Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 8, 2002
| Армия должна быть не такой, Об отсутствии прогресса в деле реформирования армии не говорит только ленивый. В качестве причин указывают то нехватку денег, то — неудачный подбор генералов на важные должности в Министерстве обороны и Генштабе. Однако дело совсем в другом. Просто ни правительство, ни общество, ни сами военные не знают, что делать с армией и оборонной промышленностью в радикально изменившихся экономических и политических условиях. Но это бы еще полбеды. Гораздо хуже то, что они не хотят себе в этом признаться, хотя в таком незнании нет ничего предосудительного. По вполне объективным причинам новое российское руководство, пришедшее к власти в начале 90-х годов, совершенно не представляло себе, что такое современная армия и как она строит свои отношения с обществом, государством и экономикой. Армия же в течение 70 лет была отгорожена от остального мира настолько глухим «железным занавесом», что не только в ее лексиконе зачастую не находится слов для обозначения понятий, элементарных для любого западного офицера, но и сами эти понятия совершенно неизвестны. Нехватка подобных знаний ни российскими руководителями, ни обществом, ни СМИ, по-видимому, не осознавалась как проблема, ибо за истекшее десятилетие они не предприняли заметных усилий для их пополнения. За этот период не создано ни одного правительственного или независимого аналитического или исследовательского центра, занимающегося вопросами военной реформы или военного строительства. Даже Совет безопасности, не говоря уже о Госдуме, не имеет собственного исследовательского аппарата. Возникшие же в постсоветское время многочисленные институты и центры «национальной безопасности», «стратегических исследований», «оборонного анализа» и т. п. на деле представляют собой театры двух-трех актеров. За последние десять лет не переведено и не издано ни одной книги по практике современного военного строительства и реформирования на Западе. В стране не только не появилась собственная школа военной аналитики, но и почти нет доступной справочной литературы по военной тематике типа издающихся за рубежом «белых книг по обороне». Напрочь отсутствует независимая военная экспертиза. В результате общество получает сведения об армии от журналистов, которые зачастую вынуждены выступать в роли аналитиков и даже исследователей, а большинству из них эти роли оказались явно не по плечу. Неудивительно, что само понятие «военная реформа» тотально девальвировано. Чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в федеральный бюджет, где по статье «военная реформа» предусматриваются исключительно расходы на выплату выходного пособия увольняемым из армии офицерам и прапорщикам, а также обеспечение их жильем. И тем не менее многие журналисты, не говоря уже о политиках и военных, безо всяких кавычек и оговорок говорят и пишут «о росте расходов на военную реформу». Вместо того чтобы взглянуть правде в глаза и признать, что прежде, чем приступать к преобразованию военной организации, необходимо создать для него необходимые условия, власть и высший генералитет затеяли унылую и бессмысленную игру в «военную реформу». Игру начали политики, потребовавшие еще вначале 90-х годов от руководства Вооруженных сил «приведения армии в соответствие с новой политической обстановкой в мире и сократившимися экономическими возможностями страны». Но вместо того, чтобы просто и решительно сократить доставшуюся им по наследству огромную и дорогостоящую советскую армию, политики стали требовать, чтобы армия не только сокращалась, но при этом еще и сама себя реформировала. Генералы же, в течение полувека изучавшие только опыт Великой Отечественной войны и черпавшие свои представления о современных армиях исключительно из справок ГРУ, приноровленных под невысокий интеллектуальный уровень и взгляды военной верхушки брежневской эпохи, в свою очередь, стали требовать, чтобы политики указали противников, к войне с которыми они должны готовиться, дали им новую военную доктрину и т. д. Обе стороны преследовали при этом свои собственные цели. Политики разговорами о реформе маскировали нежелание давать армии деньги, которым, по их убеждению, могли найти лучшее применение. Генералы, не имевшие представления ни о какой другой армии, кроме советской, скрывали за требованиями доктрин и концепций отсутствие каких-либо реформаторских идей. Первым главой военного ведомства, отказавшимся играть в подобные игры, стал Сергей Иванов, заявивший 28 марта сего года, в годовщину своего пребывания на посту министра обороны: «В армии ощущается определенная усталость от кадрово-организационных изменений. За последние годы само слово “реформа” из-за частого употребления воспринимается