Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 6, 2002
| «Уважаемые петербуржцы и гости нашего города, соблюдайте правила пользования метрополитеном…» Каждый день, спускаясь в метро, я слышу это, на первый взгляд, совершенно безобидное обращение. Формула настолько привычная, что странным может показаться вопрос: зачем «пассажиров метро» разделяют на «петербуржцев» и «гостей»? Практической необходимости в этом нет, требования одинаковы для всех «пассажиров». Однако вновь и вновь часть пассажиров объявляется «хозяевами города», а другая — его «гостями». Мало кто обращает на это внимание. И уж совсем немногие осознают социальный смысл и негативные последствия такого деления. Для большинства людей нет ничего более привычного, чем мыслить категориями «дома» («хозяев» и «гостей») или «семьи» («родители», «дети» и т. п.). Между тем использование этих категорий как метафор социальных отношений— «нация как семья», «государство/город как дом» — представляет собой переосмысление публичных, анонимных отношений, связывающих людей в обществе, в категориях приватных, персональных отношений. Использование метафор позволяет выразить представления о проблематичных социальных отношениях в терминах знакомых областей жизни[2]. Если не отдавать себе отчет в том, что это всего лишь метафора, то покажется вполне логичным распространить на приезжих требования, предъявляемые гостям. Так зачастую и происходит. Как показывает исследование дебатов в российской прессе 1990-х годов вокруг «лиц кавказской национальности»[3], метафора «Россия/Петербург/Москва и т. п. — наш дом» определенным образом организует восприятие миграционных процессов и отношений, связывающих «мигрантов» с «местным населением». Она оформляет образ направленной на «коренных жителей» угрозы, исходящей от солидарно действующих, культурно гомогенных «гостей с юга», и становится одним из инструментов легитимации различных форм бытовой и институциональной дискриминации. «Дом» vs «проходной двор» Проходной двор — это ничье, открытое для всех желающих, общее пространство. Используемое в качестве метафоры государства, города или региона, это выражение обретает негативный смысл, становится знаком неправильно организованного «дома», разрушаемого стихийным, неподдающимся контролю со стороны «хозяев» движением «гостей». «Говорят, бороться с нелегальной миграцией невозможно и что окончательной победы над ней не добились даже самые богатые страны. Да, это так, но это не означает, что Россия и дальше должна быть для всех перелетных птиц удобным и бесхозным проходным двором, где удобно селиться и гнездиться целыми семьями, кланами и даже районами в течение целого десятилетия (при этом изменения в демографической ситуации нашу власть тоже не волнуют)».[4] «Дом» в подобном «оборонительном» контексте — прежде всего метафора «по-хозяйски» устроенного государства/города, в котором производится постоянный мониторинг миграционного поведения «гостей» и справедливо (в интересах «хозяев») ограничиваются их возможности в различных сферах жизни (например, доступ к жилью, административным постам, к значимым позициям в бизнесе, криминальной сфере и т. д.). «Проходной двор» представляет собой альтернативную и неприемлемую с точки зрения «хозяев» модель организации жизни. Одной из важнейших характеристик «проходного двора», делающей его непригодным для постоянного проживания, оказывается отсутствие «реальных» границ и, как следствие, его «бесхозность». В этом пространстве хозяин утрачивает власть и гости начинают хозяйничать, т. е. принцип справедливости, в соответствии с которым гость не может претендовать на роль/ресурсы хозяина, нарушен. Такая проблематичная для «хозяев» ситуация оказывается чрезвычайно удобной для «гостей»: у них появляется возможность «удобно селиться и гнездиться», «без труда переезжать в любых направлениях», «скрываться от контроля» и т. д. При этом свободный приезд «всех без исключения граждан СНГ», «кавказцев, равно как и жителей других государств…» связывается с преступлением: «“Прозрачность” границ позволяет без труда переезжать в любых направлениях и скрываться от контроля со стороны правоохранительных органов». В таких высказываниях фактически происходит отождествление реализации права на свободу перемещения с правом безнаказанно совершать преступления. Свобода перемещения рассматривается как ресурс преступников, иные аспекты этого права игнорируются. Успех в борьбе с преступностью (как и решение других проблем) логически связывается с отказом от соблюдения этого права. Мигранты a priori рассматриваются как разрушители легитимного порядка в«доме». Опасность неконтролируемого движения мигрантов дополнительно подчеркивается использованием метафор различных «разрушительных стихий»: «девятый вал международного терроризма обрушился на Россию вместе со штормовой волной нелегальной миграции»[5], «наш