(Андрей Краевский и его «Отечественные записки»)
Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 4, 2002
| В 1839–1884 годы издателем ежемесячного журнала «Отечественные записки»[1] (далее — ОЗ) был Андрей Александрович Краевский (1810–1889). В отношении него помимо безликого определения «редактор, журналист, издатель» уже в дореволюционной литературе можно встретить такие формулировки, как «Нестор русской журналистики», «талантливый организатор и жесткий предприниматель», «расчетливый практик, готовый на компромиссы» и т. п. В советское время Краевский явно не вписывался в стереотип «прогрессивного деятеля». В1951году «вся Советская власть отметила 100-летие со дня смерти революционного демократа В.Г. Белинского, имя которого товарищ Сталин назвал в числе выдающихся деятелей». В соответствующем юбилейном издании давалась характеристика деятельности «хозяина» журнала, где работал Белинский, Краевского— как угнетателя пролетария умственного труда Белинского: «беспринципный и ловкий литературный делец», который «смотрел на журнал как на средство обогащения»[2]. Так складывался образ Краевского в советской литературе. Кем же был Краевский? Мы можем лишь бегло проследить путь, проделанный им вместе с литературой, журналистикой, читателем. Но интересовать нас Краевский будет прежде всего как издатель ОЗ, сделавший этот журнал одним из самых популярных в России, и как личность, в которой отразились все «приметы времени». «Темно и скромно происхождение нашего героя», — так начинает Гоголь свое повествование о Чичикове, также имевшем, кстати, репутацию ловкого дельца. Так можно начать и рассказ о Краевском. Краевский в молодости старательно скрывал, что он был незаконным сыном внебрачной дочери московского обер-полицмейстера екатерининского времени Николая Петровича Архарова (сам Архаров умер, поэтому мальчик лишь воспитывался в его доме). Мать Андрея, в замужестве «майорша» фон дер Пален, в1830-х годах содержала в Москве пансион. В дворянской среде подобное родство было, разумеется, позором — а ведь происхождение в первой трети ХIХ века было главным фактором, определявшим судьбы людей. (Прибавим к этому двусмысленное положение в доме Архаровых, бедную юность, когда приходилось жить уроками,— кажется, именно эти обстоятельства способствовали формированию сдержанного характера Андрея Александровича при всей его общительности.) Литературные соперники и недоброжелатели Краевского (Николай Иванович Греч, Фаддей Венедиктович Булгарин и другие) не стеснялись в пылу литературной полемики использовать намеки на дурную репутацию его матери. Так, Греч сообщает об этой «женщине вольного поведения»: она сама не знала, чей он сын— «один белорусский подлец, по фамилии Краевский, дал ему свою фамилию за благосклонность его матушки. Она вышла потом за другого подлеца, какого-то майора». Ему вторит Михаил Александрович Дмитриев: «Сын безносой фон-дер-Пален…»[3]. Но у нас есть и другие отзывы современников о матери Краевского: «С истинным удовольствием вспоминаю я о многолетнем знакомстве с нею. Более добросердечной женщины мне редко случалось видеть на моем веку… Не видал, чтобы пансионерки были так искренне привязаны к своей начальнице, как в пансионе Варвары Николаевны»[4]. Из-за происхождения военная карьера для Краевского исключалась, и потому он был определен «по ученой части» — в Московский университет, который и окончил в 1828 году по философскому факультету со степенью «кандидата нравственно-политических наук». Еще будучи студентом, он сблизился с профессором Михаилом Петровичем Погодиным, печатая в его журнале «Московский вестник» анонимные статьи по истории, философии и литературе. (Видимо, данью знакомству с этим историком были несколько исторических работ, в т. ч. довольно серьезная статья Краевского о Борисе Годунове, вышедшая отдельным изданием в 1836 году: для нас интересно, что как бесспорное достоинство Годунова подчеркивалось его «низкое» происхождение, которое не помешало Борису стать выдающимся деятелем русской истории.) Начиная карьеру чиновника, Краевский