неоднозначно… Нельзя без конца все реформировать. Нельзя и психологически и практически. Потому что боевая готовность не достигается бесконечными изменениями». По словам министра обороны, военной организации нужно какой-то период времени «пожить спокойно, хотя покой не должен означать застоя» («Красная Звезда»,30марта 2002 года). И вот в этот момент Союз правых сил шумно выступил с лозунгом «Реформу— сейчас». В разработанной Институтом экономики переходного периода (ИЭПП) под руководством Егора Гайдара концепции «Реформа системы комплектования военной организации России рядовым и младшим командным составом» говорится: «Время дискуссий о необходимости проведения военной реформы прошло. Решение о ее проведении должно быть принято безотлагательно». В качестве первого шага СПС предложил принять разработанный группой Гайдара проект реформы комплектования. Когда власть не имеет собственных планов реформирования армии, экспертное сообщество отсутствует, а влиятельная политическая сила неожиданно выдвигает внешне привлекательную программу быстрого и безболезненного решения важной армейской проблемы, возникает опасность скоропалительных и опрометчивых шагов. Опасность тем более значительная, что предлагается разрешение проблемы, по-настоящему тревожащей общество. Ведь речь идет о призыве, с которым в глазах населения связаны и «дедовщина», и массовое уклонение от военной службы, и расстрелы солдатами своих сослуживцев. Поэтому имеет смысл посмотреть на предложения СПС с точки зрения их соответствия западному опыту военного строительства.
Вообще-то называть реформой предлагаемый СПС перевод военной организации «на преимущественно добровольный принцип комплектования по контракту» можно только с большой натяжкой. Большинство стран Запада уже давно без провозглашения каких-либо реформ комплектуют свои постоянные (по терминологии СПС, регулярные) армии на преимущественно контрактной основе, а многие вообще полностью отказались от призыва. Поэтому можно только приветствовать тот факт, что руководство СПС сделало предметом обсуждения в правительстве и СМИ расчеты возможной стоимости увеличения доли контрактников в военной организации государства, проведенные сотрудниками лаборатории военной экономики гайдаровского института. Однако, как отмечают сами авторы концепции СПС, явных противников предложения о преимущественном комплектовании армии и других войск контрактниками в стране мало. Призывы создать так называемую профессиональную армию раздаются уже более десяти лет. В 1996-м эти призывы даже материализовались в известном указе Бориса Ельцина № 722 о переводе армии «на профессиональную основу» к2000 году. Один только косный Генштаб всегда резко возражал против создания контрактной армии, считая, что такая армия приведет к резкому сокращению мобилизационного резерва, комплектуемого в настоящее время в основном за счет отслуживших свой срок призывников. Большого политического капитала на одном таком демарше не заработаешь; чтобы привлечь к себе внимание, нужно было предложить что-то неординарное. И СПС потребовал сокращения срока призыва с двух лет до 6–8 месяцев с одновременной отменой ряда отсрочек по призыву. То, что получилось в результате, я бы охарактеризовал как типичное «обалгорнивание» западной практики военного строительства. Слово это, несколько вышедшее в последнее время из употребления (его любил использовать в полемике с оппонентами В. И. Ленин), немецкого происхождения (от слова Verballhornung) и означает «ухудшать что-либо при попытке исправить». В употребление оно вошло благодаря издателю по имени Балгорн, жившему в XVI веке в Любеке; однажды при переиздании известного и популярного букваря Балгорн решил улучшить неудачные, с его точки зрения, иллюстрации. Так, на картинке с изображением петуха он пририсовал яйца, и т. д. Точно так же поступил и СПС, присовокупив к своему проекту создания контрактной армии предложение ввести еще и 6–8-месячный призыв, увеличив его за счет отмены ряда отсрочек и освобождений от призыва. Дело в том, что армия, построенная на массовом призыве сроком в 6–8 месяцев,— это по своей сути милиционная армия. Суть «обалгорнивания» не в том, что милиционная армия плоха. Довольно большое число стран, например Швейцария, Швеция, Норвегия, Сингапур, имеют милиционные армии и вполне ими довольны. Просто армии милиционного типа строятся и функционируют совершенно иначе, чем армии контрактно-призывные, не говоря уже одобровольческих. Их главная отличительная особенность — незначительная численность постоянного личного состава, в основном офицерского, при очень большом мобилизационном резерве, иногда доходящем до 10 процентов всего населения страны. К примеру, в Швеции, одной из самых высокомилитаризированных