Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 1, 2003
| Отношения между вооруженными силами и религиозными объединениями являются отражением самодовлеющих государственно-конфессиональных отношений. После десятилетий торжества официального атеизма российская власть под видом исправления былых деформаций взяла курс на клерикализацию государства. В значительной мере эти тенденции коснулись «силовых» ведомств России. Однако это произошло не сразу. Поначалу руководство вооруженных сил и органы воспитательной работы в условиях департизации и деполитизации армии осуществляли поиск новых форм и методов работы, искренне желая «обогатить духовный мир защитника отечества». В 1992 году был издан приказ министра обороны РФ «Об организации воспитания личного состава Вооруженных сил Российской Федерации», который требовал: «В интересах воспитания личного состава поддержать и укреплять связи с <…> религиозными конфессиями с учетом отношения к религии личного состава и специфики воинской службы…» В свою очередь представители различных конфессий в этот период стали проявлять заметную активность, стремясь распространить свое влияние в армии. Это проявилось в участившихся контактах религиозных деятелей с командованием частей, оказании гуманитарной помощи военнослужащим, восстановлении совместными усилиями исторических памятников. Тогда же стали создаваться новые общественные организации и клубы военнослужащих: Ассоциация христиан-военнослужащих «Вера и мужество» (Москва), «Офицерский христианский союз» при Чесменской церкви (Санкт-Петербург), «Движение за духовное возрождение армии» (Москва) и др. Они провозгласили своими целями возрождение религиозных традиций среди военнослужащих. Так «Движение за духовное возрождение армии» предложило проводить пропаганду религиозного мировоззрения среди военнослужащих за счет государства и с этой целью сократить на 50 процентов число офицеров воспитательных структур, создать воинские органы духовного (религиозного) управления, ввести должность советника министра обороны по связям с религиозными объединениями (генерал-лейтенанта), возродить институт военного духовенства, принять «Духовный устав межконфессиональной духовной службы». Трезво оценивая содержание этих предложений, заместитель Министра обороны генерал-полковник Валерий Миронов отметил, что «попытки немедленного формирования института военных священников не основываются на знании реальной жизни войск и носят конъюнктурный, популистский характер». В ходе исследований, проведенных в июле 1992 года, выяснилось, что к числу верующих себя относят 25 процентов военнослужащих. Причем примерно лишь пятую часть из числа верующих можно характеризовать как «актив», стремящийся к соблюдению обрядов. Треть опрошенных (35 процентов) — колеблются между верой в Бога и неверием, 40 процентов являются неверующими, из них 10 процентов — активных атеистов[1]. Большинство военнослужащих различных категорий поддерживали установление связей между ВС и религиозными организациями: 59 процентов считали, что между ними должны быть установлены самые доброжелательные отношения и что религия может положительно влиять на нравственность военнослужащих;46 процентов считали необходимым открыть в крупных гарнизонах «культовые учреждения», подтверждали необходимость введения альтернативной службы (45процентов). Эти данные свидетельствовали не столько о росте религиозности, сколько о стремлении военнослужащих к гуманизации внутриармейских отношений, под влиянием церкви. Самоидентификация с религией, скорее всего, была связана у многих с необходимостью собственной идентификации с нацией и народом. Тем не менее если в начале 90-х годов социологи фиксировали рост числа военнослужащих, считающих себя верующих, то в конце десятилетия их число пошло на убыль: в 1998–2002 годах отмечается падение интереса военнослужащих к религии[2]. Наряду с этим изучение выявило ряд проблем, требующих решения. Так,64процента респондентов прямо указали на отсутствие или явную недостаточность условий для реализации в ВС РФ принципа свободы совести, 52 процента выступило за расширение возможностей для свободного отправления религиозного культа верующими военнослужащими. Однако 39 процентов старших офицеров негативно относятся к идее введения войсковых священников, 41 процент — не одобряют создания религиозных общин в гарнизоне, опасаясь