде окружных, мировых, гражданских судов. Все и так ясно нашей полиции, которая верно и правдиво служит верховной и исполнительной власти!
Другим основанием свертывания судебных реформ в стране всегда являлось «новое прочтение» феномена государственного преступления. Государство, во имя сохранения собственной власти, на определенном этапе реформирования получало не просто политических оппонентов, а людей экстремального действия и поведения. Именно для борьбы с ними вводились новые квалифицирующие признаки как особо тяжкие. Такие люди назывались государственными преступниками, отступниками, врагами народа. С целью особого порядка работы с этим контингентом вводилась экстраординарная процедура, которая, в свою очередь, меняла общие принципы судопроизводства и правосудия. Совсем недавно экстремальность как страх задавалась Чечней. Были попытки «переписать» законы для ликвидации неугодных: ввести на территории этой республики особый порядок рассмотрения уголовных дел. Под этим соусом МВД в категорической форме выступало против модели уголовного процесса, которая одновременно направлена и на установление вины обвиняемого, подозреваемого, и на защиту законных прав и свобод лиц и организаций, пострадавших от преступления. Будем надеяться, что с проведением референдума ситуация войдет в другое русло. Главы некоторых субъектов Российской Федерации еще не требуют себе судебных функций, но процесс становления самостоятельности судебной власти держат под контролем и в любой момент готовы объединиться под флагом Государственного совета и выступить с инициативой корректировки судебного законодательства. В Государственной думе Федерального собрания Российской Федерации почему-то «стихийно» вдруг сформировалось 34 направления, за каждым из которых стоит инициатива внесения поправок в УПК. При этом поправки в текст закона явно однонаправленны: вернуться к старому пониманию процесса как средства борьбы с преступностью. При этом природа преступности не обсуждается, ее масштаб и организованные формы не анализируются. Не предлагается работать с этой социальной проблемой системно, добиваясь, прежде всего, соблюдения принципа неотвратимости наказания, перестраивая в этом направлении организационные схемы устройства всех правоохранительных органов. Так или иначе, следует признать, что ситуация вокруг судебной реформы остается предельно сложной. Значительное большинство политиков и юристов признает, что УПК — это своего рода конституция для органов уголовной юстиции. Проблема состоит в том, что до конца не разрешенным и открытым остается вопрос о конституционности самой «конституции для органов уголовной юстиции». Одни (Администрация Президента РФ, Генеральная прокуратура РФ, авторы и разработчики, а также все проголосовавшие за новый УПК депутаты Государственной думы, одобрившие кодекс члены Совета Федерации и подписавший закон Президент Российской Федерации В. В. Путин) уверены в том, что кодекс в полной мере соответствует Конституции Российской Федерации и принят палатами в точном соответствии с регламентами их работы. Другие (по сообщению печати, это более 100 депутатов Государственной думы Федерального собрания Российской Федерации, отдельные правозащитники и особенно представители и убежденные сторонники старой модели УПК образца 1961 года) считают, что вопрос о соблюдении законодательной процедуры рассмотрения кодекса в Государственной думе, а также отдельные положения самого закона должны быть предметом рассмотрения в Конституционном суде. Это означает, что вопрос реализации и толкования норм нового уголовно-процессуального кодекса продолжает оставаться в политическом поле. С одной стороны, положительным следует признать тот факт, что проблема будет обсуждаться публично, открыто в Конституционном суде. С другой стороны, отрицательным моментом затягивающегося противостояния станет смешение чисто правового, юридического подхода к толкованию норм и положений закона с попытками привнесения в этот процесс политических смыслов и терминов. Кроме этого, очевидным становится и то, что достаточно длительной и наиболее значимой в этом вопросе останется именно политическая составляющая. Это связано с тем, что вопрос о новом УПК и судебной реформе станет одним из главных в предстоящих (14 декабря 2003 года и14 марта 2004 года) парламентских