оказывается с 1831 года в Петербурге на мизерной должности в Министерстве народного просвещения. В это время он вынужден заниматься и частными уроками, и преподаванием в нескольких казенных учебных заведениях. Заметим, что Краевский неплохо встроился в бюрократические структуры, успешно сотрудничал в министерском журнале. «Помощник редактора… кандидат Московского университета Краевский — преученый человек», — так аттестовал его служащий Департамента народного просвещения[5]. Однако, имея недурную служебную репутацию в бюрократической среде, Краевский явно предпочитает круг литераторов. Взгляды молодого человека формировались в сложное время, в период последекабристской реакции. «Неистовый и безумный погром университетов в конце царствования Александра I во времена его преемника сменился более сдержанным, но зато несравнимо лучше налаженным и последовательным бюрократическим контролем над просвещением. Под максимально жесткий цензурный гнет попала печать. Деятельность власти была сориентирована прежде всего против образованных людей. Правительство, вступившее в бой под знаменем теории “официальной народности”, стремилось, собственно, к одному: выправить общество по своему образцу».[6] *** Много интересного о Краевском можно узнать из «Записок» Ивана Ивановича Панаева: они тесно общались в 30-е годы («сошлись легко и близко»). Впрочем, на тон воспоминаний накладывает отпечаток личная неприязнь: Панаев, поначалу активный сотрудник «Отечественных записок» Краевского, затем перешел к конкурентам в «Современник»). Итак, Краевский был человек «небольшого роста, с очень серьезным и значительным лицом… с большими темно-серыми глазами, имевшими строгое и резкое выражение». Панаев считает его слишком педантичным («так уважает искусство и науку, что никакого шутовства не может переносить в литературе»). «Он возбуждал к себе участие в ученых и литераторах своею скромностию, аккуратностию и благонамеренностию», «аккуратностью во всем и крайней заботливостью о своем здоровье», — пишет Панаев[7], иронически подчеркивая прилежность, опрятность, практический ум, лояльность к власти (не правда ли, что-то здесь от Павлуши Чичикова?). А вот Николай Иванович Надеждин «очень любил говорить о нем, называя его просто Андреем. — Полно нападать на моего Андрея, он славный малый…»[8]. Краевский общителен, в 30-е годы в северной столице стали популярны «утренники Краевского», в его доме встречались петербургские литераторы. Ехидный мемуарист Панаев замечает: «Вообще… г. Краевский в юные свои годы легко подчинялся на время тем, с которыми сходился и которых принимал за авторитеты. Он усвоивал себе нередко их образ мыслей и подражал им даже во внешних мелочах». Эта черта действительно присутствовала в Краевском. Значительное влияние на него оказал, например, князь Владимир Федорович Одоевский. Краевский действительно подражал ему даже в мелочах (например, в устройстве кабинета: «завел у себя точно такие же оригинальные столы со шкапиками, какие были у князя Одоевского, и снял с него покрой для своего кабинетного костюма во время ученых занятий»)[9]. Князь поразил воображение Краевского. И неудивительно, уж очень была это привлекательная личность: князь по происхождению, проведший свою юность в условиях, характерных для разночинцев; чиновник на государственной службе, журналист (ближайший сотрудник Пушкина по изданию «Современника»), писатель, музыкант, ученый, благотворитель… Очевидно, что Одоевский привлекал Краевского не просто как человек, но и как культурный деятель, стремившийся оказать влияние на общественную практику (например, как хозяин салона, претендующего на роль общественного центра, он сознательно пытался сближать разные слои русского общества). Одоевский работал в комитетах помощи бедным, по учреждению больниц, школ в деревнях, в Главном попечительстве детских приютов. Такому человеку не стыдно и подражать. Но Краевский не просто подражал — он активно работал с Одоевским. Князь был захвачен идеей создания ежемесячного толстого журнала — и к середине 30-х годов