усиления их влияния на военнослужащих. Позитивно оценивая перспективы сотрудничества с религиозными объединениями, Комитет по работе с личным составом МО РФ выработал ряд практических мер, в числе которых — проработка вопроса о заключении взаимных соглашений и протоколов о намерениях с «духовными управлениями конфессий», а также создании нового для российской армии института офицеров по связям с религиозными объединениями. Однако вскоре после того, как стало очевидно, что высшее руководство страны оказывает безусловное предпочтение Русской православной церкви, «силовики» немедленно двинулись в том же направлении. Министр обороны Российской Федерации генерал армии Павел Грачев и Патриарх Московский и всея Руси АлексийII2марта1994 года подписали Совместное заявление о сотрудничестве Вооруженных Сил РФ и Русской православной церкви[3]. А через три года (4 апреля1997 года) по мотивам личных интересов[4] нового руководства Главного управления воспитательной работы МО РФ и вновь созданного Отдела Московского патриархата по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями министр обороны и патриарх подписали новое Соглашение, которое лишь несколько расширило сферу взаимодействия и формы сотрудничества. После чего на страницах газеты «Красная звезда» была дана информация с комментариями заместителя начальника Главного управления воспитательной работы МО РФ генерал-майора Александра Черкасова, в которой сообщалось, что взаимодействие с другими религиозными объединениями необходимо осуществлять только через Русскую православную церковь, ее синодальный Отдел по связям с Вооруженными силами и правоохранительными органами[5]. Впоследствии аналогичные соглашения с Церковью заключили Федеральная пограничная служба (16.03.1995), Министерство РФ по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий (4.04.1995), Министерство внутренних дел РФ (30.08.1996), Минатом РФ, Главспецстрой РФ, Главное управление казачьих войск при Президенте РФ (30.03.1998) и др. В соответствии с Совместным заявлением главнокомандующим, командующим, командирам (начальникам) было предложено спланировать, организовать и поддержать взаимодействие с религиозными объединениями. В результате в ряде регионов были подписаны соглашения между командованием военных округов (флотов) и епархиями РПЦ (Уральский военный округ, Тихоокеанский флот и др.)
Одновременно все более углубляющийся дискомфорт стали испытывать не православные, даже старообрядцы и мусульмане, считающиеся «традиционными» конфессиями, не говоря уже о религиозных меньшинствах, и нерелигиозная часть общества. Подписание Совместных заявлений вызвало множество нареканий в адрес Министерства обороны РФ и других «силовиков». В этом акте многие усмотрели попытку клерикализации армии, обращали внимание на неравноправное положение других конфессий. Комиссия по вопросам религиозных объединений при Правительстве РФ11ноября 1996 года заслушала доклад Министерства обороны РФ по вопросу «О состоянии соблюдения законодательства о свободе вероисповеданий в системе Минобороны России». Министерство обороны РФ подверглось критике со стороны представителей Русской православной старообрядческой церкви и Духовного управления мусульман Центрально-Европейского региона России. По результатам обсуждения Комиссия приняла ряд практических рекомендаций для Минобороны, однако «Главное управление воспитательной работы фактически их проигнорировало»[6]. Исключение составлял лишь пункт о содействии в освобождении культовых зданий и сооружений, находящихся в ведении Министерства, и передаче их религиозным организациям для использования по функциональному назначению. На заседании Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при президенте 10 марта 1998 года были заслушаны сообщения представителей трех «силовых» структур: Минообороны, МВД и ФПС России. Их выступления показали, что взаимодействие органов военного управления с религиозными объединениями лишено продуманной перспективы[7]. Председатель Духовного управления мусульман Европейской части России муфтий Равиль Гайнутдин в своей книге «Ислам: вера, милосердие, терпимость» пишет: «Нас всерьез беспокоит то, что некоторые руководители Министерства обороны своими односторонними и непродуманными действиями расшатывают армию, ведут ее к расколу по национальному и религиозному признакам, противопоставлению православия всем другим религиям. Ведь только РПЦ имеет договоры с МО о сотрудничестве. Появились первые православные храмы и священники в армии… Такая линия Министерства обороны вызывает недоумение имножество вопросов у граждан. Разве армия наша состоит только из православных?» По мнению одного из офицеров Генерального штаба ВС РФ капитана1-горанга Алексея Рябцева, являющегося старостой одной из старообрядческих общин г.