Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 6, 2002
| Россия — страна экстенсивного развития, изначально запрограммированная на безудержное расширение; главным итогом каждого царствования историки считают территориальные приобретения. Но что делать, если расширяться больше некуда? Отразившись от внешнего барьера, волна привычной экспансии направляется обратно, и в глубине страны многократно захватывается одна и та же земля, отчасти теми же методами, что и при колонизации «диких» окраин. Во второй половине XX века произошел массовый, хищнический захват горожанами «даровых» пригородных земель под огороды, сады, дачи, коттеджи, виллы. Задолго до того, как было позволено рассуждать о приватизации, большинство горожан в СССР стали мини-землевладельцами, под маской «коллективного садоводства» вкусили сладость обладания недвижимостью. Богатые и бедные, интеллигенты и рабочие, чиновники и научные работники — все они оказались одинаково алчными и бесцеремонными по отношению к земле и окружающей среде; всех их на первых порах объединили и уравняли примитивные орудия труда — ржавая лопата, тачка с навозом, малярная кисть. Несколько десятилетий спустя новые социальные слои отделились «кремлевскими стенами», окружающими нынешние кирпичные особняки нуворишей. Пресловутому первоначальному накоплению предшествовало «первоначальное приземление». Колониальный (в худших значениях) характер этому наступлению горожан придают: игнорирование дачниками сложившегося землеприродопользования (и регулировавших его обычаев); бесправие, беззащитность местных жителей, не готовых к таким радикальным переменам и лишенных каких-либо форм компенсации за причиненные неудобства; разрушение прежнего ландшафта и, наконец, типично колониальный способ приобретения. Местная администрация, как туземный вождь или царек, то ли продает, то ли уступает за взятку землю, которой распоряжается; не только не защищает, но откровенно предает интересы своих «подданных» (избирателей). В результате дачно-коттеджной экспансии в пригородных зонах (вокруг Москвы — в радиусе до 150 километров) деградировали или погибли некоторые редкие виды лесов, болот, лугов; обычные прежде растения и животные «записались» в Красную книгу; во многих местах вырублены водоохранные леса; исчезли красивые пейзажи, вдохновлявшие художников; поделены, застроены, зажаты в тиски, заслонены коттеджами бывшие помещичьи усадьбы, парки, «памятники архитектуре»; уничтожена или затерялась среди дач традиционная деревня. И этот грандиозный социально-экономический, экологический, ментальный переворот, еще до распада СССР затронувший большую часть советского общества, ни на какой широкой трибуне всерьез не обсуждался, как будто его и вовсе не было. Создается впечатление, что бурная загородная деятельность российских горожан— нечто интимное, как повседневные физиологические отправления, само собой разумеющиеся, о которых в обществе говорить не принято. Раковая опухоль в ландшафте Стихийными заповедниками, последними убежищами диких растений и животных в сильно распаханной и застроенной местности стали овраги, опушки, болота, крутые склоны, да еще и сельские кладбища. Там изредка поют птицы, а ботаник может собрать гербарий, напоминающий о былом богатстве местной флоры. Но вот пришла большая беда: лесные поляны, рощи, поймы, кручи стали раздавать городским дачникам. В советское время колхозы, совхозы, лесхозы охотно уступали горожанам земли, неудобные и невыгодные для обработки, чтобы легче было выполнять планы на оставшихся: «на тобi, небоже, що менi не гоже» «возьми себе, нищий, то, что мне не нужно». С экологической точки зрения желательно, чтобы пашня и застройка располагались компактными и небольшими островками, а разделяющие их леса и парки, поля и луга, лесополосы и живые изгороди сохранялись как сплошная сеть. На деле же поступают наоборот: уцелевший экологический каркас, зеленые капилляры и бронхи ландшафта блокируют и замещают ветвистой раковой опухолью; островками, окаймленными мусором, становятся леса и болота, удушающим их спрутом — вытянутые вдоль пойм и опушек дачные поселки. По-научному это называется экофобной инверсией ландшафта, а на обыденном языке — выворачиванием наизнанку (земли, хозяйства, здравого смысла). Особенно быстро растут в длину дачные поселки под