стран Европы, армия постоянного состава насчитывает всего около 23 тысяч человек, в том числе 15 тысяч офицеров и 8 тысяч гражданских служащих. Численность аппарата шведского министерства обороны не превышает ста человек, включая самого министра и его заместителей. Остальные вооруженные силы состоят из резервистов (призыву подлежат мужчины от 18 до 47 лет), прошедших военную подготовку продолжительностью от 7,5 до 15 месяцев в зависимости от военно-учетной специальности. И в случае войны Швеция может в сжатые сроки отмобилизовать в армию до 600 тысяч человек (при населении в девять с половиной миллионов), в том числе 450 тысяч в сухопутные войска, 70 тысяч в ВВС и50тысяч в ВМС. При этом девять из десяти офицеров такой отмобилизованной армии — призывники. Еще малочисленнее постоянный состав швейцарской армии, насчитывающий около тысячи кадровых офицеров и столько же унтер-офицеров. Было бы ошибкой думать, что милиционные армии дешевы. Наоборот, как правило, страны с милиционной системой комплектования тратят на оборону большую долю валового национального продукта (ВНП), чем страны с контрактно-призывными армиями. Ведь им приходится регулярно призывать на переподготовку огромный контингент резервистов и содержать для них в боеготовом состоянии горы вооружения. Именно поэтому эти страны вынуждены содержать немногочисленные постоянные армии. Даже Израиль, еще в 1948 году принявший для себя в качестве образца швейцарскую модель построения армии (правда, с длительными сроками призыва — от двух до трех лет), не может позволить себе держать постоянно под ружьем большую армию и вынужден полагаться в основном на резервистов. Думаю, что с ростом терроризма можно ожидать определенного ренессанса милиционных систем, построенных по территориальному принципу комплектования и поэтому позволяющих оперативно реагировать на локальные угрозы или действия террористов. Те же шведские резервисты могут по тревоге уже в течение часа взять под охрану все наиболее важные или уязвимые объекты или изолировать террористов. Так что предложение СПС ограничить срок призыва шестью месяцами само по себе заслуживало бы внимания, если бы речь шла о создании на базе призывников-шестимесячников каких-то территориальных формирований милиционного типа. Однако СПС предлагает использовать этих призывников в качестве резерва для «преимущественно» контрактной армии. То есть СПС считает, что Россия может позволить себе то, чего не могут себе позволить самые богатые страны мира, — иметь одновременно огромную (миллионную) контрактную армию и многомиллионный военнообученный резерв для нее (в концепции приводится со ссылкой на Генштаб цифра в пять миллионов). По расчетам экспертов СПС, в 2004–2005 годах армия при общей численности в один миллион человек (а министр обороны Сергей Иванов, опираясь на единодушное мнение генералитета, утверждал, что армия не может быть меньшей по численности) будет иметь в своем составе 400 тысяч контрактников и 458 тысяч офицеров, прапорщиков и мичманов, т. е. почти 900 тысяч человек. Это огромная цифра по всем международным стандартам. Обычно, переходя на добровольный способ комплектования армии, западные страны резко сокращают ее численность. Так, к 2002 году, когда должен быть завершен переход французской армии на контрактную основу, численность сухопутных войск по сравнению с 2000 годом должна сократиться на42процента (с 227 тысяч до 136 тысяч), ВВС — примерно на одну треть (с84до 63 тысяч) и ВМС — тоже на одну треть (с 62 тысяч до 45 тысяч). При этом в среднем один контрактник приходит на замену двух призывников. Я беру опыт Франции прежде всего потому, что на него ссылаются авторы концепции СПС. «По имеющимся сведениям, — пишут они, — Франция в настоящее время заканчивает переход к контрактной системе комплектования своих вооруженных сил, оставив призыв лишь для подготовки военнообученного резерва». Это утверждение, конечно же, не имеет ничего общего с действительностью. Франция давно поняла бессмысленность содержания в резерве всей той массы призывников, которые попали в него при существовании обязательной воинской повинности. Ибо он, как и в России в последние 10 лет, существовал в основном на бумаге. Поэтому еще в 1990 году был принят план управления резервом, так называемый план RП serves 2000), который ограничивал число резервистов полумиллионом человек, т. е. примерно таким же количеством, которое насчитывала в 1990 году вся французская регулярная армия. С переходом же полностью на контракт, то есть с 2002 года, в резерв стали зачисляться только отслужившие свой срок контрактники, служба в резерве для которых становится частью их контракта. Более того, для резерва первой очереди, предназначенного для пополнения контрактной армии, установлен