относится их совместный проект журнала энциклопедического характера «Северный зритель». Осенью1836года они вынашивали другой план — преобразования пушкинского журнала «Современник» в ежемесячный журнал с ежеквартальным приложением. Общаясь с литераторами, работая в журналах, Краевский рано приобрел немалый издательский и редакторский опыт: с 1834 года он сотрудничал в журнале министерском, с 1835-го — в «Энциклопедическом лексиконе» Плюшара[10], в1836-м помогает Пушкину в издании «Современника», в 1837-м — был редактором еженедельной газеты «Литературные прибавления к “Русскому инвалиду”» (выходили при его участии до 1839 года). Так приобретался Краевским опыт разнообразной издательской, редакторской и организационной деятельности. И наконец — «Отечественные записки». Здесь приходится сделать некое отступление в социологию литературы. *** Краевский начинал свою деятельность еще тогда, когда в России, по сути дела, не было литературы в современном смысле слова — в т. ч. как автономного социального института. В 1830-е годы многим стало ясно, что литература из изящного аристократического занятия избранных превращается в «значительную отрасль промышленности». В 1836 году Александр Сергеевич Пушкин делает такой вывод: «Публика в состоянии дать более денег, нежели его сиятельство такой-то или его превосходительство такой-то».[11] Результатом был проект Пушкина по изданию журнала «Современник» — сам он писал приятелю Нащокину о причинах, заставивших его заняться издательским делом: «Денежные мои обстоятельства плохи — я принужден был взяться за журнал». Пушкин рассчитывал на годовой доход в 60 тысяч рублей, но, увы, затраты превысили расходы: в России среди почитателей серьезной словесности не разошлось и тысячи экземпляров «Современника». Широкая публика была пока весьма далека от утонченных литературных проблем. (Натан Яковлевич Эйдельман выразил это так: народ проявлял «к экзистенциальным поискам своих бар пугачевское равнодушие».[12]) С другой стороны, журнальный мир «высокое» светское общество презирало («Журналы… “грязны”, надобно было читать их в перчатках. Какому же литератору, сколько-нибудь уважающему себя и свое звание, была охота печататься в журналах, без особенных каких-либо побудительных причин?»[13]). Однако появились и издания, которые сумели завоевать большую популярность (и имели коммерческий успех). Их издатели — Николай Иванович Греч, Фаддей Венедиктович Булгарин, Осип-Юлиан Иванович Сенковский — представители так называемой «торговой журналистики». Представители так называемой «литературной аристократии» (карамзинисты, литераторы «пушкинской группы») резко выступали против новых форм организации литературной жизни, отстаивая старое отношение к творчеству. В отличие от противников гонорара, понимавших литературный труд как «служение», его защитники (Греч, Булгарин, Сенковский) нередко сводили его к простой «службе» публике. «Библиотека для чтения» Сенковского (кстати, позднее — главный соперник ОЗ) выходила тиражом четыре-пять тысяч экземпляров — этот издатель рассчитывал именно на массового читателя, и «Библиотека» пользовалась монополией в русской журналистике. Сенковский исповедовал намерение развлекать публику и «смешить во что бы то ни стало». «Библиотека для чтения» «глумилась над наукою и гаерствовала в критике». Итог показателен: разбогатевший издатель обзавелся шикарным домом, имел великолепный кабинет, богатые интерьеры — «и всем этим… профессор восточных языков… был обязан — журналу». «Аристократам» оставалась только «зависть литераторов к успеху журнала»[14]. *** В редактируемой им газете «Литературные прибавления к “Русскому инвалиду”»(1838, № 43) Краевский поместил «Объявление об издании журнала “Отечественные Записки” на 1839 год». Оно сообщало читателю, что вместо приостановленного журнала «Отечественные записки» Павла Петровича Свиньина начинается издание нового журнала под прежним названием. (Дело в том, что в первой половине ХIХ века на открытие частного издания требовалось разрешение правительства, а с 1836 года и до