Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2019
Однажды мы с Колупаевым решили писать роман про поручика Мертвецкого.
Колупаеву кто-то в счет долга отдал толстую тетрадь за сорок шесть копеек, в коричневой обложке, совершенно чистую и пустую. Больше всего меня поразила ее чистота и пустота. Она была точно как книга, только в ней еще ничего не было написано. Я листал ее страницы в задумчивости и вдруг сказал:
– Слушай, а давай напишем тут что-нибудь?
Колупаев поначалу совсем не заинтересовался моей идеей.
– Да нет… – сказал он скучно. – Это ведь… понимаешь ли, Лева, это тетрадь, которую мне вместо денег отдали. Мне один парень был пятнадцать копеек должен, но не отдавал. Ну а я ему сказал, что́ за такие вещи бывает, и он мне тогда эту тетрадь отдал. Я ему долг как бы простил. А потом я ему эту тетрадь верну и скажу, что она мне не нужна. Он испугается и денег мне отдаст, сколько я попрошу.
– А почему он испугается? – не понял я.
– Лева, вообще тебе лучше таких вещей не знать, – подумав, сказал Колупаев. – Вот ты, когда деньги даешь, ты их почему-то назад не забираешь. Но тебя за это все уважают. А если я не буду забирать, меня уважать не будут. Так устроен наш мир.
– Да ладно тебе, – пожалел я парня. – Подумаешь, пятнадцать копеек. А мы тут целый роман, может, напишем.
– Чего напишем? – не понял Колупаев.
– Роман! – сказал я.
Вот так бывает. Так устроен наш мир: живешь-живешь и вообще ничего. Никаких происшествий. Ходишь, ждешь, надеешься. А они – нет. Не хотят происходить. Лень им.
Ты уже весь изнемог. Ты прямо уже готов. Ну пусть, думаешь ты, ладно, я заболею ангиной. У меня вырежут гланды. Зато мама будет очень добрая. Она будет сидеть на твоей кровати. Она будет читать тебе книгу вслух. Желательно интересную. Или пусть на тебя наедет машина, но так, не очень сильно, чтобы ты только испугался. И водитель будет бледный, и довезет тебя до дома с ветерком, и даст тебе пятнадцать копеек на мороженое. Или еще что-нибудь. Но ничего не происходит. Жизнь одинаковая и пустая. Много-много страниц. Ничем не заполненных, как в этой общей тетради с коричневой обложкой.
И вдруг что-то начинает происходить. Да! Но ты еще не понял этого. Что оно начало происходить. Все быстрее и быстрее. Ты так же равнодушно на все это взираешь, как какой-нибудь Онегин на Татьяну, а оно уже происходит, уже вся твоя жизнь полетела вверх тормашками.
– Ну а про что роман? – спросил меня Колупаев. – Про ковбоев? Или про фашистов?..
– Я даже не знаю, – задумался я. – А ты сам-то про что хочешь написать?
Колупаев пожал плечами.
– Да черт его знает, – сказал он лениво. – Может, про оленей?
Мне даже стало как-то неприятно. Книжку про оленей под названием «Бемби» я читал уже давно, мне кажется, во втором классе. Или в третьем. Ну, короче, очень давно. И как-то быстро ее забыл. Даже не мог вспомнить, в чем там было дело. А вот роман Ник. Шпанова «Поджигатели» произвел на меня очень сильное впечатление. Потому что там было интересно, там были американские шпионы, всякие происки, интриги, в общем, жизнь.
– А олени-то тут при чем?
– Да хрен с ними, с оленями, – согласился Колупаев. – Давай про что хочешь. Только быстрей. А то у меня дела… – Он неопределенно махнул рукой. – Ну там возле школы. С одним человеком встреча. Он мне немного денег должен. Ну, небольшую сумму.
– Да что ж такое, – сказал я. – А ты кому-нибудь что-нибудь должен, Колупаев?
– Не умничай, Лева… – строго сказал Колупаев. – Это тебе не идет.
И я не стал умничать. Я взял ручку и вывел на первой странице: «Поручик и смерть».
– Что? – вскричал Колупаев. – Какой еще поручик? Это что значит, ты по школьной программе решил роман завернуть? Типа «Онегин, я была моложе»? Знаешь, Лева, я от тебя такого не ожидал! Ну вообще! Ну это надо! Я в школе от всего этого знаешь как устал! Шел, понимаешь, в комнату, попал в другую! Ты в другую комнату попал, Лева! Здесь тебе не путешествие из Петербурга в Москву!