потолок в 100 тысяч человек, из которых 35 тысяч предназначены для сухопутных войск, 15 тысяч для ВВС и ВМС и 50 тысяч для жандармерии. Последняя цифра показывает, насколько большое значение французское руководство придает территориальной обороне, в решении задач которой жандармерии отводится ключевая роль. Не случайно также, что при резком сокращении численности сухопутных войск, ВВС и ВМС численность жандармерии с 2000-го по 2002 год возросла. Почему-то авторы проекта СПС убеждены, что подготовка резерва из числа призывников-полугодичников обойдется дешевле, чем использование резервистов из числа контрактников. Они пишут: «Специалисты партии “Яблоко” правы в том, что проблему поддержания военнообученного резерва можно решить и другим путем, без сохранения службы по призыву. Известен опыт США и некоторых других государств. Но дело в том, что это дорогостоящие способы, осуществление которых потребует значительных средств». Утверждение это ничем неподтверждается. Не приводятся и какие-либо расчеты стоимости создания и поддержания предлагаемого резерва из призывников-полугодичников. Конечно, содержание самих призывников обойдется недорого, ибо в качестве денежного довольствия они получают гроши (на Западе призывник получает от половины до двух третей зарплаты контрактника). А вот стоимость боевой подготовки призывников резко подпрыгнет. Мировая практика показывает, что увеличение срока службы заметно сокращает расходы на содержание армии и, наоборот, уменьшение такого срока ведет к росту расходов на подготовку одного солдата. При переходе к добровольной армии американцы благодаря увеличению срока службы сберегли примерно 500 миллионов долларов в 1975 году и 600 миллионов долларов в 1976 году. И такая экономия была достигнута при сравнительно незначительном увеличении среднего срока службы — с 3,3 лет в 1957–1965 годах до4,1 года в 1975 году, т. е. в первом году без призыва. Обычно же при переходе к контрактной армии срок службы увеличивается более значительно. Так, в Англии средняя продолжительность службы контрактника после отмены призыва выросла с 3,3 лет в 1955 году до 7,2 лет в 1963 году. Я думаю, что если произвести расчеты средней стоимости годового содержания одного военнослужащего (как контрактника, так и призывника) при реализации проекта СПС, то они покажут, что вся экономия от удлинения срока службы контрактников будет «съедена» за счет роста расходов на подготовку призывников-полугодичников. Средний срок службы одного военнослужащего (контрактника плюс призывника) будет скорее всего меньше двух лет.
Однако главное — даже не высокая стоимость предлагаемого СПС способа формирования резерва, а его несовместимость с контрактной армией. Призывники просто не найдут себе места в такой армии. Когда французы, например, сократили в 1990 году срок призыва до 10 месяцев, то призывники быстро превратились в маргиналов, которым доставались самые неквалифицированные должности в воинских частях. Авторы проекта СПС также явно не знают, что сними делать. Поэтому они и предлагают часть призывников использовать после двух-трех месяцев военной подготовки для охраны воинских складов, баз военной техники и т. д. И это будет резерв для контрактной армии? А что будут делать с такими резервистами другие войска, например железнодорожные или пограничные? Ведь эти войска и другие «силовые» структуры нуждаются в резервистах самых различных специальностей, на подготовку которых иногда и двух лет мало. У меня нет сомнений в том, что предложения СПС продиктованы не столько стремлением повысить эффективность военной организации государства, сколько соображениями политической борьбы. Они рассчитаны, во-первых, на привлечение молодежи призывного возраста и их родителей и, во-вторых, на нейтрализацию сопротивления своим планам со стороны Генштаба, стремящегося любой ценой сохранить многомиллионный мобилизационный резерв, даже если он и будет, как до сих пор, существовать на бумаге. Ведь совершенно очевидно, что у страны нет средств ни на проведение регулярной переподготовки пяти миллионов резервистов, ни на закупку для них огромного количества современного вооружения. Зато существование такого резерва позволяет Генштабу ничего не менять в существующих планах использования вооруженных сил и их структуре. Не случайно генерал армии Махмуд Гареев, президент Академии военных наук, никогда и ни в чем не отклоняющийся от взглядов Генштаба, полностью поддержал предложения СПС и даже поручился на основе своего служебного опыта, что шесть месяцев вполне достаточны для подготовки полноценного резервиста. Да и остальной генералитет практически уклонился от критического разбора плана СПС. Конечно, было бы несправедливо объяснять предложения СПС только политическими