Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 8, 2002
| * Бюрократии свойственно пристрастие к расхожим клише. Особенно это характерно для бюрократии правительственной. В Министерстве обороны сейчас наиболее популярен термин «трансформация». Лорен Томпсон (Loren Thompson) из Лексингтонского института недавно обрисовал сложности, связанные с данным понятием, следующим образом: «Сама популярность этого слова в коридорах Пентагона заставляет предположить, что все понимают его по-разному. Для одних “трансформация” — это способ удержать пошатнувшиеся представления и институции, для других — способ их окончательно смести. И для многих это — магическая формула, призванная, как водится, освятить очередное начинание».В Министерстве обороны «трансформация» пришла на смену недавно самому употребительному термину «революция в военном деле» (РВД). Это прежнее обозначение, как и нынешнее, было неоднозначным и, следовательно, порождало сходные проблемы. По сути же дискуссия вокруг задуманной РВД исходила из предпосылки, что «достижимый и предсказуемый» технологический прогресс в таких областях, как орудия точного наведения, высокоточное оружие, системы слежения и наблюдения и компьютерные системы, в ближайшие десятилетия изменит способы ведения войны столь же радикально, как это произошло в период между двумя мировыми войнами благодаря развитию стратегических средств бомбометания, применению бронированной техники и палубной авиации или после Второй мировой войны с появлением ядерных баллистических ракет. Согласно этой точке зрения, наиболее последовательно отстаиваемой ЭндрюМаршаллом (Andrew Marshall), директором Управления Министерства обороны США по анализу и оценке программ, и Эндрю Крепиневичем (АndrewKrepinevich), исполнительным директором Вашингтонского центра стратегических и бюджетных оценок, процесс трансформации в рамках РВД должен явиться ответом на изменившиеся условия в сфере безопасности. Крепиневич предпочитает термин «военная революция». В своей весьма конструктивной статье (в журнале “National Interest”, 1994) он определил военную революцию как резкое повышение боевой мощи, принципиальным образом изменяющее характер и развитие военного конфликта. Хотя технология часто обеспечивает возможность военной революции, все же вопрос ставится более широко. Военная революция, писал Крепиневич, предполагает не только технологический аспект, но также системное развитие, тактические инновации и организационные изменения. Так, реальной основой германского блицкрига стала не технология (танки, самолеты и радиосвязь существовали и раньше), а новая тактическая концепция (стремительность перемещений, основанная на оперативности действий) в совокупности со структурно-организационными изменениями (использование мотопехотных дивизий). Собственно, некоторые из наиболее крупных военных революций никак не были связаны с технологическим процессом. Революция в области финансов, произошедшая в Великобритании в конце XVII века, сделала возможным строительство Королевского флота, который на целых три столетия превратил маленькое островное государство, к тому же бедное ресурсами, в ведущую мировую державу. Сняв ограничения на мобилизацию всех ресурсов страны, в частности на воинский призыв граждан, Французская революция предоставила в распоряжение Наполеону большую и прекрасно вооруженную армию, что позволило ему завоевать не только Европу, но почти весь мир.Существовал, однако, и другой, радикалистский подход к проблеме РВД, при котором на первый план выдвигался не процесс, а результат. Сторонники такого взгляда утверждали, что новые технологии «преобразят саму природу войны», предоставив командованию возможность «видеть и осознавать все происходящее на поле боя» и благодаря этому «выиграть войну». Разделяющие эту позицию считали, что «информационное доминирование», достигнутое с помощью новейших технологий, позволит избавиться от «разнобоя в действиях», развеять «туман войны» и тем самым обеспечить высшим командным эшелонам практически полное «владение ситуацией», что приведет «к