Москвы и советником митрополита Русской православной старообрядческой церкви Алимпия, «сейчас в армии активно действует лишь одна конфессия — Православная церковь[8]. Она проводит богослужения, массовые освящения знамен, кораблей, летательных аппаратов. Но надо помнить, что многие конфессии считают друг друга безблагодатными и еретическими. Человека нельзя заставить служить под оскверненным, с его точки зрения, знаменем»[9]. Непродуманность реально осуществляемой политики в сфере свободы совести и вероисповедания еще создаст многие проблемы в нашей армии. Уже ряд конфессий и конфессионально ориентированных общественных организаций ставят вопросы о подписании соглашений с Министерством обороны РФ, другими «силовыми» министерствами и ведомствами, по аналогии заключенных ими с РПЦ[10]. Конфессиональное многообразие верующих военнослужащих создает значительные трудности в обеспечении равных условий для удовлетворения их религиозных потребностей. Если отношения с другими религиозными объединениями зависят, прежде всего, от симпатий и антипатий командиров, то взаимодействие с Русской православной церковью характеризуется как отношения тесного и всестороннего сотрудничества (партнерства с элементами протекционизма). Это выражается в широком распространении всякого рода церковных «освящений», привнесении в ритуал военной присяги, в нарушение общевойсковых уставов, религиозного элемента. В ответ на это правящие элиты «не православных» регионов откровенно демонстрируют свои конфессиональные предпочтения, стремясь опереться на «традиционные» для них религии и церкви. В то время как на территории Российской Федерации и сопредельных с ней стран возникают очаги конфликтов, государство и его «силовые» институты должны внимательно относиться к религиозному фактору и никоим образом не подчеркивать свою приверженность той или иной религии. Игнорирование религиозного фактора или некомпетентное решение вопросов государственно-конфессиональных отношений может стать дестабилизирующим обстоятельством, катализатором межрелигиозных противоречий, националистических настроений и центробежных процессов. Однако сегодня свобода совести многими чиновниками и «учеными» в России воспринимается не как свобода мировоззренческого выбора, несовместимого с любыми крайностями, от клерикализации до государственного атеизма, а как навязанное нам международными договорами западное изобретение, ничего общего не имеющее с национальной традицией. Об этом, в частности, шла речь в выступлении ректора Православного Свято-Тихоновского богословского института протоиерея Владимира Воробьева на Рождественских чтениях в Военной академии Генерального штаба ВС РФ в январе 2001 года. Поэтому на практике большими темпами осуществляется строительство храмов на территории воинских частей и военно-учебных заведений, освящение военных объектов и предметов, кораблей и летательных аппаратов. По данным Синодального отдела МП РПЦ, в воинских гарнизонах в 2000 году насчитывалось 117 храмов, включая храмы при военно-учебных заведениях, в соединениях погранвойск — 7, а МЧС — 20 храмов[11]. Эта практика противоречит федеральному законодательству, в соответствии с которым «создание религиозных объединений в воинской части не допускается…»[12]. Храм, как известно, без общины существовать не может, а община есть нечто иное, как религиозное объединение. Существующая в войсках практика совершения коллективных религиозных обрядов не укладывается в законодательную норму, согласно которой «…религиозная символика, религиозная литература и предметы культа используются военнослужащими индивидуально» (п. 3 ст. 8 Федерального закона «О статусе военнослужащих», 1998). Причем коллективные мероприятия, сопровождающиеся религиозными обрядами, осуществляются при непосредственном участии командования и под его руководством, чем грубо нарушается п. 2 ст. 8 Федерального закона «О статусе военнослужащих», который гласит: «военнослужащие не вправе… использовать свои служебные полномочия для пропаганды того или иного отношения к религии». Из статьи 8 также вытекает, что совещание, занятие или другой вид служебной деятельности не может сопровождаться публичной молитвой. Также неуместны с точки зрения данной нормы обряды освящения служебных зданий и сооружений, казарм, кораблей, боевой техники и оружия. Например, с точки зрения некоторых конфессий обряд освящения какой-либо одной конфессией воспринимается как осквернение. Не случайно в статье 3 п. 6 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» (1997) высказывается предостережение о том, что «проведение публичных мероприятий… оскорбляющих религиозные чувства граждан» запрещается. А умышленное оскорбление чувств граждан в связи с их отношением к религии, пропаганда религиозного превосходства и т. п. преследуется в соответствии с федеральным законом[13].
В результате непродуманных действий в области сотрудничества Вооруженных сил РФ с религиозными объединениями сложилась абсурдная ситуация. Поскольку в армию, в казармы допущены только представители РПЦ, некоторые призывники (верующие иных конфессий и неверующие) заявляют: «Ваша армия православная, так пусть православные в ней и служат»[14]. Это звучит особенно актуально на фоне участившихся случаев отказа призывников от несения военной службы и просьбами заменить ее альтернативной гражданской (АГС) в соответствии с Конституцией Российской Федерации (ст. 59 ч. 3). Другой проблемой во взаимоотношениях ВС и религиозных объединений, получившей большой резонанс в обществе, стал вопрос о «православных воинских частях и подразделениях». Сегодня существует несколько воинских частей, куда для прохождения срочной службы директивно направляются юноши православного вероисповедания. Факты комплектования некоторых частей по ходатайству РПЦ вызвали негативную реакцию многочисленной исламской уммы России. Стали звучать требования создания воинских частей по конфессиональному признаку. Вот что писал в связи с этим муфтий Равиль Гайнутдин, глава Совета муфтиев России: «Нельзя в многонациональном, многоконфессиональном государстве делить армию на полки по вероисповеданиям. Если сегодня где-то создаются христианские полки, значит, необходимо будет создавать в дальнейшем и мусульманские, и буддийские, и иудейские… Если у нас одно Отечество, мы должны его защищать все сообща»[15]. Как известно, армия комплектуется по экстерриториальному, а не по национальному и тем более религиозному принципу. Поэтому комплектование и воспитание военнослужащих преимущественно на основе того или иного вероучения несет в себе потенциальную угрозу единству Вооруженных сил, и как следствие — их боеспособности. Нарушение законодательно закрепленных принципов комплектования войск угрожает расколом Вооруженных сил. Почему командование некоторых частей допускает нарушение законодательства, не задумываясь при этом о последствиях? Ведь в соответствии с Конституцией РФ (ст.14) «1. Российская Федерация — светское государство. Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной.2.Религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом». По всей видимости, это стало возможно в связи с реальной политикой, направленной на сакрализацию власти. А Вооруженные силы РФ, являясь институтом государства, естественным образом следуют в русле официальной политики Кремля, делая ставку на РПЦ МП как традиционный идеологический институт Российской империи, атрибутику которой частично восстановила Российская Федерация (герб и флаг). Тенденции клерикализации «силовых институтов государства» не обошли стороной и военное образование. Как известно, в государственном образовательном стандарте высшего профессионального образования и квалификационных требованиях к военно-профессиональной подготовке выпускников вузов МО РФ не предусмотрено формирование у обучаемых религиозного мировоззрения, а также приобретение знаний религиозных традиций и навыков культового поведения, что исключает преподавание богословских дисциплин в военно-учебных заведениях МО РФ. Тем не менее со стороны ряда военачальников, руководителей военно-учебных заведений и духовенства РПЦ были предприняты серьезные шаги по проникновению в светскую систему образования. В докладе начальника Главного управления кадров и военного образования МОРФ генерал-полковника Евгения Высоцкого