амбициями его лидеров. Несомненно, что и эксперты СПС, и его руководство преследовали и вполне благие цели, в частности стремились покончить с пресловутой «дедовщиной». Непонятно только, зачем для достижения этой цели прибегать к таким экстравагантным методам, как создание параллельно с контрактной армией еще и дорогостоящего аппендикса из фактически отделенного от армии контингента призывников-полугодичников. Ведь эта резервная армия в реальной жизни не только не будет совместима с основной, контрактной армией, но и будет ослаблять ее. По подсчетам Генштаба, для организации подготовки142тысяч призывников (именно столько СПС предлагает призывать каждые полгода) необходимо будет отвлечь из боевых (контрактных) частей до 40 тысяч специалистов, что приведет к недоукомплектованию оставшихся частей и подразделений. Ну, а если сбудется предсказание Алексея Арбатова о том, что в связи с предлагаемым СПС сокращением отсрочек и освобождений от призыва каждые полгода будут набираться не 142 тысячи, а 800 тысяч человек, то не менее половины всех контрактников будут заняты исключительно обучением призывников. Правда, СПС утверждает, что в центрах подготовки резерва, которые предполагается создать (причем оценки стоимости развертывания таких центров не приводятся), призывников должны обучать не контрактники из боевых частей, а некие преподаватели (офицеры) и инструкторы (прапорщики и мичманы), которые перед этим должны пройти «специальную педагогическую подготовку». При этом эксперты СПС считают, что отвлечение этих преподавателей и инструкторов не повредит армии, так как, по их мнению, в российской армии существует явный переизбыток офицеров, прапорщиков и мичманов (в 2004 году, по данным Генштаба, в вооруженных силах будет 458 тысяч офицеров и прапорщиков на542тысячи солдат и сержантов). Есть, конечно, гораздо более простые, а главное, проверенные методы недопущения «дедовщины». В мире существует немало армий с двухгодичным и даже более длительным сроком призыва, однако ни одна из них не страдает от «дедовщины». Не было никакой «дедовщины» и в американской армии, срок призыва в которой до перехода на добровольную основу составлял два года. Это чисто советско-российское явление. И объясняется оно одной-единственной причиной— отсутствием полноценного сержантского корпуса. Российская армия — единственная армия в мире, которая считает возможным обходиться без кадровых сержантов. Этот факт не перестает изумлять зарубежных специалистов. Вот что писал по этому поводу в 1988 году популярный американский военный писатель Том Клэнси (с тех пор ситуация в российской армии по сравнению с советской не изменилась): «Советская Армия — это первая в современной истории армия, которая пытается жить без сержантов. Правда, у нее есть «сержанты”, однако те, кого русские называют «сержантами”, представляют собой обычных призывников, отобранных в сержантскую школу вскоре после призыва. Спустя несколько месяцев они возвращаются в свои части, но, как и все остальные призывники, демобилизуются по истечении двух лет службы. Вряд ли необходимо кому-либо доказывать, что за два года сержанта не подготовить. На это требуется по крайней мере лет пять. Все армии, если они чего-либо стоят, держатся на сержантах. Это вам скажет любой профессиональный офицер. Так было во все времена, начиная с галльских походов легионов Цезаря. И, несмотря на это, у Советского Союза сержантов в подлинном значении этого слова нет» (Policy Review. 1988. Winter. P. 28–29). Не отрицают этого и российские генералы. Так, генерал-полковник Игорь Родионов, возглавлявший тогда Академию Генерального штаба, писал в1995 году: «Больно осознавать, но дееспособного института сержантов в нашей армии нет, ибо то, что мы имеем, ни в коей мере не соответствует статусу младшего командного состава. Хоть сколько-нибудь служивший в армии человек должен отчетливо представлять себе, что сержант, призванный в Вооруженные силы одновременно с рядовым и прошедший кратковременную скомканную подготовку, вряд ли будет авторитетным командиром для солдата. Выполнение же его прямых обязанностей и ответственность за определенный участок работы тяжким бременем ложится на плечи офицеров… Речь идет о бутере естественного связующего звена между офицерами и солдатами, в результате чего существенно снижается боеспособность подразделений, частей и соединений, группировок войск. А следовательно, надо уже говорить об ущербности в целом всей военной составляющей государственной безопасности» («Красная Звезда», 4 апреля 1995 года). Почему же наши генералы ничего не делают для создания кадрового корпуса младших командиров (сержантов)? Дело это сложное и хлопотное, плоды принесет через длительное время, а славы и больших звезд