высоковольтными линиями электропередачи (ЛЭП), наглухо перегораживая лес многокилометровыми улицами. Если расстелить там, на земле, большое кольцо из проволоки, то можно зажечь лампочку. Выходные дни и отпуска проходят под высокочастотным излучением, под жужжанием проводов. Собираются ли еще рожать детей пребывающие здесь женщины и девочки? Это, в конце концов, их личное дело, но кто же вступится за лес? Похоже, что и энергомагистрали проводятся с дальним прицелом, стандарты и нормативы разрабатываются с умыслом. Прорубив просеку для ЛЭП, ее впоследствии расширяют для дач, ставят второй и третий ряды домов, а некоторые дачи, сверх того, залезают и под полог леса. Подмосковные лесхозы придумали лицемерный способ наживы — вырубать и отводить под дачи целые кварталы в глубине леса «без нарушения целостности лесного массива», но это все равно что выжечь внутренности и утверждать, что тело не повреждено. Такой способ тайного убийства людей практиковался в европейском средневековье, когда еще не было судебно-медицинского вскрытия. После вырубки высоких деревьев, которые высасывали много влаги из почвы и испаряли ее через листья и хвою, грунтовые воды выступают на поверхность; приходится рыть осушительные канавы, а в них дачники сливают помои. Топкие места и низины засыпают мусором, из которого вымываются вредные вещества. Некоторые садовые участки сели прямо на влажные лесные поляны и болотца, где еле приметными ручейками зарождаются реки. Не имея легальных свалок, дачники засоряют лес и придорожные полосы, стволы и ветки идут на жерди и топливо. Мой коллега, географ В. Каганский, подсчитал, что при размещении в лесах дачные поселки портят в пять-шесть раз больше площади, чем сами занимают. Цветы на ядовитой свалке Садовый участок — это, по идее, и подсобное хозяйство, и рекреация (отдых, восстановление сил через смену занятий), трудовые упражнения на свежем воздухе. Но этот воздух далеко не всегда свеж. Немало делянок для рабочих нарезано в черте промышленных городов, на берегах зловонных речек и канав, в карьерах и грязных ямах между дорожными насыпями и городскими заборами, утоплено всмраде из выхлопных газов, обильно посыпано пылью и сажей. Это можно видеть и в Тольятти около волжской плотины; и на южной окраине Ярославля, где санитарную буферную зону, призванную поглощать вредные выбросы и изолировать жилье от заводов, заняли садовыми участками. А к северу от Ярославля дачники разместились на бывшей свалке отходов ртути и мышьяка.
Дача Нарышкина Физического оздоровления от дачных участков в промзоне ждать не приходится, но рекреация все-таки есть: скорее всего, социально-психологическая. Хоть какая-то, но свобода на «своей» земле, чувство хозяина, возможность трудиться непосредственно на себя, а не на анонимного дядю, своими руками претворять в жизнь собственные замыслы и вскоре пожинать их плоды. Ведь государственный раб в советское время был всего этого лишен на формальном рабочем месте. Советский рабочий, получивший садовый участок, — это нынешний пенсионер. Так, может быть, все эти участки — реликтовое хобби для стариков и вместе с ними скоро отойдут в небытие? Наблюдения показывают, что это не так. Участки и домики наследуются новыми поколениями, используются для летнего отдыха детей, поддерживаются и строятся людьми среднего возраста, а это уже серьезный, многообещающий социальный феномен. Столичный уикенд за счет Сибири Сады и огороды, мелкий домашний скот и птица — важное подспорье для жителей рабочих поселков, малых и средних городов, облегчающее выживание без легальной занятости и зарплаты. Чем меньше город, тем ближе огород с сараями к основному жилищу, тем легче постройки на садовом участке и больше его роль в обеспечении семьи продовольствием. В провинциальных городах — центрах областей, краев, республик — многих жителей в советское время переселили из снесенных деревянных домов в новые бетонные многоэтажки, вокруг которых выросли не предусмотренные архитекторами гаражи, сараи, огороды; люди просто продолжали заниматься своим привычным хозяйством, приспособили его к новому виду расселения. Однако на землю рванулись и жители столиц, родившиеся и выросшие в многоэтажных домах, — при том, что на первом плане у них не огород, а дача, нередко расположенная даже в соседней административной области.
