Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 1, 2002
Нечасто работы школьников появляются в печати центральной и вполне «взрослой» (т. е. не сугубо локальной, для учителей, учеников и их родителей). И тем более нечасто они становятся настоящим событием. Но начнем по порядку. Общество «Мемориал» вкупе с Советом по краеведению Российской академии образования и РГГУ (кафедра региональной истории и краеведения и Центр устной истории) уже два года проводят конкурс исторических исследовательских работ для старшеклассников. Итоги конкурса впечатляют количеством (в 1999 году представлена 1651 работа из 425 городов и сел, в 2000 году — 1824 работы из 612 мест), но главное — качеством. О чем и свидетельствует сборник, в который вошли работы призеров первого конкурса. Условия конкурса предоставляют большую свободу творчества как по тематике исследований, так и по привлекаемым источникам и методам. А в первую очередь призывают изучать историю повседневности. Хорошая мысль: старшеклассникам это по силам, и их стараниями собираются анналы «устной истории», до которых у профессиональных историков руки бы не дошли. Значительная часть призовых работ написана по рассказам — бабушек, соседей, знакомых. О жизни сталинградских рабочих в годы войны. Голод, нужда; «у меня был брат совсем маленький, грудничок, постоянно плакал, а я его качаю и приговариваю: “Мишенька, родной, умри скорее, чтобы так не мучиться!” Он действительно вскоре умер от недоедания». Затем тринадцатилетняя девочка устроилась работать на МТС, получила хлебную карточку, семье стали давать хлеб, но его не хватало, «отправилась вместе с подружкой на поля колхоза Цыбино, находящегося на расстоянии примерно 25 километров, где под снегом сохранились колоски урожая 1942 года, не убранного из-за развернувшихся боевых действий. Дорога туда и обратно заняла два дня, а результатом было ведро зерна, перемешанного с песком». Это зерно спасло семью от голодной смерти. Затем — арест с последующим тюремным заключением за прогул. Причем девочка вовсе не понимала, ни чем рискует, ни что происходит. О скитаниях девчонки, угнанной на работы в Германию. Девочку спас немецкий генерал, взял из Бухенвальда к себе домой нянькой. Теперь она разыскала его детей и ездит к ним в гости. О поистине героической борьбе милиционеров из маленького приморского городка с эшелонами амнистированных уголовников, громивших все на своем пути летом 1953 года. О польских крестьянах на Гомельщине. Село было смешанное, на одном конце поляки, на другом старообрядцы, выбрасывавшие чашку, если из нее попил чужак. Но ложные доносы вера им, видать, не возбраняла, и перед войной кучка «отбившихся от своих» старообрядцев писала на поляков, обвиняя их в шпионаже. Так что все польские мужчины в селе постепенно были расстреляны. Поразительные рассказы пожилого художника из Калуги, бывшего фронтовика и политзаключенного. О первом немце, вошедшем в их деревню: показал столпившимся жителям на сухое дерево: «Шталин унд Хитлер капут. Найн криг. Найн». О расстреле молодых новобранцев якобы за дезертирство. О боях под Сталинградом – «мы бегали голодные, насквозь промокшие, жевали “кирзу” (прессованная ячменная сечка), запивали речной водой и дышали трупными зловониями. Очень много у реки было трупов и наших, и немецких. Хоронить невозможно. За три месяца ни бани, ни смены белья. Вши, кирза, кругом десятки убитых, да пули свистят». Жизнь бабушки — сельской учительницы, прививавшей школьникам любовь к русской литературе и всю жизнь скрывавшей дворянское происхождение и безупречный французский язык (ей решили дать «Героя труда» и муж, директор школы, изо всех сил старался это дело затормозить, боясь неизбежных проверок). А у другого автора прабабушка была в красных партизанах, а потом служила воспитательницей в женской колонии. Первую премию получила великолепная работа десятиклассника, выросшего на Чукотке. На основе рассказов бабушки, чукотской оленеводки, он сочинил дневник, какой она могла бы написать, если бы была грамотной. Рассказы о кошмарном вторжении советской власти в жизнь оленеводов, отнятых в колхоз оленях, принудительном переходе к оседлости, насильно отданных в интернаты детях, голоде, беспросветной жизни и безвременных смертях. При первом появлении представителей новой власти в начале 30-х пошли по стойбищам слухи, «что видели необычные следы, вроде бы похожие на следы чудища. Все чукчи готовились к схватке с чудищами, как вдруг поползли новости о том, что это вовсе не чудища, а русские». В старости бабушка даже удивлялась, почему они так боялись русских, «ведь они такие же, как и мы, только больные на вид и бледные, и даже глаза у них светлые, как у дохлых оленей». Рассказы бабушек и из северной глуши, и из процветавших некогда немецких приволжских городов все об одном: о вечном тяжком труде, разорении крепких крестьянских хозяйств, изъятых ложках и детских валенках (поношенных), и голоде, беспросветном голоде. Современные старшеклассники, первая генерация, не видавшая эпохи строительства коммунизма, пишут обо всем этом с человеческим сочувствием и недоумением: кому понадобилось творить этот страшный абсурд? С любопытством рассматривают почетные грамоты и отмечают, что их обычно выдавали к 7 ноября. Они на самом деле безумно далеки от того, на чем воспитывали нас. Эти дети не состояли ни в пионерах, ни в комсомольцах, не видывали «отчетно-перевыборных комсомольских собраний» и не конспектировали классиков марксизма. Но в то же время этим молодым неведомы ни советская официальная ложь, ни откровения запретных радиоголосов, не переживали они перестроечных идейных баталий. Они пришельцы нашего социума, они на все распахивают глаза, как героиня «Пятого элемента» (моя младшая родственница была однажды потрясена, когда осознала, что телевизионные кадры позднего Брежнева не «хохма»). На все это они смотрят со стороны. Но знают, что это им родное. У них здоровый человеческий взгляд на вещи, им не приходит в голову оправдывать детский голод нуждами индустриализации страны (ни одному из писавших про коллективизацию и раскулачивание, ни одному!), равно как и клеймить прабабку-энкавэдэшницу («это родной мне человек, — пишет девочка, — и я хочу понять, что ею двигало»). Те, кто старше этих ребят, практически не могут говорить о советской истории, не впадая (хотя бы неявно) в старый спор: за коммунистов, против коммунистов. Соответственно, тени ложатся в одну сторону, свет в другую. Кажется, наши школьники уже вне этой игры светотеней. И они очень талантливы. Эти ребята пишут так, как мы в их возрасте не могли. Грамотно, умно, даже умело. И созданная их руками книга радует и обнадеживает. Похоже на картину оживающей лесной гари: все черно, десятки километров торчащих обугленных стволов, обугленный валежник, но выжженную землю уже заполонили обильные, щедрые цветущие заросли иван-чая. Он первым приживается на гарях, оживляя черное розовым и готовя почву для нового леса. |
