Опубликовано в журнале Отечественные записки, номер 1, 2001
Основы государственно-церковных отношений установлены Конституцией Российской Федерации и законом. Я принимал участие в разработке Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» 1997 года и имею отношение к практике, которая складывается в этой сфере. Путь к этому закону был нелегким. Напомню, что в 1990 году почти одновременно было принято два закона — союзный, который разрабатывался под моим руководством, и российский, разработкой которого руководил В. Полосин, председатель Комитета ВС РСФСР по свободе совести, вероисповеданиям, милосердию и благотворительности. Принципиальная разница законов видна уже из названий — союзный именовался законом «О свободе совести и религиозных организациях», а российский — законом «О свободе вероисповеданий». В начале 90-х годов в числе первых подарков свободы оказались новые религиозные явления. Не все они встретили сочувствие и понимание в российском обществе, и возникло огромное разнообразие мнений. Поиск компромисса вылился в разработку нового закона, которая завершилась лишь через 4 года после принятия новой российской Конституции. Буря страстей носила «международный характер» и способствовала смещению компромисса от точки равновесия. Последняя стадия разработки закона проходила в администрации президента при самом активном участии высокого представителя Русской православной церкви. Компромиссность сказалась на некоторых формулировках, разное понимание их содержания до сих пор приводит к конфликтам, разрешение которых поднимается даже до Конституционного суда. Закон соответствует нормам Конституции и международным обязательствам России. Но живые интересы некоторых заинтересованных заставляют искать толкования, которые позволили бы поступать так, как хочется, а если это не удается — просто обходить закон. Что касается Русской православной церкви, то естественно ее желание еще более возвысить свою роль в обществе, за это упрекать Церковь нельзя. Однако не годится, когда государственные или муниципальные чиновники позволяют себе из уважения к ней или в силу своей религиозной принадлежности ограничивать религиозную свободу других многочисленных конфессий. Им непозволительно претворять свои религиозные симпатии и антипатии в действия, ущемляющие права других верующих. Например, если архимандрит Роман не одобряет проведение собрания верующих Корейской методистской церкви, то это не повод администрации города Дмитрова запрещать предоставление в аренду помещения клуба для проведения собрания методистов. Если православный священник призывает по радио «Радонеж» к погромам секс-шопов и разгонам «сект», то православные симпатии прокурора не должны мешать ему принять меры в соответствии с законом. Государство и его чиновники должны учитывать, что страна многоконфессиональна, что религиозные организации по закону равны. Нельзя, например, забывать, что у нас в стране есть не только РПЦ — Московская Патриархия, но и другие религиозные организации. Например, старообрядцы неоднократно испытывали обиду, когда православные иконы, колокола и даже церкви, ранее принадлежавшие им, передавались не РПСЦ, а РПЦ. Для реализации прав человека на свободу совести и вероисповедания не достаточно иметь писанные нормы. Когда был принят союзный закон, мудрый митрополит Ювеналий, бывший членом рабочей группы, высказал глубокую мысль: «Закон-то хороший, а вот какая линия будет?» Сегодня проблема в том, что линии нет. У государства нет выработанной, осознанной, понятной, выраженной словами позиции, на которую можно опираться при принятии текущих решений. Государство обращается к проблемам отношений с религиозными организациями по мере возникновения этих проблем, решения принимаются в рамках конкретной ситуации. При этом, естественно, учитывается и тот факт, что Церковь обладает существенным политическим влиянием. По моим представлениям, влияние Церкви основывается не на том, что в России очень много истинно верующих православных христиан, а на благоприятно сложившихся обстоятельствах. Верующих, которые регулярно молятся в храмах, отдают свои пожертвования на нужды церкви и церковной благотворительности, пока немного, хотя число их растет, молодежь прибавляется. Но даже человек неверующий признает, что русская культура в своей основе имеет православие, замешана на нем. Тоталитарное общество ставило целью создание «нового человека», стремилось разорвать традиционные связи, навязать свои идеалы. С приходом свободы люди стали сами искать свое место в мире, вспоминать, кто были их предки, если были православные – и они, стало быть, тоже православные. Хотя не все даже были крещены. Не потому православные, что молятся, соблюдают установленные религией нормы. Многие не знают ни «Символа веры», ни «Отче наш» и не способны отличить крест православный от католического. Но они поддерживают православную церковь, и батюшки их причисляют к своим, хотя паства эта не очень надежная. На деле такие люди достаточно легко поддаются влиянию харизматических личностей, усилиям проповедников и миссионеров других конфессий. Удержать их, «воцерковить» по-настоящему — это труд, нужны кадры, нужно умение, которого не хватает. Появляется искушение применить другие меры. В том числе те, которые в других случаях называются «недобросовестной конкуренцией» и государством пресекаются. В