…Что меня так повело на этого поручика, я даже не знаю. Был у меня когда-то случай в третьем классе. У нас во дворе открыли библиотеку, такие две бабульки-общественницы, ну я пришел, записался, а книжек хороших-то у них и нет. Все время какие-нибудь стихи. Ни Жюль Верна, ни Майн Рида, ни Луи Буссенара. Ну я тогда взял «Анну Каренину» и решил ее читать. Читал долго, три дня. Мне нравилось главным образом то, что книга была очень толстая. Такой толстой книги я еще никогда в жизни не видел. Я все время думал, сколько же нужно всего придумать, чтобы написать такую книгу. Это приводило меня буквально в восхищение. Я сидел и листал страницу за страницей, не особенно вдумываясь в их смысл. А на третий день мама заставила меня книгу сдать обратно.
– Рано тебе еще читать такие вещи! – сказала она. – Вот читай своих «Поджигателей», ты еще первый том не осилил, а там их целых два. Или «Севастопольскую страду», там даже четыре тома.
– А почему мне рано? – не понял я.
– Ну потому что, – уклончиво ответила она. – Потому что нет там ни сражений, ни битв. Хотя, в принципе, это одно и то же, ну ладно, сейчас не об этом… Сплошные измены в этой книге. Мужа она не любила, а любила совсем другого человека. Ну зачем это тебе?
– Не знаю, – угрюмо сказал я. – Я же не виноват, что там про это.
Я зачеркнул название и вывел новое: «Лейтенант Володин».
– А почему Володин-то? – удивился Колупаев. – Он твой родственник, что ли? Володин этот.
– Да нет! При чем тут родственник? Простая русская фамилия.
– Лейтенант еще какой-то, – сказал Колупаев. – Мусор? В милиции работает? Тогда это нам не подходит.
– Да нет, ну почему, просто он офицер, в армии служит или, там, в разведке…
Мне уже не хотелось ничего писать, а хотелось пойти домой, лечь в кровать и долго переживать свою неудачу. Мы сидели на корточках, облокотившись спинами о серую кирпичную стену трансформаторной будки.
– Нет. Давай так. – Он взял у меня ручку и тетрадь, опять все зачеркнул и написал: «Поручик Мертвецкий».
Я даже не знал, что сказать.
– Ты шутишь или серьезно? – только и сумел промолвить я.
– А ты? – вдруг спросил меня Колупаев.
– Какие уж тут шутки! – горько усмехнулся я. – Я-то серьезно!
– Ну и я серьезно, – сурово сказал Колупаев. – Учти, Лева, теперь мы с тобой соавторы. Пиши первую главу, потом мне покажешь. Только как следует пиши, не торопись. От первой главы очень много зависит. Ферштейн?
– Яволь, – послушно ответил я.
И Колупаев пошел по делу. Туда, где ждал его человек с небольшой суммой денег.
А я остался один со своей тетрадью и стал думать.
«Был прекрасный летний день.
Поручик Мертвецкий подошел к краю палубы и схватился за поручни. Перед его взором хмуро замаячил мировой океан.
– Представляете, Шляпентох, – весело спросил он профессора, – сколько еще великих загадок прячет от человека эта, черт побери, таинственная стихия?
Профессор Шляпентох выпил из фляжки глоток старого доброго вермута и слегка поперхнулся.
– Как-то холодает, – немного неопределенно отозвался он.
Яростный шум волн относил его слова куда-то вбок и на северо-запад.
– А, что вы говорите? Ну да, верно, начинается сильный зюйд-вест!
Они посмотрели друг на друга и поняли, что здесь что-то не так.
– Постойте-ка! – вскричал Мертвецкий что есть мочи. – Но ведь мы должны плыть совсем в другом направлении!
Меж тем старший боцман Бур Дам, которого мы оставили в покое две главы назад, задумывал в каюте на нижней палубе план своей чудовищной мести».
Я прервал чтение и торжественно замолчал.
– Какие еще две главы назад? – недовольно сказал Колупаев. – Разве мы их уже написали?
– Конечно не написали еще! – обиделся я. – Мы их потом напишем, когда будет надо.