организатору не добавит. Думаю, что лучше всего этот вопрос, а не только и не столько призыв, было бы сделать предметом широкого публичного обсуждения. Такое обсуждение было бы гораздо полезнее, чем длящаяся уже более десятилетия битва за, на мой взгляд, второстепенную и весьма спорную в российских условиях идею сплошного перевода армии на контрактную систему комплектования. Мои критические замечания в адрес концепции СПС вызваны не тем, что она плохо просчитана и, мягко говоря, не соответствует международным стандартам. В конце концов, мы не избалованы разнообразием предложений по военной реформе, и все, что способствует втягиванию Минобороны, правительства, общественных организаций и СМИ в обсуждение судеб армии, можно только приветствовать. Что меня по-настоящему тревожит, так это продемонстрированная частью властных структур, генералитета и СМИ готовность принять предложения СПС в качестве руководства к действию без сколько-нибудь серьезного их анализа. Вот как, например, описывал возможную судьбу этих предложений журнал «Итоги» накануне рассмотрения вопроса комплектования армии на заседании правительства 21 ноября: «По расчетам, уже в конце ноября этот законопроект должен лечь на стол Михаилу Касьянову. Через Госдуму его тоже постараются провести достаточно оперативно, поскольку он предполагает — и это самое принципиальное — уже с 2003 года законодательно закрепить переход на обязательный для всех граждан призывного возраста шестимесячный срок службы по призыву в российской армии и других «силовых” структурах (внутренние войска, ФПС и т. д.). …Подчиненные первого замминистра финансов Алексея Улюкаева весьма высоко оценивают возможность прохождения законопроекта через парламент. …Эта уверенность в том числе обусловлена поддержкой со стороны высшего руководства страны» («Итоги», 12 ноября 2002 года). Аналогичную уверенность в отсутствии серьезной оппозиции проекту СПС высказывало и «Независимое военное обозрение»: «В дни московской трагедии, когда велись переговоры с террористами, продолжались переговоры иного рода— о судьбе военной реформы. На них был достигнут концептуальный прорыв. Представители Минфина и СПС убедили представителей Генштаба и Минобороны в правильности их варианта реформы. То есть служба по призыву все-таки будет сокращена до полугода с последующим переводом рядового состава на контрактную основу. …Представители Генштаба с этими планами практически согласны. Их юристы совместно с сотрудниками гайдаровского института дорабатывают законопроект, который планируют утверждать на комиссии Кудрина уже в середине ноября. И тогда можно будет констатировать, что военная реформа все-таки сдвинулась с мертвой точки» («Независимое военное обозрение», № 39, 1–14 ноября 2002 года). Многим, возможно, показалась преувеличенно резкой реакция на предложения СПС («План Немцова») министра обороны Сергея Иванова, сравнившего их с лозунгом Троцкого «Ни мира, ни войны, а армию распустить». Я же не сомневаюсь, что в случае реализации «плана Немцова» армия если и не распадется, то, по меньшей мере, будет ввергнута в состояние глубокого кризиса и, возможно, хаоса. СПС исходит из предположения, что к тому времени, когда армию покинут военнослужащие последнего двухгодичного призыва, т. е. через два года, в Вооруженных силах появятся примерно 400 тысяч контрактников. Обосновывается этот прогноз тем, что, по данным опросов ВЦИОМ, около двух с половиной миллионов молодых россиян готовы служить по контракту за три-четыре тысячи рублей в месяц. Подтвердить или опровергнуть эти цифры может только практика. Отечественный опыт в этом отношении весьма беден. Но и он показывает, что контрактная служба в нынешней армии не намного привлекательнее, чем служба по призыву. Несмотря на то что задача привлечения контрактников в армию поставлена еще несколько лет назад, число контрактников не только не растет, но даже уменьшается. Сейчас их меньше 150 тысяч человек, из которых половина женщины, в основном жены военнослужащих, занятые на вспомогательных должностях. Известны и трудности с набором контрактников в Псковскую дивизию. И дело здесь не в том, что генералы, как утверждает Борис Немцов, саботируют процесс набора. Просто, как показывает опыт западных стран, перевод армии на контрактную основу всегда связан с большими трудностями и требует проведения огромного комплекса мероприятий помимо увеличения жалования военнослужащим (см. статью «Как это было в Америке» в настоящем номере «ОЗ»). Ничего похожего, кроме увеличения денежного содержания контрактников, проект СПС не предлагает, и, следовательно, предусмотренный им план по контрактному набору скорее всего будет сорван. В этом случае большинство частей и соединений армии будут просто оголены. Ибо