отношении Православной церкви, напротив, проявляется порой высокая степень понимания ее интересов, выходящая за законные пределы. Иногда шаги навстречу устремлениям Церкви, как мне представляется, связаны с надеждой на поддержку населения на выборах, иногда — с потребностью заполнить вакуум, образовавшийся после ухода заполнявшей всю организованную жизнь идеологии. Явления эти объективны, но не вполне сочетаются с законом, а потому и не затихают предложения его дополнить, ввести разделение религий на традиционные и терпимые, имея в виду, что за пределами закона окажутся «нетерпимые». Сегодня Россия по Конституции светское государство, всем религиям предоставлена свобода, ограничения на которую могут налагаться только законом и только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Нужно ли от этого отходить? Мне кажется, что лучше последовательно проводить положения действующей Конституции. Что такое традиционность религий в сфере права? Существующие в человеческих отношениях традиции не всегда нуждаются в закреплении в законе, а некоторые традиции в закон не укладываются. Скажем, для России традиционным было самодержавие, а Православная церковь была частью государственной машины и возглавлялась отнюдь не Патриархом. Синод был государственным учреждением. Многие ли сегодня считают необходимым восстановить такое положение? И какой ценой это может быть достигнуто? Нет спору, православие для России традиционно, ислам тоже. В конце концов, в свое время и язычество было вполне «традиционным». Но традиционной была и православная миссионерская деятельность среди язычников. Переход в православие из любого другого вероисповедания приветствовался, а за переход из православия в другую веру полагались лишение гражданских прав и ссылка в Сибирь. Вот пример закрепления в праве разницы между традиционностью и терпимостью по отношению к религии. А какие последствия такого разделения можно было бы закрепить сегодня? Право жестко и конкретно, имеет свою логику и пустых деклараций не принимает. Сказав «а», имей в виду, что придется идти до «я». Если же речь идет не о религиях, а о религиозных организациях, то предлагается одним организациям предоставить больше прав, чем другим. Не могу эту идею поддержать. Во-первых, о «традиционности» организаций вообще говорить неразумно. «Организация», т. е. устройство, той же Русской православной церкви коренным образом отличается от дореволюционного. В «организациях» многое зависит от исторического момента и даже личности руководителя — возьмем Компартию при Сталине, Брежневе, Горбачеве. Во-вторых, самый верный способ привести «организацию», особенно духовно-идеологическую, к гибели — это предоставить ей преимущества перед другими. Мне эти предложения представляются изнанкой неизжитого большевизма, если хотите — детской болезнью, ведь всего 10 лет религиозной свободе… А до того — жесткий государственный контроль, кто «традиционен» и кого терпеть, устанавливало государство, а фактически решала идеологическая организация. Вот уж традиция, к которой возвращаться не хочется! По сути, общественное влияние РПЦ сегодня велико, признано, основывается на сознании традиции, однако как будет оно развиваться дальше и что в этих условиях потребуется от государства, не могу сказать. Для суждений нужна основа, которой нет. На мой взгляд, в гармонизации отношений между обществом и религиозными организациями без участия государства не обойтись, и нужен профессионально работающий государственный орган. Нужны не властные полномочия относительно религиозных организаций (ими обладают суды), а понимание ситуации. Нужно собирать информацию, анализировать, обобщать, поправлять практику государственных и муниципальных властей, приводя ее к законной, вырабатывать концептуальное понимание сегодняшнего состояния и перспектив, предлагать решения. Нужно обеспечивать исполнение законов и совершенствовать законодательство. Если говорить о сфере государственно-церковных отношений, то сегодня органы исполнительной власти этим профессионально не занимаются. Свидетельством того, что государственно-церковные отношения вызывают все больший интерес в обществе, служат общественное звучание социальной концепции Русской православной церкви или, например, публикация в «НГ-религии» двух проектов «Концепции церковно-государственных отношений» (одна создана в Российской академии госслужбы, а другая — авторским коллективом под руководством Александра Щипкова, главы гильдии религиозных журналистов). В связи с этим замечу: не могу согласиться с паническими заявлениями некоторых евангелических церквей, которые в свободе слова усмотрели для себя ужасную угрозу. Но запрос на формулирование государственной политики в этой сфере ощущается. По Конституции, основы государственной политики определяет Президент Российской Федерации. Позиция Владимира Путина мне лично пока не вполне ясна. Своим поведением он демонстрирует уважение к закону: скромно говорит о своем православном мироощущении, молебен после инаугурации был проведен вне рамок официальной церемонии, встречается он с представителями как РПЦ, так и других конфессий. Однако логика этих встреч не очевидна. Вероятно, понимание принципиальных вопросов дальнейшего развития отношений еще не сложилось. Жаль, если такое понимание будет складываться без опоры на профессионально подготовленные материалы.