– Нет, так не пойдет! Это неправильно. Мало ли как твоя бешеная фантазия взыграет, Лева. Куда она нас понесет. А у нас еще две предыдущих главы не написано. Так мы утратим все нити, потеряем весь сюжет. Давай сначала пиши эти две главы. А потом уж развивай про этого… как его… Бур Дама.
– И кстати! – вдруг сказал Колупаев, высоко подняв над собой указательный палец левой почему-то руки. – Как он, кстати, выглядит, этот самый Бур Дам? По-моему, мы его еще нигде не описывали.
– Да не знаю я, как он выглядит… – хмуро ответил я. – Обычный злодей, внешность самая заурядная.
– Ну вот нет, Лева! – отвечал мне Колупаев, сделав значительное лицо. – Нет, ты не прав! Злодеи, как ты называешь этих добрых и по-своему порядочных людей, бывают совершенно разные. Одни из них… – и тут Колупаев рассказал мне историю про какого-то дядю Колю, который воровал подшипники с завода и продавал их на Тишинке по двадцать пять копеек. А потом этого дядю Колю взяли и посадили на три года.
– Так какой же он злодей? – сказал я. – Несчастный человек просто.
Мы помолчали.
– Ну при чем тут дядя Коля? – не выдержал я. – Чего ты меня все время сбиваешь, нарочно, что ли? Мы же говорили про Бур Дама, про его литературный портрет. А ты все «дядя Коля, дядя Коля».
– Давай так, – сказал Колупаев. – Я тебе сейчас немножко подиктую, а ты потом разовьешь, харэ?
– Харэ, – послушно сказал я и приготовился писать.
«Иван Васильевич Мертвецкий, молодой мускулистый мужчина с большим шрамом на правой щеке, вступил на палубу парохода “Русский рыцарь”, который отправлялся прямо в Лондон. Был чудесный летний день, играла легкая музыка, и на душе у Мертвецкого было хорошо и спокойно.
Но тут в грудь Мертвецкого кольнуло острое чувство опасности. “Что-то здесь не так”, – подумал он и внезапно оглянулся.
За ним следили два агента полиции: Петров и Водкин. Они тоже сели на этот пароход, притворившись, что едут на гастроли, под видом цирковых артистов. Сейчас они стояли на палубе в обычных костюмах и котелках, курили свои сигары и тихо разговаривали.
К Мертвецкому неожиданно подошла женщина лет двадцати пяти –тридцати. Ее голубые глаза прятались под густой черной вуалью.
– Я вас знаю, – сказала она тихо. – Вы поручик Мертвецкий, герой гражданской войны за освобождение негров. Правда, вы сильно изменились, но я вас все равно узнала. Не правда ли, какой сегодня прекрасный летний день? Так и хочется петь! Я уезжаю в Англию! А вы куда, поручик?
– Я по делу, – ответил Мертвецкий сухо. – Но боюсь, что мы с вами незнакомы, мадемуазель. Тут явно какое-то недоразумение».
«Сегодня у поручика был день рождения. Ему исполнился семьсот тридцать один год. Отмечал он его скромно, в ресторане. Для этого он заказал отдельный кабинет и пару бутылок шампанского “Абрау-Дюрсо”. На столе у него стояла пустая тарелка и лежал черный блестящий револьвер. Мертвецкий никогда не расставался со своим оружием системы “наган”, даже ночью он привязывал его к руке на специальную резинку. Эта резинка была устроена таким образом, чтобы палец Мертвецкого лежал сразу на спусковом крючке, но при этом не мог согнуться и нанести случайный выстрел. Только проснувшись, Мертвецкий аккуратным движением мог освободить палец от резинки и сразу стрелять куда душе угодно. Еще на столе у него лежала вчерашняя газета, а под ней – колода карт. Мертвецкий не любил играть в карты, но делать это ему приходилось ради денег. В данном случае он собирался сыграть в вист со своим единственным гостем, шулером и игроком в бильярд по фамилии Кий.
Теперь задержим свое внимание на внешности нашего героя.