город буквально наводнили кавказцы»[6] и других. Использование этих метафор превращает мигрантов в опасную массу и служат оправданием силовых методов решения проблем «дома». С точки зрения «хозяев», любые средства борьбы со «стихией» признаются легитимными, так как без решительных мер «хозяева» потеряют контроль над ресурсами «дома». Сохранение «порядка в доме» ассоциируется с успешной контролирующей/карающей деятельностью правоохранительных органов, которые описываются как легитимные представители и защитники интересов «местного населения», «законопослушных граждан». Поддержание «порядка в доме» увязывается со способностью этих органов контролировать перемещение людей и регулировать количество «нежелательных лиц» в пространстве «дома». Уход какой-либо категории людей из-под контроля или свободный режим передвижения по территории описывается как опасное поведение, реальная или потенциальная угроза «дому» и его «коренным жителям». В этих условиях контролируемая и регулируемая административная граница рассматривается как основа нормальной жизни «местных жителей», а ее защита осмысливается как приоритетная задача «хозяев». Из этого логично вытекает негативная оценка различных международных соглашений, подписанных руководством России, ослабивших государственный контроль за миграционными процессами и «сделавших Россию ненормальным государством» — государством «без реальных границ». К числу таких соглашений относят, например, Бишкекское соглашение 1992 года о безвизовом обмене между государствами СНГ. Этим соглашением за гражданами стран СНГ (в том числе Азербайджана и Армении) было закреплено право на свободное перемещение по территории России.
Введение в различных регионах антиконституционных «правил регистрации» рассматривается как единственно возможный в ситуации «прозрачности» государственных границ инструмент контроля количества и «качества» мигрантов: «Если бы Россия, как любое другое государство, имела нормальные границы, сказал мэр, то необходимости в принятии правил регистрационного учета граждан не было бы»[7]. Не реализованная на уровне государства функция защиты государственной границы делегируется региональным властным структурам, которые принимают юридические акты, призванные «компенсировать недостатки федерального законодательства». Возникающие при этом противоречия между федеральными законами и практиками административного нормирования миграционных потоков на местах решается в пользу «защиты интересов и безопасности местного населения». «Считаю принятое решение, — комментировал введение правил регистрации в Москве заместитель премьера правительства Москвы Александр Брагинский, — хотя и продиктованным чрезвычайными обстоятельствами, но единственно возможным и отвечающим международной практике. Границы России сегодня чисто символические, прозрачные, и укреплять их приходится, начиная со столицы. Именно здесь страна практически начинает наводить порядок в важной сфере внутренней жизни — контроле за миграцией граждан других государств по своей территории. <…> На свободу передвижения мы не посягаем. Единственное наше желание — не допустить бесконтрольного въезда в Москву лиц, опасных для стабильности и правопорядка в ней. Тем более что статистика убедительно свидетельствует, что в динамике роста преступности в Москве главная роль принадлежит приезжим. <…> Поэтому пришлось принимать административные, “милицейские” меры. Перепробовали многие, но других пока не нашлось. Нужно было ограничить, перекрыть бесконтрольный приток лиц с неправомерным поведением из-за рубежей России, пока он не перешел некоторую критическую отметку».[8] <…> [1] В статье излагаются некоторые результаты коллективного исследования российской прессы 1990-х годов «Кавказцы в крупном городе: интеграция на фоне ксенофобии», проведенного ЦНСИ при финансовой поддержке фонда Дж. и К. МакАртуров.
[2] Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Язык и моделирование социального взаимодействия / Ред. В. Петров. Благовещенский гуманитарный колледж им.И. А. Бодуэна де Куртене. М., 1998. С. 126–170.
[3] В качестве эмпирического материала для исследования было использовано около 300 статей, опубликованных в газетах «Известия», «Независимая газета», «Общая газета», «Российские вести», «Российская газета», «Сегодня», «Санкт-Петербургские ведомости», «Невское время», «Петербургский час пик», «Смена» (Санкт-Петербург) в 1992–1999 годах. Критерием отбора текстов для анализа было наличие в них «этнических» («армяне», «азербайджанцы», «грузины» и т. п.) и «квазиэтнических» категорий («лица кавказской/южной национальности», «кавказцы», «горцы» и т. п.). Кроме того, в текстах должна была описываться ситуация в «русских» городах.
[4] Независимая газета. 02.10.1999.
[5] Там же.
[6] Смена. 16.12.1997.
[7] Невское время. 25.11.1993.
[8] Российские вести. 3.12.1993. <…>
|
