Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 1, 2002
| Нас ждет «нереформа». Так утверждают специалисты, работающие в составе Орфографической комиссии РАН. Ученые уже почти десять лет готовят ее, обсуждают, выпускают словари, в которых «нереформа» уже приняла вид обязательной нормы, и упорно отрицают, что они что-то реформируют. Они уверяют, что происходит корректировка, упрощение, унификация, переработка действующих на сегодняшний день законов правописания, зафиксированных в «Правилах русской орфографии и пунктуации», принятых в 1956 году. «Все что угодно, но только не реформа», — клянутся члены уважаемой комиссии. И их можно понять. Они слишком боятся ассоциаций с другими — состоявшимися (1918 год) и несостоявшимися (1964 год) — реформами русского языка. Почему боятся? Да потому, что любая реформа языка болезненно переживается обществом. Более того, по мнению ученых Германии и Франции, где начатые было реформы сейчас усиленно тормозятся, реформа языка подрывает устои общества. В самом деле, легко ли: сегодня ты лег спать вполне грамотным человеком, а просыпаешься неучем. Все, что ты знал о правописании, устарело, и нет у тебя нового словаря с «новоправильными» словами, и абсолютно все книги в твоем доме пестрят ошибками, если руководствоваться новым «Сводом правил русского правописания». «Да когда это еще будет, и будет ли вообще?» — спросит оптимистически настроенный читатель. Увы, это уже есть. Новый словарь (1999 год), выпущенный под редакцией председателя Орфографической комиссии РАН В. В. Лопатина, ставит читателя перед фактом: новое правописание уже стало нормативным. Впрочем, это так, первый шажочек — всего-то чуть более 150 слов поменяли свое написание. Об этом, впрочем, мало кто знает, и это тоже заслуга комиссии. Вспомним еще не всеми забытую реформу 1964 года с ее «заецами» и жутковатыми словами типа «мыш» и «соцыализм». По мнению доктора филологических наук, председателя Орфографической комиссии РАН В. В. Лопатина, не состоялась та реформа только потому, что была «широко распубликована во всех подробностях в общедоступной газете ▒Известия’» (из интервью Лопатина «Независимой газете», 01.04.2000). Больше комиссия такого промаха не допустит. Иначе не будет у нее возможности издать миллионными тиражами новые словари, методические пособия, учебники, не получит она бюджетные деньги на внедрение этой реформы и, наконец, просто не оставит след в истории развития русской орфографии. Итак, некие орфографические плоды (а это 392 страницы правил) неотвратимо зреют в недрах академии и, безусловно, в скором времени будут скормлены нам, не спрошенным, ведь принимать новый проект «Свода правил» будут в конечном счете те, кто его готовил (Отделение литературы и языка РАН). Академия у нас выступает и в роли заказчика, и в роли исполнителя, сама принимает решения и сама контролирует их, и выгодно это все тоже прежде всего академии. Новые словари, пособия, методические рекомендации — огромное поле деятельности открывается. Попробуем вспомнить, какие реформы орфографии уже были в истории русского языка. Обращение к историческим реалиям иногда очень и очень проясняет суть вопроса (например, история Кавказских войн уже содержит ответ на вопрос, насколько удачно закончатся наши военные акции в этом регионе). В основу русского письма лег один из славянских алфавитов — так называемая кириллица, азбука, составленная в IX веке на основе греческой для перевода Библии на славянский язык. Русское письмо той поры было фонетичнее, чем в наше время. Так, «аканье» — произношение звука [а] на месте «о» — появилось лишь в XIV веке. Иначе чем сейчас дело обстояло и с согласными. Наличие особых гласных звуков неполного образования, так называемых «глухих», или «редуцированных», которые позднее исчезли, не позволяло звонким согласным оглушаться, а глухим озвончаться под влиянием следующего согласного звука. Ранее писали и произносили «съказъка». Сейчас «з» сохраняется в языке на основе морфологического принципа. Этот принцип проводился М. В. Ломоносовым («Российская грамматика», 1755 год) и был утвержден Российской академией в 1802 году. Собственно говоря, государство обратило внимание на проблему правописания еще раньше. В 1708 году Петр I издал указ о замене церковно-славянского шрифта русской гражданской азбукой с упрощенным и более округлым начертанием букв (латинизированная кириллица). Кроме того, Петр I устранил ненужные для русского языка буквы церковной кириллицы (омегу, юсы), но остались дублетные буквы: «е» и «▌», «ф» и «Θ»; «i» и «и» (так называемые «i