Как я…» – тут мне пришлось зачеркнуть и сделать первое исправление в рукописи. «Как мы уже говорили, Мертвецкому только что исполнился семьсот тридцать один год, но выглядел он гораздо моложе. Он выглядел… ну, скажем, лет на тридцать, на сорок, на пятьдесят, где-то примерно так. Под тонкой батистовой рубашкой выступали его мощные бицепсы. На груди висел золотой крест огромных размеров с дорогим рубином посередине. Черные волосы были зачесаны назад с легкой небрежностью. Длинный нос Мертвецкого был увенчан очками в стальной оправе. В кармане лежал маленький перочинный ножик с выкидывающимся в случае чего лезвием. Холодные синие глаза его были в данный момент совершенно равнодушны. Мертвецкий откровенно скучал. “Апельсин, что ли, съесть?” – скучая, подумал он. Официант тут же принес ему апельсин на тарелке с золотым ободком. Причем он даже не заметил, что Мертвецкий ничего не сказал вслух, а просто подумал…
Эти сверхъестественные способности, которыми одарила его мать-природа далекой планеты Оробелла, уже давно не радовали и даже не забавляли их счастливого обладателя. Мертвецкий мог сосредоточить свою мысль на чем-нибудь, и предмет тут же возникал перед ним. Например, стоило Мертвецкому подумать о трамвае, как трамвай тут же останавливался и радушно открывал свои двери. “Интересно, – подумал Мертвецкий, – а вот когда метро изобретут, поезд тоже будет сразу к платформе подходить?”
Он зажмурил свои стальные синие глаза и попытался представить себе какую-нибудь линию метрополитена. Пред его внутренним взором сразу возникла прохладная и уютная станция метро “Краснопресненская”, вся в коричневом и белом мраморе, как дворец турецкого султана. “Ничего себе!” – подумал он.
На самом деле на планете Оробелла жили самые обычные люди, такие же, как мы с вами. У них были обычные руки и ноги, обычные внутренние и внешние органы тела, обычные волосы и обычные зубы. И жили они ровно столько же, сколько и мы с вами. Но у них была цель – покорить все соседние галактики. Поэтому они посылали туда своих шпионов и разведчиков. Однако поскольку галактики были очень далеко, у черта на куличках, этих шпионов с планеты Оробелла усыпляли и клали в специальный раствор, где они себе мирно спали до прибытия на другую планету. Здесь они проживали какое-то время, а потом их снова отправляли. И так всю жизнь. Поэтому Мертвецкий точно знал, когда он родился (это было написано у него в документах), но совершенно не представлял себе, когда он умрет. Может быть, никогда. А может быть, завтра. Вот такие дела».
Я переписывал это начало первой главы целый день и вдруг понял, что мне почему-то сильно не нравится. Как-то всего было очень много. И все оно друг на друга как-то наползало.
Хотелось сосредоточиться на чем-то одном.
Я закрыл глаза, представил себе поле битвы. Огромное поле битвы.
«Король, – написал я, – между тем стоял коленопреклоненный на поле битвы, кругом лежали мертвецы, грудами или в одиночку, и тьма спускалась над ними. Мертвецы жутко пахли, и от того Генрих решил заткнуть себе нос.
– Мертвецкий! – заорал он громовым голосом, подобным раскату пушечного залпа. – Дайте мне платок, наконец, экий вы болван!
К Генриху подбежал молодой человек роскошного телосложения и стал доставать из кармана батистовый платок необычайной красоты.
– Какая же вонь! – повторял Генрих, и тут стало совсем темно, тогда он спрятал листок, по которому читал благодарственный гимн, ему он показался слишком торжественным, но и слишком печальным. – Бог всегда на стороне разума, – сказал Генрих, преклонив колени на поле битвы, – а у моих врагов убогие, чванные мозги, забитые дурманом и обманом, ну вот совсем как у вас, Мертвецкий, – захохотал Генрих и откупорил бутыль вина, чтобы отпраздновать победу.
Ужасный, дикий ветер шевелил его волосы…»
– Да, сильная штука, – сказал Колупаев, когда прочитал и то, и другое начало романа. Но я как-то не понял, Лева, а в чем же тут дело? Как будто все из середины начинается. С кем же они воюют? И почему Мертвецкий служит не нашему королю? И вообще, зачем король стоит… это… как его… преклоненный, если он всех их, того… умертвил на фиг… Я что-то не понял до конца, Лева. А так все хорошо, продолжай работу. Вот тебе пятнадцать копеек. Аванс.
– Да не нужен мне твой аванс! – закричал я обиженно. – Аванс он, видите ли, мне принес. Разве я за аванс пишу?