призывники-полугодичники, обученные в несуществующих пока центрах подготовки резерва некими «педагогически подготовленными» офицерами и прапорщиками, будут подготовлены, судя по концепции СПС, разве что к охране складов. Бессмысленно пытаться решать проблемы комплектования армии, будь то на призывной или контрактной основе, без предварительного создания полноценного сержантского корпуса. Однако даже создание такого корпуса не приведет к появлению эффективной армии, которая нужна России в тревожном XXI веке. Не верю я и в возможность появления, во всяком случае в ближайшие годы, какой-то программы военной реформы, которая позволит создать такую армию. Правда, эксперты из ИЭПП во главе с Егором Гайдаром утверждают, что у СПС есть система взглядов «на все (выделено мной. — В. Ш.) вопросы военной реформы. В данном же случае сформулированы предложения по отдельному, конкретному фрагменту военной реформы. При необходимости СПС может представить материалы по всем аспектам военной реформы» (Э. Ватолкин, Е.Любошиц, Е. Хрусталёв, В. Цымбал. Реформа системы комплектования военной организации России рядовым и младшим командным составом // Научные труды ИЭПП. № 39. Москва, ИЭПП, 2002 [http://www.iet.ru/papers/39/index.htm]). Тут, как говорится, надо ловить СПС на слове и просить представить эти материалы. А пока в ожидании новых документов СПС я остаюсь при своем убеждении, что выход из того тупика, в котором находится российская армия, лежит через изучение опыта Запада. Еще Петр I, заложивший основы одной из самых современных и победоносных армий XVIII века в условиях, когда Россия была относительно бедной и малонаселенной страной (14 миллионов жителей по сравнению с 20 миллионами во Франции), дал рецепт выхода из подобных ситуаций: не знаешь, что делать, — учись у других. И не просто копируй чью-то понравившуюся армию, а синтезируй чужой опыт, выбирая из него все лучшее и наиболее подходящее для национальных условий.
Вот, например, каким образом Петр I решил задачу составления военно-морских уставов для российского флота. 30 октября 1717 года Петр направил адмиралу Ф. М. Апраксину следующее указание о переводе иностранных морских законодательных актов, сведении их в одно целое и составлении проекта русских морских уставов: «Чтоб шаутбейнахту Паддану придать из русских офицеров, которые по аглински умеют, чтоб перевесть весь полной аншталт, как флота, так и магазинов аглинских, а вице-адмиралу Крейсу галанских, апофранцуския к новому году поспеют. Датский аншталт был у князя Михайла Голицина, чтоб ево сыскать. И все сии вышеписания свесть и ис того зделать свой» (Мемория Петра Апраксину… // Законодательные акты Петра Первого / Под ред. Б. И. Сыромятникова. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1945). Использование петровского подхода сегодня дело непростое. Армии мира, и, в частности, системы комплектования вооруженных сил, отличаются поразительным многообразием. Добровольческая армия США, например, разительным образом отличается от израильской армии. Совсем по-иному комплектуется кадрово-призывная армия Турции. И тем не менее армии всех этих трех стран не раз доказывали свою эффективность в боевых условиях, и ни одна из них не собирается менять национальную систему комплектования. Таким же разнообразием отличаются высшие органы военного управления разных стран. Однако если сгруппировать то общее, что свойственно всем современным армиям мира без исключения, то можно прийти к неожиданному выводу. Оказалось, что именно эти общие черты отсутствовали в советской армии и продолжают отсутствовать в нынешней российской. Один пример я уже назвал — отсутствие сержантов (в западном понимании) в российской армии. Среди черт, присущих всем современным армиям мира и в то же время отсутствующих в российской армии, я бы назвал, не ранжируя их по степени важности, следующие: 1.Территориально-земляческий принцип комплектования. Россия до сих пор остается единственной страной в мире, бескомпромиссно придерживающейся принципа экстерриториальности воинской службы, предполагающего отказ военнослужащему в праве служить в том регионе страны, где он проживал допризыва или вербовки в армию, а в случае передислокации в другой регион — в праве служить в одном подразделении вместе с земляками. Ни один из принципов комплектования армии не отстаивался советским генералитетом столь твердо и рьяно, как принцип экстерриториальности. Столь же неуклонно придерживается его и российский Генштаб. В своем заключении на предложения СПС по комплектованию армии Генштаб отмечает, что «прием на контракт по месту жительства (т. е. имеющих свое жилье) может привести к созданию вооруженных формирований по национальному и территориальному признаку в субъектах Российской Федерации». И