самой смерти Николая I и вовсе запрещалось подавать прошения о разрешении. Оказалось удобным использовать название журнала «Отечественные записки», который молчал уже 7 лет.) Собственно, само объявление было «декларацией» Краевского, изложением его взглядов на роль журнала и — на Россию. Предложенная читателю концепция выглядела очень патриотично: констатируя рост «юного исполина», России, автор предполагал, что «в грядущей судьбе русского народа покоятся, может быть, судьбы не только Европы, но и целого мира». Как видим, декларация эта, собственно, воплощала (или предвосхищала) собой славянофильские заявления и полностью укладывалась в русло официальной теории «самодержавие, православия, народность». Однако издатель выражал намерение «иметь журнал возможно полный, не принадлежащий ни к какой литературной партии и посвященный преимущественно отечественному, родному, русскому». Патриотизм и благонамеренность (словечко эпохи) — вот термины, которые точно характеризуют умонастроение Краевского.[15] Но под пресловутой «благонамеренностью» можно было понимать разное… Итак, Краевский стал издателем и одновременно редактором журнала, отдавая новому журналу все время. Даже язвительный Панаев признает: «не спал ночи и проводил их за корректурой в типографии перед выходом первой книжки». Как издатель (т. е. «тот, кто переводит рукопись в печатную форму и при этом тиражирует текст с целью получения прибыли»), он отвечал за финансовую сторону дела. На первых порах журнал ОЗ был взят им в аренду. Редакция в Петербурге расположилась по адресу «на Невском проспекте, в доме Петропавловской церкви»[16]. Редактирование еще только превращалось в профессию (редактор как промежуточное звено между литературой и читателем — отдельная тема)[17]. Как редактор Краевский подбирал сотрудников, отбирал произведения, правил слог статей, компоновал тексты в номера. Следует особо отметить, что он практически не вмешивался в текст своих авторов (такой пиетет к авторскому слову по тем временам был редкостью. Например, пресловутый Сенковский, издатель «Библиотеки для чтения», обычно отрезал конец рукописи и приписывал свое продолжение).
Краевский (здесь очевидно прослеживается влияние Одоевского) исповедовал идею использования журнала как мощного оружия общественного воздействия. Собственно, эта идея не потеряла актуальности и сейчас: журнал должен не отражать культурную ситуацию, а создавать ее, провоцировать определенные социокультурные сдвиги. Выход первого выпуска обновленных ОЗ имел значительный эффект — получилась книжица вдвое, если не более, толще основного конкурента — «Библиотеки для чтения». ОЗ быстро заняли первое место в журналистике. Идея издания качественного энциклопедического («толстого») журнала «для всех», где рядом соседствуют куски «эстетического и внеэстетического материала», была плодотворной и своевременной. «Толстый» журнал (журнал для семейного чтения) старался угодить всем: он доставлялся по подписке, давая под одной обложкой разнородный материал, где каждый мог найти что-то для своего удовольствия. Разделы «Критика», «Библиография», «Хроника» и «Смесь» требовали ежемесячного написания десятков статей и статеечек, рецензий и заметок (анонимные и псевдонимные эти материалы — предмет неустанного изучения «белинсковедов», «некрасововедов»). Авторами журнала были Одоевский, Герцен, Грановский, Катков, Достоевский и др. Но огромная доля материала приходилась, конечно, на Белинского. Раздел «Современная хроника России» был довольно пресным — из-за цензурных условий. Подраздел «Народное просвещение, искусства, открытия» пестрел сообщениями «об открытии в Москве воскресных классов рисования для всех сословий», «о введении преподавания латыни при Новочеркасском окружном училище». ОЗ отмечали такие важные общественные явления, как появление коллективного труда-отчета об эпидемии холеры в Киеве в 1847 году — одного из важнейших статистических материалов для будущего изучения эпидемии холеры. Отдельно был выделен подраздел сообщений о фактах благотворительности, призванных