КРОМЕ ТОГО:
Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 3, 2002
В 1910 году вышла ставшая классической книга «Город и деревня в Европейской России» Вениамина Петровича Семенова-Тян-Шанского (сына, сотрудника и ученика Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского). Недавно группа географов решила, взяв ее за образец, ответить на те же вопросы и изучить ход и итоги перемен за последний век в Европейской России — ядре страны; тем более что у В.П.Семенова-Тян-Шанского был и прогноз. Идея оказалась продуктивной — подведение географических итогов века состоялось. Получился увесистый том с обилием таблиц, схем, карт; труд интересный, местами сильный, примечательный во многих отношениях (жаль только, что не переиздан образец). Работ такого охвата в нашей географической науке мало. Мы не будем здесь обсуждать подход авторов этой книги, данные, на которые они опирались, методы их работы. Рассмотрим только важнейшие выводы. А поскольку в сборнике они сделаны не всегда, нам придется в некоторых случаях эти выводы эксплицировать. Итак, что же изменилось в Европейской России за почти столетие, прошедшее после выхода исследования В. П. Семенова-Тян-Шанского? Менялось многое — изменилось мало. С птичьего полета Европейская Россия все та же. Открытая В. П. Семеновым-Тян-Шанским макроструктура страны сохранилась в целом без изменений. Размещение населения и производства по крупным природным и историческим районам и доля столичного ядра остались теми же. В распределении городов по численности населения уже который век зияет провал — по-прежнему недостает крупных межрегиональных центров. Весь век шел бурный рост городов, как старых, так и новых, рост таков, что почти все города теперь новые. Бурная урбанизация, однако, не завершилась, сеть городов страны все еще недостаточно густа. Сменилась география главных центров: Волга перестала быть осью страны, из списка крупнейших городов ушла Тула. Но главные перемены в ином, и они заметны повсюду. Крупный рисунок на ткани ландшафта остался тем же, но сама его ткань стала иной. Век назад культурный ландшафт почти весь вырастал из своей природной основы, его формировала природная зональность и сеть речных долин. Сейчас культурный ландшафт оторвался от природного. Ныне он нанизан на каркас линейно-узловой решетки крупных магистралей и городов. Большинство людей живет вдоль транспортных магистралей, вблизи городов, в пригородах. Неясно, стала ли Россия городской, но пригородной стала. Поселения, население и производство сосредоточены в малой части страны. Пространство стало резко централизованным и поляризованным. Контраст по линии «центр — периферия» огромен, он и определяет главные черты ландшафта. В культурном ландшафте нынешней Европейской России все зависит от одного-единственного фактора— расстояния от центра. Близость к городу обусловливает успех сельского хозяйства, густоту сельских поселений, их размер, просто «бойкость» всей человеческой жизни. Смена форм культурного ландшафта коснулась прежде всего сельской местности и населения; его размещение поменялось радикально. Теперь не города вырастают из сельской местности, наоборот, они сами формируют и выращивают ее вокруг себя; вдалеке же от городов — не патриархальная глубинка, а зона разрухи. Как пишут авторы, «площадь заселенной, реально жизнеспособной сельской территории за век… уменьшилась в два раза. В начале века она составляла половину территории Европейской России, теперь — четверть» (с. 300). Это означает, что стране придется заново осваивать ядро своей территории. Теперь — выводы, которые сами авторы, видимо, не сделали из научной осторожности, несмотря на то что материал книги (кое-где, надо сказать, сыроватый) дает для этого основания. В Европейской России произошли радикальные инверсии: теперь город формирует вокруг себя сельскую местность, отдавая ей своих постоянных и сезонных обитателей; сезонные миграции между городом и деревней только усилились. Культурный ландшафт стал экстенсивнее, бесформеннее и безобразнее. Почти везде ткань ландшафта редкая, ветхая, рваная; сгустки «городов» усиливают контрасты, высасывая сельское население из малолюдной периферии и загромождая пригороды дачами и свалками. За истекшие десятилетия все время шла резкая периферизация ландшафта (именно для периферии, понятно, характерны резкие контрасты, фрагментированное расселение, внешняя эксплуатация среды). По-видимому, произошла и маргинализация заселенных территорий. Перемешивание людей и укладов создало странные формы жизни в поселениях — переброс масс в «города» не привел к урбанизации страны в буквальном смысле слова. В результате мы имеем страну пригородов без городов. Мы по сути не знаем, в каких же, собственно, поселениях живет население России. Оппозиция город/деревня была проблематична уже для В. П. Семенова-Тян-Шанского. Опираться же на нее при описании советского и постсоветского пространства означает пользоваться мифологемой, только затрудняющей понимание реальности. (Кстати, В. П. Семенов-Тян-Шанский исследовал «истинные», реальные города, отличая их от административных единиц, сейчас строго следовать этой дистинкции еще важнее.) Реальность меняется быстрее, нежели настраивается оптика исследователей. Научные методы развиваются, исследования множатся, но географию своей страны образованная публика знает едва ли лучше, чем век назад. Полагаю, следовало бы хороший замысел, продемонстрированный авторским коллективом, довести до логического конца, создав заодно популярную версию книги для интеллектуалов-гуманитариев, и непременно сопроводить ее цветными картами и указателем географических названий. Необходимо переиздать и образец — книгу 1910 года. Для самопознания России это будет полезно в высшей степени. |
