Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 6, 2002
| «В основе социальной политики предыдущей эпохи лежало убеждение, что нации, а внутри наций — города, могут контролировать свое богатство; теперь между политией и экономикой возник раскол», — отмечает Ричард Сеннет[1] (1). При том что общая скорость движения нарастает — и пространство-время, по выражению Дэвида Харви[2], «сжимается» в целом, — некоторые предметы движутся быстрее других. «Экономика» — капитал, т. е. деньги и другие ресурсы, необходимые для того, чтобы делать еще больше денег и еще больше вещей, — движется быстро; достаточно быстро, чтобы на шаг опережать любую (территориальную, как всегда) политию, которая могла бы попытаться ограничить и перенаправить его перемещения. И в этом случае сокращение времени перемещения до нуля действительно ведет к новому качеству — к полной аннигиляции пространственных ограничений или, точнее, к тотальной «победе над земным притяжением». Все, что перемещается со скоростью, близкой к скорости электронного сигнала, практически свободно от ограничений, связанных с территорией, внутри которой оно произведено, к которой направлено и которую пересекает по пути. В недавних рассуждениях Мартина Вуллакотта[3] точно подмечены последствия этой эмансипации: «Шведско-швейцарский конгломерат Asea Brown Boveri объявил, что сокращает численность своих западноевропейских работников на57 000 человек и создает рабочие места в Азии. Вслед за тем Electrolux выступил с заявлением, что сокращает численность своих работников по всему миру на11 процентов, причем большая часть сокращений приходится на Европу и Северную Америку. Pilkington Glass также объявил о значительных сокращениях. Всего за десять дней три европейские фирмы сократили рабочие места в масштабах, сравнимых с теми цифрами, которые значатся в новых программах французского и британского правительств по созданию рабочих мест… Германия, как известно, за последние пять лет потеряла один миллион рабочих мест, а ее компании активно строят фабрики в Восточной Европе, Азии и Латинской Америке. Если западноевропейская промышленность в значительной части переместится за пределы Западной Европы, то любые дискуссии о правительственной политике в области безработицы придется признать второстепенными» (2). Ведение бухгалтерии Nationaloekonomie [народного хозяйства], некогда представлявшегося обязательной основой для всякого экономического мышления, все больше превращается в статистическую фикцию. Как отмечает Винсент Кэйбл[4] в брошюре, недавно выпущенной «Демосом», «уже далеко не очевидно, можно ли называть Мидлэнд Банк или ICL (или даже такие компании, как British Petroleum, British Airways, British Gas или British Telecom) британскими… В мире, где капитал не имеет постоянного местопребывания, а финансовые потоки большей частью находятся вне контроля национальных правительств, многие рычаги экономической политики уже не работают» (3). А Альберто Мелуччи[5] полагает, что быстро растущее влияние наднациональных — «планетарных» — организаций «имеет следствием как ускоренное исключение слабых регионов, так и создание новых каналов для размещения ресурсов — каналов, выведенных, по крайней мере частично, из-под контроля различных национальных государств» (4). Говоря словами Г. Х. фон Вригта[6], «национальное государство, видимо, подвергается эрозии, а может быть, и «отмирает». Силы эрозии транснациональны». Поскольку подведение итогового баланса производится только в рамках национальных государств и они же остаются единственным источником эффективной политической инициативы, «транснациональность» эродирующих сил ставит их вне мира обдуманных, целенаправленных и потенциально рациональных действий. Подобно всему, что чурается таких действий, эти силы, их формы и деятельность окутываются покровом таинственности; они служат скорее предметом гаданий, нежели достоверного анализа. Как пишет фон Вригт, «…формирующие мир силы транснационального характера по большей части анонимны и потому с трудом поддаются идентификации. Они не образуют единой системы или порядка. Они являются агломерацией систем, которыми манипулируют по большей части “невидимые” акторы… Данные силы не обладают ни единством, ни целенаправленной координацией… Pынок — это не столько договорное (bargaining) взаимодействие конкурирующих сил, сколько перетягивание каната (push and pull) между манипулируемым спросом, искусственно созданными потребностями и желанием быстрой наживы» (5). Все это окружает происходящее на наших глазах «отмирание» национальных государств атмосферой природной катастрофы. Причины ее не вполне понятны; точно предсказать ее нельзя, даже если бы причины были известны; и даже предсказав, ее безусловно нельзя предотвратить. Эта тревожность — естественная реакция на ситуацию без очевидных рычагов контроля — остроумно и афористично схвачена в заглавии книги Кеннета Джоуитта[7] «Новый мировой беспорядок». На протяжении всей новейшей истории нас приучали к мыcли, что порядок равнозначен «контролированию». Именно этого допущения — обоснованного или иллюзорного — нам сейчас больше всего и не хватает. Сегодняшний «новый мировой беспорядок» нельзя объяснить простой ссылкой на самую непосредственную и очевидную причину для растерянности и ужаса, — на «похмельное» смятение, наступившее за концом Великого раскола и внезапным коллапсом политической рутины блокового противостояния, — даже если именно этот коллапс послужил сигналом тревоги, оповещающим о«новом беспорядке». Образ глобального беспорядка, скорее, отражает новое осознание (которому способствовала, но не обязательно послужила причиной внезапная кончина блоковой политики) стихийной и случайной природы вещей, которая прежде казалась находящейся под жестким контролем или, по крайней мере, «технически контролируемой». <…> * Публикуемый отрывок представляет собой третью главу книги Зигмунта Баумана «Глобализация» (Zygmunt Bauman . Globalization. Columbia University Press, 2000).Перевод с английского Григория Дашевского под редакцией Светланы Баньковской.
[1] Richard Sennet (1943), профессор социологии Лондонской высшей школы экономических иполитических наук. — Здесь и далее в сносках даются примечания редактора перевода.
[2] David Harvey, профессор географии университета Джонса Хопкинса (Балтимор, США).
[3] Martin Woollacott, колумнист (обозреватель) английской газеты «Guardian».
[4] Vincent Cable, член Британского парламента, либерал-демократ, глава экономического отдела Королевского института иностранных дел.
[5] Alberto Melucci, профессор социологии Миланского университета.
[6] Georg Henrik von Wright, профессор философии Хельсинского университета.
[7] Ken Jowitt, профессор политологии Калифорнийского университета, Беркли.
<…>
|