Строганова дача с картины Воронихина Москвичи и петербуржцы пользуются удаленными на десятки и сотню километров дачными участками благодаря удобной, густой транспортной сети и практически бесплатному для большинства пассажиров проезду на общественном транспорте, который дотируется государством за счет невозобновляемых природных ресурсов (прежде всего, газа и нефти). Большинство постоянных пассажиров электричек и автобусов — льготники, зайцы и полузайцы, в худшем случае отделывающиеся от контролеров компромиссными штрафами-взятками. Увеличение тарифов и штрафов принципиальной картины не изменяет: число безбилетников растет, равно как и отчетные убытки железных дорог и муниципальных автохозяйств, а на теневой стороне рынка транспорных услуг устанавливается новое равновесие между «хищниками» и «жертвами». В возделывании дачных и приусадебных участков по всей России огромную роль играет бесплатное пользование транспортом и другой техникой своего предприятия, краденые нефтепродукты и стройматериалы. В смрадный пустырь превращается Западная Сибирь, а ради того, чтобы ежегодно вывозить два чемодана алмазов, в Якутии испорчена площадь не меньше Швейцарии.[1] Не только полумифические олигархи, эти всенародные жупелы и пугала, но и ненавидящие их «простые честные труженики», любители своих доморощенных огурцов и помидоров, благополучно пожинают плоды экоцида, охватившего Зауралье. Бегство от барщины Продукты, выращенные на даче, кажутся недорогими и потому, что наши огородники не привыкли высоко ценить свой труд (возможно, и не находящий спроса вне дома за отсутствием развитого рынка труда), не хотят или не могут продуктивно и с будущей отдачей использовать свое свободное время для повышения квалификации, самообразования и т. п. Практически никто из владельцев садовых участков и дешевых дач в теплое время года не отводит конец недели развлечениям, спорту, туризму, экскурсиям, но не пребывает и в полной праздности, а предается горячечной суете.
Кирияново, дача княгини Дашковой Когда работник пять дней в неделю отбывает «барщину» на службе и только мечтает, чтобы поскорее закончилась рабочая неделя и он бы поехал на свой любимый участок трудиться по-настоящему, и вечерами готовится к этой поездке, то он живет не в своем профессиональном мире, а в домашнем хозяйстве, ему удобна работа, не связанная с ответственностью и принятием решений. Крепостные крестьяне уходили от помещичьей барщины в города и на сельские фабрики, приобретали профессии, сделали центрально-российское село промышленным. Сегодняшние их потомки бежали из городов от государственной барщины на землю сел и, уничтожая саму деревню, подменили крестьянство своим натуральным хозяйством городского происхождения, отреклись от городских профессий. Это ли не парадокс, это ли не ирония истории? Повседневная озабоченность горожан огородно-дачными делами способствует разворовыванию государственных и получастных (акционированных) предприятий и учреждений, особенно краже энергоносителей и рабочего времени, стимулирует скрытую и формальную безработицу, уклонение от налогов и теневую экономику (например, в сфере ремонта и строительства), помогает сохранению тяжелых, вредных, опасных видов труда, необходимых работнику для раннего выхода на пенсию, а также пассивному, номинальному псевдотруду в виде суточных дежурств, за которыми следуют несколько свободных дней; содействует умножению тьмы сторожей, охранников, мелких чиновников. Садовые участки и сохраняющиеся на периферии пригородных зон остатки натуральной деревни, где дома скуплены горожанами, для своего поддержания требуют расширенного воспроизводства пенсионеров, и общество идет навстречу, поставляя туда «нетрудоспособных» трудоголиков. Сотни тысяч еще не старых и практически здоровых мужчин и женщин стараются получить инвалидность, запасаются справками об инвалидности детей и о многодетности, чтобы бесплатно ездить на свои «фазенды» или из деревни на городской рынок. Ведь не секрет, что в сельской местности России могут нормально трудиться только «нетрудоспособные» и «безработные». <…> [1] Подробнее см.: Родоман Б. Б. На краю воронки // География [еженедельник]. 1994. Апрель. №12. С. 8; Он же. Жизнь на краю пропасти // Президент [газета]. 1994. 27–29апреля. С. 3.
<…>
|