– Ну не хочешь, как хочешь, – сухо сказал Колупаев и забрал свои деньги. – Оставим до следующего раза.
– А он будет? – горько спросил я. – Этот следующий раз? Тебе же все не нравится!
– Будет-будет, – пробурчал Колупаев, задумчиво глядя вдаль. – Не надо отчаиваться. Ты знаешь что, Лева, ты, пожалуй, продолжай эту тему. Что-то в ней есть. Короли, замки, Средние века. Народ у нас это любит. Работай над первой главой. А я пошел.
И я продолжал работать над первой главой. Выглядело это примерно так:
«Мертвецкий ощупал себя, на теле у него живого места не было: мечи, пистолеты, копья порядком покалечили его, и вдобавок он свалился вместе с конем в огромную вонючую лужу – с первым конем, которому вспороли живот мерзкие твари, эти вонючие гугеноты. Куда девался второй, Мертвецкий не мог припомнить. Наверное, умчался в далекую даль, мерзопакостная скотина! Бросил его одного умирать тут, среди врагов и мертвых тел! Мертвецкий горько задумался. Рука его нащупала флягу коньяка и быстренько открутила пробку. “Ну-ка, хлебнем, пожалуй!” – подумал он…
Повсюду запеклась кровь. “Надо полагать, у меня прежалкий вид”, – думал Мертвецкий, весьма гордившийся своей приятной наружностью. Да. Тут он был прав. У Мертвецкого был длинный прекрасный нос, горячие черные глаза и пушистые усы… Внезапно наступил вечер. “Меч мой сломан, шлем продавлен, и вообще, я весь мокрый и чихаю, – подумал Мертвецкий. – Надо бы скинуть этот чертов панцирь. Погнутая медь мучительно давит на мое израненное тело, так ведь и помереть недолго. Эй, Аркебузир, куда ты спешишь? Подойди сюда, пятьдесят экю за коня, которого ты ведешь на поводу! Только помоги мне взобраться на него”.
Был прекрасный летний день.
На небе зарделся рассвет…
Но на корабле “Донна Анна” все еще спали, кроме команды и капитана, и лишь в каюте номер шестьдесят девять не спал человек с огромным кадыком, длинным носом, всклокоченными волосами и чудовищных размеров пистолетом за поясом. Это и был старший боцман Бур Дам.
Впрочем, не будем чересчур строги к нашему герою. Детство его прошло в очень сложной обстановке. Отец Бур Дама, грузчик голландского пароходства Ван Бур Дам, был человеком необычайной физической силы. Он мог поднять одной рукой полугодовалого теленка, а другой – сундук, набитый ружьями.
Однако судьба оказалась к нему неблагосклонна.
Вскоре Ван Бур Дам переутомился и заболел от тяжелой болезни внутренних органов, а его семья оказалась без средств к существованию.
Маленький Бур Дам вынужден был ходить по улицам родного городка босиком, и его никуда не пускали.
Однажды он так разозлился на эту тяжелую жизнь, что взял и поджег городскую ратушу. Пожар спалил буквально весь город. И вот тогда Бур Дам понял, что он очень рад. Он обрадовался буквально первый раз в жизни».
Вдруг писать про Бур Дама мне стало противно. Как будто манной каши объелся. Или селедки с луком.
И я решил опять перенестись на палубу корабля.
«– Итак! – сказал профессор Шляпентох. – Пока все спят: и капитан, и помощник, и мы все равно плывем неправильным курсом, я расскажу вам, дорогой мой Мертвецкий, более подробно о конечной цели нашего путешествия.
– Я знаю! – нервно перебил его Мертвецкий. – Это остров Куо-Куа. Семьдесят вторая широта и так далее.
Очки профессора Шляпентоха весело блеснули.
– Итак, любезный Мертвецкий, вы безусловно правы, – продолжил он свой рассказ. – Рано или поздно, через день или два, через месяц или через год, но мы, конечно же, достигнем острова Куо-Куа. И там я покажу вам одно удивительное явление природы. Оно перевернет все наши представления о планете Земля! Это будет открытие, которое сделает вас знаменитым. И меня, я надеюсь, тоже, – улыбнулся профессор. – Но для того, чтобы оно состоялось, мы должны попасть на этот остров.
– Что же это за явление природы? – вяло поинтересовался Мертвецкий.
– Ну как бы вам объяснить… – задумался Шляпентох. – Это такой белый свет…»