снижению рисков» при использовании воинских соединений. Так, бывший вице-председатель Объединенного комитета начальников штабов адмирал Уильям Оуэнс выступил с весьма сильным заявлением о том, что «технология в состоянии помочь армии США развеять “туман войны”… Доминирующее владение информацией — т. е. способность видеть и понимать все происходящее на поле боя — достижимо». По мнению тех, кто понимал РВД как конечный результат, а не как процесс, Соединенным Штатам следовало бы произвести радикальную реконструкцию своих вооруженных сил, начав с немедленных инвестиций в системы управления, контроля и коммуникаций, в компьютерные системы, в технологии сбора информации, слежения и разведки, а также в разработку высокоточного оружия большого радиуса применения. Интеграция перечисленных технологий должна, по их мысли, привести к созданию «системы систем» и дать Соединенным Штатам возможность «применять военную силу с несравненно большей эффективностью, чем противник, при этом не подвергая риску собственные вооруженные силы». Те, кто склонен сводить РВД к ее конечному результату, полагают, что едва лишь этот желаемый результат будет достигнут, у США навсегда исчезнет повод для тревоги за свою безопасность. Уточнение терминологии Теперь, когда в кабинетах Министерства обороны «революция в военном деле» уступила место ключевому термину «трансформация», необходимо разобраться, что, собственно, эта последняя означает. Крепиневич определяет трансформацию как «широкомасштабную инновацию… предпринятую военными, которые полагают, что основные изменения происходят в характере боевого конфликта». По сути, это попытка использовать РВД для достижения «резкого скачка в эффективности боевых действий». «Трансформация» — это не другое обозначение РВД, это «процесс, инициируемый оборонным ведомством в момент, когда, по общему убеждению, осуществление РВД практически началось». Принимая во внимание непосредственную связь, существующую между РВД и трансформацией, не следует удивляться, что второе понятие унаследовало внутренние противоречия первого. Почему же лучшая армия в мире, на протяжении последних полутора десятилетий без особого труда расправлявшаяся с любым противником, теперь нуждается в трансформации? Отвечая коротко, — потому, что изменился мир, если не полностью, то во многих важных отношениях. Соединенные Штаты де-факто являются имперской державой. Независимость и процветание, к которым мы привыкли, в значительной степени стали результатом нашей «имперской политики». Однако, выполняя указанную роль, США сталкиваются с определенными препятствиями. Перечень этих «тактических вызовов» включает такие факторы, как «тирания расстояний» и стремительное распространение военно-применимых технологий, потенциально расширяющих «мертвую зону», в которой может понадобиться действовать американским военным силам. И как следствие — возможное усвоение противником стратегий «преграждения доступа» для США к известным точкам, а также методов «сокращения пространства».
Сторонники трансформации полагают, что для преодоления названных тактических вызовов необходимо придать вооруженным силам США определенные характеристики. Войска США должны обладать высокой мобильностью, необнаружимостью, высокой рассредоточенностью, а также быть обеспеченными сетевой электронной связью, дающей возможность выполнения компактных тактических действий, нанесения дальних высокоточных ударов и быстрой доставки широко распределенных воинских соединений на театр войны. По их мысли, подобные силы обеспечат Соединенным Штатам сохранение господства в«совокупном», т. е. морском, сухопутном и воздушном пространстве, обеспечат их безопасность и создадут угрозу для безопасности противника. Разумеется, описать желаемые характеристики будущих вооруженных сил гораздо легче, чем определить пути достижения поставленной цели. Фактически это последнее и является основным содержанием дискуссии, развернувшейся вокруг проблемы трансформации. Так, возникают вопросы: насколько быстро следует трансформировать Вооруженные силы США? Какие предстоят «издержки», т. е. от чего нам придется отказаться сегодня, чтобы получить в будущем нужный результат? Кто будет осуществлять трансформацию? Должна ли она быть централизованной в аппарате министра обороны или генштаба либо оставаться децентрализованной и опираться на инновационные инициативы отдельных служб, имеющих свои собственные стратегические и тактические концепции? И наконец, какие риски сопряжены с процессом трансформации? Одна из трансформационных стратегий, получившая поддержку многих экспертов по оборонным вопросам, состоит в том, чтобы «перескочить через поколение» вооружений. В сентябре 1999 года во время предвыборной кампании кандидат Буш озвучил этот принцип, заявив, что Соединенные Штаты должны «модернизировать некоторые существующие виды вооружений и техники соответственно текущим задачам. Но относительно мирное положение, в котором мы находимся, позволяет США делать это избирательно. Подлинная цель состоит в том, чтобы пропустить этап поверхностных улучшений и заменить существующие программы новыми технологиями и стратегиями, перескочив через целое технологическое поколение. …Я призываю к новому мышлению, к трудному выбору». Сторонники этой точки зрения называют три условия, при которых такое «перепрыгивание» может считаться целесообразным: во-первых, если в ближайшем будущем угроза безопасности США относительно невысока, что снижает необходимость поддерживать большое количество многократно модернизированных систем; во-вторых, если какая-то усовершенствованная система, полученная в результате такой многократной модернизации, оказывается малоэффективной из-за неожиданных изменений в конфигурации внешних угроз; в-третьих, если быстрый технологический прогресс открывает дорогу для создания принципиально иных сил, ориентированных на выполнение наиболее важных тактических целей, могущих возникнуть при неожиданном начале войны. Недавнее решение министра Рамсфельда о закрытии программы по артиллерии «Крусэйдер» (Crusader) было продиктовано как раз подобными соображениями. Все доводы в пользу продолжения финансирования этой программы рушатся на фоне стоящих перед армией США собственных трансформационных задач; кроме того, это оружие само по себе далеко не удовлетворяет требованиям «трасформационности». Да, многие считают, что программа «Крусэйдер» — это мелочи. В недавнем докладе под заголовком «Пустые обещания», который был подготовлен в институте КАТО, известном своими либертарианскими взглядами, утверждается, что после террористических атак 11 сентября все попытки трансформировать военную систему США похоронены «железным треугольником», т.е. бюрократией Конгресса, оборонной индустрии и Пентагона. Бюджет 2003 года, подняв затраты на оборону, «буквально озолотил Пентагон, вместо того чтобы подтолкнуть его к радикальному перераспределению финансовых затрат с целью обеспечить трансформацию вооруженных сил». Авторы доклада считают, что истребитель-бомбардировщик F-22 должен быть снят с производства, а освободившиеся финансовые средства направлены на создание нового бомбардировщика. Что число авианосцев должно быть сокращено, а истребитель-бомбардировщик F/A-18 E/F снят и заменен модифицированной для нужд ВМС версией F-117. Что дивизии сухопутных войск должны быть сокращены, а танковые — введены в состав Национальной гвардии. Что производство самолета вертикального взлета и посадки MV-22 Osprey должно быть прекращено, а на первый план в морских силах должны выйти амфибийные силы. Для тех, кто в отношении трансформации настроен скептически, доклад Института КАТО являет собой образец опасной крайности в дискуссии по оборонным вопросам. Перефразируя, быть может, самого крупного военного аналитика наших дней бывшего полковника Ричарда Синнрейча (Richard Hart Sinnreich), можно задаться вопросом: следует ли нам отправить на слом нынешние системы вооружений или продлить их существование, уповая тем временем на так называемые «опережающие» технологии, которые пока еще не перекочевали с чертежных досок на военные заводы и, судя по всему, перекочуют еще не скоро?