десятеричное» и «и восьмеричное», ибо первое служило цифровым обозначением для 10, а второе — для 8). О недостатках русского письма рассуждали Ломоносов и его современники Тредиаковский и Сумароков, хотя они желали исключить лишь некоторые дублетные буквы, в числе которых не было «ять» и «ер». В 1860-х годах в Петербурге состоялось совещание преподавателей русского языка и словесности, на котором обсуждался проект весьма значительной реформы, с устранением и ▌ («ятя»), и Ъ («ера»), но многие из присутствовавших были категорически против такой постановки вопроса, и обсуждение не состоялось. В 1862 году в «Современной летописи Русского вестника» (№ 28) М. Н. Катков указывает, что орфографическая реформа имеет немалое экономическое значение: «Нам кажется, что дело следует начать с отмены ера в конце слов, но мы полагаем, что для этого нужно согласие, по крайней мере, нескольких из наиболее распространенных наших журналов. Мы заранее заявляем готовность присоединиться к договору. Сбережение от устранения буквы Ъ составило бы примерно 8% на набор, печать и бумагу. Издания, тратящие на эти предметы 100 000 рублей, будут платить за букву Ъ примерно 8000 рублей»[1]. В 1873 году выходит работа Я. К. Грота «Спорные вопросы русского правописания от Петра Великого доныне», в которой намечено достаточно широкое преобразование русской орфографии. Однако его более поздняя работа, «Русское правописание», уже вполне консервативна. В начале ХХ века разворачивается широкая дискуссия о русской грамоте. Остроту полемики доказывают названия статей, посвященных этому вопросу (например, в 1901 году в «Филологических записках» (вып. 1–2) выходит статья Р. Ф. Брандта «О лженаучности нашего правописания»). 12 апреля 1904 года проходит первое заседание комиссии, созванной Императорской Академией наук по вопросу о русском правописании (присутствовало 50 лиц: академики, профессора, приват-доценты, преподаватели средней и начальной школы, литераторы, делегаты различных ведомств и органов печати). На этом заседании было единогласно признано желательным упростить русское правописание и значительным большинством голосов было решено исключить буквы «ер» и «ять» и одно из начертаний звука «i». Об исключении «ижицы» говорить не приходилось, так как к этому времени она сама собой вышла из употребления. Комиссия избрала из своего состава подкомиссию, которой было поручено разработать проект тех упрощений в русском правописании, которые не были связаны с исключением из алфавита каких-либо букв, кроме, разумеется, исключенных самой комиссией. В мае 1904 года подкомиссия опубликовала «Предварительное сообщение» с изложением некоторых своих предложений. Эта публикация вызвала целый ряд замечаний, вопросов и пожеланий, которые были рассмотрены подкомиссией в декабре 1904 года. Но обнародование решений подкомиссии «было надолго задержано событиями общественно-политического порядка»[2]. Не было и единого мнения по поводу некоторых вопросов, в том числе многие выступали против устранения формы «он▌» (оне), которая в то время была весьма привычна. Вспомним у Пушкина, в «Евгении Онегине»:
Только в декабре 1910 года подкомиссия снова приступила к работе, и в 1912 году вышло «Постановление орфографической комиссии», в котором предлагались следующие нововведения:
Но споры и дискуссии продолжались. Реформаторы указывали на страдания школьников, слависты ссылались на традиции и опасность внесения еще большей путаницы в современный свод правил. И только новая власть решительно заявила: новому времени — новый язык, что было весьма в духе тех дней. Придумывать что-то оригинальное было некогда, да почти уже и некому, поэтому реформа 1917–1918 годов по сути основана на работах орфографических комиссий начала века. Совещание по вопросу об упрощении русского правописания (11 мая 1917 года) внесло лишь две поправки к ранее перечисленным правилам:
В остальных положениях реформа совпадала с проектом 1912 года. Но если ранее утверждалась необходимость постепенного, поэтапного, мягкого введения новых правил, то новая власть в «Вестнике Временного правительства» (1917, № 96) провозгласила: «Реформа должна быть введена целиком, в полном объеме, в текущем году».[3] То есть отметалась сама идея поэтапной реформы, законодательные акты должна были заменить процесс перехода на новую орфографию. Ни букварей, ни книг, изданных по новым правилам, не было. Миллионы людей были поставлены перед фактом: они должны экстренно переучиваться. Реформа не решила проблему безграмотности. Л. В. Щерба в статье «Безграмотность и ее причины» указывал, что снижение грамотности — это неизбежное следствие всякой орфографической реформы, так как самим фактом реформы разрушается авторитет орфографии как таковой. Знание новых правил рассматривается уже как гражданский долг: «К теперешней грамоте у современного грамотея привыкли и глаз, и рука, так что от нарушения ее правил его коробит. Но если он вспомнит, что доброму гражданину не мешает иногда для общего блага пожертвовать своим удобством, то вскоре вчитается в новое письмо».[4] Более того, Р. Ф. Брандт указывает, что, хотя правописание не имеет прямого отношения к партиям, все-таки приверженцы старого строя, консерваторы более других любят стародавнюю орфографию.[5] Таким образом, уже два экстралингвистических фактора — экономический и политический — необходимо учитывать при работе с орфографической системой языка. Массовая безграмотность, нежелание людей старшего возраста усваивать новые правила становятся причиной постоянных выступлений за дальнейшее упро щение орфографии. Так, например, предлагалось исключить буквы «я», «е», «ё», «ю», заменив их буквосочетаниями «йа», «йе», «йё», «йу» после разделительных «ъ» и ь» в начале слова и после гласной.[6] Через Главнауку (Главное управление научными, музейными и научно-художественными учреждениями) проходит около 100 проектов преобразования правописания. В них отмечалось, что реформа 1918 года не доведена до конца, что орфография по-прежнему сложна для усвоения. И в ноябре 1929 года при Главнауке была создана Орфографическая комиссия под руководством ученого секретаря этого управления Г. К. Костенко. В «Проекте Главнауки о новом правописании» (1930 год) указывалось: «Реформа правописания — вопрос не простой техники письма. Это проблема классовая и политическая… Только пролетарская революция не на словах, а на деле создала подлинно благоприятные условия для осуществления упрощенного правописания».[7] Конечно, новая орфография создавалась исключительно по требованию трудящихся, чье время еще не было полностью занято требованиями расстрелов. «Учительская газета» в 1929 году: «Реформу будут приветствовать все те, кому особенно приходится испытывать все трудности правописания. Мы имеем в виду пролетарское студенчество, учащихся рабфаков и ликбеза, нацменработников… В эпоху реконструкции народного хозяйства на основе индустриализации и коллективизации сокращение времени, затрачиваемое на овладение техникой грамотного письма, приобретает большое политическое значение».[8] Орфографическая комиссия, созданная в 30-е годы, указывала, что «реформирование правописания откроет большие возможности для скорейшего повышения культурного уровня трудящихся масс нашего Союза». Проект Орфографической комиссии включал, например, следующие положения:
Образец текста по новой орфографии и пунктуации: «Товарищи! Вы конечно знаити, какое громадное значение мы придаем комунам и всяким вообще организацыям, превращению единоличново крестьянсково хозяйства в артельное… К числу бессмыслиц, которыи буржуазия распространяит про соцыализм и революцыю, принадлежит та, будто соцыалисты отрицают значение соревнования. На самом-же деле только соцыализм, уничтожая класы и следовательно порабощение мас…»[9] Реформа должна была пройти опытную проверку в заводских и стенных газетах, в корреспонденциях рабкоров. Проблемы орфографии были объявлены политическими и классовыми вопросами. Дискуссия была открыта не филологами и специалистами, а «широкой советской общественностью». Рассматривался вопрос о латинизации русского алфавита. Однако радикализм проекта Главнауки, предполагавшего кардинальную переработку многих разделов орфографии, не вызвал одобрения правительства. И 25 августа 1932 года выходит Постановление ЦК ВКП(б) от 25 августа 1932 года «Об учебной программе и режиме в начальных и средних школах». Речь в нем шла о необходимости формирования прочных навыков чтения и письма. Указывалось на необходимость соблюдения строгой нормы. Наконец, в 1956 году были составлены действующие и в наше время «Правила русской орфографии и пунктуации». Но работа продолжалась. В 1962 году Президиум Академии наук образовал при Институте русского языка АН СССР Орфографическую комиссию под руководством академика В. В. Виноградова. Комиссия должна была провести работу по созданию нового проекта реформы русского языка. Упрощение орфографических законов признавалось необходимым. Новые правила гласили:
Это только некоторые нововведения, которые были предложены на рассмотрение широкой публики и, конечно, не прошли. В 90-е годы у ученых вновь появилось стремление поднять орфографию до уровня науки, и при Отделении литературы и языка РАН была созвана Орфографическая комиссия. Надо сказать, что многие представители комиссии с большой симпатией отзываются именно о последнем проекте реформы русского языка (1964 года). И есть все основания предполагать, что от «брошуры» нам не уйти. Другое дело, что узнаем мы об этом тогда, когда сделать что-либо будет уже невозможно. Так как комиссия сначала издаст нормативные (обязательные) словари, а только потом объяснит нам, зачем она это сделала. Слова, изменившие облик, в словарях даются просто списками, соответственно, простые граждане без лишних раздумий над смыслом нового правописания должны так и заучивать их, списком. Речь идет не только о новых словах (их немало за последнее время вошло в нашу речевую практику, и с правописанием таких слов действительно неплохо бы разобраться), а о самых обычных и привычных, типа «детъясли». Многие новые слова так и не удостоились внимания ученых, зато как общественно значимое выделено слово «майяский» (производное от «майя», наименования индейских народов). Общая тенденция попыток реформирования правописания, начиная с 1917 года, может быть обозначена так: радикальнее и еще радикальнее. Поэтому нет надежды на то, что дело кончится малой кровью. Этот вывод косвенно подтверждает и упорное замалчивание академией того проекта, который уже вводится в жизнь, и абсолютно бесцеремонное навязывание обществу в качестве единственно верных тех вариантов написания, которые не вошли в общеязыковую практику («артъярмарка» и т. п.). Особенно настораживает тот факт, что не учитывается мнение филологической общественности. Филологи, лингвисты, журналисты в массе своей просто не знают, в чем суть тех изменений, за которые ратует Орфографическая комиссия РАН. «Свод правил русского правописания. Орфография. Пунктуация», выпущенный в 2000 году c грифом «Проект», практически недоступен (не продается, не распространяется). Нельзя считать распространением рассылку единичных экземпляров в ведущие вузы страны, причем никаких отзывов и комментариев от адресатов не требовалось. Так что это скорее формальный жест вежливости, чем приглашение к реальному научному обсуждению. Именно поэтому любое обсуждение проблемы в СМИ сводится к пустым разглагольствованиям (показательна в этом смысле посвященная реформе правописания недавняя передача на канале «Культура» — почти каждый выступающий начинал так: «Я, конечно, нового свода правил не видел, но…»). Были небольшие статьи о работе комиссии в журналах «Русистика сегодня» и «Русская речь», но на основании этих публикаций невозможно делать хоть какие-то выводы о реальной необходимости и научной обоснованности тех нововведений, которые предлагает Орфографическая комиссия, тогда как важность проблемы подразумевает обсуждение на качественно другом уровне. Особенно учитывая тот немаловажный факт, что готовится именно реформа правописания, а не «корректировка» некоторых положений. Нельзя назвать «корректировкой» изменение определенных принципов русского правописания, что, безусловно, имеет место быть, например, в разделе, посвященном правописанию отглагольных прилагательных и причастий (предлагается писать с одним Н формы, образованные от глаголов несовершенного вида: «жареная рыба» — «жареная мамой рыба»). Тогда как директор Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН А. М. Молдован отмечал: «Переходя к характеристике нового издания “Правил”, я хочу подчеркнуть, что оно не содержит никаких изменений, затрагивающих основные принципы русского письма».10 Впрочем, лингвистический анализ положений, приведенных в проекте, требует отдельного детального рассмотрения. И анализ этот, хочется надеяться, проведут независимые эксперты — лингвисты.[10] [1] Предварительное сообщение орфографической подкомиссии. СПб., 1904. С. 2. [2] Постановление орфографической комиссии. СПб., 1912. С. 1. [3] Ушаков Д. Н. Новое правописание. Пг., 1917. С. 8. [4] Брандт Р. Ф. Демократизация русской грамоты. Пг., 1917. С. 5. [5] Там же. С. 13. [6] Григорьева Т. М. Русская орфография: XX век. Красноярск, 1998. С. 24. [7] Проект Главнауки о новом правописании. М., 1930. С. 5. [8] Учительская газета, 1929, 19 октября. [9] Проект главнауки о новом правописании. М., 1930. С. 94. [10] Русская речь. 2001. № 2. С. 45–44.
|
 | ||||||
| | | ||||
| | | ||||
| «ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ» О . . . | | ||||
| СМЕСЬ Письмо в Москву о публичных удовольствиях в России | ||||||
|
| ||||||
 | ||||||
| | ||||||
| | ||||||
| | ||||||