и президентских выборах. Ведь реформаторам необходимо сохранить достигнутые рубежи и позиции, а носителям идей и принципов социалистической теории государства и права, а также штампов и стереотипов социалистического правосудия необходимо взять реванш на этом плацдарме. До конца не известно, каким будет персональный состав участников этой парламентской и президентской борьбы, важно, что она состоится, и противостояния на этом рубеже не избежать. Предмет дискуссии уже сформулирован: является ли данный кодекс репрессионным, ведущим к тоталитаризму, или же он правовой, соответствующий принципам и нормам демократического, правового государства и Конституции Российской Федерации? Немаловажную роль в этом противостоянии и в этой политико-правовой дискуссии будет играть и международная оценка норм нового уголовно-процессуального кодекса. Это связано с тем, что, согласно современным российским и международным стандартам, новый УПК касается не только приемов и способов отправления предварительного расследования, дознания, защиты, непосредственно судопроизводства и состязательности сторон в процессе, но и напрямую связан с влиянием на состояние и реализацию многих политических прав. Совокупность этих прав определена Международным пактом о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 года, вступившим в силу23марта 1976 года[2]. Не менее значимой останется и проблематика «малой правовой политики», по своему содержанию напрямую определяющей весь процесс модернизации судебной системы. Речь идет об определении форматов внутриведомственного отношения к делу — подготовке кадров, инструкций, статистики, обобщению судебной, правоохранительной и правозащитной практики. Содержание консолидированной юридической политики генерального прокурора, министров внутренних дел и юстиции, руководителей ФСБ, ФСО, ФАПСИ, ГТК, председателей Конституционного и Верховного суда, а также уполномоченного по правам человека в значительной степени будут определять юридическую аутентичность и последовательность введения в действие нового уголовно-процессуального кодекса. В любом случае это политический процесс, вектор и содержание которого напрямую выходят на общеполитический (парламентский, административный и избирательный) и на юридический (толкование и правоприменение) процессы.
Так что ответ на вопрос «Когда и где может остановиться судебная реформа?» скорее всего лежит в плоскости гражданского общества. Усилия реформаторов судебной власти потребуются уже в ближайшее время для создания новых образцов и техник судопроизводства, свидетельствующих о безусловных достоинствах нового законодательства и появлении такого качества российского правосудия, при котором процесс реформирования судебной власти станет необратимым. [1] Чельцов-Бебутов М. А. Курс уголовно-процессуального права: Очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах. СПб., 1995. С. 799–809. [2] Международный пакт о гражданских и политических правах // Международные акты оправах человека. М.: Издательство «Норма», 2000. С. 53–72. Открыт для подписания, ратификации и присоединения 19 декабря 1966 года резолюцией 2200 А (XXI) Генеральной Ассамблеи ООН. Вступил в силу 23 марта 1976 года. По состоянию на 1 января 1989 года 87 участников. СССР подписал 18 марта 1968 года. Ратифицирован Президиумом Верховного Совета СССР 18 сентября 1973 года с заявлением. Ратификационная грамота СССР депонирована Генеральному секретарю ООН 16 октября 1973 года. Вступил в силу для СССР23марта1976года; факультативный протокол вступил в силу 23 марта 1976 года. СССР присоединился к Факультативному протоколу (Постановление Комитета конституционного надзора СССР от 04.04.1991 ‹ 21 и Постановление ВС СССР от 05.07.1991 ‹2304–1) с заявлением. Постановлением ВС СССР от 05.07.1991 ‹ 2305–1 СССР признал компетенцию Комитета по правам человека в соответствии со статьей 41 Пакта. Факультативный протокол вступил в силу для СССР 1 января 1992 года. Согласноп.2 Постановления Верховного совета РСФСР от 12 декабря 1991 года «О ратификации соглашения о создании содружества независимых государств» на территории РСФСР до принятия соответствующих законодательных актов РСФСР нормы бывшего Союза ССР применяются в части, не противоречащей конституции РСФСР, законодательству РСФСР и настоящему Соглашению |