от 7 августа 1996 года «О соблюдении светского характера образования в военно-учебных заведениях», подготовленном к заседанию правительственной Комиссии по вопросам религиозных объединений, отмечалось, что «Русская православная церковь пытается распространить свое влияние на содержание образовательного процесса в военно-учебных заведениях через включение в учебные планы и программы богословских дисциплин». Результатом этой деятельности явилось открытие в ряде вузов факультетов православной культуры. Первый такой факультет был создан решением Игоря Сергеева, в то время главнокомандующего Ракетными войсками стратегического направления (РВСН), в 1996 году в Военной академии им. Ф. Э. Дзержинского (ныне Военная академия им. Петра Великого). Вслед за этим, на основании директивы ГК РВСН, подобные факультеты стали создаваться и в других вузах РВСН, а позже эти процессы распространились на учебные заведения других видов и родов войск. Руководство РВСН просто проигнорировало существующий в Вооруженных силах порядок, согласно которому все вопросы, касающиеся дополнительного профессионального образования, находятся в компетенции Главного управления кадров и военного образования МО РФ. Однако в Положении о факультете православной культуры вопросы определения содержания учебной, методической и научной работы, порядка формирования факультета и контроля за его деятельностью возложены на декана, назначаемого приказом по вузу с благословения Отдела Московского патриархата по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Обучение слушателей на факультете из числа постоянного состава академии осуществляется за счет бюджета служебного времени, а переменного — за счет учебного времени, отводимого на изучение факультативных и элективных учебных курсов в ущерб военно-профессиональной и гуманитарной подготовке. Подобные факультеты были созданы в системе учебных заведений Министерства внутренних дел (МВД), других «силовых» ведомствах. Выступая с докладом на Рождественских чтениях в 1997 году, начальник Академии МВД генерал-лейтенант внутренней службы Н. И. Демидов так определил одну из целей программы нового факультета: «работники кадровых аппаратов, руководители уголовно-исполнительных учреждений получат сведения об изуверских и всякого рода запрещенных сектах, которые под видом свободы вероисповедания стремятся достичь противоправных целей»[16]. Необходимо отметить, что религиозная ксенофобия в военной среде стала явлением заурядным. Через несколько дней после подписания Совместного заявления между МО РФ и РПЦ на состоявшейся 10–11 марта 1994 года в Военной академии Генерального штаба Вооруженных сил конференции «Духовно-нравственные и православные традиции Русской армии» ее участники в итоговом документе заявили «протест против возведения на Поклонной горе в Москве иноверческих и инославных храмов», приватизировав тем самым победу (а заодно и патриотизм) советского народа в Великой Отечественной войне. В обращении ее участников «К воинам Российских Вооруженных сил» люди иного мировоззрения впервые публично были обвинены в «ложных идеалах», «лжехристианстве», «сектантстве» и т. п. В армейской среде началось методичное формирование общественного мнения «православный — значит свой, патриот, инославный — значит чужой, агент влияния». «Нам не нужно выдумывать, как строить сегодня воспитательную работу в армии… — говорилось в Обращении. — У нас есть свое православное духовенство, свой, отечественный опыт духовного окормления воинов», который «поможет решить многие насущные проблемы, стоящие перед Вооруженными силами и обществом в целом». Через год исполнится 10 лет с той приснопамятной конференции. В воинских частях и военно-учебных заведениях построены сотни храмов, освящены тысячи военных объектов, во многих вузах читается курс «православной культуры», за возрождение Вооруженных сил и традиций христолюбивого воинства многие военачальники награждены высокими церковными наградами, а атеисты и инославные оказались в «гетто». Но возродились ли Вооруженные силы?.. Системный кризис продолжал углубляться, материальное положение ухудшалось, гибель военнослужащих росла, а дисциплина падала… Зато в обиход вошли тосты «за единство армии и церкви», вместо прежних: «за единство армии инарода». Стремление командования решить многие воспитательные задачи, прежде всего морально-психологического обеспечения войск, в опоре на одну конфессию в конечном счете ведет к разделению людей по мировоззренческому признаку. Не случайно религию стали использовать для создания и закрепления в сознании военнослужащих образа врага, черпая в ней богатый материал.