служить общественным примером («В Демидовском Доме призрения трудящихся открыто отделение для питания бедных…»). Журнал, рассчитанный в том числе и на сельских хозяев и торговцев, предлагал раздел «Домоводство», а также давал сведения об урожае хлебов, продаже сельскохозяйственной продукции и пр. («торговля зеленым горохом идет в нынешнем 1852 году, как и в прошлом, урожай посредственный…»). В разделе «Науки» львиную долю материалов составляли заметки о новых изобретениях, исследованиях и открытиях (например, в номере давалась такая подборка: «Аэролиты»; «О шаманстве»; «Барон Александр Гумбольдт»; «Общий чертеж наук»…); большое место занимала публикация новых исследований по истории (в ОЗ печатались такие историки, как Иван Егорович Забелин, Сергей Михайлович Соловьев). В1843году сенсацию вызвала статья Александра Ивановича Герцена «Дилетантизм в науке» («Юноши тотчас оценили, в чем дело, и гурьбою ходили в кондитерскую читать»; «мне было очень весело слышать, большей награды мне не надо», — писал Герцен). Особый расчет ОЗ был на женщин-читательниц: помимо таких разделов, как «Художества» и «Домоводство», был раздел «Моды», где описывались актуальные для данного сезона наряды и фасоны (нет сомнения, что к написанию статей такой тематики привлекались женщины!). Раздел «Смесь» радовал всех: «Три речи архиепископа»; «Нужна ли черноземная слизь для растений?»; «Африканская женщина-врач»; «Исследование о цвете атмосферы»; «Тайна автомата, обыгравшего всех в шахматы» и т. д. Раздел «Критика» радовал любителей художественной литературы. В разделе «Словесность» публиковались произведения в стихах и прозе. Так, например, водном из номеров ОЗ за 1839 год находим произведения Камоэнса, Скотта, Гюго, Хомякова, Гейне, Каткова и Лермонтова, Жорж Санд, Купера. (Кстати, специалистами признано, что именно Краевскому мы обязаны сохранением значительной части лермонтовского поэтического наследия.) Произошла «журнализация» литературы: чтение литературы, пусть в массе своей невысокого качества, перестало быть прерогативой обитателей салонов, к нему постепенно приобщились достаточно широкие, неискушенные слои публики. <…> [1] О судьбе журнала в предыдущий период см.: Проскурин О. А. Первые «Отечественные записки», или О лжи и патриотизме. ОЗ. 2001. № 1. С. 270–278; КулаковаИ. П. Отечественный мечтатель. ОЗ. 2002. № 4.С. 361–373. – Примеч. ред. [2] Сборник материалов к изучению истории русской журналистики. Вып. 1. М., 1952. С. 187. [3] Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.; Л., 1930. С. 150–151; Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение. М., 1998. С. 491–492, 545; Эпиграмма и сатира. Т. 1. М.; Л., 1931. С. 328–331. [4] Галахов А. Д. Записки человека. М., 1999. С. 144. [5] Панаев И. И. Литературные воспоминания. М., 1988. С. 91. [6] Левандовский А. А. Железный век. М., 2000. С. 78. [7] Панаев И. И. Литературные воспоминания. С. 83, 160, 261 и др. [8] Там же. С. 149. [9] Там же. С. 91. [10] Издание «Лексикона» было известным коммерческим предприятием своего времени; предприимчивость Плюшара, быстрота издания, хорошая прибыль — все это, должно быть, произвело на Краевского большое впечатление. [11] Аникин А. В. Пушкин. Россия. Современность. М., 1999. С. 23–24. [12] Эйдельман Н. Я. Грань веков. Политическая борьба в России. Конец ХVШ — [13] Рейнблат А. И. Как Пушкин вышел в гении: Историко-социологические очерки о книжной культуре Пушкинской эпохи. М., 2001. С. 72. [14] Панаев И. И. Указ. соч. С. 155. [15] Еще в 1837 году в «Литературных прибавлениях…» была опубликована программная статья Краевского, выдержанная в духе официальной народности, где проводилась мысль омессианской роли России по отношению к «одряхлевшей» Европе. [16] Затем редакция переехала сперва в Дом Лукина (напротив Гостиного Двора), потом на Литейный. [17] Рейтблат А. И. Указ. соч. С. 117–127. <…>
|
 | ||||||
| | | ||||
| | | ||||
| «ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ» О . . . | | ||||
| ОБЗОР | ||||||
|
| ||||||
| ||||||
| | ||||||
| | ||||||
| | ||||||