такую позицию Генштаб занимает даже при острейшей нехватке жилья для тех же контрактников. А между тем территориальный характер комплектования и принцип «землячества» считаются важнейшим инструментом повышения эффективности армии и поддержания высокого морального духа солдата. Неслучайно его придерживаются не только все страны с милиционными и кадрово-призывными армиями, но и страны с добровольческими вооруженными силами. Йоркширские, ланкаширские и другие носящие названия графств полки британской армии — не просто дань традиции, но и прямое отражение территориального принципа их комплектования. Что же касается негативных последствий «землячества» в российской армии, то они имеют ту же причину, что и «дедовщина» — отсутствие кадровых сержантов. 2.Безраздельное сосредоточение функций как административного, так и оперативного управления вооруженными силами в руках гражданского министра обороны. Только в России высший штабной орган — Генеральный штаб — наделен функциями прямого управления войсками. 3.Наличие специальной системы подготовки для структур министерства обороны гражданских специалистов всех звеньев управления. 4.Предоставление исключительного права на получение воинских званий и ношение военной формы только личному составу вооруженных сил и отсутствие такого права у персонала других «силовых» и тем более гражданских структур. 5.Наличие военной полиции. 6.Подчинение военной разведки министру обороны, а не высшему военному штабу. 7.Наличие у вооруженных сил собственных контрразведывательных органов. 8.Подчинение аналогов российских внутренних войск (жандармерии во Франции и Италии, национальной гвардии США) Министерству обороны. 9.Наличие, наряду с «субъективным» (со стороны исполнительной и законодательной власти, общества и т. д.), так называемого «объективного» гражданского контроля, т. е. деполитизации вооруженных сил в результате превращения их в профессиональную корпорацию. 10.Наличие профессионального офицерского корпуса, отвечающего западным критериям военного профессионализма (обязательное получение офицерами-профессионалами высшего гражданского образования, корпоративность, служение в армии по призванию, а не за деньги). 11.Отсутствие специальных военно-учебных заведений для подготовки военных медиков и юристов, вызываемое не стремлением к финансовой экономии, а тем обстоятельством, что и врачи и юристы являются представителями самостоятельных профессий, требования которых к своим членам не обязательно совпадают с требованиями военной профессии. 12.Отсутствие у Министерства обороны полномочий на принуждение предприятий частного сектора военной промышленности к созданию или поддержанию мобилизационных мощностей. 13.Отсутствие заместителей командиров по воспитательной работе, а также военных советов в округах, видах вооруженных сил и т.д. 14.Во всех развитых странах высшее руководство вооруженными силами и обороной в целом осуществляется только политиками и поэтому может быть только политическим. Лишь в России (как и в СССР) оно является (и открыто так называется) военно-политическим. Этот краткий перечень показывает, что Россия, как и СССР в прошлом, во многих отношениях стоит в стороне от столбовой дороги мирового военного строительства. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться со статьей Дональда Рамсфельда в настоящем номере «ОЗ». При ее переводе я насчитал в английском тексте двадцать два раза слово «трансформация» и не встретил ни разу слова «реформа». Это же слово «трансформация» в последнее время все чаще встречается в речах и статьях военных и политиков других западных стран, хотя еще иногда и встречается слово «реформа». То есть передовые армии мира уже не реформируются, а трансформируются. А это понятие гораздо более глубокое и широкое, чем реформа. Ибо трансформация в том смысле, который в нее вкладывается на Западе, означает прежде всего ломку ранее принятых взглядов на военное строительство и использование вооруженных сил. И вот уже Дональд Рамсфельд призывает своих подчиненных не оглядываться на опыт войны в Персидском заливе, а смотреть вперед. Конечно, при нашей низкооплачиваемой армии, нищей науке и хиреющем оборонно-промышленном комплексе как-то даже неловко обращаться с призывом уделять больше внимания изучению иностранного опыта. И тем не менее десять лет полной пробуксовки военной реформы при отсутствии каких-либо новых идей говорят о том, что без такого опыта нам, скорее всего, не обойтись. А с употреблением термина «трансформация» вместо «реформа» можно и подождать. Меня бы вполне устроило слово «реформа» в том значении, в котором его употребила заместитель министра путей сообщений Анна Белова в своей статье в«Известиях»: «Реформа — это трансформация всех отношений». |