Положение усугубляют попытки некоторых законодателей ввести в правовое поле понятие «традиционная религиозная организация» с приданием ей особого юридического статуса[17]. Таким образом, в системе права предполагается закрепить разные права и льготы для различных религиозных организаций, их деление «по сортам», как когда-то было в царской России («господствующая церковь», «терпимые» исповедания, «непризнанные» религиозные общества и т. п.). Чем может быть чреват такой выбор и сотрудничество государства вообще, и его «силовых» структур в частности, для «остальных», нетрудно догадаться, если обратиться к Соглашению о сотрудничестве между РПЦ и МВД. В нем есть такие слова: «появилась настоятельная необходимость в защите граждан от духовной агрессии». Но о какой «духовной агрессии» идет речь? Такого вида правонарушения нет ни в Конституции РФ, ни в Уголовном кодексе. Значит, речь идет о законной деятельности не православных граждан, поскольку далее говорится: «История свидетельствует, что Россия всегда была страной… в которой православие являлось духовной основой… государства. Возвращение российских граждан к исконным духовным ценностям нашло понимание и поддержку в органах внутренних дел». Духовенство РПЦ благословляет армию на войну. Поэтому церковь воспринимается многими командирами как естественный союзник и помощник. Утилитарный подход к православию и его использование в качестве идеологического инструмента превращает военного противника в религиозного врага, что чревато межрелигиозным столкновением внутри России. В немалой степени этому способствуют СМИ, которые раскручивают исламскую карту, подогревают ситуацию использованием таких терминов, как «исламские боевики», «воины Аллаха» и т. д., что придает контртеррористической операции в Чечне религиозный характер. Необходимо отметить, что РПЦ немало потрудилась над приданием этой военной операции имиджа борьбы за православие. Таким образом, с одной стороны, желание командования опереться на РПЦ в деле духовно-нравственного воспитания воинов российской армии и, с другой стороны, стремление церкви использовать административный ресурс правоохранительных органов для борьбы с инославными религиями (прежде всего с так называемыми «новыми религиозными движениями») оборачиваются негативными последствиями для воспитательной работы в виде религиозной ксенофобии. В данном случае «православный патриотизм» воспитывается на неприятии иного мировоззрения, способствует русскому национализму и питает великодержавный шовинизм. К сожалению, слабая религиоведческая подготовка и низкая правовая культура офицеров позволяют различным церковным структурам, и прежде всего Отделу по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями РПЦ МП, распространять в войсках низкопробные опусы в виде списков «деструктивных культов», якобы угрожающих национальной безопасности России. Однако настоящие угрозы состоят в политике разделения и сталкивания людей по этноконфесиональному признаку, что чревато сепаратизмом и разрушением Российской Федерации. Правовой нигилизм и систематическое нарушение принципа свободы совести может привести к тяжелым последствиям для всей страны. Если формирующееся гражданское общество движется по антиконституционному пути клерикализации, то угроза диктатуры становится вполне реальной. Вместо того чтобы эффективно бороться с банд формированиями, обществу навязывают угрозы, основанные на не вполне четких, а следовательно, не правовых понятиях «исламский фундаментализм», «религиозный экстремизм», что уже вызвало в России волну ксенофобии. Причем церковь сама предлагает использовать себя в политических целях, несовместимых с демократизацией общественной жизни. В ней все сильнее слышны антидемократические голоса, ее представители вступают в союз с националистически и шовинистически настроенными силами. Это создает реальную угрозу для узурпации власти правящей политической и экономической элитой и создания диктаторского военного режима с опорой на правое крыло церковной организации, придерживающееся монархических взглядов. Дальнейший ход событий будет