Особое место в государственно-церковных отношениях занимают имущественные вопросы. В 1994 году, когда впервые собралась Государственная дума, появилась масса законопроектов о возвращении Церкви того имущества, которое ей прежде принадлежало. Ни один из них не был принят. В принципе, никто не возражает — нужно отдать Церкви то, в чем она нуждается для своего служения. Есть закон, устанавливающий, что предметы религиозного назначения (в том числе недвижимость) передаются из государственной и муниципальной собственности религиозным организациям в собственность или пользование бесплатно. Но есть законы, которые защищают и культурные ценности, и сферу образования. Установлено, что имущество, принадлежащее учреждениям культуры и образования, не может быть у них изъято без эквивалентной замены. Закон «О музейном фонде Российской Федерации и музеях в Российской Федерации» запрещает отчуждать из федеральной собственности предметы, включенные в федеральный музейный фонд (т. е. передавать кому-либо в собственность). Постановлением правительства определено, как решать вопросы передачи, но оно исходит из того, что есть добрая воля дающего и требования законов соблюдаются. При передаче имущества приходится решать немало сопутствующих вопросов. Например, еще в 1989 году, когда я был народным депутатом СССР, мне довелось участвовать в передаче общине маленького храма, расположенного на территории режимной воинской части. Военные должны были выгородить площадку с храмом, проход, решить вопросы с подводкой электричества, с охраной. Другой случай: бывшее здание Санкт-Петербургской духовной академии. Оно изначально было построено для нужд духовного образования, и желание РПЦ его занять понятно. Но в нем расположился некий колледж, который выезжать не хочет. Предложенные здания колледж счел неэквивалентными, и идет постепенный процесс вытеснения. Однако, становясь владельцем этой недвижимости, Церковь не может обеспечить должное содержание зданий. Поэтому часть помещений передается в аренду — а это уже использование не по назначению. Третий пример — СаввиноСторожевский монастырь в Звенигороде. Его территория числится за музеем, за вход взимается плата, поступающая музею. Учреждение культуры бедно, находящийся в ограде монастыря дворец Алексея Михайловича дошел до разрушения, внутри осыпался. Архимандрит нашел спонсоров, теперь дворец восстановлен, в нем работает воскресная школа, иконописный кружок. Для музея спонсоры отремонтировали здание в центре Звенигорода — пожалуйста, переселяйтесь! Но музей переезжать не хочет, и можно понять, почему. Сегодня, после 80 лет советской власти, имущественные вопросы решить реституционным путем нельзя. Как вернуть землю, на которой до 1928 года был храм, а теперь дачный поселок и земли в собственности у дачников? Выкупить, сломать коттеджи, построить церковь, земли отдать приходу?