Определение позиции Техасский политик-популист Джим Хайтауер (Jim Hightower) как-то сказал: если и можно что-то найти на середине дороги, то только дохлого скунса или желтую разделительную полосу. В случае с военной трансформацией, похоже, середина дороги — это едва ли не самое выгодное место. Два влиятельных сторонника трансформационного подхода сходятся во мнениях. Крепиневич пишет, что трансформация «не означает замены всего комплекса вооруженных сил новыми системами и военными структурами». Задача данного момента состоит в том, чтобы, «используя наше огромное преимущество в военной силе, определить, каково должно быть оптимальное соотношение между существующими и новыми системами для наилучшего соответствия конфигурации внешних угроз, предусмотренной нашей оборонной стратегией». Филип Голд (Philip Gold) из института Дискавери в Сиэтле пишет, что трансформированные военные силы «будут по-прежнему использовать традиционные системы, возможно даже возвращаться назад и модифицировать некоторые их виды, долго казавшиеся устаревшими: процесс, иногда называемый “ретротехническим”». Пример того, что имеют в виду Голд и Крепиневич, — совмещение самолета В-52 пятидесятилетней давности и высокотехнологичного оборудования Joint Direct Attack Munion, обеспечивающего исключительно высокую точность и эффективность высотного бомбометания. Это также с очевидностью проявляется при налаживании сетевого взаимодействия существующих видов вооруженных сил, позволяющего весьма значительно увеличить скорость прохождения команд и сократить время оперативного планирования, т. е. принимать иисполнять решения с большим опережением противника. Трансформация оборонного комплекса США абсолютно неизбежна, но на этом пути нас подстерегают некоторые опасности. Одна из них состоит в том, что, подобно тому как это произошло с военной реформой 1980-х годов, трансформация может быть истолкована как повод для сокращения вооруженных сил до уровня ниже того, что необходим для выполнения текущих задач. Кто-то предложит урезать оборонные затраты — синдром «дешевого ястреба» (Ньют Гингрич, Newt Gingrich). Может возникнуть и смежная проблема, если кто-то попытается, ссылаясь на подготовку новых систем, закрыть существующие программы, — как некоторые члены конгресса предлагали ввиду предстоящего появления бомбардировщика В-2 остановить выпуск B-1. Как указал Лорен Томпсон, реальная трансформация обойдется недешево. Иона потребует увеличения средств на закупку новых видов вооружения: «Приятно допоздна засиживаться в своих кабинетах, рассуждая о будущих методах ведения войны. Однако все предложения об урезании оборонного бюджета, и без того недостаточного для целей модернизации, лишь приближают тот день, когда даже непосвященные увидят истинный характер нашей трансформации: пустые речи на фоне стремительно устаревающей техники. Во Франции отставание инвестиций в оборону от политической риторики привело к тому, что эта страна, которая была ведущей военной державой в 1919 году, оказалась двадцатью годами позже не готовой к гитлеровскому вторжению». В контексте войны Любая трансформация, чтобы стать реальной, должна осуществляться с пониманием того, что, собственно, представляет собой война как таковая. Одна из причин, побуждающих нас изучать труды Карла фон Клаузевица, прусского генерала, умершего более полутора столетий назад, состоит в том, что он разработал стройную теорию войны. Важнейшим положением этой теории является то, что война по своей природе неискоренима. Война представляет собой яростное столкновение двух воль, каждая из которых добивается доминирования над своей соперницей. По формулировке Клаузевица, наша воля направлена на одушевленный объект, вызывая в нем ответную реакцию, часто непредсказуемую. Циклическое взаимоотношение между противоборствующими волями разворачивается в царстве вероятности и хаоса. Теоретические построения и исторические штудии Клаузевица позволяют вывести три не зависящих от времени характерных элемента любой войны. Это — ее нелинейный характер, неопределенность и наличие несогласованности в действиях. Поскольку война есть дело чисто человеческое, то человеческое измерение является в ней центральным и необходимым для понимания. Соответственно, война содержит в себе элемент иррационального, не поддающегося никакому расчету. Война отражает человеческую природу, всю сложность человеческого поведения, ограниченность интеллектуальных и физических возможностей человека. Любое понимание войны, игнорирующее то, что Клаузевиц называл «моральными факторами», — страх, воздействие угрозы, физическую усталость, — содержит в себе опасность. Как заметил великий немецкий мыслитель, «военные действия никогда не бывают направлены только против материальной силы; они всегда нацелены также и на моральную силу, которая их одушевляет и не может быть отделена от материальной». И далее: «Искусство войны имеет дело с живыми силами морального порядка. Следовательно, оно не может достичь абсолюта или полной ясности и всегда должно оставлять место для неопределенности — как в величайшем, так и в мелочах». Трансформация военных сил — достойная задача. Но трансформационная стратегия, основанная на линейной, механистической, целиком техноцентричной концепции войны, без учета моментов несогласованности, случайности и неопределенности, свойственных каждой войне, без попытки вникнуть в мысли противника — такая стратегия ведет к поражению.
* Перевод с английского Александра Ярина. |