сопровождаться PR-кампанией в виде опоры на «гражданское общество», роль которого будут выполнять некие «традиционные конфессии»[18] и подконтрольные власти общественные объединения, получающие от нее значительные льготы и привилегии. Таким образом, «ползучая клерикализация» отдельных направлений деятельности государственных органов, в том числе «силовых» ведомств, направлена против общества и против государства. Так какую армию мы строим? Представляется, что любовь к Родине чиновников оперативно-стратегического звена должна заключаться в умении создавать механизмы безопасности страны, включая в этот процесс личность каждого гражданина независимо от его национальности, вероисповедания и цвета кожи. Необходимо учиться строить воспитательную работу в условиях гражданского общества и исходя из конституционных принципов правового государства, учиться работать с воинами нового поколения. Ограничение возможностей утилитарно-потребительского использования государством и его «силовыми» институтами религиозных объединений (как правило, в политических целях) будет содействовать ускорению демократизации общества, а значит, успеху военной реформы. Анализ обстоятельств и негативных последствий заключения «специальных» соглашений органов государства с избранными религиозными объединениями говорит в пользу отмены упомянутых соглашений как антиконституционных. Взаимодействие «силовых» министерств (ведомств) и религиозных объединений как важнейших институтов гражданского общества в условиях многонационального и поликонфессионального российского общества должно строиться на общих с иными общественными объединениями правовых основаниях при неукоснительном соблюдении основного закона страны. [1] См.: Марченко А. Духовная жизнь армии — не место для популистских упражнений // Красная звезда. 25.09.1992. [2] См.: Мозговой С. А. Клерикализация Российской армии: опасные тенденции // Светский союз: Альманах. М.: Российское гуманистическое общество, 2002. С. 91. [3] Через несколько недель после подписания этого документа начальник Управления по воспитательной работе МО РФ генерал-лейтенант И. Микулин подписал Соглашение с пастором корейской христианской церкви Ким Паулем. Однако вскоре оно было аннулировано. [4] Оновной мотив заключался в том, чтобы войти в историю. [5] Красная звезда. 28.04.1997. Это соглашение «окрестили» «тайным», поскольку от общества в течение длительного времени скрывался факт его подписания. [6] См.: О взаимодействии Вооруженных сил России и религиозных объединений на современном этапе: Информационный бюллетень общественно-политической жизни. Выпуск Управления Президента Российской федерации по вопросам внутренней политики, июнь 1998 (№12). [7] Там же. [8] Речь идет о Русской православной церкви Московского патриархата (РПЦ МП). [9] НГ — Религии. 28.04.1999. [10] В частности, неоднократно обращались Исламский культурный центр, Духовные управления мусульман, различные протестантские организации. [11] См.: Доклад епископа Красногорского Саввы, председателя Синодального отдела по взаимодействию с Воруженными силами и правоохранительными учреждениями, на юбилейном Архиерейском соборе Русской православной церкви. Москва, Храм Христа Спасителя, 13–16 августа 2000 года. С. 2). Архив автора. (Он не публиковался, но раздавался «на правах «рукописи».) [12] Ст. 8 Федерального закона «О статусе военнослужащих», ст. 6 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях». [13] Контроль за соблюдением законодательства призвана осуществлять Главная военная прокуратура (ГВП). Но и в ГВП вопросы свободы совести находятся вне сферы деятельности прокуроров, свидетельством тому факты нарушения федерального законодательства. [14] См.: Подберезский И. В. Где кому молиться? // Религия и право. 2000. № 6. C. 19. [15] Гайнутдин Равиль. Ислам: вера, милосердие. М.: ДУМЦЕР, 1997. [16] См.: Духовно-нравственные и православные традиции Российских военнослужащих и правоохранительных служб как важные составляющие воспитания и обучения личного состава органов внутренних дел // Духовность. Согласие. Правосознание. ождественские чтения. М.: Академия МВД России, 1997. С. 21. [17] В настоящее время в Госдуме России разработаны по меньшей мере три законопроекта о «традиционных религиозных организациях» и партнерстве с ними. [18] Понятие «традиционная конфессия» является юридически некорректным. |