Раз нет общего решения, каждый случай нужно обсуждать отдельно. К тому же земля не является предметом религиозного назначения, и если передача в собственность приходу участка земли в ограде храма понятна, то насчет выделения земель сельскохозяйственного назначения ясности меньше. Сможет ли монастырская братия ее обработать? Или землю хотят получить бесплатно, а потом сдавать в аренду? В отношении зданий храмов и монастырских комплексов вопросы передачи из государственной собственности решаются, порядок более или менее ясен. А в отношении икон, облачений, находящихся в музеях, — сложнее. Ведь облачение, скажем, XVII века использовать нельзя за ветхостью, да и вид у него для службы не очень подходящий. Его можно было бы экспонировать не в государственном музее, а в музее РПЦ. Был бы такой музей с квалифицированным персоналом и должными условиями, наверное, можно было бы ему передать. А с древними иконами проблема смотрится иначе: музей не место для молитвы, но условия в храме могут быть гибельны для материалов основы и красок. Нужно искать пути решений, сохраняющих древности и обеспечивающих современные потребности. Скажем, делать списки с икон и после совершения должных обрядов помещать их в церкви. Нет неразрешимых проблем, но нужно понимать их содержание и искать выход. Сейчас имущественными вопросами, связанными с религиозными организациями, занимаются в основном три министерства – Минкультуры, Минимущества и Минюстиции, но приходится и другим. Минфин, занимаясь налогами, оригинально сформулировало льготу по налогу для религиозных организаций: от налогов освобождается имущество, созданное в ходе религиозной деятельности! Кроме мироварения, под льготу мало что попадает. Сложные вопросы, требующие профессиональных знаний в области религии, мы попробовали переложить на общественность: создали экспертный совет при Минюсте, рекомендовали создать экспертные советы в субъектах Федерации. На энтузиазме профессиональная работа не получается. Представим типичную ситуацию: в одном из субъектов РФ возник сложный вопрос, просят направить экспертов на помощь. Есть знающий профессор, мог бы помочь, но… Минюст оплатить командировку не может, поскольку это не его работник, а организация, где работает профессор, не хочет, у нее и так денег нет. Часто поднимается вопрос о некотором финансировании государством церковных расходов. Если сказать честно, то оно явно существует – за счет чего строятся и содержатся Храм Христа Спасителя в Москве и его уменьшенные подобия в региональных столицах? Законом предусмотрена помощь государства в восстановлении памятников культуры, принадлежащих религиозным организациям, средства понемногу выделяются. Но собственных доходов у религиозных организаций на содержание храмов не хватает. Сторонники государственного субсидирования части расходов приводят в пример опыт других государств. Скажем, в Германии граждане платят специальный налог и могут адресно направить свои выплаты религиозной организации, которую поддерживают, а если неверующие, направить на другие социальные цели. Но за этим стоит и подконтрольность денежных потоков, передаваемых государством Церкви. Возможно ли это у нас? Сомневаюсь, во всяком случае в отношении РПЦ. Финансовая система Церкви — тайна великая, и мне представляется, что они и сами ее не очень-то знают и уж точно не захотят государственного контроля. Сегодня получается, что в Церкви действует система кормлений — кому дан приход, кому епархия, и священнослужители занимаются финансовыми вопросами самостоятельно, крутятся, как могут. У некоторых хорошо получается. А там, где неконтролируемые деньги, там основа для криминализации. Вот в чем государство помогать не должно. Варианты предоставления разных льгот пока нельзя признать удачными. Во-первых, они несистематичны, а нужна система. Во-вторых, не каждым видом деятельности можно заниматься Церкви — некоммерческие организации вправе вести только ту коммерческую деятельность, которая соответствует их уставным целям. В этом смысле, например, торговля алкоголем или табаком никак не может быть источником финансирования деятельности Церкви. Возвращаясь к теме о государственном органе по делам религий, отмечу, что кроме РПЦ, никто принципиально против его создания не возражает. У мусульман есть свои проблемы, связанные с отсутствием единого выразителя общего мнения. А вот небольшие по численности церкви весьма поддерживают эту идею, поскольку у них больше трудноразрешимых проблем на местах и они надеются, что так им будет легче найти решения. Я слышал высказывания: «РПЦ против создания госоргана по делам религии, потому что она сама является таким органом». Видимо, есть поводы так думать. Думаю, что аргумент, часто приводимый противниками создания федерального органа, занимающегося проблематикой религиозных организаций, что они, дескать, опасаются воссоздания пресловутого «Совета по делам религий при СМ СССР», — это, скорее повод для возражений, чем причина. Ясно, что левую руку Компартии (правой был КГБ при СМ СССР) создавать сейчас невозможно и ненужно. Но все же без «линии» и без «руки», которая эту линию проводила бы в жизнь в отношениях с религиозными организациями, государство вряд ли обойдется. | ||||||||||||||||||
